10

Джим не знала, чего боялась больше всего: того, что она не понравится матери Майлса или того, что упадет лицом в грязь перед горсткой снобов, которые соберутся в доме Ульрики Вондерхэйм. Она была уверена, что непременно завалит операцию «Репетиция» – так Джим окрестила свое первое посещение званого ужина. И эта мысль не давала ей покоя…

Все утро Джим тщательно подбирала одежду, репетировала заученные фразы, натягивала на лицо «светскую» улыбку. Но чем больше она повторяла свои уроки, тем страшнее становился предстоящий визит. Около двенадцати Джим решила, что сойдет с ума, если не прогуляется и не проветрит голову.

Она заглянула в комнату Майлса, чтобы предупредить его. Но он отправился в ванную, где, как обычно, собирался провести не менее трех часов. Джим оставила ему короткую записку и, накинув шубку из голубого песца, вышла на улицу.

Ей уже давно хотелось наведаться в «Тако-бум», где она не была уже больше двух месяцев. С тех самых пор, как переехала к Майлсу. Почему бы ни сделать этого сейчас? – подумала Джим. – За час я, пожалуй, управлюсь…

Она поймала такси и заехала за Малышом Гарри.

– Хочу зайти в «Тако». Составишь мне компанию?

Гарри не пришлось долго уговаривать. Забегаловка «Тако-бум» была и его любимым местом. Через полчаса они уже сидели за столиком кафе, уплетая «тако» за обе щеки. От волнения у Джим разыгрался аппетит, и она почувствовала, что не насытилась одним «тако». Но она не могла позволить себе объедаться – ведь ей предстоял ужин…

– Я тебя не узнаю, – улыбнулся Гарри, глядя на Джим. – Раньше ты съедала по пять штук. Заболела ты, что ли? Хотя, дело-то, наверное, в другом…

– Конечно, в другом, – раздраженно бросила голодная Джим. – Я же говорила тебе о приеме у Ульрики Вондерхэйм. Там, конечно же, будет еда… А если я не поем в гостях, меня сочтут невежливой.

– Мне кажется, дело совсем не в приеме… – хитровато улыбнулся Малыш Гарри.

– А в чем же?

– В том, что ты влюбилась. Влюбилась в Майлса Вондерхэйма. Говорят же, что влюбленные теряют аппетит…

Джим потеряла дар речи. От возмущения она даже рта не могла раскрыть. Что этот мальчишка себе позволяет?! И неужели ее чувства так заметны, что даже Гарри смог догадаться?! Или Малыш просто шутит над ней?

– Шутишь? – спросила она Гарри. Хоть бы он ответил «да»!

– Не-а, – покачал головой Малыш Гарри. – Я еще в первый приезд заметил. Вы так глазели друг на друга… По-моему, он на тебя тоже запал.

Джим вспыхнула. Предположение Гарри обрадовало ее и смутило одновременно.

– Не болтай ерунды! – прикрикнула она на друга, но Гарри только рассмеялся.

– Джим влюбилась как девчонка! Джим влюбилась как девчонка! – прокричал он.

Несколько посетителей посмотрело в их сторону. А мужчина в темном пальто даже улыбнулся и подмигнул Малышу Гарри. Официант Джастин недоуменно покосился на Джим. Джастину всегда нравилась эта девушка, и ему было очень любопытно, в кого же она влюбилась…

– Тише ты, Гарри! На нас все смотрят! – шикнула Джим. Ее лицо пылало. – А вот и не влюбилась! – по-детски возразила она. – Майлс – мой брат… И я люблю его… как брата.

– Да что ты? – усмехнулся Гарри. – По крови вы не родственники. И потом, чего это ты так покраснела?

– Ты доведешь кого угодно… – ответила Джим, стараясь не смотреть в сторону Гарри. – Зачем орал на весь «Тако»? Конечно же, я покраснела. Даже Джастин обернулся…

Гарри, по всей видимости, не очень-то ей поверил. Но Джим и сама понимала, что он прав. После того вечера, когда Майлс поцеловал ее, онаг очень изменилась. Джим и раньше подозревала, что испытывает к Майлсу что-то большее, чем сестринскую привязанность. Но этот поцелуй…

Он перевернул ее душу, зажег в ней неведомый огонь. Заставил сердце Джим биться так, как оно никогда не билось прежде. Ее губы таяли от прикосновений губ Майлса, а ее тело… ее тело сладко ныло в ожидании чего-то, о чем Джим имела лишь смутное представление. В тот момент Джим чувствовала, что они с Майлсом невероятно близки. Намного ближе, чем родственники или друзья… Между ними протянулась тонкая нить, которая посылала в обе стороны электрические импульсы. И Джим была готова на все, лишь бы ощущать щекочущие и сладкие разряды этого тока как можно дольше. Но, увы, Майлс прервал поцелуй. И, увы, никогда не повторял его больше.

Джим казалось, что он чего-то боится. Но чего именно? На этот вопрос она не могла ответить. Впрочем, она и сама боялась. Боялась любви, обжигающей, как пламя, жалящей, как молния, и горькой, как слеза. Джим помнила, что эта любовь сделала с ее матерью, и поэтому была благодарна Майлсу. За то, что он отказался от продолжения. Но, с другой стороны, ей так мучительно хотелось этого продолжения…

В его кабинете она нашла книгу, которую Майлс, по всей видимости, недавно читал. Джим открыла эту книгу, в которой были напечатаны пьесы неизвестного ей автора. Одна из них, та, в которой торчала закладка, оставленная Майлсом, называлась «Пигмалион». Джим прочитала ее на одном дыхании. Это была история бедной девушки-цветочницы, которую взялся учить один очень умный профессор. Джим сразу же узнала в девушке себя, а в профессоре – Майлса Вондерхэйма. Почему Майлс читал именно эту вещь? Не потому ли, что эта история была так похожа на то, что случилось с ними?

Джим долго раздумывала над пьесой. Она так и не поняла, влюбился ли Генри Хиггинс в свою ученицу… Полюбил ли он свое творение или попросту испытывал гордость за то, что сделал? Ей хотелось спросить об этом Майлса. Но Джим было неловко. Вдруг он догадается о том, что Джим чувствует к нему… Ведь она действительно влюбилась в своего учителя…

Но разве Джим могла поделиться этим с Гарри? Конечно, он был ее другом… Однако Джим не была уверена, что Гарри поймет ее. Все это слишком сложно для тринадцатилетнего подростка…

– И не смей называть меня девчонкой. – Джим пригрозила Гарри пальцем. – А то нарвешься на неприятности. И, между прочим, мальчишки тоже влюбляются. Думаешь, я не видела, как ты глазеешь на малютку Лилл? – Джим ехидно прищурилась.

– Узнаю прежнюю Джим. – Гарри решил проигнорировать обвинение в свой адрес. «Малютка Лилл» была симпатичной девчонкой с копной огненно-рыжих волос. Она действительно нравилась Гарри, но ему совсем не хотелось, чтобы Джим шутила на эту тему. На остренький язычок Джим лучше было не попадать. – Кстати, ты не опоздаешь на этот свой ужин? – поспешил он сменить предмет обсуждения.

Джим посмотрела на большие круглые часы, висящие на стене. Ее как током ударило. Пока она ела «тако», ссорилась с Гарри и предавалась воспоминаниям, время пролетело с ужасающей быстротой. Она опоздала! Джим побледнела как полотно. Майлс наверняка ругает ее, на чем свет стоит.

– Черт побери! – Джим посмотрела на Малыша круглыми от ужаса глазами. – Я же…

– Опоздала, – раздался за ее спиной знакомый голос.

– Майлс? – Джим удивленно обернулась.

Как же он красив! Шелковая рубашка оливкового цвета, темно-зеленый галстук в тонкую золотую полоску. Пальто небрежно распахнуто, а дорогие ботинки блестят, как будто Майлс только что их почистил. Кудрявые волосы зачесаны назад, они блестят не хуже ботинок и ароматно пахнут. Джим могла бы любоваться Майлсом еще очень долго. Но она вспомнила, что ей нужно оправдаться.

– Я… Решила прогуляться, – только и смогла выговорить Джим. Она развела руками и подумала, что вид у нее при этом очень глупый. Джим тут же разозлилась на себя. Ведь Майлс – не Кора Маккинли, которая отчитывала дочь за опоздания… – А как ты меня нашел? – спросила она, осознав, что оправдываться бесполезно.

– А куда еще тебя могло понести? – усмехнулся Майлс.

В его усмешке не было ни злобы, ни обиды. Джим облегченно вздохнула про себя. Значит, он не сердится.

– Привет, Малыш! – Майлс наклонился к Гарри и ласково потрепал его по плечу. – Как жизнь?

– В общем, ничего, – улыбнулся он Майлсу. – Джим затащила меня в «Тако».

– Это я уже понял. – Майлс покосился на Джим. – Пойдем. Моя мать страдает болезненной пунктуальностью. Так что лучше нам не опаздывать.

Джим помахала рукой Малышу Гарри, взяла сумочку и пошла за Майлсом. Ей стало вдруг легко и спокойно. Когда он рядом, все проблемы кажутся такими мелкими и неважными. Ужин пройдет прекрасно. Теперь у Джим не осталось сомнений.

Ульрике Вондерхэйм не очень-то хотелось звать к себе в дом уличную девчонку. Она уже слышала о ней немало сплетен. Но ведь сын просил ее о помощи… Тем более, в том, что Майлс возился с этой девчонкой, была доля вины и ее, Ульрики.

Но когда Джиллиан Маккинли с детской непосредственностью и непринужденностью светской дамы переступила порог ее дома, Ульрика оттаяла. Она уже забыла, когда в последний раз интересовалась чем-то, кроме коллекции своих драгоценностей. Но на эту девушку невозможно было не обратить внимания. Она была красивой и грациозной. Женственной и по-детски хрупкой. В каждом ее движении, в каждом жесте чувствовалась порода Вондерхэймов.

Что ж, может быть, Майлс не зря связался с ней, подумала Ульрика, разглядывая вновь прибывшую и наблюдая за реакцией других гостей. В ней есть что-то такое, что заставляет позабыть о ее происхождении и манерах. Хотя, надо признать, манеры у нее не самые дурные…

В целом вечер прошел спокойно. Ульрика занимала гостей рассказами о своих новых приобретениях. Адвокат Слоутли, который позвонил Майлсу и изъявил желание присутствовать на «репетиции приема», развлекал гостей забавными случаями из своей практики. Богард – его почему-то очень интересовала судьба Галатеи, как он называл Джим, – сыпал свежими остротами и, как всегда, был немного циничен. Джим наблюдала за происходящим с живейшим любопытством, словно она не была центром всеобщего внимания, и даже вставляла комментарии, когда чувствовала себя сведущей в теме разговора.

Майлс аплодировал про себя, – когда Джим преподала гостям Ульрики небольшой урок истории. Речь зашла о вражде между римлянами и даками. Джим, с улыбкой всезнающего человека, рассказывала о хитрости Децибала, правителя Дакии, который сумел обмануть римского императора и полководца Траяна. Майлс восхищался знаниями Джим и ее смелостью. Не каждая на ее месте с таким спокойствием выступала бы перед людьми, куда старше и опытнее ее. При этом Джим прекрасно знала, что один из этих людей – адвокат Слоутли – пришел сюда исключительно ради того, чтобы на нее посмотреть…

Но в тот момент Майлс был далек от гордости учителя за свою ученицу. Он слушал голос Джим, любовался ее лицом, блеском ее жадеитовых глаз, ее губами, немного дрожащими от волнения, и чувствовал, что ревнует Джим ко всем этим людям, жадно ловящим каждое ее слово.

Как она хороша! Как ему хочется утащить ее с этого дурацкого вечера! Тогда он сможет беспрепятственно любоваться ею, говорить с ней, смеяться над ее шутками… Ведь это он сделал из нее уверенную в себе красотку. И теперь Джим, такая разная, такая непостоянная, сводит его с ума…

Несколько часов назад Майлс видел ребенка, который сидел в кафе и ел свои любимые «тако», а теперь перед ним стояла интеллектуалка, подробно рассказывающая о тактике римских легионов… Ему нравилась и та, и другая Джим. И Майлс не знал, какая из них ему ближе, дороже…

Ужин наконец-то закончился. Джим очаровала практически всех присутствующих. Адвокат Слоутли, правда, остался недоволен. Впрочем, Майлса это не удивляло – у Рэйнольда были свои интересы. Однако ему показался странным мрачный как туча Богард. С чего бы расстраиваться его приятелю? Майлс даже хотел поинтересоваться у него, в чем дело, но Ульрика поманила сына пальцем.

– На пару слов, – виновато улыбнулась она.

Майлс прекрасно знал эту улыбку. Ульрика хочет сообщить ему какие-то неприятные новости. Что же она хочет сказать? – размышлял он, следуя за матерью в комнату, соседствующую с гостиной.

– Что-то не так? – поинтересовался он, когда Ульрика прикрыла дверь.

– Пожалуй, да, – уклончиво ответила она.

По ее лицу было видно, что она колеблется.

С одной стороны, ей не хотелось обижать сына, а с другой – он ведь должен знать, что говорят за его спиной. Майлс решил немного надавить на мать.

– Прошу тебя, мама. Если хочешь сказать о чем-то важном…

– Это правда, что твоя… гм-гм… кузина – бывшая… – Ульрика была смущена. Она никогда не любила называть вещи своими именами. – Что она… торговала своим телом за деньги?

У Майлса перехватило дыхание. Он ожидал чего угодно, но только не такого вопроса.

– Ты что?! Какая глупость! – искренне возмутился он. – Кто сказал тебе об этом?!

Ульрика покраснела и пожала плечами. Ее сын так искренне негодовал, что ей стало неловко.

– Я не помню… – растерянно пробормотала она. – Кто-то из знакомых… Я слышала о Джиллиан Маккинли много всего, но не могла ни опровергнуть, ни подтвердить эти слухи. Мы ведь почти не видимся с тобой, и я не знаю, что происходит в твоей жизни… – Она с укором посмотрела на сына.

– Не верь этим слухам. Джим – чистый и наивный ребенок, – ответил он ей, игнорируя упрек.

– Но эти сплетни могут серьезно навредить и тебе, и ей… Конечно, она очаровательна, но… ты знаешь… репутация…

– К сожалению, знаю, – вздохнул Майлс. – Если бы я не был уверен в том, что Рэйнольд Слоутли не имеет связей в здешнем обществе, то грешил бы на него… Ведь только ему выгодно, чтобы Джим воспринимали как девчонку из трущоб… Видела, как он нахохлился после ужина?

– Да… – Ульрика задумалась, а потом улыбнулась Майлсу. – Но я попробую это исправить. Конечно, ничего не обещаю…

Майлс благодарно взглянул на мать. Пожалуй, впервые за долгое время в их отношениях наступила оттепель. Ульрика явно сопереживала сыну и даже хорошо отнеслась к Джим. Это не могло не радовать Майлса. Он улыбнулся и чмокнул мать в щеку.

– Спасибо тебе…

– Пока еще не за что. И вообще, почему бы тебе ни бывать у меня чаще? Конечно, я – старая зануда, – кокетливо улыбнулась Ульрика, – но все-таки люблю тебя… Можешь брать с собой Джиллиан. Или как она себя называет?

– Джим.

Майлс вышел в холл и помог Джим одеться. Девушка ждала его, и было видно, что она взволнована. В жадеитовых глазах светился вопрос: ну как, я справилась? Но Майлс не торопился на него отвечать. Ему хотелось немного помучить Джим, полюбоваться этими блестящими от волнения глазами и разрумянившимися щеками. Майлс чувствовал радость и гордость одновременно. Его маленькая леди была восхитительна. Он мог увести ее, спрятать от любопытных глаз и насладиться общением с ней наедине. Майлс почувствовал такой прилив счастья и легкости, что сто тысяч сплетен о Джим не смогли бы его сломить. Он склонился к ее уху и заговорщическим тоном прошептал:

– Давай возьмем шампанского и напьемся? Ты это заслужила…

Ответом ему была ослепительная улыбка.

Только Джим могла прийти в голову идея пить шампанское зимой на крыше дома. Майлс не хотел выглядеть трусом и только поэтому согласился. Он взбирался по лестнице с двумя бокалами, торчащими из карманов, и благодарил архитекторов за то, что они сделали крышу не покатой, а ровной. Наверное, они знали, что когда-нибудь владелец этого дома обезумеет и полезет на нее, чтобы выпить шампанского…

Джим куталась в шубку, а Майлс пытался открыть бутылку беззвучно и бесшумно. Это ему не удалось. Пробка со свистом вылетела из бутылки, и Джим, едва успела пригнуться, чтобы не заработать шишку на лбу. Шампанское, шипя, полилось из бутылки, но Майлсу все же удалось наполнить бокалы.

– Предлагаю выпить за твой сегодняшний успех, – торжественно произнес он. – «Репетиция» прошла отлично. Думаю, главный выход будет таким же успешным. Ты постаралась на славу. Сделала все, что от тебя зависело.

Он потянулся к бокалу Джим, но девушка жестом остановила его.

– Я не смогла бы быть успешной без твоей помощи, Майлс. Поэтому предлагаю выпить и за тебя, моего учителя.

Майлс улыбнулся. Джим умела быть благодарной, и ему это нравилось.

– За ученицу и учителя, – предложил он.

– За учителя и ученицу, – подхватила Джим.

Они осушили бокалы. Джим посмотрела на Майлса чуть влажным взглядом. Как быстро шампанское ударило ей в голову! Она почувствовала, как по ее телу пробежал знакомый трепет. Этот трепет мог разбудить в ней только Майлс. Джим тут же отвела взгляд. Вдруг Майлс прочитает в ее глазах то, что она изо всех сил пытается скрыть? Но Майлс был занят разглядыванием ее рук. Он с удивлением обнаружил, что колечко-открывалка, – которое он так долго уговаривал Джим снять с пальца, исчезло. Его место заняло золотое кольцо с вкраплениями дымчатых топазов, которое Майлс подарил ей, даже не надеясь, что она будет его носить. Колечко было изящным и очень подходило Джим.

Этот ее жест, этот добровольный отказ от прошлого с его нелепыми суевериями означал, что она доверяет Майлсу и прислушивается к его мнению…

– Что? – спросила Джим полушепотом. Ее смутил взгляд Майлса. – Почему ты так смотришь?

– Ты сняла кольцо, – честно ответил Майлс, – и надела мой подарок.

Даже в темноте было видно, как Джим покраснела.

– Да. И еще… – На мгновение Джим задумалась, стоит ли ей говорить об этом, но шампанское развязало ей язык. – И еще я прочитала «Пигмалиона». Ты ведь тоже читал его, верно?

Джим опустила глаза. Поймет ли он? Прочитает ли ее мысли? А ведь она выдает себя своим смущением… И, если Майлс не слепой, он догадается о ее чувствах…

– Верно, – ответил Майлс. Он был бы рад солгать, но знал, где Джим взяла эту книгу…

По всей видимости, она поняла, что Майлс недавно прочел ее. От досады Майлс закусил губу. Сейчас он жалел о том, что Джим такая сообразительная девушка. Наверное, она сразу поняла, что к чему, и сделала выводы. Майлс плеснул в бокалы еще шампанского и вопросительно посмотрел на Джим. – Тебе понравилось?

– Пьеса или шампанское? – ехидно улыбнулась Джим. Она отлично поняла вопрос Майлса, но ей хотелось подразнить его, отыграться за собственное смущение. Это ей удалось.

– Разумеется, пьеса, – раздраженно ответил Майлс, протягивая ей бокал.

– Да. Понравилась. И кое-кто из ее героев напомнил мне знакомых людей…

– Неужели?

– Да-да. Не догадываешься, кто именно?

Майлс чувствовал себя как зверь, загнанный в ловушку. Конечно же, он догадывался. Конечно же, понимал, что Джим имеет в виду. Ее шутливый тон, ее ехидный голос и дерзко горящие глаза сбили его с толку. Майлсу показалось, что Джим давно догадалась обо всем и дразнит его, как ребенка.

Его прошиб холодный пот. Он меньше всего хотел, чтобы Джим узнала о том, что он чувствует к ней. Но почему? Что-то подсказывало Майлсу, что он не будет отвергнут… Но что будет потом? Да, именно, что будет потом? Майлс еще не готов брать на себя ответственность…

Майлс не успел подумать об ответственности. До него вдруг со всей ясностью дошло, что Джим – именно та женщина, которая ему нужна. Его влекло к ней с такой силой, с какой бурный поток тянет за собой мелкие щепки. Ему было весело с ней, и им всегда было о чем поговорить. Он доверял ей, и не было на свете человека, которому он доверял бы больше. И еще Майлс изменился. Он стал совсем другим человеком с тех пор, как Джим появилась в его жизни.

Так что же останавливает его на пути к своему счастью, к своей любви? Что мешает ему сделать один-единственный шаг, который отделяет его от Джим? Эта чудесная зимняя ночь, шампанское на холодной крыше, робкий свет звезд, льющийся из ковша Большой Медведицы, – все нашептывало Майлсу о том, что пришло его время. Время любить и быть любимым. Время быть счастливым и позабыть о сомнениях, висящих веригами на его душе.

– Джим… – прошептал Майлс, переполненный счастьем, внезапно охватившим его. – Джим, ты хочешь быть со мной?

Майлс не стал дожидаться ее ответа. Ему так долго хотелось поцеловать эти дерзкие губы, что он не смог больше противиться своему желанию. Мгновение – и его руки лежат на ее плечах, укутанных мехом. Еще мгновение – и его губы упиваются ее сладкими как мед губами. И еще через мгновение Майлс почувствовал, как руки Джим робко скользнули навстречу его рукам, обжигая его тело огнем желания.

И когда наконец он оторвался от ее губ, чтобы заглянуть в жадеитовые глаза, подернутые пеленой страсти, Джим прошептала:

– Да, я хочу быть с тобой. Долго… Всегда…

Майлс улыбнулся. Даже сейчас Джим была ребенком. Его маленькой леди. Его страстно желанной сумасбродной девчонкой. И он любил ее. Любил так сильно, что дух захватывало сильнее, чем от высоты, на которой они стояли.

Он прижался щекой к холодной щеке Джим и впервые почувствовал себя по-настоящему счастливым. Если он останется с ней, то один Бог знает, что ожидает его впереди. Но почему-то перед глазами Майлса рисовалось безоблачное будущее, такое же яркое, как эти звезды, серебряным светом обливающие крышу.