Часть IV

Квебек–Сити

Наши дни

Они сидят за столом в номере гостиницы — Люк и Ланни. На столе — изящный белый кофейный сервиз и нетронутая тарелка с круассанами. В серебряной вазочке — четыре пачки сигарет, заказанные вместе со всем остальным по системе обслуживания номеров. Люк делает еще один глоток кофе, щедро приправленного сливками. Вчера вечером они выпивали и курили травку. У него недосып и похмелье на лице, а Ланни, как всегда, хороша и свежа. И печальна.

— Наверняка ты пыталась что–нибудь разузнать об этом заклятии, — говорит Люк через какое–то время.

Глаза Ланни немного оживляются:

— Конечно, пыталась. Но не так просто найти алхимика — настоящего. В каком бы городе я ни оказывалась, я всегда искала таких… склонных к темным искусствам. Они есть в каждом городе, но некоторые из них живут открыто, а другие, можно сказать, в подполье. — Она качает головой. — В Цюрихе, на окраине, на одной из узких улочек я нашла лавку. Там продавались редкие вещицы: древние черепа с вырезанными на кости письменами, пергаменты из человеческой кожи со словами на непонятных языках… Я подумала: уж если есть на свете люди, которым знакомо ремесло некроманта, так это хозяева этой лавчонки. Наверняка они посвятили свою жизнь изучению черной магии. Но до хозяев доходили лишь слухи о каком–то колдовстве. Ничего я от них не узнала.

Только в этом столетии, примерно пятьдесят лет назад, я наконец услышала то, в чем для меня прозвучали какие–то отголоски истины. Это случилось в Риме, на званом ужине. Там я познакомилась с профессором истории. Он был специалистом по Возрождению, но было у него и хобби — алхимия. Когда я спросила у него, слышал ли он об эликсире бессмертия, он объяснил мне, что истинному алхимику для обретения бессмертия не нужен никакой эликсир, потому что подлинная цель алхимии состоит в преобразовании человека, в переводе его на более высокую ступень бытия. Это, как и превращение простых металлов в золото, по словам профессора, было аллегорией, а алхимики пытались превратить примитивного человека в более чистое существо. — Ланни опускает голову и отодвигает от себя чашку на пару дюймов, блюдце скользит по прекрасному белому льну. — Можешь себе представить, в каком я была отчаянии. Но это еще не все. Кроме того, итальянский историк сказал, что слышал о редком зелье с эффектом, подобным тому, который я описала. Это зелье должно было превращать объект… ну, скажем так, в фамильяра[20]алхимика. С помощью такого зелья можно было оживить нечто неодушевленное — например, голема, и сделать его слугой. Также это зелье могло оживлять мертвых, возвращать их к жизни.

Профессор высказал предположение, что дух, обитающий в мертвом теле или предмете, — из мира демонов, — продолжает Ланни и морщится от отвращения. — Предполагается, что демон должен исполнить чью–то просьбу. Больше я слушать не смогла и с тех пор прекратила поиск объяснений.

Они сидят молча и смотрят на улицу. Их номер — на двенадцатом этаже. Под окнами — сетка, через которую видны плавно едущие по проспекту машины. Сквозь тучи пробиваются лучи утреннего солнца. Ложечки и серебряная ваза вспыхивают огнем. Все вокруг белое, серебряное, стеклянное, стерильное, а все, о чем они говорят, — мрак, смерть — кажется таким далеким, за много миллионов миль отсюда.

Люк берет сигарету, крутит ее в пальцах и откладывает, так и не закурив.

— Итак, ты бросила Адера, замуровав его в подвале особняка. И ты ни разу не возвращалась проверить… не удалось ли ему выбраться?

— Безусловно, я волновалась и боялась, что он сумеет обрести свободу, — говорит Ланни, еле заметно кивнув. — Но чувство нашей соединенности с ним исчезло. Я возвращалась в Бостон раз–другой — понимаешь, я ужасно боялась того, что там увижу… но дом стоял на месте. Очень долгое время он использовался под жилье. Я ходила вокруг квартала, пытаясь ощутить присутствие Адера. И ничего не чувствовала. Потом, через какое–то время, я приехала в Бостон еще раз и обнаружила, что особняк приобрело похоронное бюро. А времена в городе были не самые удачные в финансовом отношении. Я пыталась представить себе помещения, где бальзамируют трупы — в подвале, в считаных метрах от того места, где замурован Адер. Я ни в чем не могла быть уверена… — Ланни гасит на ладони выкуренную сигарету и тут же закуривает другую. — В общем, я попросила своего юриста связаться с хозяевами похоронного бюро и предложить его выкупить. Как я уже сказала, в ту пору бушевал финансовый кризис. Я предложила цену выше той, на которую могли надеяться владельцы дома в обозримом будущем… Они согласились.

Как только они выехали, я переступила порог дома. Трудно было поверить, что это тот самый дом, который был мне знаком, — так много изменилось. Часть подвала под парадной лестницей переделали, обновили. Цементный пол, отопительный котел, система нагрева воды. А вторую половину подвала оставили нетронутой. Там все потихоньку покрывалось плесенью. Даже электричество туда не провели.

Я подошла к тому месте, где… где мы положили Адера. Уже невозможно было определить на глаз, где идет первоначальная стена, а где участок, сложенный Джонатаном. Время все выровняло. И вновь я не ощутила никого за стеной. Я не знала, что думать. Я была близка к искушению велеть разобрать стену. Это что–то вроде гадкого голоса, который звучит у тебя в голове и говорит «Прыгай!», когда ты стоишь на самом краю балкона. — Ланни печально улыбается. — Конечно же, я ничего такого не сделала. На самом деле я дала распоряжение укрепить стену арматурой и цементом. Делать это нужно было осторожно, чтобы не повредить старинную кладку. Но теперь там все сделано на совесть — крепко, прочно, надежно. И я стала лучше спать.

Но спит она плохо — Люк это уяснил за то короткое время, пока они вместе.

Ему нужно увести ее оттуда, где он ее оставил, — из сырого темного подвала, где за стеной — замурованный человек. Люк наклоняется к столу и берет Ланни за руку:

— Твой рассказ… он ведь не закончен, верно? Я так понял, что вы с Джонатаном вместе покинули дом Адера. А что было потом?

В первый момент Ланни словно бы игнорирует его вопрос. Она внимательно рассматривает сигаретный окурок, который держит в пальцах.

— Мы прожили вместе еще несколько лет. Сначала мы держались вместе потому, что так, по всем причинам, было лучше. Мы имели возможность заботиться друг о друге — можно сказать, прикрывали друг дружке спину. О, это были времена, наполненные приключениями. Мы постоянно путешествовали. Нам приходилось это делать, потому что мы не умели зарабатывать на жизнь. Мы научились то и дело менять имена, оставаться анонимами. Правда, Джонатану было трудно не привлекать к себе внимание. Людей всегда тянуло к его неподражаемой красоте. Но со временем стало ясно: мы вместе, потому что этого хочу я. Это было что–то вроде фиктивного брака — без интима. Мы стали чем–то вроде пожилой пары, заключившей договор без любви, и я понуждала Джонатана к роли гулящего мужа.

— Но он не обязан был изменять тебе, — возражает Люк.

— Это было в его природе. Поток женщин, которых к нему тянуло, был непрерывен. — Ланни негромко фыркает и стряхивает пепел в блюдечко, которое они с Люком превратили в пепельницу. — Мы оба были несчастны. Дошло до того, что нам стало больно переносить друг друга. Мы мучили друг друга, мы говорили ужасные слова. Дошло до того, что порой я чувствовала, что ненавижу Джонатана и хочу, чтобы он ушел. Я понимала, что уйти должен он, потому что у меня никогда не хватит сил покинуть его.

И вот однажды я проснулась и обнаружила на подушке записку. — Ланни иронично улыбается, она словно бы давно привыкла смотреть на давнюю боль издалека. — Он написал: «Прости меня. Так будет лучше. Обещай, что не станешь меня разыскивать. Если я передумаю, я сам тебя найду. Прошу тебя, отнесись к моей воле с уважением. Любящий тебя Дж.».

Ланни делает паузу и гасит сигарету. Она немного побледнела. С едва заметной усмешкой она смотрит за окно:

— Он наконец нашел в себе храбрость уйти. Словно прочитал мои мысли. Конечно, его уход был для меня мукой. Мне хотелось умереть. Я была уверена, что больше никогда его не увижу. Но жизнь продолжается, верно? Так или иначе, у меня не было выбора — но так приятно притворяться, будто выбор есть…

Люк вспоминает времена, когда напряженность между ним и бывшей женой достигала предела. Они с Тришией не могли находиться в одной комнате. Порой он сидел в темноте и пытался представить, каково будет, если они расстанутся, как ему станет спокойно жить. Вопрос о том, кто должен уйти, не стоял. Не он должен был уйти от дочерей, из дома, где прошло его детство. Но когда жена и девочки уехали и он остался совсем один в огромном фермерском доме, оказалось, что дело не только в одиночестве. От него словно бы с мясом оторвали кусок.

Люк дает Ланни время справиться с болью:

— Но ведь этим все не закончилось? Вы явно встретились вновь.

Ланни отвечает — не радостно и не трагично:

— Да, встретились.