Глава 19
Не в силах произнести ни слова, мы стояли и лишь вертели головами, рассматривая панораму конца света. Эта история, последовательно разворачивавшаяся на живописных панелях, прерывалась в одном месте картиной Страшного суда, где праведники отправлялись в райские кущи, а бледные обнаженные грешники были низвергаемы в ад. Но даже этой картине недоставало живых красок и образности, которые отличали сцены из Откровения. Впервые я ощутил всю мощь их воздействия.
Барак подошел к панелям, чтобы рассмотреть их поближе. Его шаги по кафельным плиткам гулким эхом отдавались под высокими сводами зала. Он остановился напротив изображения огромного зверя с семью растущими из могучих плеч шеями, похожими на змей, каждую из которых венчала голова с оскалившейся пастью и с одним или двумя рогами. Перед этой тварью стоял апостол Иоанн в венке из золотых листьев, на лице его был написан страх.
Я подошел к своему помощнику.
— Значит, вот как мог выглядеть зверь с семью головами и десятью рогами, — проговорил я. — Почему-то я не мог себе его представить.
По стилю живописи было ясно, что картины написаны не менее двухсот лет назад. Фигурам недоставало пластичности, передавать которую художники научились гораздо позже. Но, несмотря на это, изображения были живыми и пугающими.
— И все это видели вестминстерские монахи, — тихо произнес я. — Годдард, Локли, Кантрелл. Каждый день, когда братия собиралась в этом зале. Да, такие картины могут зацепить человека за душу.
— Локли был послушником, он не мог участвовать в собраниях монахов, — поправил меня Барак.
— Мало ли какую работу ему приходилось здесь выполнять! Можешь не сомневаться, он тоже часто видел эти изображения.
К нам присоединился Харснет.
— Паписты утверждают, что мы подарили Библию людям, которые не в состоянии постичь ее подлинный смысл и поэтому склонны толковать Священное Писание самым диким образом. Но взгляните, мастер Шардлейк, картины могут иметь точно такой же эффект. Если бы стены этого зала побелили известкой, что во время Реформации было сделано во многих церквях, у Годдарда, может, и не зашел бы ум за разум. Я думаю, дьявол вселился в него именно через эту мазню.
— Если только убийца — Годдард.
— Он больше, чем кто-либо, подходит на эту роль.
Я покосился на коронера.
— Не это ли хотел скрыть от нас настоятель? Возможно, он помнил какие-то случаи, когда эта панорама оказывала на кого-то из монахов особый эффект?
Харснет сжал губы.
— Мы это выясним. Барристер Шардлейк, завтра же я снова встречусь с настоятелем. Но до этого можете ли вы поговорить с двумя другими бывшими монахами и выяснить, что знают они? Прежде чем бросать вызов Бенсону, мы должны накопить как можно больше сведений.
— Я непременно сделаю это. Сегодня же, после слушаний в суде.
Коронер удовлетворенно кивнул.
— Хорошо. А я тем временем наведу справки в муниципальном совете Лондона относительно того, где может проживать семья Годдарда.
— Прежде чем мы уйдем, мне хотелось бы взглянуть на то, что осталось от помещений, где раньше располагалась монастырская больница.
— Я не возражаю, — ответил Харснет и, окинув неприязненным взглядом зал, направился к выходу.
Я задержался возле картины, на которой был изображен облаченный в белое ангел с мрачным лицом и расправленными крыльями. Он выливал из чаши некую жидкость, от которой земля занималась огнем. Сквозь языки пламени можно было разглядеть бледные, перекошенные от боли лица.
— Четвертая чаша, — пробормотал я в сторону Барака. — Боже Всемогущий, помоги нам поймать его, прежде чем он лишит жизни еще кого-то!
Выйдя из дома капитула, мы спросили какого-то служку, где находится больница. Он ответил, что здание бывшей монастырской больницы уже снесли, но лечебница, в которой оказывали помощь бедным прихожанам, уцелела и находится неподалеку. Чтобы добраться до нее, надо было пройти через старое монастырское кладбище.
Дождь прекратился, поэтому мы безбоязненно вышли из дворика-клуатра и пошли по тропинке через древний погост с множеством могильных камней. Возраст многих из них исчислялся веками. Пройдет совсем немного времени, и здесь случится то же, что и в остальных закрывшихся монастырях: кладбище подвергнется полному разорению. Гробы будут выкопаны из могил и разбиты, а кости монахов сброшены в общую яму и закопаны, как обычный мусор.
Мирская больница представляла собой длинное низкое здание, выстроенное на приличном расстоянии от монастырских построек. Это было сделано сознательно, чтобы уберечь братию во время эпидемий чумы. Тяжелые деревянные двери были не заперты. Внутри пустого помещения, в которое через высокие грязные окна почти не попадал свет, не осталось ничего, кроме обрывков одежды по углам, светлых пятен на стенах — там, где раньше висели картины и распятия, — пустого очага с решеткой и мышиного помета.
— Интересно, кто теперь лечит бедняков Вестминстера? — вслух подумал я, вспомнив планы Роджера открыть больницу для бедных.
Передо мной снова возникло его лицо; он улыбался и кивал головой.
— Негде им больше лечиться, — с грустью отозвался Харснет.
За нашими спинами послышался скрип, и мы резко обернулись. Кто-то открывал дверь. Барак положил ладонь на эфес шпаги. В следующую секунду перед нами предстала необычная фигура. Это был худой, старый оборванец с напоминающим птичье гнездо пучком грязных волос на голове и впалыми щеками. Он не заметил нас и принялся разгребать длинной веткой, которую принес с собой, мусор, лежавший в одном из углов комнаты.
— Что вам здесь надо? — Голос Харснета, звонко прозвучавший в пустой комнате, заставил незнакомца резко дернуться от неожиданности.
Он уронил свою ветку, обхватил себя руками и с неописуемым страхом воззрился на нас.
— Ну? — поторопил Харснет.
Старик съежился под нашими взглядами.
— Я… Я не хотел ничего плохого, шэр.
Он глотал буквы, шепелявил, и речь его звучала невнятно. Вначале я подумал, что он пьян, но потом понял, что у него просто нет зубов. Затем я увидел, что на самом деле это никакой не старик, а выглядит так из-за провалившихся щек.
— Вы находитесь на монастырской территории, — не отступал Харснет, — и пришли сюда не просто так, а с какой-то целью. С какой?
— Я ишкал швои жубы, шэр, — прошамкал незнакомец, в отчаянии ломая руки и пятясь. — Надеялся найти их в углу, там, где я ешо не шмотрел. Где-то в Вештминштере.
Во взгляде его широко раскрытых синих глаз читалась детская беспомощность, и я подумал: а уж не слабоумный ли этот бедняга?
Видимо, подумав о том же самом, Харснет произнес уже более мягким тоном:
— Ну, тогда ладно. Только сейчас оставьте нас.
Бедняга торопливо вышел из комнаты и осторожно, точно боясь побеспокоить нас скрипом, закрыл за собой дверь.
— Господи Иисусе, что это было? — выдохнул Барак.
— Какой-то нищий бедняга, тронувшийся умом, — ответил Харснет. — Они в Вестминстере повсюду. Видимо, они нашли какой-то лаз, через который пробираются сюда. Нужно сказать стражникам.
Коронер, насупившись, посмотрел на Барака.
— А вас я попросил бы не упоминать имя Спасителя всуе.
Глаза Барака на миг вспыхнули. Вдалеке часы на башне пробили десять раз.
— Мне пора в суд, — сказал я. — Идем, Барак, нам нужно торопиться. Простите, мастер коронер, но мы должны идти. После того как я встречусь с двумя бывшими монахами, я сообщу вам о том, что удалось узнать.
Мы втроем дошли до главных ворот и снова оказались на открытой для всех территории бывшего монастыря. Здесь уже вовсю кипела жизнь, лавки распахнули свои двери, повсюду сновали люди. Увидев нас, в нашу сторону заторопилась парочка коробейников. Один из них тащил лоток с какими-то банками, распространявшими смрад на много ярдов вокруг.
— Рыбий жир, мастер! — еще не успев подойти, завопил он. — Жир из огромных рыбин! Он обладает множеством магических свойств!
Барак резким взмахом руки отогнал назойливого торговца прочь. И тут же в полу моей мантии вцепилась иссохшая рука. Полуобернувшись, я увидел одетую в лохмотья женщину с исхудавшим ребенком на руках.
— Не дайте моей крошке умереть с голоду, сэр! — заныла она.
Я отвернулся, чтобы не встречаться с ней взглядом, и вспомнил истории о том, что нищенки часто намеренно морят своих детей голодом, чтобы те вызывали большую жалость. А может, это была одна из тех историй, которые мы рассказываем своей совести, чтобы не замечать таких людей?
Когда мы шли к воротам, выходящим на Сивинг-лейн, я увидел впереди какую-то суматоху. Перед одним из магазинов между двумя приходскими констеблями стояла перепуганная супружеская пара средних лет. Еще двое констеблей вытаскивали из магазина потертые сундуки, а пятый копался в другом сундуке, уже открытом и стоящем на раскисшей от дождя земле. Он вытаскивал из него какие-то странные, на вид чужеземные костюмы. Вокруг успела собраться толпа зевак. Вид у них был мрачный и враждебный. Среди ротозеев я заметил синие куртки нескольких подмастерьев. Тут же вилась стайка покрытых струпьями, беззубых побирушек, едва прикрытых лохмотьями, некоторые из которых даже не имели тех или иных конечностей. Среди них были две женщины с потрепанными, обветренными лицами, вероятно, молодые, хотя возраст их определить было трудно. Беспричинно хохоча, они передавали друг другу кожаную флягу с выпивкой.
— Пока никаких книг, — сообщил констебль, рывшийся в сундуке.
— У нас нет запрещенных книг, — простонал хозяин магазина. — Мы лишь продаем костюмы для театральных постановок, этим и зарабатываем на жизнь. Пожалуйста…
— Ага, — проворчал стоявший рядом с ним констебль, — продаете актеришкам, которые играют пьесы Джона Бейла и прочую еретическую непристойность.
Толпа злобно заворчала. Констебль, проводивший обыск, вытащил из сундука накладные бороды, отчего пьяные нищенки зашлись в неудержимом хохоте.
— Ну вот, чистки дошли и до Вестминстера, — со злостью прошептал Харснет. — Вот почему тут околачивался Боннер.
— Мне надо спешить.
Я не хотел оставаться тут и наблюдать эту неприятную сцену.
— Пропустите!
Я стал проталкиваться через толпу, но зеваки, пытаясь занять как можно более выгодную позицию, лишь плотнее сбивались в кучу и не давали пройти к воротам.
Барак, находившийся впереди меня, стал грубо расталкивать ротозеев.
Нищих все прибывало. Протягивая худые руки, они плотным кольцом окружили толпу обычной публики. Передо мной вырос молодой оборвыш.
— Пошел прочь! — рявкнул я на него, проталкиваясь по направлению к воротам.
— Ага! — заорал он. — Горбатая ворона!
Продолжая пробираться через толпу, я вдруг почувствовал острую боль в левом предплечье и услышал, как возле моего уха кто-то шепотом произнес мое имя:
— Шардлейк!
Я вскрикнул и схватился за болевшее место. Когда я отнял руку, ладонь была в крови. Услышав мой крик, Харснет и Барак обернулись. Я закатал порванный рукав мантии и увидел длинный разрез на своем дублете, из-под которого сочилась кровь.
— Меня пырнули, — проговорил я и почувствовал, как закружилась голова.
— Снимите мантию, — велел Барак.
Его взгляд метался по толпе, но в такой суматохе было невозможно понять, кто напал на меня.
Я сбросил мантию. Стоявшие рядом зеваки с любопытством наблюдали за тем, как Барак раздвинул разрез на моем рукаве и присвистнул.
— Вас полоснули ножом, — констатировал он. — Хорошо хоть артерия не задета.
Он вытащил кинжал, разрезал безнадежно испорченную мантию на полосы, наложил из них повязку на мое предплечье и сделал перевязь, чтобы рука была подвешена к шее. Сначала кровотечение усилилось, но уже через считанные секунды прекратилось.
— Нужно наложить швы, — сказал Харснет.
Лицо его было пепельно-бледным.
— Я отведу его в суд, а потом приведу доктора Малтона, — проговорил Барак. — Вы мне поможете?
— Это был он, — тяжело дыша, проговорил я. — Я слышал, как он прошептал мое имя сразу же после того, как ударил меня.
Я снова почувствовал головокружение.
Кое-как мы пересекли площадь Нового дворца и вошли в Вестминстер-холл. Мою руку сводило от боли, а одежда пропиталась кровью. Харснет что-то сказал стражникам, и меня провели в маленькую боковую комнатку, где я уселся на лавку, держа руку так, как велел Барак.
— Я пойду за старым мавром, — сказал он.
— Сначала зайди к секретарю суда, — велел я. — Скажи, что меня ранили, и попроси отложить сегодняшние слушания. А после отправляйся к Гаю.
Увидев во взгляде Барака сомнение, я добавил:
— За меня не волнуйся, кровотечение почти остановилось. И поторапливайся!
— Я останусь с ним, — вызвался Харснет.
Барак кивнул и вышел.
— Вы не видели, кто это был? — спросил я Харснета.
Коронер отрицательно покачал головой.
— Нет, толпа была слишком плотной. Это мог быть кто-нибудь из бедняков, пришедших поглазеть на несчастных хозяев лавки.
— Это был он.
Острая боль пронзила руку, и я стиснул зубы.
— Сначала он избил Тамазин, а теперь пырнул ножом меня. Это еще одно предупреждение.
— Но откуда он мог узнать, где вы сегодня будете? Это было известно только мне и Бараку.
— Вы говорили о том, что собираетесь встретиться со мной, Кранмеру или кому-нибудь из Сеймуров?
— Нет, вчера вечером у меня не было для этого времени.
Внезапно на лице коронера отразился испуг.
— Боже мой, какой силой наделил дьявол это создание!
Мой уставший мозг был не в состоянии придумать какой-либо рациональный ответ на этот вопрос или объяснить невероятную способность этого человека следовать за нами, оставаясь невидимым, и знать о каждом нашем шаге. Внезапно все предметы передо мной опять поплыли, и я, должно быть, потерял сознание, потому что, когда я открыл глаза, то увидел юного Пирса, глядящего на меня с профессиональным любопытством. Рядом с ним стояли Гай и Барак, причем мой помощник выглядел не на шутку встревоженным.
— Ты отключился, — сообщал Гай. — Это последствия перенесенного шока. Ты находился без сознания около получаса.
Я сообразил, что лежу на лавке в маленькой комнатушке. Из-за закрытой двери доносился гул человеческих голосов. В суде, как всегда, было шумно. В отдалении пристав громко пригласил тяжебщиков пройти в зал судебных заседаний.
— Тебя, наверное, уже тошнит при виде меня, Гай? — виноватым тоном проговорил я.
— Чепуха. Дай-ка мне тебя осмотреть.
Он размотал сделанную Бараком повязку. Чуть ниже моего левого плеча тянулся глубокий порез длиной около трех дюймов. Эта багровая рана на белой коже пробудила в памяти ужасную картину мертвого Роджера, лежащего на снегу, и окружающий мир вновь завертелся перед глазами.
— Лежи смирно, — велел Гай, аккуратно ощупывая руку вокруг раны. — Сейчас я наложу на рану специальную мазь, чтобы в нее не попала инфекция. А потом нужно наложить швы. Боюсь, эта процедура будет болезненной.
— Делай все, что считаешь нужным, — ответил я, хотя от его слов непроизвольно сжался желудок. — Барак, ты сходил в канцелярию суда?
— Сходил и сообщил, что вы заболели. Клерк сказал об этом судье, и тот согласился отложить слушания ваших дел.
Помолчав, Барак добавил:
— Харснет говорит, что, возможно, вам стоит отказаться от ведения любых других дел до окончания нашего расследования. Кранмер или лорд Хартфорд помогут уладить это.
— Может, это и неплохая мысль — на время отказаться от некоторых дел. Но четвертого числа мне все равно придется присутствовать на слушаниях по делу Адама Кайта. Оно слишком деликатное, чтобы я мог перепоручить его кому-нибудь другому.
Гай толстым слоем накладывал обеззараживающую мазь на мою руку.
— Нужно наложить швы. Поначалу тебе будет больно и ты устанешь. Это понятно, ведь твое тело борется с болезнью. Швы под моим присмотром будет накладывать Пирс. Не волнуйся, он уже не раз делал это.
Мальчик приблизился, держа в руке острую кривую иглу, в которую была продета черная нитка.
— Помни, — обратился к нему Гай, — медленно и бережно.
Пирс опустился рядом со мной на колени и ободряюще улыбнулся.
— Не бойтесь, сэр, я буду очень осторожен, — тихо сказал он и поднес иглу к моей руке, готовясь проколоть кожу.
Через два часа я был дома и возлежал на подушках в своей гостиной. Вошел Барак.
— Ну что, договорился? — спросил я.
— Да, некоторые ваши дела согласились взять другие барристеры из суда прошений, но судебные чиновники ершатся. Я думаю, если Кранмер или лорд Хартфорд попросят судью пойти нам навстречу, это не помешает.
— Я напишу записку Харснету. Спасибо ему за то, что помог дотащить меня до Вестминстер-холла. Немногие коронеры поступили бы так же, окажись они на его месте.
— На мой взгляд, он слишком уверен в собственной религиозной непогрешимости, — проговорил Барак, покачав головой. — Временами я даже начинаю думать: а может, он прав?
— Ты боишься демонов, Джек?
— Нет, но у меня в голове не укладывается, как этому пакостнику удается вести с нами такую игру. Сначала он нападает на Тамазин, потом на вас и каждый раз растворяется в воздухе, словно какой-то бесплотный дух. И как у него получается следить за нами так, что мы его ни разу не заметили?
— Я тоже размышлял над этим, пока ждал тебя.
Я сел, поудобнее опершись на подушки, и поморщился от боли в руке.
— Первым убийца прикончил коттера и, как я полагаю, думал, что, когда обнаружат тело, поднимется небывалый шум. Однако все списали на какую-то уэльскую потаскуху.
— Ну и что?
— Это означало, что ему не удалось устроить крупную заваруху, как он того хотел. Тогда он убил доктора Гарнея и бросил его труп в лужу на берегу Темзы. Изощренное убийство такого известного человека должно было вызвать панику, нагнать страху на всех. Возможно, он рассчитывал на то, что кто-то догадается протянуть ниточку между убийством доктора Гарнея и Книгой Откровения. Но Кранмер сделал так, что про это преступление никто не узнал.
— То есть у него опять не получилось достичь желаемого эффекта?
— Вот именно. И тогда он убивает Роджера, причем так, чтобы это убийство уже никак нельзя было скрыть. А дальше — ждет нас на болотах.
— В таком случае он должен быть хитрым и расчетливым, как лис, и терпеливым, как кошка.
— И полностью поглощенным тем, что делает. Вспомни, как прятался он на болотах, когда мы едва не изловили его. Но тогда же он увидел и запомнил нас. Потом проводил тебя до твоего дома, а меня — до моего.
— Так, что мы его не заметили? Да будет вам! Работая на лорда Кромвеля, я неоднократно следил за разными людьми. Это очень непросто, особенно если ведешь слежку в одиночку. А если это Годдард, то он со своей знаменитой бородавкой на носу вообще должен выделяться в любой толпе.
— Тут ты прав. Я еще не разобрался в том, как ему это удается.
— Пока мы охотимся на него, он охотится на нас, и сегодня в толпе он воспользовался подвернувшейся возможностью.
— Да уж.
— Но откуда, дьявол его забери, он узнал, что сегодня мы будем в Вестминстере? — взорвался Барак.
Я лишь пожал плечами.
— Может, знал, что мы должны быть в суде? А вот как ему удалось разузнать, в каком суде я работаю и во сколько состоятся слушания?
— Если только…
— Что?
— Если только ему не помогает кто-то другой, сообщая обо всех наших передвижениях.
— Томас Сеймур? — спросил Барак, сузив глаза. — Я ему не доверяю.
— Нет, я скорее поверю в то, что дьявол наделил убийцу нечеловеческими способностями. Что касается Сеймура, то он, наоборот, заинтересован в том, чтобы злодея поймали. Но я думаю, что у него на самом деле есть помощник.
Я удрученно вздохнул.
— Мне кажется, он только и делает, что тщательно планирует и ждет. Бесконечно, с фантастической одержимостью готовится к тому моменту, когда он вновь вырвется за пределы всех человеческих рамок и примется безоглядно убивать. Причем так, чтобы превратить убийства в настоящий спектакль. Ему это нравится.
— То же самое говорит старый мавр, — заметил Барак, — но в любом случае возникает еще один вопрос. Он чертовски рисковал, напав на вас в столь людном месте, но ведь в такой толпе он мог и убить вас. И Тамазин — тоже.
Голос Барака сорвался, и я увидел, что произнесенные им слова напугали его самого.
— Почему он этого не сделал?
— Возможно, он просто хочет, чтобы я вышел из игры?
— Но ваше место займет кто-то другой.
— Да, это верно.
— Мне порой кажется, что этот подонок над нами издевается. В одном я уверен: теперь нам с вами, выходя из дома, нужно постоянно озираться по сторонам. Хорошо хоть на кухне у нас сидит человек Харснета.
Барак сжал кулаки.
Я прикусил кончик пальца.
— Когда я поймаю эту мразь, я придушу ее собственными руками!
— Не надо, он нужен нам живым. Как ты думаешь, Барак, это все же Годдард?
— Не знаю.
— Мы настолько увязли в страхах и тайнах, окружающих это дело, что я уже готов вцепиться в любую версию.
Я вздохнул.
— Кем бы он ни оказался, я молюсь о том, чтобы мы поймали его раньше, чем еще кто-то умрет страшной смертью, а он в очередной раз продемонстрирует нам свой ум и изворотливость. По-моему, для него это тоже очень важно.
На лице Барака были все так же написаны испуг и обеспокоенность. Чтобы отвлечь его от мрачных мыслей, я сменил тему.
— А ведь та толпа на площади была готова к самым решительным действиям.
— Выходит, Боннер добрался и до актеров, — откликнулся Барак без особого интереса.
— Сегодняшнее утро показало, что он способен превратить Лондон в большое осиное гнездо, где все будут жалить друг друга.
— Ага, а в один прекрасный день раскольники нанесут ответный удар. Ох, забери их всех чума! — безнадежно закончил он.
— Действительно, — согласился я. — Кстати, скажи мне, что ты думаешь о молодом Пирсе, ученике Гая?
— Не нравится он мне. Такой красивенький, обходительный, а мне все чудится, будто он подглядывает, подкрадывается. Спорить не буду, он не дурак и заштопал вас на славу, но когда он накладывал швы, я не мог отделаться от ощущения, что это доставляет ему удовольствие.
Я устало засмеялся.
— Гай сказал бы, что мальчик учится профессиональной отстраненности. Помнишь, как полтора года назад в Йорке тебя ранило и ты на время превратился в инвалида? Теперь моя очередь.
Барак улыбнулся.
— Да, в каких только переделках мы не побывали!
— Что верно, то верно.
Барак по-прежнему выглядел озабоченным.
— Как себя чувствует Тамазин? — осторожно поинтересовался я.
— Спит, — ответил он. — Ей нужно как следует отдохнуть.
Нашу беседу прервали отчаянный стук в дверь и громкие крики. Один голос принадлежал Джоан, другой — мужчине. Затем в прихожей послышались торопливые шаги. Мы с Бараком переглянулись.
— Он снова нанес удар, — выдохнул я.
Но когда дверь открылась, на пороге предстал Дэниел Кайт. Его волосы были всклокочены, он тяжело дышал.
— Сэр! — выпалил он. — Вы должны пойти со мной. Идемте, ради всего святого!
— Что стряслось?
— Это Адам, сэр. Он сбежал. Забрался на Лондонскую стену в районе Бишопсгейта и кричит оттуда, призывая людей покаяться, отринуть священников и прийти к Богу! Его точно сожгут на костре!
