Глава 62
На высоте в сорок тысяч футов над Атлантикой при скорости, близкой к сверхзвуковой, пилот радировал о заходе на посадку. Разыскивать Сэма не было никакой возможности, да он и не велел бы. Для него главным было спасти Мэгги и ребенка, и желание это исполнилось. Уже в шесть часов они приземлились в Туринском международном аэропорту. Их встречал дядя Симон. Франческа позвонила ему по сотовому телефону, купленному у пары из «бьюика», и сказала, что они в опасности. Дядя ответил кратко: «Приезжайте».
Завидев их, он хлопнул в ладоши и воскликнул что-то на иврите.
Потом он объяснил Феликсу по-итальянски, что это была шегехияну, благодарственная молитва и благословение. Означала она вот что: «Благословен Ты, Господь Бог наш, Владыка Вселенной, Который даровал нам жизнь и поддерживал ее в нас, и дал дожить до сего славного дня».
Сидя рядом с дядей, Феликс ехал по туринским улочкам. Франческа и Мэгги с младенцем расположились на заднем сиденье. Физически Мэгги чувствовала себя отлично, словно никогда и не беременела, но скорбь ее была так велика, что она плакала и плакала, даже когда высохли слезы, от парка до самой Италии.
Ребенок оказался совершенно не похож на нее, за исключением одной детали – родинки на подбородке в виде полумесяца. В остальном, на взгляд Феликса, он мог принадлежать любой ближневосточной женщине. И, хотя им не суждено было узнать, кем он являлся на самом деле, Феликсу отчего-то хотелось говорить при нем шепотом.
Машина въехала на широкую, окруженную галереями Пьяцца Витторио, где чуть поодаль, на зеленом холме, возвышался купол церкви Богородицы. Затем они перебрались через реку По по мосту наполеоновских времен и поднялись за церковью к Страда-Сей-Вилле, уединенной улочке с шеренгой домов, приютившихся на изумрудном склоне.
Дядя Симон остановился у кованых черных ворот, упомянутых в письмах отца, и вставил в замок карточку. Проехав короткую подъездную аллею, они очутились перед трехэтажной виллой из оштукатуренного камня и кирпича – домом их предков.
Феликс словно перенесся в прошлое, где все дожидалось их возвращения. Гости взошли по широкой каменной лестнице. Навстречу им вышла улыбающаяся хозяйка. Мэгги позволила ей взять младенца, и та немедленно защебетала ему что-то по-итальянски. Жену дяди Симона – это она встретила их у дверей – звали Сильвией. Подоспели кузина Летиция и еще одна женщина, тут же начали хлопотать над младенцем, и Мэгги впервые за долгие часы улыбнулась.
Франческа уже давно не выглядела такой счастливой, как в окружении родственников.
– Знаешь, тут еще кое-кто ждет,– сказала она.– Я попросила ее приехать сюда, когда начались неприятности.
В дверном проеме показался знакомый силуэт. Феликс поначалу даже засомневался, что глаза его не обманывают. Перед ним стояла Аделина.
– Ты простишь меня? – начала она.– Простишь, что я сбежала? Мне было тяжело выносить…
– Извиняться следует мне,– прервал ее Феликс.
Аделина попросилась взглянуть на ребенка, а увидев его, ласково обняла Мэгги. Потом Феликс обнял девушку, чувствуя, что душа, так сильно любившая его, вновь рядом с ним.
Фубини аплодировали их поцелую, словно счастливой концовке романа в полвека длиной, начавшегося в этом доме.
Когда дядя Симон объявил о приближении шаббата, все отправились мыться и переодеваться с дороги, помня о том, что субботняя служба должна начаться за восемнадцать минут до заката.
Аделина сама пришла в комнату к Феликсу, и в этот раз ей не пришлось его уговаривать.
Когда семья собралась в столовой, дядя вынес две перевязанные картонки и открыл их. В одной лежала темно-синяя ермолка с искусной вышивкой по краю. Она принадлежала отцу Феликса. В другой находился черный кружевной шарф его матери.
– Феликс, Франческа,– сказал Симон,– можете надеть их сегодня и отныне хранить у себя в память о родителях.
Феликс долго рассматривал символ утраченной веры, затем перевел взгляд на дядю, так похожего на отца – те же добрые круглые глаза, та же борода с проседью. Его больше не волновало, католик он или иудей. Семья есть семья. Бог есть Бог.
– Спасибо.
Сильвия должна была зажечь свечи, но отошла в сторону и подозвала Франческу. Впервые за всю свою жизнь сестра участвовала в подготовке к шаббату, и глаза ее сияли.
Следующим утром Феликс пришел вместе с другими мужчинами в чудную маленькую часовню-темпьетто внутри главной синагоги Турина. На голове у него была синяя ермолка, а с плеч свисал таллит. Раввин стоял под вычурным позолоченным куполом тева в центре небольшого амфитеатра. Человек рядом с ним держал огромные, богато украшенные свитки Торы, извлеченные из храмового ковчега.
Аделина, Франческа и Мэгги расположились наверху, в галерее для женщин: они могли приходить и уходить, когда вздумается. Как объяснил дядя Симон, только мужчины обязаны участвовать в молебне. Не может же Господь заставить женщину идти в храм, если ей нужно заботиться о больном ребенке!.. Тем не менее здесь, похоже, собралась большая часть еврейской общины города.
Для детей в храме как будто не было запретных мест. Пока низкие мужские голоса сливались в пении и речитативе, дети бегали вверх-вниз по ступенькам амфитеатра от отцов к матерям. Один даже подергал раввина за мантию. Мужчины накрывали детей таллитами и читали над ними благословения.
Церемония, пронизанная духом древности, потрясала и зачаровывала. Когда бы Феликс ни поднимал глаз на женскую террасу, по лицу Франчески текли слезы умиления, а Аделина светилась, разглядывая детишек. Всю ночь она провела в его объятиях. Мэгги тоже не оставалась одна – при ней постоянно была какая-то женщина, помогала с младенцем.
Но стоило им вернуться домой, как идиллия кончилась. Телефон зазвонил, едва они вошли в прихожую. Никто не ответил. Симон, Сильвия и Летиция как ни в чем не бывало продолжали заниматься своими делами.
– Разве вы не хотите узнать, кто звонит? – спросил Феликс.
Дядя улыбнулся.
– Нет-нет. Нельзя прерывать шаббат. Перезвонят завтра.
– Наверное, твои друзья-христиане, Феликс! – весело пояснила Сильвия из другого конца комнаты.– Везде-то у него полно друзей!.. Должно быть, люди любят его, а он – их.
Потом телефон зазвонил снова – два отрывистых звонка, и тишина.
В этот раз даже Симон с Сильвией замолчали и посмотрели на телефон.
Тот опять коротко звякнул и замолчал.
Сильвия поставила поднос с канапе и придвинулась к мужу. После очередного звонка дядя решительно снял трубку.
– Pronto,– сказал он.
Ему что-то ответили, Симон, слушая, помрачнел на глазах.
Повесив трубку, он подошел к Мэгги и погладил малыша по головке.
– Вчера, когда Франческа мне позвонила и рассказала о матери с ребенком, спасающихся от преследования, я не удивился. Думаю, сейчас нам лучше объясниться. Не об этом ли ребенке шла речь в новостях? – Дядя посмотрел на Феликса.– Которого создал мой племянник?
Когда Феликс перевел его слова, Мэгги кивнула. Симон вздохнул.
– Стало быть, это правда. Однако наши все равно не поверят в твоего сына, Мэгги, по крайней мере так, как остальные. Надеюсь, вы понимаете?
– Не имеет значения,– сказала она.– Я знаю, что его послал Господь, так же как Моисея и всех остальных – Будду, Конфуция… Иисус говорил, что в доме отца Его много обителей. На нашей земле наверняка есть и другие особые существа. Ангелы, добрые духи. Как их ни назови.– Мэгги взглянула на своего ребенка.– И один из них с нами.
Дядя Симон выслушал перевод Феликса и улыбнулся.
– Ты права не имеет значения. Извини, племянник,– добавил он.– Тебе придется снять шляпу.
Феликс задумался: где-то он слышал это выражение? Потом его осенило: так друзья предупреждали родителей о приближении фашистов.
– Кто звонил? – тут же встревожился он.
– Тот, кого я просил о подстраховке. Благодари Аделину – это она раскрыла нам твой секрет. Мы успели подготовиться.
Феликс прижал Аделину к себе. Между тем дядя продолжил:
– Мы и раньше оповещали друг друга, во время войны. Итальянцы – хорошие товарищи… Кто-то узнал, что твоя семья здесь. За вами следили.
– Боже мой! – вырвалось у Мэгги, едва до нее дошел смысл сказанного.– Неужели мне всю жизнь придется спасаться бегством? Разве я мало потеряла? Почему нас не оставят в покое?
Дядя Симон похлопал ее по руке.
– Если позволите, мы предоставим вам наше тайное убежище. Никто вас там не найдет. Надеюсь, Франческа и Феликс не будут против.
– Конечно нет,– заверила его Франческа.
В подвале дома дядя отпер потайную дверь и провел их пыльным коридором. Этим ходом не пользовались со времен оккуппации, коридор упирался в деревянную стену. Когда дядя постучал в нее, стена отворилась. За ней их приветствовало целое семейство – подземный ход привел в другой дом на холме. Соседи отдали Симону связку ключей, а сами спустились в подземный ход, откуда только что пришли Феликс и остальные. Через минуту они уже ехали в одолженном у друзей фургоне вниз по Страда-Сей-Вилле. Проезжая мимо дядиного особняка, Феликс заметил мерцание праздничных огней в окнах и силуэты людей, собравшихся за трапезой. Со стороны могло показаться, что Фубини еще дома.
В пять часов пополудни Мэгги обживала новое жилище. Деревня, ее нынешнее пристанище, находилась в ста шестнадцати километрах от Турина. Стараниями Симона одна из местных жительниц уже хлопотала по дому, а Феликс распорядился о покупке вещей, которые потребуются Мэгги в дальнейшем. Он отдал ей все деньги, оставив себе только на дорогу до Нью-Йорка, и договорился с дядей переводить причитающиеся им проценты на счет Мэгги, тщательно замаскировав адрес и имя получателя.
– Ее точно никто не найдет? – спросила Франческа.
– Положитесь на нас,– ответил дядя,– и на итальянцев. Со временем станет известно, что в доме кто-то скрывается, но если придет незнакомец и будет расспрашивать, ему скажут: «Вы ошиблись. Здесь нет такой женщины». Может быть, после долгих расспросов кто-то «сознается» и ответит: «Да, вы правы. Была здесь одна негритянка, но она уехала, и никто не знает куда». А тем временем мне позвонят и скажут «сними с нее шляпу». Не волнуйся, дочка. Девяносто процентов итальянских евреев уцелели во время войны. В этой стране знают, как спасать людей.
У корзины с ребенком Мэгги и Феликс взяли друг друга за руки и молча стояли, не в силах произнести прощальные слова. Феликс чувствовал себя неловко. Как врач, он знал ее ближе некуда, однако теперь она изменилась – и телом, и душой. В ней появилось что-то не от мира сего – может, из-за утраты Сэма, может, после рождения ребенка.
– Сэм тебя не винит,– сказала Мэгги.– Он жив. Вот здесь, у меня в сердце.
Она положила голову Феликсу на плечо и расплакалась.
– Даже не верится, что я скоро уеду и брошу вас с малышом. И все же так надо. Я должен вернуться и убедить всех, что никакого клона не было. Даже потом мне нельзя будет показываться рядом с тобой и ребенком. По крайней мере, в ближайшие годы. Как и Франческе.
Он увидел, как в чертах Мэгги отразилось то же мужество, что и в день, когда она вызвалась стать матерью клона.
– Ты сумеешь их убедить? – спросила Мэгги.
– Любой ценой.
Больше они не разговаривали – только постояли, обнявшись, у озера.
Потом Симон с Сильвией и Летицией поехали на юг, к себе домой, а Феликс, Франческа и Аделина отправились в такси на север. С водителем им повезло. Его звали Пьеро, и он немного владел английским. Как водится у итальянцев, Пьеро игнорировал дорожные знаки и подбадривал пассажиров шутками.
Он довез их прямиком до Домодоссолы, где помог разыскать дом священника в лесу, в котором родители Франчески и Феликса скрывались от немцев в ночь восьмого сентября пятьдесят лет назад. Потом они выехали к прекрасной долине Вигеццо, где чета Росси с сестрой путешествовала в телеге с сеном, глядя, как склоны становятся холмами, а те – в свою очередь – альпийскими предгорьями и пиками, чьи вершины теряются за облаками. Там, в нескольких милях от швейцарской границы, стоял городок под названием Ре. Феликсу удалось разыскать гостиницу, где его родители останавливались на ночь, и – с помощью Пьеро – дровяной сарай, откуда они бежали холодным сентябрьским днем, спасаясь от погони. Потом Феликс упросил водителя проехать вдоль железной дороги и остановить машину у небольшого лесистого холма; рельсы там проходили по мосту, опоры которого терялись на дне каменистой лощины. Было слышно, как внизу бурлит горный ручей, накатывая на неровные валуны.
Феликс взобрался на крошечную поляну, нашел самое высокое дерево и встал перед ним на колени. Там, где покоилось тело его брата, он укрепил звезду Давида и прочел каддиш, как научил дядя Симон. Затем он вернулся в машину, к сестре и Аделине, и они отправились в приграничный поселок. Здесь его отец провел самую горькую ночь в своей жизни, оплакивая дитя и клянясь отречься от прошлого.
Поужинали в местном ресторане. Феликса до последнего не оставляла мысль, что и родители сидели так когда-то, строя отчаянные планы,– точь-в-точь как они сейчас.
