Книга: Танец над пропастью
Назад: Глава 15
Дальше: Глава 17

Глава 16

У здания театра они встретились с Мишей, его женой Леночкой и Варей, которая прибежала в последний момент, красная и запыхавшаяся. Рита давно не была на спектаклях в отцовском театре. Постоянных визитов сюда требовала работа с его бумажными делами, но почти никогда она не приходила в театр как зритель. Зато Наталья Ильинична не пропускала ни одной постановки, и Синявский мог не сомневаться, что в середине первого ряда неизменно восседает его жена. Не то что бы он ценил ее мнение, а уж тем более – позволял критику в свой адрес, но ее присутствие каким-то образом стимулировало его, заставляя добиваться невероятных результатов.
Отец был одним из немногих в Питере деятелей искусства, владеющих собственным театром, остальные вынуждены были снимать помещения для репетиций и спектаклей или делить их с другими организациями, часто не имеющими отношения к искусству. Рита понятия не имела, как отцу удалось заполучить «Гелиос» в свое полное владение: они никогда не были богаты, хоть и не нуждались, однако она понимала, что такое предприятие требует огромных капиталовложений. Теперь девушка хотя бы знала, что у Григория Сергеевича был постоянный кредитор в лице Горенштейна – видимо, с его помощью ему и удавалось поддерживать свое детище на плаву. Неприметное снаружи, изнутри здание выглядело как настоящий дворец. Итальянский кафель сверкал и переливался в свете многочисленных люстр и бра в виде средневековых факелов, развешанных по стенам, отражаясь в зеркалах, зрительно расширяющих залы. Григорий Сергеевич, прижимистый в собственных и семейных тратах, не поскупился на оформление «дела всей жизни»! Рита подумала, что это вполне окупалось удовольствием, которое получали зрители, попадая сюда: они не могли не чувствовать, что пусть всего на три коротких часа, но все же очутились в настоящей сказке. Но секрет успеха «Гелиоса» крылся не только в роскошной обстановке. В то время когда зрители перестали ходить во многие театры по причине нехватки финансов, засилья телевидения и кино, скудного репертуара и тяги постановщиков к плохим «римейкам» известных пьес, Григорий Синявский организовал дело иначе. Он ставил новые спектакли, которые никогда не игрались в других театрах. Это трудно и дорого, но стоило того. У отца случались и крупные неудачи, но каждый раз он умудрялся, словно кошка, приземляться на все четыре лапы и начинал все сначала. Купить билеты на его спектакли было практически невозможно, за ними выстраивались очереди. Небольшой театр при всем желании не мог вместить такого количества любителей балета, и их не останавливали высокие цены. Зрители знали: идя на постановку Синявского, они вправе ожидать зрелища с большой буквы. Зрелища, которое на долгое время останется в памяти как ощущение праздника с долгим послевкусием, какое бывает от одного-единственного глотка отличного вина.
Синявского часто поругивали – он, дескать, «заменяет высокое искусство балета, которое само по себе представляет художественную ценность и не нуждается в дополнительном антураже, на пошлое подобие бродвейской продукции»! Но Григорий Сергеевич знал, что делает. Он говорил, что искусство ради искусства не может существовать, так как рыночные отношения диктуют иной подход. Он понимал, что нужно привлекать к балету зрительские массы, просто чтобы выжить, а для этого зрелище должно быть красивым с точки зрения не только специалиста, но и простого обывателя. Критики Синявского кричали, что он превратил классический балет в цирк, а своих танцовщиков – в акробатов, но Григорий Сергеевич в интервью отвечал злопыхателям, что в прошлом по горло наелся классическими канонами, почему-то считающимися незыблемыми. И, несмотря на многочисленных недругов, Синявский много лет оставался самым успешным деятелем в своей области.
Разглядывая великолепие интерьера, Рита в очередной раз подумала, что отец любил «Гелиос» больше, чем жену, детей и даже больше, чем самого себя. Каждая вещь здесь была лично подобрана Синявским, отчего все вокруг пропиталось его духом. Девушке пришла в голову странная мысль о переселении душ: если это вообще возможно, то душа ее отца определенно переселилась в эти стены, мистическим образом вдохнув жизнь в неодушевленный объект.
– Не хочешь пожелать Игорю удачи? – спросила мать, уверенная, что Рита ответит согласием. Но дочь отказалась, изрядно удивив Наталью Ильиничну.
– Как хочешь, – пожала та плечами. – А я, пожалуй, схожу к нему!
Рита осталась с родственниками и Варей. Лена чувствовала себя неуютно в вечернем платье, купленном специально для этого торжественного случая. Она была женщиной простой и милой, и подобные мероприятия были ей в новинку. Видя вокруг такое блестящее окружение, Леночка совсем стушевалась.
– Я похожа на огромную куколку бабочки, запутавшуюся в коконе! – прошептала она, склоняясь к уху Риты. Та подумала, что сравнение подходящее: Леночка находилась на седьмом месяце беременности.
– Ничего, – подбодрила она золовку, – когда погасят свет, сможешь скинуть эти жуткие шпильки и расслабиться!
Рита любила и жалела Лену, так как знала, что у красавца брата Миши есть любовница и что он не стыдится с ней показываться на людях. Рита спрашивала себя, в курсе ли этих отношений Леночка? Когда девушка пыталась заговорить с Михаилом об этом, он только отмахивался и заявлял, что он никогда не разведется с женой, потому что она прекрасная хозяйка дома и мать. Риту бесило такое потребительское отношение, но что она могла поделать: Михаил являлся копией Григория Сергеевича, а кровь, как говорится, не водица! Наталья Ильинична, наивная душа, понятия не имела о том, что ее любимый первенец ведет двойную жизнь: для матери он был так же безупречен, как новорожденный Иисус.
Рита посмотрела на Варю и подумала, что никогда не видела женщины, на которой любая одежда сидела бы как вторая кожа. Подруга носила не одежду, а себя в одежде: несмотря на маленький рост, она выделялась в любой толпе, ее просто невозможно было не заметить! Вот и сейчас, в «маленьком черном платье», украшенном роскошным палантином, переливающимся всеми цветами радуги и накинутым на манер индийского сари, с огромными зелеными глазами, блестящими от возбуждения, Варвара выглядела как восточная принцесса. Рита успела заметить, какие восхищенные взгляды мужчины бросали в ее сторону, проходя мимо под руку со своими спутницами. Варя же старательно делала вид, что ничего подобного не замечает, хотя по выражению ее личика и легкой улыбке можно было предположить, что это – всего лишь игра на публику.
Прозвенел последний звонок, и все пошли в зал. Занавес потрясал великолепием. Рита помнила, как отец заказывал его в Китае. Он был темно-синего цвета, как и обивка кресел, и весь расшит золотыми фигурами, изображающими персонажей его балетов. Зрители рассаживались, возбужденно переговариваясь.
– Что произошло у вас с Игорем? – спросила Наталья Ильинична, уже сидевшая на своем месте. – Он зол как черт!
Рита не успела ответить, так как свет начал медленно гаснуть. Прожекторы постепенно перешли на сцену, расцветив занавес тысячей бликов. Оркестр заиграл увертюру. Девушка наизусть знала балет и сейчас в очередной раз отметила, с каким безупречным вкусом подобраны и сплетены воедино произведения, из которых состояло шоу. Огромную работу проделала команда Марка Садовского, которого Синявский пригласил из Москвы специально для работы над «Камелотом». Люди Садовского по кусочкам собирали партитуру из уже существующих музыкальных произведений, словно ткали шелковый персидский ковер, придумывая подходящую аранжировку. Садовскому пришлось кое-что дописать самому, чтобы переходы звучали органично: Григорий Сергеевич признавал только самое лучшее!
Тем временем занавес поднялся, и публике открылся мрачный вид: серые деревья с голыми ветками выплывали из тумана, который постепенно рассеивался. На фоне деревьев стали видны два надгробия, увенчанные фигурами мужчины и женщины в коронах – могилы Гвиневры и Артура, королевы и короля мифического Камелота. Позволив публике проникнуться настроением предстоящего представления, на сцене появилась закутанная в темный плащ фигура. Осторожно ступая, она приближалась к могилам. По замыслу постановщика, фигура эта принадлежала старому Ланселоту, который вернулся из добровольного изгнания, чтобы проститься со своими друзьями. Он откинул капюшон и предстал перед зрителями в образе седовласого старца. Движения его отличались медлительностью и неуверенностью, как у человека, которому с трудом дается каждый жест: годы наложили на блестящего рыцаря неизгладимый отпечаток. Наконец Ланселот сел, прислонившись спиной к надгробию, и затих, надвинув на лицо капюшон. В конце сцены зал взорвался овацией: зрители приветствовали возвращение своего кумира, отсутствовавшего много лет.
Теперь всем предстояло перенестись на годы назад, когда король Артур, Гвиневра и Ланселот были молоды и полны сил. Следующая сцена представляла собой подготовку к свадьбе Артура. Именно в нее Синявский вставил элементы ирландского риверданса и сделал Байрамова центром эпизода. Рита видела, как он репетировал эту сцену бесчисленное количество раз, предварительно пересмотрев кучу записей Майкла Флэтли, самого знаменитого исполнителя «танца ног» в мире. Движения и так отличались сложностью, но Синявский не был бы самим собой, если бы не попытался усложнить задачу танцовщика, добавив несколько еще более трудных для исполнения элементов. Их не было в первоначальном варианте балета, и именно по этому поводу у Байрамова произошла первая стычка с Григорием Сергеевичем. Помощники Синявского и Игорь в один голос утверждали, что никто не станцует то, что напридумывал себе балетмейстер, но последний настаивал на своем варианте.
Игорь был безупречен, и даже сверхтребовательный Синявский не нашел бы в его исполнении ни единого изъяна. Музыка переросла в бешеный ритм, и внимание публики было приковано к середине сцены, где происходило основное действо. Рита поймала себя на том, что боится за артистов – вдруг они оступятся, вдруг упадут? Это ведь не цирк, и никакой страховки попросту не предполагается!
Музыка оборвалась неожиданно, и после этого грянули такие аплодисменты, каких Рита в жизни не слышала! Овация не смолкала минут пять, и они с матерью переглянулись, думая об одном и том же: если дух Синявского витает под сводами театра, то сейчас он более чем удовлетворен. Публика скандировала «Бай-ра-мов!», и Игорь вынужден был несколько раз выйти на поклон, прежде чем все улеглось и спектакль продолжился. Рита не могла не признать, что эта постановка, несомненно, самая потрясающая из всех, что выпустил отец. Точно так же она понимала и другое: если бы не Байрамов, она не стала бы такой.
Когда занавес упал, гром аплодисментов на некоторое время оглушил девушку, но она не возражала, ведь овация – выражение зрительского восторга и благодарности за предоставленное зрелище. Что может быть ценнее для артистов?
– Удивительно! – услышала она голос рядом, когда они с мамой наконец выбрались из партера и размяли ноги.
– Дядя Егор, вы тоже здесь?
– Ты же сама прислала мне контрамарку, помнишь? – улыбнулся Квасницкий. Действительно, как она могла забыть? Вернее, конечно, могла: контрамарками занималась Галя, но Наталья Ильинична сама сказала девушке, кому следует их послать. Было бы странно, если бы человек, который так помог семье в скорбные дни, остался без билета!
– Ты читала первоначальный вариант либретто? – спросил между тем Квасницкий. – Мне показалось, что роль Ланселота раздулась до невероятных размеров!
– Вам не показалось, – согласилась Рита. – Отец и в самом деле переписал роль, когда решил пригласить Игоря.
Увидев окончательный сценарий шоу, девушка удивилась, поняв, что главным действующим лицом «Камелота» внезапно стал Ланселот, а не король Артур, как планировалось в самом начале.
– А ты в курсе, что Ланселота должен был танцевать Дмитрий? – поинтересовался Егор Стефанович.
– Н-нет, – пробормотала Рита. – С чего вы взяли?
– Просто знаю. Отличная была идея пригласить Байрамова: никто другой не справился бы с такой хореографией!
В голосе Квасницкого звучало неподдельное восхищение. Рита оглянулась в поисках своих домашних. Они мирно беседовали в сторонке, делясь впечатлениями.
– Дядя Егор, – обратилась она к Квасницкому, – в общем-то, хорошо, что вы подошли: нам надо поболтать. Это касается «Гелиоса».
Безмятежное выражение слетело с лица мецената.
– Конечно, если ты считаешь, что сейчас подходящий момент…
– Самый что ни на есть подходящий! Пойдемте в папин кабинет? У нас еще минут пятнадцать до второго акта.
Вместе они спустились по «черной» лестнице в боковой коридор, свободный от зрителей, и Рита открыла дверь кабинета.
– Я приняла решение по поводу театра, – заявила она, едва Квасницкий уселся за стол. Сама Рита осталась на ногах – почему-то так ей показалось проще изложить свою точку зрения папиному приятелю.
– Отлично, – кивнул мужчина. – Ты решила, кому его продать?
– Наоборот – я решила, что не стану продавать «Гелиос».
– Ты… намерена сама вести дела? – недоверчиво вскинул бровь Егор Стефанович. – Руководить труппой, заключать контракты?
– Нет, дядя Егор, – усмехнулась Рита. – Я намерена лишь стричь купоны.
– Объяснись.
– Охотно. Признаюсь вам, что еще до начала представления я не была уверена в своем решении, но теперь не сомневаюсь, что оно правильное. Я согласна, что не смогла бы встать во главе труппы – для человека вне балета и искусства вообще это дело абсолютно непосильное. Но есть человек, который органично впишется во все, чего не могу я. Этот человек – Игорь Байрамов!
– Детка, ты полагаешь, у Байрамова хватит денег, чтобы…
– Я же сказала, что речь вовсе не о продаже, – перебила Рита. – Я отдам Игорю «Гелиос». Он заслужил это, вам не кажется?
– От… Да ты понимаешь, что говоришь?! Отдать целый театр – просто так?
– Ну, не просто так, а с выгодой: Игорь будет моим деловым партнером.
– В смысле?
Квасницкий выглядел растерянным, словно Рита сказала что-то крамольное.
– Ну что же тут непонятного, дядя Егор? – Она даже почувствовала легкое раздражение, что обычно ей было несвойственно. Видимо, сказывалось напряжение последних дней. Девушка попыталась взять себя в руки и выдавить улыбку. – Вы же сами сказали, Игорь отлично справился с постановкой, все вышло не хуже, чем у папы…
– Возможно, даже лучше, – пробормотал Квасницкий, потирая подбородок.
– Вот именно! Ребята слушаются его, он легко находит к ним подход… В общем, как я уже сказала, он займет папино место, как хореограф и художественный руководитель труппы. Я юрист, как вам известно, и смогу взять на себя деловую часть – все, что связано с оформлением документов, контрактами и так далее. Кроме того, можно нанять менеджера, который постоянно будет находиться в «Гелиосе». Я подумываю о ком-то с юридическим или экономическим образованием, чтобы нам легче было друг друга понимать. Таким образом, театр останется в том виде, в каком его хотел видеть папа, и станет приносить доход: имя Байрамова должно сыграть свою роль!
– А ты уже говорил об этом с Игорем? – поинтересовался Квасницкий.
– Еще нет. Вы считаете, он может отказаться?
– Даже не знаю, – покачал головой собеседник. – Предложение, конечно, заманчивое, но Байрамов упрям, как и твой отец. Вдруг он не захочет иметь ничего общего с тем, чему Григорий посвятил большую часть своей жизни?
– Но Игорь ничего больше не умеет, дядя Егор! Балет – это именно то поприще, на котором он всегда добивался успеха. Неужели он предпочтет вернуться в стриптиз-клуб?!
– Ну, зная Игоря, я бы не стал исключать такую возможность! – усмехнулся Квасницкий.
– Значит, – твердо сказала Рита, – я должна сделать все, чтобы его убедить.
– Детка, – неуверенно заговорил Егор Стефанович, – есть одна проблема.
– Проблема? – нахмурилась она и взглянула на часы: время еще есть. – Что за проблема, дядя Егор?
– Я не хотел говорить, но дело серьезное. Ты знала, что твой отец играл на бирже?
– Что?
– Иногда ему удавалось выигрывать, но, как ты понимаешь, Григорий не был бизнесменом и плохо разбирался в рынке ценных бумаг. Он пользовался советами, как бы это помягче выразиться, не совсем чистых на руку людей. Советы «доброжелателей» не всегда были ценными, и по большей части твой папа скорее терял, нежели получал прибыль.
– Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, милая, что у твоего папы были очень большие долги. Так как ты – единственная наследница по завещанию, это означает, что разбираться с ними придется тебе!
– Но я ничего об этом не знала! – воскликнула Рита потрясенно.
– Это нормально, ведь Григорий не собирался умирать. Он думал, что со временем решит все проблемы. Он обратился за помощью к людям, к которым не следовало обращаться…
– Вы имеете в виду Горенштейна?
– И его в том числе. Когда я узнал, то очень разозлился на твоего отца: он предпочел иметь дело с бывшими уголовниками, а не прийти со своей бедой ко мне!
– Почему он ничего мне не сказал?
– Видимо, не хотел тебя беспокоить. Ты же знала своего отца!
Да уж, это точно: отец предпочитал, чтобы все считали, что у него вообще нет проблем! Если бы стало известно, что у Великого и Ужасного финансовые затруднения, это повредило бы его имиджу, а такого Григорий Сергеевич позволить не мог. Он и Риту подпустил к делам театра весьма ограниченно: ей следовало заниматься только контрактом, связанным с постановкой «Камелота». Да и то, как она подозревала, отец привлек ее потому, что она в совершенстве владела французским языком – он попросту не хотел тратиться на переводчика и юриста, когда мог заполучить обоих в лице собственной дочери – «два в одном», как говорится!
– И о какой сумме речь? – тихо проговорила Рита, переварив услышанное.
– Точно не знаю, но Григорий обратился к людям, к которым не стоило обращаться.
– Значит, вы поэтому настаивали на продаже?
– Да. Я полагаю, несмотря на успех постановки (а уже сейчас ясно, что это – большой успех!), «Гелиос» все же придется продать. Поэтому у меня есть предложение.
– Что за предложение, дядя Егор?
– Купить его у тебя.
– Вы хотите…
– Не сомневайся, милая, я предложу самые выгодные условия! Вот почему я не хотел, чтобы ты приняла чье-либо предложение, не посоветовавшись со мной: никто не даст тебе за «Гелиос» столько, сколько я. Кроме того, ты ведь не желаешь, чтобы любимое детище Григория Синявского попало в дурные руки? Кто позаботится о театре лучше, чем его друг и советчик? У меня обширные связи в мире искусства, как в России, так и за рубежом, и я сумею обеспечить «Гелиосу» процветание!
Рита задумалась.
– А как же труппа?
– Я никого не уволю, могу клятвенно обещать! Все они – настоящие профессионалы, ведь Григорий умел подбирать людей: трудно было найти более требовательного человека, чем твой папа. Уверяю тебя, ребята даже не заметят, что руководство перешло к другому человеку! Если, конечно, ты решишь воспользоваться моим предложением.
В этот момент прозвенел звонок, возвещающий о начале второго акта.
– Ты подумаешь над тем, о чем мы говорили? – мягко спросил Квасницкий, поднимаясь.
– Да, – кивнула Рита. – Но только после того, как разберу папины бумаги, хорошо? У меня все руки не доходили…
– Не спеши, время есть, – успокоил ее Егор Стефанович. – Но держи меня в курсе, ладно?
Возвращаясь в зал, Рита слышала странный шум в ушах. То, о чем рассказал Егор Стефанович, не укладывалось в ее голове: вот, значит, кто названивал отцу с требованием вернуть долг? Горенштейн сказал, что он этого не делал. Более того, именно Владимира Соломоновича отец просил собрать большую сумму денег, не объяснив, зачем она ему понадобилась… С другой стороны, должна ли она верить этому человеку? В конце концов, все, что она о нем знает, известно лишь с его собственных слов!
– Что у тебя с лицом? – встревоженно спросила Наталья Ильинична, когда Рита опустилась на свое место в зале.
– А что такое? – Девушка постаралась придать голосу безмятежность.
– О чем вы говорили с Егором?
– Да так, о делах. Не бери в голову, ма, – уже поднимают занавес!
К счастью, это была правда, и отвечать на вопрос матери не пришлось – по крайней мере, сейчас.
Второй акт оказался еще более феерическим, чем первый: после каждой сцены проходило не менее десяти минут, прежде чем зрители успокаивались, и можно было продолжать. Рита взглянула на часы: спектакль уже шел на сорок минут дольше, чем планировалось из-за постоянных вызовов на бис! Приближался конец: сцена снова заполнилась туманом. Рассеявшись, он явил глазам зрителей те же два надгробия, у подножия которых сидел Ланселот. Он был мертв. Внезапно подувший ветер сорвал с него покрывало – перед ними был уже не тот старик, который появился в первой сцене, но молодой Ланселот, который вместе с Артуром и Гвиневрой переживал героические приключения. И тут статуи ожили: король и королева сошли с пьедесталов и склонились над своим другом. Ланселот открыл глаза. Они исполнили короткий выразительный танец и, взявшись за руки, покинули сцену, которую снова окутал туман. Через несколько секунд занавес упал.
Рита подумала, что непременно оглохнет, если овации продолжатся. Аплодисменты предназначались как замечательным танцовщикам, так и музыке, и декорациям, и спецэффектам, которые скрупулезно разрабатывала команда из двенадцати человек. Только сейчас девушка поняла, ради чего жил ее отец: именно ради такой реакции публики. Это был триумф – триумф, которого сам Синявский так и не увидел. Цезарь, по крайней мере, успел въехать в Рим, а вот ее отцу, к сожалению, не довелось пожать лавры! Байрамов, несомненно, был центром происходящего, и все остальные терялись на его фоне. Завидовали ли ему? Несомненно. Однако то была зависть не к его везению или удаче, а к невероятному таланту, которым не обладал ни один другой член труппы. Рита внимательно вглядывалась в его лицо: оно сияло. Человек, у которого совесть не чиста, не может так выглядеть, подумала она. Или может? Сцена и реальная жизнь – два разных мира, значит, и человек, переходя из одного в другой, может меняться.
– Ну, это надолго, – вздохнула Наталья Ильинична, глядя на растущую у сцены толпу. Зрители заваливали артистов букетами, и уже некуда было ставить корзины с художественными композициями. – Пойдем-ка, ребята, домой!
– Вы идите, – сказала Рита, – а я, пожалуй, подожду.
Мать, Миша с Леной и Варя направились к выходу, а Рита вернулась в отцовский кабинет. Она знала, что Игорь непременно зайдет сюда перед уходом. Усевшись в кресло, она погрузилась в раздумья. «Священнодействие» окончено, и теперь некуда деваться от проблем, а их тьма-тьмущая! Где взять деньги, которые должен отец, что это за люди, у которых он брал в долг? Удастся ли договориться с ними об отсрочке? То, что упал прожектор – их ли это рук дело? Рита вдруг вспомнила, что мобильный отключен. Включив его, она увидела восемь пропущенных звонков от Женьки Фисуненко. Интересно, с чего бы это ему названивать, он ведь знает, что она на премьере и не сможет ответить? Девушка собралась перезвонить, но тут сотовый затрезвонил у нее в руке.
– Слушай, – раздался в трубке голос Миши, – тут у служебного входа такая толпа, что невозможно продраться! Так что будьте осторожны с Байрамовым и лучше выходите через папин кабинет!
Рита поблагодарила брата. Она снова взглянула на часы: начало первого! Как долго поклонники согласны стоять на морозе, обдуваемые февральским ветром, чтобы увидеть своего кумира?
– Маргарита Григорьевна, вы остаетесь? – услышала она голос уборщицы Раисы. – Я иду в зал убираться!
– Да, я останусь, – ответила Рита.
– Ребята, которых из полиции прислали, спрашивают, можно ли им идти домой?
– Поблагодарите их от меня, Рая, и отпустите. Думаю, они нам больше не понадобятся.
Раиса, гремя ведром, вышла. Рита услышала, как в коридоре она с кем-то поздоровалась. Через минуту в кабинет вошел Байрамов. Он смыл грим и был одет в джинсы и свитер. В руках он нес спортивную сумку.
– А я думаю, кто это здесь! – пробормотал он, останавливаясь в дверях. – Почему домой не идешь?
– Тебя жду.
– Откуда ты знала, что я сюда загляну?
– Ты забываешь – я знаю тебя даже лучше, чем ты сам себя!
– Что ж, возможно, – хмыкнул он. – Снова будешь меня обвинять?
– Нет, у меня другие планы. Скажи, ты знал, что у отца финансовые затруднения?
Игорь поставил сумку на пол и сел напротив Риты, положив руки на стол. Она невольно отвлеклась на его ладони – большие, с длинными пальцами и тонкими запястьями, на одном из которых болтался широкий золотой браслет.
– Интересно, а как ты узнала? – ответил он вопросом на вопрос. – Григорий Сергеевич ни за что не стал бы тебя в это посвящать!
– У меня свои источники.
– Я же говорил, что ты гораздо больше похожа на отца, чем хочешь признать!
– Не уходи от ответа, Байрамов: знал или нет?
Он глубоко вздохнул и тряхнул мокрыми после душа волосами.
– Хорошо. Да, я знал. Именно из-за этого мы в тот день едва не подрались.
– Из-за этого?!
– Ну да. Премьера, понимаешь, на носу, и тут он мне заявляет, что, даже если все пройдет нормально, артистам платить нечем. Твой папаша, видите ли, должен огромную сумму каким-то бандюкам, поэтому сразу после премьеры он планировал уволить второй состав – то есть, как ты понимаешь, всех самых молодых. А я, по его «гениальному» плану, просто обязан был его «прикрыть»!
– Папа хотел уволить часть ребят?
– Именно. Разумеется, я не желал участвовать в этой авантюре: люди парились, выкладывались, я сам лично работал со вторым составом, вытряхивая из них душу. И вдруг он говорит, что все зря, а люди, которые оставались с ним в трудные времена, должны уйти. В противном случае ему пришлось бы продать театр.
– Значит, вот оно что… – пробормотала Рита. А она-то голову ломала, из-за чего так страшно поругались Синявский и Байрамов! Конечно, Игорь должен был чувствовать себя обманутым, как и остальные члены труппы: их использовали, наобещали золотые горы, а потом собирались выбросить на помойку. А как быть с теми, кого по краткосрочному контракту набирали?
– Я наорал на него, а он кинулся на меня, как Тузик на грелку. Ну, мы друг друга слегка помяли… Ничего существенного, ведь Синявский, в конце концов, пожилой человек, и я боялся драться с ним всерьез! В конечном итоге он крикнул, что ему в театре предатели не нужны и что я могу убираться на все четыре стороны.
– Он действительно думал, что постановка обойдется без тебя? – не поверила Рита.
– Вряд ли. В тот момент я принял его слова за чистую монету, но потом, где-то часа через два, поостыв, решил, что на самом деле он не имел в виду то, что говорил. Мне показалось, Григорий Сергеевич был в отчаянии, потому и вел себя не совсем… адекватно, что ли? Я оказался прав. Он позвонил вечером и попросил приехать.
– Извинился хоть?
– Да ладно, извинился – ты же его знаешь! Синявский в жизни ни перед кем не извинялся. Но этого и не требовалось, ведь мы отлично понимали друг друга.
Это правда, подумала Рита. Общение хореографа и танцовщика, сколько она помнила, напоминало боевые действия. Может, таково свойство их натуры, и оба просто-напросто получали удовольствие от скандалов, заряжавших их энергией? Это кажется невероятным, но, похоже, так оно и было.
– Хорошо, – кивнула она, – папа попросил тебя приехать. Ты приехал?
Игорь помотал головой.
– Я был слишком зол. Не желал с ним ничего обсуждать, хоть и понимал, что выхода нет: мой дублер из второго состава только завалил бы все дело, а деньги… Короче, чтобы не ругаться больше с Синявским, я отделался обещанием встретиться на следующий день.
– А на следующий день папу убили.
Игорь отвернулся к окну. В самом деле, что тут скажешь? Рита знала Байрамова и понимала, что он до конца дней будет сожалеть о том, что пошел на поводу у своей злости и отказался увидеться с Григорием Сергеевичем накануне его гибели. Вряд ли он смог бы предотвратить неизбежное, разве что отсрочить, но мужчины хотя бы помирились.
– А как к тебе попали письма с угрозами? – задала она вопрос. – Ты сказал, их прислал папа, но я не понимаю…
– Да я сам не могу понять, чего он хотел этим добиться! Может, желал показать, как тяжело ему приходится? Можно подумать, только у него трудности, а все остальные как сыр в масле катаются!
– Он хотя бы написал, что его шантажировал Ромка?
Байрамов покачал головой.
– А почему ты мне не рассказал?
– Как ты себе это представляешь? Семейство в шоке от убийства своего главы, и тут меня забирают в каталажку по подозрению в этом самом убийстве! А потом ты закрутила с Митькой, Ромку грохнули, и я подумал, что нет смысла бередить ситуацию, ведь стало ясно, кто автор записок… Знаешь, я все думаю: если бы я в тот вечер все-таки приехал к твоему отцу и предложил помощь, может, все вышло бы иначе? Во всяком случае, мы уехали бы из театра вместе!
– Игорь, ты не виноват! – прервала его Рита. – Да и каким образом ты мог помочь?
– У меня есть деньги.
– У тебя?
– Ну, не вся сумма, конечно, но можно было что-нибудь придумать, объединив усилия. Есть же, в конце концов, нормальные банки, можно взять кредит…
– Байрамов, откуда у тебя деньги?! – недоумевала Рита. – Неужели в стриптиз-клубе так хорошо платят?
– Клуб тут ни при чем – оплата, как везде. У меня есть недвижимость за границей. Помнишь женщину, из-за которой ты тогда сбежала из Израиля, даже не повидавшись со мной?
– Ты говорил, она – твоя поклонница.
– Точно. Ее звали Лиат, Лиат Вагшаль.
– Звали?
– Она умерла пару лет назад – рак груди. И оставила мне большую часть своего состояния.
– С какого перепугу?
– Начинается! – протянул Игорь, закатывая глаза. – Снова начнешь обвинять меня?
– И не думала даже, – соврала Рита. – Просто я не понимаю, зачем женщине, у которой, как ты утверждаешь, не было с тобой даже интрижки, оставлять тебе наследство?
– Да, тебе, наверное, не понять, Маргарита Григорьевна, но так уж вышло: она была одинока и хотела, чтобы ее состояние досталось тому, кого она ценит.
– Ценит?
– Я сам удивился, когда позвонил ее адвокат, но, как говорится – воля покойной…
– И что же она тебе… подарила?
– Свой туристический бизнес. Как ты понимаешь, я в этом деле – ни уха, ни рыла! Но сразу заниматься продажей не стал. Во-первых, это выглядело бы не слишком красиво, да и люди в результате остались бы без работы.
– Но ты все же решил сбыть бизнес, когда узнал о папиных проблемах?
– Своя рубашка ближе к телу! – развел руками Байрамов. – Меня гораздо больше интересует судьба ребят из труппы, чем какие-то незнакомые израильтяне. Кроме того, я же не на улицу их выкидываю, а даю выходное пособие, заранее предупреждаю…
– Так ты что, уже?..
– Ну да. Твой отец погиб, но проблема-то никуда не делась! Платить долги все равно придется, значит, выхода нет. Я собирался поговорить об этом с тобой, только вот не знал, как объяснить… Оказывается, ты и так в курсе!
– Хорошо, Байрамов, – пробормотала Рита, – об этом мы поговорим позже, когда… Короче, когда-нибудь потом. – У нее разболелась голова – казалось, шпильки, воткнутые в пучок на затылке, пронзили черепную коробку и постепенно входят в мозг. Девушке нестерпимо захотелось вытащить эти шпильки и высвободить волосы, но она не хотела делать этого при Игоре. – Ответь на мой последний вопрос, пожалуйста: почему Жаклин пришлось обеспечивать тебе алиби? Почему ты просто не сказал следователю правду?
– В тот вечер я был не один. Но и не с Жаклин, с другой женщиной.
– С Галиной Сомовой! – выпалила Рита. Брови Байрамова взлетели вверх.
– Откуда ты знаешь про Галину?! Ладно, не важно. Я провел у нее всю ночь и следующий день. Это не то, что ты думаешь – просто мне требовалось с кем-то поговорить, поделиться… С кем-то, кто хорошо знает меня и твоего отца.
«А как насчет меня? – подумала девушка с обидой. – Почему ты ко мне не пришел?»
– У нее на даче нет ни телевизора, ни радио, поэтому я понятия не имел, что случилось. Хоть и обещал Григорию Сергеевичу прийти, но к утру так и не остыл, поэтому Галя предложила еще на какое-то время остаться у нее и обдумать сложившуюся ситуацию.
– Значит, алиби у тебя есть! Почему же Жаклин пришлось врать, чтобы тебя вытащить?
– Потому что однажды я уже влез в жизнь Галины и порушил все, что у нее было, – ответил Игорь. – Я был молодой и глупый, думал только о том, как утереть нос твоему отцу. Честно говоря, я не представлял, как много эта женщина для него значила, я горел жаждой мести и считал себя героем! У них все шло прекрасно, пока не появился я. Тебе, наверное, неприятно это слушать, ведь дело касается твоей матери, но это факт, который невозможно отрицать. Мне стоило большого труда отбить Галину у Синявского – никогда и ни с кем я так не старался! Но я пошел бы и на большее, чтобы уничтожить его морально.
Рита хотела спросить, откуда такая ненависть, но боялась прервать Игоря: в кои-то веки он решил поговорить откровенно.
– Итак, я добился, чего хотел, – продолжал он, не глядя на нее и теребя свой браслет. – Галина ушла от твоего отца. Она честно рассказала ему обо всем, хотя я предпочел бы больше «спецэффектов» и чтобы она повременила – так было бы больнее! Он не пожелал принять такое положение вещей, пытался ее вернуть, и вот тогда-то я и испытал настоящее удовлетворение. Но ненадолго. Галина, конечно, замечательная женщина, но я понятия не имел, что с ней делать! Она никогда не была мне нужна, я хотел только тебя.
Рита почувствовала, как при этом неожиданном признании кончики ее пальцев задергались, словно по ним пробежал электрический разряд. Байрамов сказал, что хочет ее? Только ее?
– Синявский услал тебя за границу и собирался выдать замуж за какого-то «ботаника»! Галина быстро все поняла – в конце концов, она много старше меня и гораздо мудрее. Мы поговорили. Беда в том, что она, кажется, действительно меня любила! Я чувствовал себя последней сволочью, но Галина повела себя благородно и предложила расстаться без взаимных обид. На следующий день после нашего с ней разговора у меня произошла стычка с твоим отцом на вечеринке по случаю премьеры и та злополучная авария. Я вскочил к нему в машину потому, что уже и сам не рад был осуществлению своей мести. Я хотел с ним поговорить, успокоить, если получится. Я не то чтобы раскаялся в содеянном, но пострадал невинный человек, Галина, а ведь о таких последствиях я даже не задумывался… Так вот, зачем я тебе все это рассказываю. Сомова долго оставалась одна. Она не смогла бы вернуться к твоему отцу из чувства гордости, да и прежней любви, видимо, уже не испытывала. Как ни странно, она оставалась единственным человеком из прежней жизни, с которым я поддерживал отношения после больницы. Она не держала на меня зла, представляешь? Наоборот, по возвращении из Израиля, когда я не знал, чем себя занять, устроила в «Океан» через каких-то своих знакомых. В театры я даже соваться не смел, понимая, что мне придется снова доказывать свою профпригодность – такого моя гордость просто не вынесла бы! Кроме того, дело не только в ней: я и сам сомневался, что смогу танцевать как раньше. Так что клуб стал для меня спасением. А Галина… Она встретила хорошего человека, который предложил ей выйти за него замуж. Ей было за пятьдесят, хотелось покоя и семейного уюта… И она все это получила. Я был рад за нее, ведь так моя совесть болела меньше! Галина устроила свою жизнь, но перед тем, как согласилась стать женой этого человека, она рассказала ему все, что произошло в ее жизни до него. Он ничего не имел против романов, которые случились до их знакомства. С тех пор мы с ней не общались. А в тот день, когда Синявский попер меня из труппы, а потом прислал письма с курьером и мы поговорили по телефону, я снова злился на него и не знал, куда деваться. Я пошел бы к тебе, но ты же дочь Григория Сергеевича, а он настаивал на том, чтобы никто ничего не узнал о его трудностях. Кроме того, я не был уверен, что ты захочешь меня видеть. Поэтому я отправился на экскурсию по барам. Приняв на грудь достаточно, чтобы почувствовать себя лучше, я вышел на улицу и едва не угодил под колеса. Бывает же такое в жизни, а не только в романах: за рулем машины сидела Галина! Она выскочила, чтобы посмотреть на алкаша, который едва не отправил ее за решетку, и увидела меня. Не смогла оставить на улице, и мы поехали к ней на дачу. Муж оказался в отъезде (иначе не представляю, как бы она объяснила мое появление у них дома!). Галя привела меня в чувство, и мы проговорили до самого утра. Ее муж хороший человек, но ревнивый. Когда встал вопрос об алиби, я ничего не сказал в полиции – я не мог снова испортить Галине жизнь, ведь ее муж мог обо всем узнать. Он, как и она, человек достаточно известный… Когда я услышал, что случилось, то сразу бросился в «Гелиос». Там мы встретились с Жаклин, и я все ей рассказал. А через полчаса меня повязали, ведь полиции стало ясно, что речь идет об убийстве, а не о несчастном случае. Вот Жаклин и сообразила, как меня вытащить, ведь пока только она была в курсе того, где я провел больше суток.
– А почему Жаклин решила тебе помочь? – не сдавалась Рита. – Ты попросил?
– Нет, конечно! Да мне бы в голову не пришло ее просить, ведь она… – он осекся, словно испугался, что сболтнет лишнее.
– Нет уж, Байрамов, говори, коли начал! – потребовала Рита.
Игорь выглядел неуверенным.
– Если я скажу, обещаешь, что это не пойдет дальше?
Интересно, к чему все эти экивоки? Тем не менее она кивнула.
– Я и не подумал бы обращаться к Жаклин, потому что она играет в другой команде.
– В какой еще команде, Байрамов? Она что, футболистка?
– Она лесбиянка.
– Что-о?!
Вот уж чего Рита никак не могла предугадать! Жаклин, такая рафинированная, приятная, женственная… Лесбиянка!
– Что слышала, – кивнул Игорь. – Теперь понимаешь, как я удивился, когда она пришла в полицию?
– Но… послушай, если она лесби, то почему…
– Ее отец не в курсе.
– Э-э-э… мне казалось, что у них, там, это не только не является недостатком, но, напротив, считается чуть ли не достоинством?
– Только не у Леона Серве! Хорошая еврейская семья, уважаемая и состоятельная – сама понимаешь. Жаклин – его единственная дочь, он спит и видит, как станет нянчить внуков. Кроме того, она – единственный ребенок! Так что, боюсь, он не поймет, а я не хочу подставлять Жаклин. Своим «признанием» она убила сразу двух зайцев: обеспечила мне алиби и доказала папаше, что ведет правильный образ жизни. Очень удобно иметь русского любовника. После премьеры они вернутся домой, она будет временами «уезжать в Россию», а на самом деле отправляться куда-нибудь с подружкой. Такие отношения могут тянуться бесконечно!
– А что потом? – спросила Рита недоуменно. – Все равно когда-нибудь придется сказать отцу правду!
– Может, и не придется. Он уже немолод.
– Какой же ты все-таки…
– Или, – быстро добавил Игорь, – возможно, со временем Жаклин найдет в себе силы признаться. В конце концов, она, как я уже говорил, его единственный ребенок… Какой бы ни была.
Рита растерянно молчала. Но одновременно с растерянностью она ощущала такую радость, что едва могла усидеть на месте. Игорь и Жаклин – не любовники! Сколько неприятностей доставили ей мысли о том, что эти двое вместе, лежат в одной постели, делятся секретами… Но ее радость омрачала одна мысль.
– Есть кое-что, Байрамов, чего я не пойму, как ни ломаю голову. За что ты так ненавидел папу, что хотел ему отомстить? Да, мы расстались, но ведь то была моя инициатива, а не отца!
– Да ладно, за кого ты меня принимаешь! – поморщился Игорь. – Думаешь, я не понимаю, кто тебя вынудил?
– Байра…
Он резко поднял руку, не дав Рите возразить.
– Дело не только в тебе, поверь. Но я не думаю, что тебе понравится услышать всю правду о твоем отце, поэтому…
– Но я хочу услышать!
Он обеими руками взъерошил густую шевелюру. Девушка поймала себя на том, что не может оторвать взгляда от его волос: она до сих пор ощущала их между своими пальцами и помнила, каковы на ощупь его крутые, мягкие кудри.
– Ну что ж, изволь, – сказал он, откидываясь на спинку стула и вытягивая длинные ноги. – Ты в курсе, что мне светил контракт с Гранд-опера?
– Мама что-то такое говорила. Она даже упоминала про какого-то человека, который…
– Эрик Карпентье. Все верно, он приезжал сюда специально для встречи со мной. Можешь себе представить, каково это: тебе двадцать лет, а представитель одного из самых известных театров мира приезжает, чтобы пригласить тебя туда, куда мечтают попасть тысячи танцовщиков по всему миру?!
– Это должно было казаться невероятной удачей!
– Удачей?! Это походило на сказку! В то время мы с твоим отцом находились на ножах. С ним невозможно было иметь дело – и не только из-за того, что он буквально оторвал тебя от меня и услал подальше. У Григория Сергеевича тогда начинались проблемы с Мариинкой. Вернее, они достигли своего апогея, и он уже решил для себя, что уходит. Как обычно, он все решил и за меня – видимо, с тобой перепутал.
Рита болезненно поморщилась, но Игорь этого не заметил: он рассматривал свои ногти и не видел выражения ее лица.
– Мы с Митькой понимали, что из-за Синявского нас, то есть тех, кто, как считалось, являлся его учениками и протеже, тоже станут преследовать. Правда, Митька говорил, что мне бояться нечего, но я ему не верил. Григорий Сергеевич вынашивал идею о собственном театре. Митька очень рассчитывал, что у него все получится, но я сомневался – это ведь такие бешеные бабки! Кроме того, я не был уверен, что хочу оставаться с Синявским: он у меня в печенках сидел, мы каждый божий день собачились, и я боялся, что когда-нибудь не сдержусь и придушу-таки его!
– Хорошо, что тебя следователь не слышит, – пробормотала Рита.
Игорь метнул на нее быстрый взгляд.
– Сказать – не значит сделать, – произнес он.
– Ага, скажи это сотням подследственных, месяцами сидящих в СИЗО в ожидании суда. Если бы не Жаклин, Байрамов, ты непременно пополнил бы их ряды! Ладно, продолжай.
– Продолжать? Карпентье не знал, что я переехал из вашей квартиры, и у него был только старый адрес. По нему он меня не нашел, зато обнаружил Синявского. Карпентье, знавший о том, что творится в театре (артистический мир, как тебе известно, узок до невозможности, и слухи распространяются быстро), сообщил Григорию Сергеевичу, что хотел бы встретиться со мной и спросил, как можно меня найти. Разумеется, мужик не собирался вываливать всю правду о возможном контракте конкуренту, но ты же знаешь – твой папаша может… мог быть весьма убедительным, когда ему этого хотелось. Так он узнал о предложении Гранд-опера. Как ты понимаешь, он не имел намерения меня отпускать – особенно в такое сложное для себя время.
– Глупости, Байрамов! – воскликнула Рита. – Как он мог не отпустить тебя, ведь он – не рабовладелец. Ты свободный человек!
– Ты тоже вроде бы была свободным человеком, но всегда поступала так, как хотел твой папаша! – перебил Игорь.
– Так что же сделал папа?
– Он сказал Карпентье, что я связан контрактом. Выдумал какой-то американский ангажемент, какие-то гастроли и озвучил сумму неустойки, которую мне придется заплатить в случае отказа. Кроме того, он сказал, что я, скорее всего, уже уехал или уеду со дня на день. Да, он еще выдал Карпентье левый адрес где-то во Всеволожске!
– Поверить не могу…
– А ты поверь! Синявский даже, на всякий случай, придумал удалить меня из театра на недельку – во избежание нежелательной встречи с Карпентье.
– И как это ему удалось? Мариинский театр – не его собственность!
– Верно, но он пошел на сделку с руководством. Как ни ненавидела Синявского администрация, они не могли позволить, чтобы у них из-под носа увели премьера, занятого в половине репертуара! Одно дело, они поперли бы меня из-за Синявского, другое – я ушел бы сам, на белом коне, да не куда-нибудь, а в лучшую балетную труппу Европы! Я примерно в то время повредил спину, но больничный не брал, потому что твой отец считал, что травма недостаточно серьезная. Ну, в принципе, ничего необычного – на лидокаине и массаже как-то держался. И вдруг, о чудо, мне предоставляют путевку в санаторий. На неделю. Спину лечить. Только твой папаша не на того напал: Карпентье задался целью разыскать меня во что бы то ни стало. Каким-то образом ему удалось встретиться с Митькой, и тот сообщил, где я нахожусь.
– Значит, этот Карпентье тебя все-таки нашел!
– Нашел. И рассказал, что творит Синявский с целью меня удержать.
– Наверное, ты сильно разозлился?
Выражение лица Игоря не требовало словесного перевода.
– И ты, конечно, сразу пошел к папе ругаться?
– Не-а. Я решил поступить так же, как он. Во-первых, постарался, чтобы слух о моем романе с Галиной Сомовой поскорее достиг его ушей. Во-вторых, написал заявление об уходе из Мариинки и отнес его секретарю накануне премьеры «Роксаны». К концу спектакля, когда мы поехали праздновать в ресторан, Синявский уже знал и о том, и о другом. У меня не было ни малейшего желания веселиться, но я отправился туда не для этого, а чтобы посмотреть в глаза твоему папаше и насладиться произведенным эффектом. Ты, наверное, считаешь, что я поступал плохо, низко, да?
Рита покачала головой.
– Я понимаю твои чувства, – со вздохом ответила она. – Ты хотел отомстить – это нормально. Не представляешь, сколько раз мне самой хотелось сделать что-нибудь подобное, но…
– Но – что?
– Он был моим отцом и… Знаешь, мы переживали и хорошие моменты. Наверное, в основном в раннем детстве. И эти моменты мешали мне действовать под влиянием сиюминутных эмоций.
– Ты всегда была сдержанной, даже скрытной, – пробормотал Игорь. – Синявский считал это проявлением слабости.
– Ты прав: всех, кто не вступал с папой в открытое противостояние, он считал неспособными к сопротивлению. Наверное, он не знал про Ганди.
– Ты про того коротышку – непротивление злу, бескровная борьба и так далее?
– Этот «коротышка», между прочим, добился вывода британских войск из Индии!
– А ты? – Игорь неожиданно подался вперед, и его лицо оказалось в каких-нибудь двух сантиметрах от ее. – Чего ты добилась?
На это ей ответить было нечего. Рита и сама не понимала, что чувствует. Отца нет, некому ее контролировать и навязывать свою волю, однако она почему-то не ощущает себя свободной. Как раб, освобожденный Авраамом Линкольном: первое опьянение нежданной свободой прошло, а что делать дальше, никто не сказал!
– Ты не закончил, – напомнила она, боясь, что каким-то невероятным образом Байрамов прочтет ее мысли.
– Правда? Но дальше ты знаешь.
– И все же мне хочется услышать твою версию.
– Хорошо. Мы с Синявским сцепились прямо на вечеринке, в присутствии руководства Мариинки и Карпентье. Я впервые видел его пьяным – зрелище, скажу я тебе, ужасающее! Он объявил всем, что уходит, хотя я знал, что идти ему пока что некуда, и понимал, что твой отец совершает страшную ошибку. Он также назвал имена тех, кто уйдет из театра вместе с ним, подставив и Митьку, и всех, кто действительно последовал бы за ним, если бы было куда! Ну а в довершение картины Григорий Сергеевич назвал меня предателем, который бежит как крыса с тонущего корабля – не знаю, имел ли он в виду Мариинку или себя самого? Этим все бы и закончилось, но твой отец вознамерился ехать к Галине.
– К Сомовой?!
– Он сказал, что доложит ей о моем непотребном поведении, а также о том, что я закрутил с ней лишь для того, чтобы ему насолить. И вот тогда я по-настоящему испугался.
– Что он расскажет Галине?
– Да нет же – того, что он сядет за руль в таком состоянии! Я боялся войти в историю в роли Дантеса, виновного в гибели «гения»! Кроме того, неизвестно, кто еще мог пострадать: на улицах полно народу, и кто-нибудь легко мог угодить под колеса его авто. Ну и, в-третьих, я не хотел, чтобы Наталья Ильинична мучилась: если бы с твоим отцом что-нибудь случилось, она и ты… В общем, я пытался отобрать у него ключи, но это оказалось не так-то легко. Мы с Митькой чего только не делали, пробуя задержать Синявского, но он выскочил на улицу через подсобное помещение. Я бросился за ним и успел запрыгнуть на сиденье рядом с водителем, когда Синявский сорвался с места, как Спиди-гонщик! Во дворах у меня еще была возможность его остановить, но, когда мы выехали на шоссе, это уже не представлялось возможным. Мы ехали на предельной скорости, и я молился, чтобы никому не вздумалось переходить дорогу: у бедолаги не было бы ни единого шанса! И, как назло, мы встретились с группой ребят. Они брели вдоль дороги – видимо, откуда-то возвращались навеселе, но правил не нарушали, шли по обочине. Только вот твой отец плохо себя контролировал, машина принялась вилять из стороны в сторону – еще мгновение, и мы врезались бы прямо в толпу!
– Но… авария же вроде из-за грузовика произошла?
– Авария произошла потому, что я вывернул руль, чтобы не смять ребят. Грузовик ехал по встречке. Нас занесло, потому что твой папаша пытался вернуть себе управление, и мы задели грузовик. А потом сорвались вниз с насыпи.
Игорь замолчал. Рита не знала что сказать. Она думала, что была в курсе деталей, но, как выяснилось, не знала и половины.
– Папа действительно бросил тебя в Израиле? – тихо спросила девушка, нарушив тишину. – Ни разу не навестил?
Игорь покачал головой.
– Думаю, боялся своими глазами увидеть, что он со мной сотворил! Не знаю, смог бы я на его месте?
Игорь бы смог. В отличие от отца, он умел признавать ошибки. Когда Игорь был виноват, он имел мужество извиниться и попытаться все исправить. Григорий Сергеевич, напротив, руководствовался жизненным принципом «прощаю всех, кого обидел». Видимо, он считал, что гению, каковым его полагали окружающие, да и он сам, чего уж скрывать, дозволено больше, чем простым смертным. Вот и в ситуации с аварией ему удалось представить виноватым Игоря. Игорь, а не он, чувствовал вину за то, что Григорий Сергеевич мог погибнуть или убить кого-то, сев пьяным за руль. Он сообщил СМИ о том, что за рулем находился Байрамов – его извиняло лишь то, что тогда все считали, что Игорь не выкарабкается… Или нет.
– Но он все-таки оплатил дорогостоящие лекарства, пока я находился в реанимации, и первый курс реабилитации – здесь, в Питере. Этого было достаточно для того, чтобы начать передвигаться, но я-то мечтал вернуться на сцену! Врачи в один голос твердили, что ничего не выйдет: с титановыми пластинами в ноге я никогда не смогу танцевать нигде, кроме кружка самодеятельности в Доме культуры.
– Ты поговорил с отцом?
– Шутишь, да? Он устроил мне «веселую жизнь»! Дело не в больнице, а в том, что все это время журналисты не оставляли меня в покое! Твой папаша убедил всех, что это я сидел за рулем пьяный, а он героически спас мне жизнь, вытащив из горящего автомобиля. Это, конечно, правда – до сих пор не знаю, почему он не оставил меня внутри, так всем было бы легче!
– Не смей! – воскликнула Рита. – Папа, конечно, не ангел и даже, допускаю, не самый хороший человек, но смерти он тебе не желал! Кроме того, хоть он этого и не показывал, но вину свою перед тобой отлично сознавал… Он любил тебя.
– Синявский любил только себя! – взорвался Игорь и вскочил на ноги. – Себя в семье, себя в искусстве, себя в СМИ!
– А как же Галина Сомова?
– Думаешь, он полюбил бы ее, не будь она потрясающе талантлива? А еще она восхищалась им, а это вполне могло послужить фундаментом для отношений. Нет, я не прав: Синявский любил, но он любил талант – талант, а не людей, понимаешь? Он влюблялся в то, что кто-то умел делать, но ему было глубоко плевать на все, что не входит в эти умения – чувства, желания, стремления…
– Но ты же все время был рядом с ним, ты не бросал его!
– Потому что он вытащил меня из грязи! Он дал мне шанс, и я испытывал благодарность. И, ко всему прочему, несмотря на то, что у него было гнилое нутро, он и в самом деле являлся гениальным хореографом – лучшим из всех известных! Я разрывался между желанием оставить его и чувством долга. И еще меня удерживала ты – до тех пор, пока не «приняла решение» бросить.
– Игорь…
– Господи, ты ведь его дочь, но он посчитал, что ты можешь помешать моей карьере! ТЫ – МОЖЕШЬ – ПОМЕШАТЬ!!! Он полагал, что мы слишком молоды, чтобы строить семью или даже просто встречаться, что мне нужно сосредоточиться только на балете, а ты меня отвлекаешь. Он вообще не думал о ТВОИХ чувствах, понимаешь ты это или нет?! Он избавился от тебя, нашел мужика, который увез тебя с глаз долой, и успокоился – ТВОЙ ОТЕЦ, черт подери!
Лицо Игоря пылало, глаза сверкали, словно угли, губы кривились, а ноздри раздувались, как у скаковой лошади перед стартом. Рита поднялась из отцовского кресла и подошла к нему. Взяв в ладони лицо Байрамова, она ощутила жар, пульсирующий под ее пальцами, и заглянула в глаза. Он тяжело дышал, даже дрожал, как ей показалось, а она просто смотрела на него и улыбалась. Постепенно напряжение в его теле начало спадать.
– У тебя руки холодные, – едва слышно пробормотал он. – Как ледышки.
– Это ты горишь, – возразила Рита. – Тебе нельзя так выходить из себя – до инсульта допрыгаешься!
Они были практически одинакового роста, и их глаза находились на одном уровне. Рита потянулась к нему первая, даже не думая о том, что будет дальше. Она коснулась губами его губ, пересохших от напряжения и долгого разговора, и провела по ним языком, пытаясь вернуть им мягкость. Игорь схватил ее за плечи и, прижав к стене, впился в ее рот, жестко и грубо, но в данный момент ей как раз этого и хотелось. Она отдалась на волю его сильных рук, не выказывая ни малейшего сопротивления, словно в ее теле не было костей, словно все оно состояло из мягкой, желеобразной массы, способной принять любую форму, какую бы он ни захотел. Именно здесь ее место, в его объятиях. Все эти годы, вдали от него, она ощущала гулкую пустоту внутри. С ним было нелегко – вряд ли легче, чем с отцом, но Игорь был ее половинкой, как бы банально это ни звучало. Они знали друг друга с детства, знали мысли и чувства друг друга, и, несмотря на годы разлуки, не стали чужими.
– Прости меня, – прошептала она, уткнувшись лицом в его свитер. – За мои подозрения, за то, как вела себя в последнее время… Ты заметил, что я все время перед тобой извиняюсь?
– А ты заметила, что я постоянно прощаю тебя?
– Как прощал папу?
– Но по разным причинам. Я никогда не любил его, как тебя… Я никогда и никого так не любил!
Она прижалась к нему, чувствуя, что готова так провести всю жизнь – не шевелясь, ощущая только его пальцы в своих волосах. Он еще раньше вырвал шпильки из ее «пучка», и теперь волосы свободно рассыпались по плечам и спине.
– Пошли куда-нибудь? – предложил он.
– Куда?
– Ко мне. Или в гостиницу. Или… да куда захочешь!
Она вспомнила те времена, когда они жили все вместе, а потому практически не имели возможности встречаться наедине. Денег на отель у них тоже не было, поэтому приходилось гулять по улицам или надеяться на доброту друзей и знакомых, знающих об их бедственном положении и время от времени предоставлявших свои квартиры на пару часов для интимного свидания.
– Может, домой? – спросила она. – Ко мне?
– Наталья Ильинична…
– Она будет только рада.
– Хорошо… Черт! – воскликнул он внезапно, похлопав себя по карманам джинсов. – Зажигалка осталась в гримерке. Я сейчас!
– Я пойду машину погрею! – крикнула она уже ему вслед.
Рита решила выйти через дверь кабинета, чтобы не столкнуться с толпой папарацци и поклонников Игоря, о которой предупреждал Миша. Ее «Фольксваген» стоял во дворе театра в гордом одиночестве: все артисты разъехались. Она открыла дверцу и плюхнулась на сиденье. В салоне было холодно, как в рефрижераторе, и она, включив двигатель, стала шарить рукой в поисках кнопки обогревателя сидений.
– Классно выглядишь с распущенными волосами!
Взвизгнув от неожиданности, она попыталась обернуться, но с удивлением поняла, что не может: чья-то сильная рука буквально вдавила ее в сиденье, а нос и рот оказались накрыты какой-то вонючей тряпкой. Господи, чем же это пахнет… Хлороформ!
Этот запах Рита знала по занятиям по криминалистике, но она не могла себе представить, что когда-нибудь испытает его действие на себе! Будучи достаточно сильной и спортивной девушкой, Рита полагала себя в состоянии справиться с нападавшим, однако на его стороне было «химическое» преимущество. Через несколько секунд у нее потемнело в глазах, а руки упали плетьми вдоль тела. Темное, удушливое облако накрыло Риту словно одеяло. Последним, о чем она подумала, было: ЭТОГО ПРОСТО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!
Назад: Глава 15
Дальше: Глава 17