Тот первый вечер в родном доме получился нелегким. С одной стороны, не могу припомнить более радостного ужина. Когда домой после рабочего дня у Уотфордов вернулась Глиннис, мы все еще раз воссоединились, и наши сердца снова согрелись. Правда, Невин так и сидел мрачный. Я поняла: он меня никогда не простит. Пока пеклись бисквиты, я вытащила из сундука подарки и стала раздавать их, словно рождественский дед. Мэве и Глиннис принялись вальсировать по комнате, завернувшись в шелка. Потом они стали придумывать себе фасоны платьев. А моя мать, накинув красивую шаль, с трудом сдерживала слезы. Их радость только сильнее злила Невина. Счастье, что я ничего не привезла для него (я заранее знала, что любой подарок он бросит в горящий очаг). Ну, или бы он надрал мне уши и дал пинка.

Уже было съедено все до последней крошки, и свечи почти догорели, а мы все сидели за столом, и мать с сестрами рассказывали мне обо всем, что произошло в нашем городке за время моего отсутствия: о недороде, о болезнях, о немногочисленных новых поселенцах. Ну и, конечно, о том, кто умер, кто родился, кто женился. О свадьбе Джонатана мне рассказывали особенно подробно — видимо, мать и сестры решили, что мне это будет интересно. Они говорили, какие чудесные подавали угощения (не зная о том, что я в эти годы угощалась такими деликатесами, о каких они и помыслить не могли), какие были гости. Некоторым деловым партнерам Чарльза Сент–Эндрю пришлось проделать долгий путь по лесам и рекам.

— Жаль, что наш староста не дожил до этого дня, — вздохнула моя мать.

А девочка! Мать и сестры говорили о ней с такой гордостью, словно этот младенец был произведен на свет стараниями всего городка. Все — кроме Невина, конечно — проявляли невероятный интерес к этому ребенку.

— Как Джонатан назвал дочку? — спросила я, макая последний кусочек хлеба в лужицу говяжьего жира.

— Руфью, в честь матери, — ответила Глиннис, вздернув брови.

— Хорошее христианское имя, — нараспев проговорила моя мать. — Не сомневаюсь, они хотели дать девочке имя из Библии.

Я стала водить кончиком пальца по столу:

— Наверняка имя выбрали не Джонатан с Евангелиной. Готова об заклад побиться: девочку назвала миссис Сент–Эндрю.

— Может быть, она и на том настояла, чтобы они как можно скорей родили, — робко произнесла Мэве, опасливо глянула на Глиннис и добавила: — Роды были уж очень тяжелые, Ланор. Евангелина едва жива осталась. Она же такая худенькая…

— И такая юная…

Мать и сестры дружно закивали. Мэве вздохнула:

— Я слышала, что повитуха посоветовала ей пока больше не рожать.

— Это точно, — подтвердила Глиннис.

— Ну все, хватит! — Невин воткнул в стол нож. Все вздрогнули. — Нельзя уже мужчине поесть спокойно? Обязательно надо все дурацкие сплетни про этого красавчика слушать?

— Невин… — попыталась возразить мать, но тот махнул на нее рукой и заставил замолчать, проворчав:

— Слушать больше ничего не желаю. Женился на сопливой девчонке — сам виноват. Позор, да и только. Да от него ничего другого и ожидать не приходится…

На несколько мгновений мне показалось, что брат прекратил этот разговор о детях, жалея меня. Он резко отодвинул табурет от стола и прошагал к стулу, стоявшему у очага. Там после ужина любил садиться отец. Странно мне было смотреть на Невина на отцовском стуле, с отцовской трубкой.

Судя по тому, как высоко стояла луна, была почти полночь, когда я, не сумев заснуть, слезла с полатей. Язычки догорающего в очаге огня мягко плясали на стенах. Мной овладело беспокойство, дома не сиделось. Мне нужно было общество. Обычно в это время суток я готовилась возлечь с Адером. Неожиданно я поймала себя на том, что мной владеет настоящий голод — только так я могу описать, насколько сильно мне хотелось уюта. Я оделась и как могла бесшумно выскользнула за дверь. Мой кучер спал в амбаре, укрытый горой одеял и согретый теплом, исходившим от ночевавшего там же скота. Я не стала седлать мерина — бедняга заслужил отдых, — а пошла пешком в сторону центра городка. Для простого смертного такая прогулка могла закончиться плачевно. Подморозило, дул порывистый ветер. Но меня никакая непогода не пугала, я могла пройти любое расстояние без усталости. Очень скоро я добралась до центра.

Куда пойти? Сент–Эндрю — городок маленький. Почти все дома стояли темные. Город спал, а вот паб Дэниела Дотери был еще открыт. В единственном окошке горел свет. Я немного помедлила у двери, гадая, не опрометчиво ли поступаю, явившись сюда в такой час. Женщины вообще редко заходили к Дотери — и никогда сами по себе. О моем появлении здесь очень скоро мог узнать Невин. Тогда он только укрепится в убеждении о том, что я — обычная шлюха. Но меня так манило внутрь. Там сидели согревшиеся у очага люди, они негромко переговаривались и время от времени весело смеялись. Тяга была непреодолимой. Я потопала ботинками, сбила с них грязь и вошла.

Посетителей в пабе было немного — и хорошо, поскольку помещение было тесное. Я увидела двоих лесорубов, работавших на Джонатана, и Тоби Остергарда, крепкого на руку отца бедняжки Софии. Теперь он и сам выглядел не лучше мертвеца. Кожа у него стала землисто–серой, он тупо смотрел в одну точку потускневшими глазами.

Как только я вошла, все повернулись ко мне. Дотери как–то особенно мерзко ухмыльнулся.

— Кружечку, — сказала я. Можно было не уточнять. Выпить в этом заведении можно было только пиво.

Зал паба когда–то был частью дома Дотери. Хозяин отгородил жилую комнату от зала, где поместил стойку, один небольшой стол и разномастные трехногие табуреты, сколоченные как попало — одна ножка короче двух остальных. В теплые месяцы тут играли в азартные игры, а в амбаре порой устраивали петушиные бои. Амбар стоял рядом, нужно было только перейти проселочную дорогу. Большинство посетителей в пабе не задерживались. Покупали небольшой бочонок пива, чтобы потом выпивать дома за обедом и ужином. Пивоварение — дело непростое, а Дотери в этом был мастак. Лучший в городе пивовар — так все считали.

— Я слыхал, что ты вернулась, — сказал Дотери, собирая со стойки мои монетки. — Выглядишь славно. Похоже, в Бостоне тебя не обижали. — Он смерил меня откровенным взглядом, оценил мою одежду. — И на какие же шиши деревенская девица себе такого напокупала?

Дотери, как и мой брат (да как все, если на то пошло), конечно, догадался, из–за чего я стала состоятельной женщиной. Ни у кого, правда, не хватало духа открыто обвинить меня. Но слова Дотери меня задели; он явно выпендривался перед посетителями. Но что мне было делать? Я загадочно улыбнулась ему, поднося кружку к губам.

— Я поступила так, как поступили до меня очень многие, чтобы жить лучше. Я связала свою жизнь с богатыми людьми, мистер Дотери.

Один из лесорубов ушел вскоре после моего появления, а другой подошел и пригласил меня посидеть с ним за столом. Он услышал, как Дотери упомянул о Бостоне, и мечтал поговорить с тем, кто недавно приехал из большого города. Лесоруб был молоденький, лет двадцати, пожалуй. Милый парень и на удивление чистый — в отличие от большинства тех, кто работал на Сент–Эндрю. Он сказал мне, что родом он из простого скромного семейства, жившего неподалеку от Бостона. В Мэн он приехал подзаработать. Получал он неплохо, но очень страдал от жизни в глуши. Ему не хватало городского разнообразия, веселья. У паренька слезы набежали на глаза, когда я описала, как выглядит городской парк в солнечное воскресенье, как блестит при полной луне вода в Чарльз–Ривер.

— Я надеялся уехать отсюда до первых снегов, — признался парень, глядя в кружку, — но услышал, что семейству Сент–Эндрю нужны рабочие руки на всю зиму и что платят они достойно. Правда, те, которые на зиму тут оставались, говорят, что уж больно одиноко и тоскливо.

— Ну, это с чем сравнивать, — улыбнулась я.

Дотери громко стукнул кружкой по кленовой стойке.

Мы с лесорубом вздрогнули.

— Заканчивайте. Спать пора. Время вам разойтись по домам.

Мы вышли на улицу и постояли у закрытой двери, ежась от холода. Молодой лесоруб прижался губами к моему уху. Мягкие волосики на моей щеке потянулись к его горячему дыханию, как подсолнухи к солнышку. Он признался, что у него давно не было женщины. Денег у него было немного, и он поинтересовался, согласна ли я удовлетворить его желание на таких условиях.

— Надеюсь, насчет твоей профессии я верно угадал, — пробормотал он со смущенной улыбкой. — Ты пришла к Дотери одна, ну и…

Я не стала возражать. Он меня раскусил.

Мы прокрались в амбар Дотери. Домашние животные не испугались — они привыкли к тому, что сюда частенько захаживает народ из паба. Я притянула молодого лесоруба к себе и подняла подол юбки. Пока он овладевал мною, я пыталась представить, что это Джонатан, но у меня не очень получилось. Может быть, Адер был прав. Может быть, все же что–то было в том, чтобы сделать Джонатана одним из нас. Жуткий плотский голод подсказывал мне: я должна попытаться уговорить Джонатана, иначе буду мучиться до конца своих дней — вернее говоря, до конца вечности.

Вскоре молодой лесоруб страстно застонал. Затем вытащил из кармана большой носовой платок и протянул мне.

— Вы уж меня простите за откровенность, мисс, — пылко прошептал он мне на ухо, — но так хорошо мне еще ни разу в жизни не было. Вы, наверно, самая лучшая шлюха в Бостоне!

— Куртизанка, — мягко поправила я его.

— Вы, конечно же, заслуживаете большего, — смущенно пробормотал парень и попытался всучить мне деньги.

Я сжала его запястье:

— Не надо. Не нужны мне твои деньги. Только пообещай мне, что никому не скажешь ни слова.

— Ох, нет, мэм, не скажу — но запомню на всю свою жизнь!

— Я тоже, — улыбнулась я, хотя я понимала, что этот милый парнишка — всего лишь один из многих, а может быть, и последний, которого следовало заменить Джонатаном и только Джонатаном. Так и будет — если мне повезет. Я проводила юного лесоруба взглядом. Он вышел на дорогу, которая вела к дому Сент–Эндрю. Затем я поплотнее закуталась в теплый плащ и пошла в другую сторону. Мне было хорошо, но я мечтала пережить такое же удовольствие с Джонатаном и поразить его своими новыми способностями.

Мой путь пролегал мимо хижины кузнеца. По привычке я бросила взгляд в сторону хибарки Магды. Она занавесила окошко цветастой шалью, через которую пробивался свет. Значит, Магда не спала. Забавно… Когда–то мне так нравился ее домик, что я даже ей завидовала. Я до сих пор помнила ее жалкие сокровища, которые в детстве меня так восторгали. Дом Адера был битком набит всякой роскошью, но стоило тебе переступить порог, и ты терял свободу. А Магда была хозяйкой в своем доме, и свободу у нее никто не отнимал.

Я стояла на пригорке, в самом начале тропки, сбегающей к домику Магды. Вдруг дверь отворилась, и вышел один из лесорубов. За ним вышла Магда, и на миг их силуэты замерли в освещенном дверном проеме. Они смеялись. Магда, кутаясь в накидку, подтолкнула своего клиента к ступеням крыльца и помахала ему рукой. Я проворно отступила в тень, чтобы не смущать лесоруба, но Магда успела меня заметить.

— Кто здесь? — крикнула она. — Мне не нужны неприятности.

Я вышла на свет:

— От меня неприятностей не будет, госпожа Магда.

— Ланор? Это ты? — вглядываясь в темноту, спросила Магда.

Я торопливо прошла мимо замешкавшегося лесоруба, взбежала по ступеням и попала в объятия Магды. Она показалась мне такой хрупкой…

— Господи Всевышний, девочка моя! А мне говорили, что мы тебя больше не увидим! — Магда, причитая, ввела меня в дом.

В комнате было жарко и душновато: горел очаг и чувствовались запахи любовной страсти и пота. Лесорубы не так уж часто мылись, порой от них откровенно воняло. Я сняла плащ. Магда взяла меня за плечи и заставила повернуться по кругу. Она оценила мое красивое платье:

— Ну, мисс Мак–Ильвре, если судить по твоему виду, то у тебя все просто распрекрасно.

— Не могу сказать, что горжусь своей работой, — призналась я.

Магда взглянула на меня с упреком:

— Хочешь сказать, что судьба улыбнулась тебе на том самом пути, по которому идут многие девушки?

Я промолчала. Магда резким движением сняла плащ:

— Что ж… Ты же знаешь — не мне тебя судить. Разве это преступление — пойти единственной дорогой, которая тебе была открыта, и добиться успеха? Если бы Господь не хотел, чтобы мы зарабатывали на жизнь, будучи шлюхами, он дал бы нам другое средство заработка. Но он не дает.

— Строго говоря, я не шлюха, — сказала я. Зачем мне понадобилось уточнять, не знаю. — Есть мужчина, у которого я живу…

— Вы сочетались браком?

Я покачала головой.

— Следовательно, ты его любовница.

Это был не вопрос, а утверждение. Магда словно бы сообщила мне, каково мое положение. Она налила джина в два потускневших стеклянных стакана, и я рассказала ей о своей жизни в Бостоне с Адером. Такое облегчение это было — рассказать кому–то о нем. Конечно, в своем рассказе я многое смягчала. Я не говорила Магде о резких сменах настроения Адера, о вспышках жестокости, а также о том, что порой в его постели бывали мужчины. Я сказала, что он красив, богат и привязан ко мне. Пока я рассказывала, Магда кивала:

— Тебе повезло, Ланор. Только смотри: непременно откладывай часть денег, которые он тебе дает.

В свете свечи я смогла лучше разглядеть лицо Магды. Годы моего отсутствия не пощадили ее. Нежная кожа в уголках рта и на шее обвисла, черные волосы почти наполовину поседели. Корсаж платья, который когда–то был таким красивым, стал серым и обтрепался. Хоть она и была единственной проституткой в городе, очень скоро ей предстояло расстаться со своим занятием. Лесорубы помоложе перестанут к ней ходить, а те, что постарше, еще готовые платить за ее услуги, будут жестоко с ней обращаться. Да, недолго осталось ждать того момента, когда она станет пожилой женщиной без друзей в недобром городке.

К лифу моего платья была приколота скромная перламутровая брошь — подарок Адера. В моей семье ни мать, ни сестры ничего не понимали в ювелирных украшениях, поэтому не обратили на брошку никакого внимания, но Магда должна была знать, что такая вещица стоит маленькое состояние. Сначала я думала отдать брошку матери — безусловно, она имела больше прав на это, чем женщина, которая была моим единственным другом… но я решила оставить родным деньги. Приличную сумму. Поэтому я отстегнула от платья брошь и протянула Магде.

Та склонила голову к плечу:

— О нет, Ланор, не надо. Мне не нужны твои деньги.

— Я хочу, чтобы эта брошка была у тебя.

Магда мягко отвела мою руку.

— Я знаю, что у тебя на уме. Точно, в ближайшее время я собираюсь завязать со своей работой. Пока я тут жила, мне удалось скопить немного денег. Между нами говоря, старина Чарльз Сент–Эндрю мог бы прямо приносить мне часть того, что платил своим дровосекам. — Магда расхохоталась. — Нет–нет, оставь эту вещицу себе. Ты, пожалуй, сейчас мне не поверишь, потому как ты молода и красива и у тебя есть мужчина, которому ты дорога, но настанет день, когда всего этого не будет. Вот тогда–то тебе и понадобятся денежки, которые можно выручить за эту брошку.

Конечно, я не могла сказать Магде, что для меня такой день не наступит никогда. Улыбнувшись, я вернула брошку на место.

— В общем, я собираюсь по весне тронуться на юг, — сообщила Магда. — Поближе к морю. — Она обвела комнату взглядом, словно бы прикидывая, что взять с собой, а что бросить здесь. — Может, подыщу себе какого–нибудь симпатичного вдовца, да и обоснуюсь где–то.

— Я не сомневаюсь: удача непременно улыбнется тебе, Магда, какую бы судьбу ты для себя ни выбрала. Потому что у тебя щедрое сердце, — сказала я и поднялась. — Я пойду. Тебе надо отдохнуть, а мне пора домой. Я была очень рада повидаться с тобой.

Мы снова обнялись. Она ласково погладила меня по спине:

— Береги себя, Ланор. Будь осторожна. Что бы ты ни делала, ни в коем случае не влюбляйся в этого своего господина. Когда мы, женщины, влюблены, мы принимаем самые худшие решения.

Магда проводила меня до двери и помахала мне рукой на прощанье.

Ее совет лег камнем мне на сердце. Мою веселость как рукой сняло.

По дороге домой моя тревога нарастала. Мне было не по себе из–за того, что я не все рассказала Магде об Адере. И дело было не в том, что я скрыла от нее тайну — нашу с ним тайну. Это как раз было понятно. Но уж если и был в Сент–Эндрю человек, который простил бы Адеру его жуткий характер, так это Магда. И тем не менее я предпочла солгать ей о своих отношениях с этим мужчиной. Больше всего в жизни женщине хочется гордиться своим мужчиной, а я Адером явно не гордилась. Как я могла гордиться тем, во что меня превратил этот человек, что он во мне пробудил, что он понял про меня с первого взгляда? Что я, так же как и он, наделена зловещим плотским аппетитом… Как я ни боялась Адера, одного отрицать не могла: я принимала все его запросы в постели. Так что, пожалуй, я стыдилась не Адера, а себя.

Вот такие ужасные мысли переполняли меня, пока я, кутаясь в плащ, торопливо шагала по тропинке к родительскому дому. Я никак не могла избавиться от воспоминаний о своих кошмарных деяниях и темных восторгах и с тоской думала: «О, доступно ли для меня теперь покаяние?»