Эпилог

Рита посмотрелась в зеркало, наверное, уже в двадцатый раз, чтобы убедиться, что выглядит подобающим образом. На ней был потрясающей красоты сиреневый костюм, она сделала прическу в своем любимом салоне, а утром Байрамов подарил ей очень милый кулон с аметистом, зная, какого цвета наряд она планирует надеть на торжество.

Они собирались на вечеринку, которую устраивал Леон Серве. Доходы от премьеры и последующих месяцев беспрерывных представлений превзошли самые смелые ожидания, и спектакль уже ждали в большинстве европейских столиц. Народное любопытство подогревалось и криминальной историей, имевшей отношение к «Камелоту», поэтому даже те, кто терпеть не мог балет, считали своим долгом увидеть то, о чем так много писали все газеты и журналы.

Байрамов подписал контракт на три балета, предложенный Серве и его партнерами, и уже приступил к репетициям новой постановки под названием «Восход бога Ра». Сюжет базировался на древнеегипетской мифологии, и зрелище обещало быть не менее масштабным, чем «Камелот».

Рите не пришлось выплачивать долг Квасницкому, который отправился в тюрьму по нескольким статьям, главной из которых являлась часть четвертая тридцать третьей статьи УК РФ «за подстрекательство к убийству». Благодаря отличной работе Фисуненко и его команды, дело попало в суд быстро. Однако защищал Квасницкого один из лучших адвокатов города, поэтому он получил всего два года колонии общего режима, но Рита понимала, что для человека, подобного дяде Егору, это время покажется в десятки раз длиннее.

Глядя в зеркало, девушка думала о том, что она наконец может по-настоящему расслабиться и насладиться своим счастьем. Человек, с которым ее связывали долгие годы дружбы и любви, рядом и больше никуда не денется, а денежные проблемы театра практически улажены благодаря новым контрактам. Она еще не решила, чем именно хочет заниматься, но зато хотя бы успокоилась насчет судьбы «Гелиоса» – Игорь станет отличным руководителем, и она не сомневалась, что он будет исполнять свои обязанности не хуже, чем Григорий Сергеевич. Если не лучше.

– Красивая, красивая, – проворчал Игорь, входя в комнату. – Если по сто раз смотреться в зеркало, добиваясь совершенства, то мы опоздаем на вечеринку!

Рита видела их отражение в зеркале.

– Как думаешь, мы хорошая пара? – спросила она задумчиво.

Игорь мягко провел пальцами по ее шее – там, где висел подаренный им аметистовый кулон. Она на мгновение задохнулась от внезапно захлестнувшей ее жаркой волны, но постаралась сделать вид, что ничего не происходит.

– А ты, значит, все еще сомневаешься? – промурлыкал Байрамов, легонько касаясь губами ее виска.

Вместо ответа девушка повернулась и легонько поцеловала его. Так проще – поцелуй, и не нужно ничего объяснять. Игорь охотно позволил ей себя отвлечь и не стал требовать однозначного ответа. Когда они наконец оторвались друг от друга, Рита снова взглянула в зеркало и огорченно воскликнула:

– Черт, а продавщица в магазине говорила, что эта помада устойчива даже для поцелуев! Придется все смывать и снова краситься!

– А мне так даже больше нравится: что может быть лучше женщины с улыбкой клоуна?

– Да ну тебя, Байрамов…

И Рита отправилась в ванную. Игорь неотступно следовал за ней. Пока она, склонившись над раковиной, тщательно смывала остатки помады с губ, он спросил:

– Как дела у Митьки?

Надо же, несмотря на случившееся, Игорь интересуется судьбой бывшего приятеля. С другой стороны, их связывали годы дружбы и совместной работы, так чего тут удивляться?

– Очередное судебное заседание через месяц, ты же знаешь, – ответила она, выплевывая воду.

– Неправильно, что приходится так долго ждать, – покачал головой Игорь. – Мурыжат человека почем зря – все же ясно, Митька сознался!

– Не волнуйся, ему зачтут время, проведенное в тюрьме до вынесения приговора. Хотя это не слишком сократит срок.

– Сколько ему светит? Ты же юрист, так прикинь хотя бы!

– За три убийства? Пожизненное, думаю. Но с учетом того, что даже прокурор признает, что папу Дмитрий убил в состоянии аффекта… Может, отделается двадцатью пятью годами. Реально дадут, скорее всего, года двадцать два строгача.

Это означало, что он выйдет на волю пожилым человеком. Рита до сих пор не понимала, как Митя, талантливый танцовщик, пусть и не столь гениальный, как Байрамов, стал обыкновенным бандитом. В погоне за первенством, страстным желанием опередить Игоря, и благодаря постоянному ощущению неполноценности рядом со своим другом и коллегой, он, кажется, перестал понимать, что происходящее – вовсе не игра. Правда, Рита догадывалась, что большую роль в создавшейся ситуации сыграл ее отец, поэтому, несмотря ни на что, она не могла не испытывать жалости к Строганову. Это Синявский не уставал твердить, что Митя, как бы ни старался, никогда не сможет сравниться с Игорем. К Игорю, однако же, у Григория Сергеевича также имелись претензии. Таким образом, поддерживая атмосферу соперничества и напряжения в трупе, ему удавалось держать всех в кулаке и руководить людьми, находя больные места и надавливая на них при необходимости. Иногда такой необходимости не было, но, как и в собственной семье, Синявский нуждался в постоянных доказательствах своей незаменимости и требовал уважения и почитания, даже когда никто не пытался оспаривать его авторитет.

– Поверить не могу, что все из-за этого проклятого театра! – вздохнул Игорь. – Вернее, из-за денег…

– Как сказал Уинстон Черчилль, «о чем бы ни шла речь, речь все равно идет о деньгах»! – выходя из ванной, произнесла Рита.

– Кто-кто сказал?

– Черчилль, темнота ты дремучая! – рассмеялась она. – Английский премьер-министр времен Второй мировой!

– Знаешь, многие мужчины недооценивают прелести иметь рядом с собой умную женщину, – задумчиво заметил Игорь. – А зря!

– И в чем же прелесть? – поинтересовалась Рита.

– Ну, в этом случае все вокруг тебя тоже считают умным! Ведь не может же, рассуждают они, умная женщина любить идиота, в самом деле?

– Но они ведь не знают, Байрамов, что нас с тобой связывает исключительно секс, – притворно вздохнула девушка.

– Исключительный секс, – поправил ее Игорь и притянул к себе.

«Опять придется краситься!» – промелькнуло в ее голове, и это была последняя отчетливая мысль.