20

Хлопнула дверь, матрас содрогнулся, и кто-то грубо потряс Джоша Питерса за плечо. Потянувшись, он вытащил из ушей две таблетки. Сновидения и ритмичная музыка Маккоя Тайнера рассеялись, уступив место звукам реального мира — отдаленному лязгу, гудению обогревателей и раздраженному голосу Блейна, его соседа по комнатушке.

— Джош! Эй, Джош! Вставай, черт бы тебя побрал.

Питерс выключил плеер и открыл глаза. Перед ним появилось красное, обветренное лицо Блейна.

— Что? — пробормотал Питерс.

— Что — что? Твоя очередь. Я уже свой час отболтался.

Питерс с трудом сел и тут же снова повалился на койку.

— Лучше поторопись. Уже девять, и вряд ли ты хочешь, чтобы Вольф застал тебя в теплой постельке.

Резон возымел действие. Питерс поднялся с койки и изо всех сил потер руками лицо.

— Черт знает что, — сердито проворчал Блейн. — Мы уже целый день ищем. А в такую метель все равно ничего не найдешь. Так что делай как я: ходи кругами с озабоченным видом и старайся не отморозить зад.

Питерс не ответил. Натянув рубашку, он сунул ноги в ботинки. Хорошо бы так до конца и не просыпаться, а потом вернуться на койку и досмотреть восхитительный сон, в котором обнаженная Эшли Дэвис намазывала себя с ног до головы арахисовым маслом…

— Когда мы вернемся, профсоюз все услышит. Моя задача — фиксировать цифровые материалы и вести учет отснятых дублей, а не искать какую-то омерзительную снежную тварь. И еще — почему они выгоняют наружу именно нас, а не гусей пожирнее? Почему мы не можем обшаривать шкафы и ящики, как Фортнем с Туссеном?

— Потому что мы всего лишь вспомогательные лошадки. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы это сообразить.

Питерс шаркающей походкой вышел, не завязав шнурки и оставив распахнутой дверь.

Словно сомнамбула, он потащился по коридорам и поднялся по отдававшемуся гулким эхом лестничному пролету. Наверху было пусто, если не считать караульного на посту. Вяло махнув ему рукой, Питерс вошел в раздевалку, открыл свой шкафчик и надел парку. Блейн прав — ситуация выглядит более чем абсурдно. Начать хотя бы с того, что половина базы вообще недоступна для штатских. Если бы кто-то захотел спрятать тушу внутри, он бы постарался затащить ее туда, куда других не пускают. Или на территорию, где обитают вояки. Вряд ли те позволят каким-то вшивым киношникам обшаривать их комнаты и снаряжение. Однако… лишь идиот стал бы волочь тварь на базу, где не только полно чужих глаз, но к тому же еще и настолько тепло, что хоть выращивай орхидеи. Спрятанная здесь туша — особенно десятитысячелетней давности — завоняла бы через пару часов. Нет, любой, у кого имеется хоть крупица ума, спрятал бы ее снаружи.

То есть там, куда он сейчас и направлялся.

Записав в заведенный Вольфом журнал свое имя и время выхода, Питерс пересек тамбур и толкнул главную дверь. С первым же морозным порывом ветра остатки сна вмиг слетели с него. С ними же испарились и все надежды вернуться после дежурства в ту же сладкую дрему. Питерс вздохнул. Он слышал о резкой перемене погоды, которая всех поймала в ловушку, не позволяя самолетам ни сесть, ни взлететь. Но слышать — одно дело, испытать собственной шкуре — совсем другое. Отступив назад к двери, он наклонил голову и нырнул в метель. Острые холодные иглы вонзились в щеки, заставив его поплотней натянуть меховой капюшон. Сквозь пелену льда и снега виднелись едва различимые очертания служебных построек. Питерс осторожно сделал шаг, затем другой. Вокруг царил зыбкий полумрак, порождаемый пляшущим светом ламп и кромешной тьмой ночи. Фермы с навесными прожекторами раскачивались, как плохо свинченные детали детского металлического конструктора, протестующе скрипя под яростными ударами стихии.

Поиск велся посменно — час ищешь, одиннадцать отдыхаешь. Шестеро поисковиков шерстили базу внутри, шестеро ошивались снаружи. Число последних, правда, из-за непогоды сократили до трех, но все равно трудно было поверить, что вместе с Питерсом в этом дерьме где-то маются еще двое бедняг. Причем без малейшей надежды хоть что-либо обнаружить. Сумасшествие, да и только. Может, Вольф с Конти просто обкурены, а?

Отворачивая лицо от ветра, Питерс прошел десяток шагов до ангара, дверь которого раздраженно грохотала, дергаясь на петлях. Немного постояв, он свернул левее, к строению, служившему временным складом для декораций. Он заглянул в окно — там было, естественно, пусто. Неужели всего два дня назад он посиживал в этом домике в кресле, лениво жуя вяленое мясо и посмеиваясь над вояками и яйцеголовыми, чего-то забывшими в этом диком краю? Теперь те же самые солдаты с учеными посиживали в тепле и уюте, а он, как дурак, замерзал на дворе.

Выругавшись, Питерс снова двинулся вперед, считая шаги — десять, двадцать, тридцать, — пока не добрался до грузовика. Он присел под одной из громадных шин, частично укрывшись от ветра и снега. Несмотря на то что с начала дежурства прошло всего минут пять, его мышцы уже ощутимо немели.

Питерс снова подумал об остальных двух парнях, которым сейчас тоже было несладко, упрекая себя за то, что не глянул в журнал, когда ставил там свою подпись. Где они бродят? В небольшой компании время могло бы пройти веселей. Он открыл было рот, чтобы их позвать, но, почувствовав, как ветер врывается в легкие, передумал. Зачем тратить силы, если тебя все равно не услышат?

Он пошел дальше, пока перед ним в серой мгле внезапно не возникло препятствие в виде металлической сетки. Остановившись, Питерс протянул руку, коснувшись ограды. Ему говорили, что в такую погоду лучше не удаляться от базы, а слухи о шастающих по тундре медведях лишь укрепили его в желании принять на вооружение столь ценный совет. Еще через несколько шагов показались ржавые стены заброшенной будки охраны. Косясь на нее, Питерс решил попросту обойти базу, придерживаясь, чтобы не заблудиться, за сетку. Вряд ли можно требовать от него большего в подобную ночь. А потом он до конца смены забьется в какую-нибудь постройку и попытается там отогреться.

Обогнув будку, он шагнул в снежную круговерть. Ветер, казалось, удвоил свою ярость. Осыпаемый зарядами ледяной дроби Питерс заторопился — шаг, другой, еще шаг, — жмуря глаза и ковыляя, словно слепой, вдоль ограды. От воя вьюги звенело в ушах. Ему казалось, что он так идет уже целую вечность. Господи, ну и кошмар! Блейн прав — он тоже накатает телегу… не только в профсоюз, но и в телекомпанию. И отправит ее через Сеть, как только сможет, даже не дожидаясь прилета в Нью-Йорк. Неважно, что он тут числится на подхвате, и у него есть права! В его служебные обязанности ничего такого не входит, а всю болтовню об «экстренных мерах» и Вольф, и Конти пусть засунут себе…

Он вдруг остановился, убрав с ограждения руку, и настороженно огляделся по сторонам, на время забыв о жестоком холоде и обжигающем ветре.

Почему он остановился? Он ничего не видел, но тем не менее что-то в нем екнуло, и сердце заколотилось сильней. Жизнь чуть восточнее Томпкинс-сквер-парка весьма обострила в Питерсе чувство самосохранения, но ведь сейчас он находился отнюдь не в Нью-Йорке, а посреди чертовой снежной бури.

Тряхнув головой, он двинулся вперед… и замер снова. Что это за звук, напоминавший жужжание пчел и словно бы доносившийся отовсюду и ниоткуда? И что это за силуэт, темный и расплывчатый, на фоне снежной завесы?

— Кто здесь? — крикнул он, и ветер тут же унес его крик.

Моргнув, он присмотрелся внимательнее, а потом, издав пронзительный вопль, отшатнулся, повернулся и, спотыкаясь, побежал в сторону будки охраны. Крича и бессвязно бормоча что-то, охваченный безумным ужасом Питерс успел сделать лишь два шага, после чего сокрушительный удар сзади бросил его на колени. Он захрипел, вытаращив глаза, — спину между лопаток обожгло резкой болью. Мгновение спустя все поглотила зияющая чернота.