«Свонн! Любимая! Сколько мы не видели друг друга? Неделю? Две? А может, и больше… Знала бы ты, как мне тяжело переносить нашу разлуку! Я надеюсь, что ты сможешь вырваться ко мне, пусть на короткое время, чтобы я смог взглянуть хотя бы одним глазком на девушку, которая свела меня с ума… Твой Патрик».

Неровные буквы, танцующие джигу на листе бумаги… Он волновался, это заметно. Он любит ее, скучает по ней, ждет ее! Свонн прижала листок к груди и улыбнулась. Ей вдруг захотелось попрыгать на одной ноге, сделать какой-нибудь хитроумный пируэт, словом, выкинуть что-нибудь такое, отчего голова пошла бы кругом… Правда, это едва ли возможно — вот-вот за ней зайдет отец. Но можно ведь и помечтать…

Свонн сладко зажмурилась. Вместо привычного интерьера комнаты перед ней возник крутой горный склон. В ноздри тут же ударил терпкий запах океана. Перед закрытыми глазами мелькнули светлые кудри Патрика. Хрупкий овал лица, обрамленный золотистым нимбом… Святой Патрик, с улыбкой подумала Свонн.

Лестница заскрипела под могучей поступью Уллина — старик с годами изрядно отяжелел. Свонн немедленно открыла глаза, белкой метнулась к столу и положила письмо в один из ящиков. Через несколько секунд воплощение невинности и дочернего послушания уже стояло перед отцом.

Уллин Макферн залюбовался дочерью, которая только что закончила одеваться к ужину. Красавица, да и только! Синие хрустальные глаза, малиновые лепестки губ, бархат щек, тронутый нежным румянцем, пепельная копна волос… Свонн совершенно не была похожа на мать — тощую, немного нервную женщину, на лице которой редко появлялась улыбка. Скорее, дочь была полной ее противоположностью. Эта непохожесть и удивляла Уллина, и радовала его. Кто знает, почему Свонн другая? Может, это оттого, что, зачиная ее, думал Уллин не о своей жене, ее матери, а о другой женщине, прекрасной и далекой…

Свонн улыбнулась в ответ на восхищенный взгляд отца.

— Нравится? — Она закружилась, и пышный подол платья брызнул в разные стороны серебряными искорками. — Помнишь, ты купил его мне прошлой зимой, перед университетским балом?

Макферн кивнул. Еще бы ему не помнить! Свонн так мечтала об этом платье, глаз с него не сводила. Стоит ли говорить о том, как она радовалась подарку…

— Ты готова?

— Да, — уныло кивнула Свонн, вспомнив о цели званого ужина.

Старику Макферну не терпелось выдать замуж молоденькую дочь, и сегодня Свонн предстоял очередной ужин с нареченным. Может быть, Коннен Лин был прекрасным молодым человеком и достойной партией, но перспектива этого брака совершенно не воодушевляла Свонн. Ее голова и маленькое, но упрямое сердце были заняты Патриком. Вот только Уллин Макферн вряд ли одобрил бы ее выбор. Свонн была еще маленькой девочкой, когда отец и его друг Майкл Лин договорились между собой о будущей свадьбе детей. Дети в то время еще пачкали пеленки, а на дворе был не девятнадцатый и даже не двадцатый век, но приверженцев традиций это не очень-то беспокоило. Так поступали их предки, а те знали толк в прочном браке…

К традициям Свонн была, мягко говоря, равнодушна. Ей казалось нелепым, что отец до сих пор говорит на гэльском, хотя большинство жителей Лоулэнда предпочитает изъясняться на английском языке. Отчасти причина такого упорства заключалась в том, что предки Уллина были горцами из Хайлэнда, отчасти в упрямом нраве всех Макфернов. Свонн готова была смириться и с гэльским, и со встречами кланов, на которые ее вытаскивал отец, но помолвка в пеленках — это было выше ее понимания. И выше понимания Патрика…

Еще несколько лет назад Свонн поняла, что рано или поздно у них с отцом состоится тяжелый разговор. Но до сих пор ей удавалось изображать скромную шотландскую девушку, настоящую леди из клана Макфернов. Хотя все чаще и чаще Свонн чувствовала удушье от тисков традиций, которыми сжимал ее старый Уллин…

Стол в огромной гостиной был уже накрыт. Свонн с детства жила в поместье, но до сих пор не могла понять, зачем отец окружает завтраки, обеды и ужины такой торжественной атмосферой. Еда — это просто еда. Это простое действие нужно лишь для того, чтобы иметь силы двигаться и бороться с трудностями. Но Уллин, как и его друг Майкл, устраивали вокруг еды чуть ли не ритуальные действа, из-за чего у Свонн почти никогда не было аппетита. Поесть спокойно и с удовольствием она могла лишь в двух местах: в столовой Эдинбургского университета и в маленьком пабе Патрика.

Свонн поздоровалась с гостями. Конечно же, их было девять, ведь пирог, испеченный Дженнет, был поделен на девять частей. Майкл Лин по-отцовски потрепал ее за щеку, и этот жест ни с того ни с сего вызвал у Свонн раздражение. Наверное, потому что за спиной у Майкла стоял Коннен — улыбающийся, сильный и красивый. Но не любимый и не желанный… Свонн холодно кивнула Коннену, пробормотав что-то вроде «рада вас видеть». Улыбку с лица юноши как ветром сдуло. Свонн переполнило злорадство — так тебе, получай! Не все же мне одной страдать от глупости наших отцов!

Уллин посадил дочь напротив «жениха». Синие глаза Свонн выстрелили в юношу льдом. Она знала Коннена в детстве, но это было очень, очень давно. Они вместе учились в школе «Меркситон Сэсл», но только в младших классах, потому что потом отец увез Коннена в Абердин. Несколько месяцев назад Коннен вернулся из Абердина, и два старых чудака — Майкл и Уллин — хлопнули по рукам и начали готовить детей к свадьбе. Свонн решила пока не выказывать отцу своего непокорства, но и не поощрять ухаживания Коннена, который, кажется, был совершенно не против их «пеленочной помолвки».

Гости расселись. За столом послышался осторожный шорох разговоров. Свонн вздохнула, заранее зная о том, что через несколько минут в зал внесут огромный поднос с пирожками, мармеладом и джемом. Ох уж эта церемония «большого чая»! Куда как приятнее было бы выпить чашку кофе, закусывая его шоколадной плиткой! Но нет: традиции в доме Макфернов — святое…

Свонн настолько увлеклась своим раздражением, что не услышала, как ее позвал Коннен.

— Свонн, — негромко произнес он. — Свонн…

Свонн удивленно подняла голову. Синие огоньки в ее глазах угрожающе заплясали.

— Да? — Раздражения, прозвучавшего в ее голосе, не расслышал бы только глухой.

Но у Коннена Лина слух был отличным. Молодой человек смутился, покраснел и, кажется, забыл о том, зачем позвал эту ледяную красавицу.

— Вы очень изменились, Свонн, — сказал он, поборов смущение, — стали совсем другой.

— Не удивительно, — высокомерно отозвалась Свонн. — Я тоже запомнила вас другим — неуклюжим подростком в квадратных очках… Кстати, где ваши очки, мистер Лин?

Свонн знала, что ее дерзость переходит все возможные границы. На месте этого Коннена она бы даже не стала удостаивать ответом человека, задавшего такой вопрос. Коннен вновь залился краской, как девушка на выданье, и пробормотал:

— Теперь я ношу линзы… Так гораздо удобнее…

Ей стало немного жаль этого смущенного юношу. Он не был похож на самоуверенного красавца, который знает, что девушка, сидящая напротив, скоро будет принадлежать ему. Свонн пожалела о взятой ею высокомерной ноте и решила сменить гнев на милость.

— В общем-то, очки не так уж и меняют лицо. Главное, подобрать оправу… — улыбнулась она Коннену.

— Я всегда ненавидел свои очки, — признался Коннен, которому явно полегчало от ее последней фразы. — И когда избавился от них, почувствовал себя совершенно другим человеком.

Их «философскую» беседу прервал Уллин, который встал, взял в руки изящный серебряный кубок и явно вознамерился произнести речь. Он обвел зал ястребиным взглядом, словно феодал, осматривающий свои владения, и, убедившись в том, что окружающие вняли его немому призыву, произнес:

— Друзья мои! Я всегда радуюсь, когда вы переступаете порог моего дома. Мое сердце всегда трепещет в предчувствии встречи с вами. И сегодня, в этот замечательный день, мне вдвойне радостно оттого, что со мной мои друзья…

Речь немного утомила его. Уллин набрал в легкие воздуха, дав тем самым Свонн время подумать, почему сегодняшний день чем-то отличается от других… Она удивленно посмотрела на отца и решила внимательно послушать вторую часть его речи.

— Ни для кого не секрет, — продолжил Уллин, — что у меня есть молодая и красивая дочь, гордость рода Макфернов. Все так же знают, что у моего друга — Майкла Лина — есть замечательный сын, молодой и сильный Коннен. Наши семьи решили объединиться еще тогда, когда эти юноша и девушка были детьми. И теперь, когда дети выросли, наша мечта осуществится. Выпьем за жениха и невесту — Коннена и Свонн!

Гости радостно загалдели. Сэр Майкл встал и пожал руку раскрасневшемуся от речи и довольства Уллину.

Вот и женились бы друг на друге! — скрежетала зубами Свонн. За окнами поместья был двадцать первый век, но ее отец, сэр Майкл, да и все остальные, присутствующие на ужине, словно позабыли об этом. Здесь по-прежнему царило Средневековье. Бред какой-то! Глаза Свонн наполнились слезами. Не плачь! Не плачь! — твердила она себе и старалась не моргать глазами, чтобы слезы не брызнули, не рассыпались бисером по щекам.

— Ну что же ты сидишь, Свонн?! — крикнул Уллин. Его вопрос был похож на приказ. Свонн медленно поднялась, все еще пытаясь сдержать рыдания, комом застрявшие в горле. — Подойди к жениху!

Свонн замерла рядом со столом, словно приклеенная. Ну нет! Этого от нее не дождутся! Она и шагу не сделает навстречу Коннену Лину, будь он неладен! Пелена слез, застлавшая глаза, моментально высохла, и Свонн повернула к отцу злое и упрямое лицо.

Уллин Макферн только пожал плечами. В их-то годы он был гораздо раскованнее. На месте этого Коннена он давно бы уже обошел вокруг стола и поцеловал свою нареченную прямо в губы. Эх, молодежь, молодежь! Он не разглядел вызова, сверкнувшего в глазах дочери, поэтому быстро успокоился.

— Надо же, какие робкие у нас молодые! В ваши годы мы были куда энергичней!

Гости захихикали, и Свонн с отвращением оглядела зал. Неужели горстка этих людей до сих пор не может смириться с тем, что темное время давно уже кануло в Лету? Перебирались бы себе в Хайлэнд, если им так не хватает романтики: держали бы овец, пасли в горах коз… Так нет же — они с удовольствием выполнят обряды, пройдут церемонии, но пальцем о палец не ударят для того, чтобы сделать хоть что-нибудь своими руками…

Ее взгляд, блуждающий по залу, случайно встретился со взглядом Коннена. В нем была какая-то сосредоточенность и горечь, которой Свонн не заметила раньше. Наверное, он видел, как она восприняла слова отца насчет помолвки. И, конечно, лицо ее при этом не выражало щенячьего восторга. А чего он, собственно, ожидал? Неужели она похожа на дуру, которая выйдет замуж только потому, что иначе отец оставит ее без наследства? Вышла бы как раз умная, подсказал Свонн внутренний голос. Ну и пусть! Пусть она будет глупой и бедной, но, по крайней мере, счастливой.

Коннен больше не заговаривал с ней в этот вечер, чему Свонн была несказанно рада. В разгар «большого чая», когда внесли пирог, она выскользнула из зала и пробралась в кухню, где сидела Дженнет. Уллин увидел мелькнувший край серебристого платья дочери и насупился — ни одного вечера не может высидеть без того, чтобы не сбежать из-за стола. И это невеста?

— Ну что, егоза, насиделась? — спросила Свонн Дженнет, полная женщина лет сорока с гибкими и удивительно ловкими руками, которые лепили превосходные пампушки, пирожки и прочие сладости.

После смерти Элен Макферн — матери Свонн — Дженнет, по сути, занималась воспитанием девочки. Она играла с маленькой Свонн, читала ей сказки, а потом и водила в школу. Уллину не удалось нанять няню, так как Свонн и видеть никого не хотела, кроме Дженнет, а та идеально справлялась и с вынужденной ролью бонны, и с обязанностями служанки.

— Насиделась. — Свонн понуро опустилась на табурет рядом с Дженнет. Она всегда обожала уютный и теплый запах кухни, но сейчас даже он не мог поднять ей настроение, испорченное отцовской речью. — Отец объявил о помолвке во всеуслышание, — ответила Свонн на вопросительный взгляд кухарки.

— Ты же знала, что это случится. — Дженнет сочувствовала девушке, но едва ли представляла, как можно безболезненно выйти из этой ситуации.

— Я думала, это произойдет позже, — вздохнула Свонн и положила голову на стол, припорошенный мукой. Дженнет охнула и показала Свонн на стол, но та лишь махнула рукой — мол, мне уже все равно. — Думала, он решил познакомить нас поближе… Кажется, я была слишком хорошего мнения о своем отце.

— Не говори так, — тихо произнесла Дженнет и положила свои полные белые руки на плечи Свонн. — Человек он хороший и добрый… Просто кое-чего не понимает, не может понять… Макферны всегда цеплялись за традиции…

— Провались они со своими традициями…

— Не хочешь поговорить с отцом?

— Ты думаешь, он поймет? Черта с два!

— Свонн!

— Извини. Я понимаю, что дочери Макферна не пристало выражаться такими слонами, — саркастично заметила Свонн.

— И все-таки… поговори с ним.

— Навлечь на свою голову гром небесный? Нет уж, увольте! Дженнет, не будь наивной! Все хорошо, пока он видит во мне послушного ребенка. Как только он поймет, что девочка уже выросла и не собирается становиться женой Коннена Лина, — пиши пропало. Я даже не говорю о Патрике… Старый сноб сойдет с ума, если узнает, что его дочь встречается…

— Свонн! Это же твой отец! Разве можно?!

Свонн подняла голову. На алой щеке белело пятнышко муки.

— Не знаю… Наверное, нельзя… А ему так со мной — можно?

«Патрик! Любимый! Мы не видимся, и моя жизнь стала похожа на какой-то безумный средневековый роман. Не достает только святой инквизиции… Отец и сэр Майкл твердо решили испортить мне жизнь. Теперь я — „счастливая“ невеста Коннена Лина. Отец сегодня всем объявил о нашей помолвке. Ближайшие три дня я едва ли смогу увидеться с тобой, отец ни на шаг от меня не отходит, но, может быть, удастся воспользоваться одной лазейкой. Сделаю все, что в моих силах, лишь бы увидеть тебя. Твоя Свонн».

Свонн еще раз пробежала письмо глазами, положила его в маленький розовый конвертик, один из тех, что Дженнет подарила ей на прошлое Рождество, и убрала до времени в нижний ящик стола. Письма, полученные от Патрика, она бережно хранила в маленькой шкатулке из темного дерева. Расстаться с ними ей было жаль, и, несмотря на то, что она подвергала свой тайный роман риску стать явным, письма продолжали накапливаться в письменном столе.

Когда Патрик получит письмо? Если у Дженнет выдастся завтра свободный часок, то, возможно, уже завтра любимый будет вчитываться в слова, написанные ее мелким подчерком… Патрик, Патрик… Сердце Свонн тяжело застучало, дыхание участилось, а глаза заволокло дымчатой пеленой воспоминаний. Еще совсем недавно они были вместе, могли говорить друг с другом, обниматься, целоваться солеными, пропитанными океанским ветром губами… Странно — все прошедшее напоминало скорее сон, чем явь. Эти несколько дней, проведенные на Гебридах, сейчас представлялись Свонн восхитительной иллюзией, тем, чего никогда не было, но о чем часто мечталось…

Свонн надела длинный розовый пеньюар, расшитый снизу мелким перламутровым бисером, села на край кровати и потянулась к туалетному столику. Отражение в зеркале было похоже на привидение. Свонн даже вздрогнула, до того оно показалось ей бледным и жутким. Впрочем, неудивительно, что она так бледна, — последние дни Свонн почти ничего не ела. Аппетит, равно как и желание радоваться жизни, исчезли вместе с Патриком.

Интересно, что он делает сейчас? — подумала Свонн, отворачивая серебристую крышечку с флакончика, наполненного маслом мелиссы. Думает ли о ней? Занят ли делами? Вот она, например, не может ничем заняться и мечется из угла в угол только потому, что все ее мысли заняты Патриком и только Патриком… Его серыми глазами, светлыми кудрями и ненасытными губами, которые столько раз обжигали прикосновениями ее рот… Иногда Свонн казалось, что Патрик любит ее куда меньше, чем она его… Хотя, наверное, нельзя любить больше или меньше. Можно просто любить или не любить…

Ей очень хотелось поговорить об этом с Патриком. Человек, свободный от предрассудков, он всегда с охотой выслушивал соображения Свонн. И даже если его собственное мнение по тому или иному вопросу серьезно отличалось от ее мнения, он не вставал в позу и не доказывал с пеной у рта свою правоту. Он был одним из тех людей, которые не считают, что в споре рождается истина. Напротив, он был практически уверен в том, что спор губит истину, душит ее, ибо спорщики зачастую приукрашивают факты, лишь бы переспорить, одолеть собеседника.

Именно легкость, непринужденность в общении и привлекла Свонн в Патрике при первом знакомстве. В его словах не было пафоса, присущего высказываниям Уллина Макферна и большинству его друзей. Не было запальчивости, драчливости, свойственной мужчинам-петухам. Не было серости, скуки и уныния, от которых хотелось закрыть уши и глаза и впасть в спячку. В речи Патрика прекрасно сочетались разум, логика, капелька наивности, приправленная щепоткой напускного цинизма, мудрость, редкая для его возраста, и какая-то всепоглощающая любовь к человечеству. Свонн очень быстро почувствовала себя влюбленной.

Свонн вздохнула, капнула в керамическую аромолампу масла, зажгла свечу и опустила голову на пышную подушку. Она закрыла глаза, с удовольствием вдохнула аромат мелиссы и в который уже раз принялась вспоминать тот день, когда она встретила Патрика. Уютный паб, в который ее привела университетская подружка, легкое опьянение, не то от новизны ощущений, не то от «Прекрасной Леди», которую она взяла тем вечером… Патрик, владелец паба, подсел к ним и поинтересовался, как им нравится здешняя атмосфера. Свонн сразу же почувствовала его пристальный, ласковый взгляд, которым Патрик словно погладил ее по щеке, и поняла, что не просто из любопытства этот красивый парень задал свой вопрос.

Они разговорились. Патрик не мог предположить, что очаровательная девушка-студентка, которая привлекла его своим тонким, острым как бритва умом и чисто шотландским юмором, окажется дочерью того самого одержимого Макферна, который и шагу ступить не может, не опираясь на трость давно канувших в Лету традиций… Если бы он знал об этом с самого начала, едва ли стал бы ухаживать за Свонн — слишком уж явным был финал таких отношений. Иногда Свонн ругала себя за то, что не призналась Патрику сразу… Но все произошло так, как произошло, — оба влюбились и поняли, что пути назад нет. Отступление для них было равносильно смерти, потому что оба уже не мыслили жизни друг без друга.

В университете начались каникулы, и теперь Свонн потеряла большую часть той свободы, которой пользовалась во время учебы и работы. Чтобы обеспечить себе на будущее независимость от отца, Свонн добилась, чтобы ее взяли работать лаборанткой на кафедру лингвистики, и успешно справлялась с порученными ей делами. Конечно, деньги, которые она зарабатывала своим трудом, были жалкими грошами в сравнении с состоянием отца, но Свонн была уверена в том, что для скромной жизни этого будет достаточно. Уллин Макферн и не догадывался о стремлении дочери к независимости. В его представлении дочь должна была выйти замуж и хлопотать по хозяйству, стараясь угодить любимому супругу. Однако у Свонн на этот счет были совершенно другие планы, которые опасался оспаривать даже Патрик.

Свонн вспомнила лицо Коннена Лина во время «большого чая». Какой глупостью со стороны ее отца было объявить о помолвке именно сегодня! Неужели он совсем ослеп и не видит, насколько Свонн безразличен этот Коннен — жених, которого она знает без году неделя. Возможно, Коннен Лин совсем не так уж и плох, но это совершенно не меняет дела. Ведь у нее уже есть Патрик — мужчина, которого она любит и с которым никогда не расстанется. Да и потом, если бы даже не было Патрика, — выходить замуж по отцовской указке… Ну уж нет! Все-таки, слава Богу, она родилась не на востоке, а в Шотландии, и здесь такой номер с ней не пройдет. Уллин Макферн еще увидит, на что способна его дочь…

Глаза Свонн начали слипаться — усталость после тяжелого дня брала свое. В полумраке комнаты, освещенной одной-единственной свечой, уставшим глазам Свонн чудились всевозможные картины: горные массивы, украшенные пышной шапкой снегов, дымчатые облака, осколки озер, прорезающиеся сквозь лесные массивы. Веки сомкнулись, и Свонн окончательно погрузилась в мир снов — желанный оазис посреди тусклой пустыни жизни…