8
Джун надеялась, что третий день съемок пройдет без ее присутствия на съемочной площадке, но бабушке все же удалось уговорить ее прийти.
Пентилия успела перезнакомиться почти со всеми актерами и запросто общалась со знаменитыми Оливье Лавом и Луизой Бергман, к которым раньше относилась с таким трепетом, словно они были небожителями.
Шон Милано по-прежнему придирался к ней из-за ее привычки хватать первый попавшийся предмет и держаться за него, как за спасательный круг, но Пентилия потихоньку начала избавляться от этой скверной привычки. Все налаживалось, но бабушка по-прежнему не желала отпускать от себя внучку.
Джун начала подозревать, что ее присутствие на съемочной площадке нужно миссис Петти вовсе не для поддержки. Коварная Пентилия Лиллард задумала свести ее с Томми Данглом, в котором пожилая дама немедленно увидела потенциального жениха для своей «непутевой» внучки.
Джун ничего не имела против общения с Данглом. Ей тоже нравился этот молодой, немного стеснительный парень, чья актерская карьера только начиналась. С ним было интересно разговаривать. Он много рассказывал о технике съемок и познакомил Джун практически со всей съемочной группой.
Однако для Джун, как и для Томми, это было приятное знакомство, не более. Пентилия же, судя по всему, думала совершенно иначе и всячески старалась «вышибить» Кима Доджеса из головы Джун с помощью «клина», которым, по ее мнению, мог стать несчастный Томми.
Джун клятвенно пообещала себе, что больше не поддастся на бабушкину уловку. Пусть в следующий раз бабушка берет с собой миссис Поллет. Их гостеприимная хозяйка давно уже мечтает об этом, только не осмеливается предложить свою скромную персону в качестве сопровождения новоиспеченной актрисы…
Бабуля напрасно старается, вздыхала про себя Джун. За все это время Ким Доджес не проявил ко мне никакого интереса. Как будто я умерла… Может, я и в самом деле умерла для него? Он никогда не страдал от отсутствия женского внимания и наверняка уже утешился с какой-нибудь фигуристой блондинкой из нашего квартала…
Нельзя сказать, чтобы эта мысль оставляла Джун равнодушной. Конечно, она чувствовала уколы ревности, и весьма болезненные. Но время и расстояние потихоньку расставляли все по своим местам. Пока Джун находилась под обаянием Кима, он казался ей самым замечательным парнем на свете. А теперь, когда его не было рядом, Джун потихоньку начинала понимать, что они не такая уж замечательная пара, как ей представлялось еще совсем недавно.
Замужество — шаг серьезный и ответственный. Джун всегда говорила себе, что если выйдет замуж, то один раз на всю жизнь. Слово «развод» пугало ее. Оно казалось ей крахом, громом среди ясного неба. Джун не понимала, как люди могут вначале клясться друг другу в вечной любви, а потом запросто расходиться и снова клясться в любви своим новым избранникам.
Джун все чаще и чаще представляла Кима Доджеса в качестве своего мужа и понимала, что слишком поторопилась, дав ему согласие.
Как она будет жить с человеком, который не доверяет ей настолько, что не может отпустить ее в другой город, подозревая, что невеста изменит ему с первым же встречным? А этот странный разговор о машинах, из-за которых Ким рискует головой? Джун и сама уже не очень-то ему доверяла…
Ей вспоминались их короткие свидания. Разве они хоть раз говорили по душам? Разве Ким рассказывал ей хоть что-то интересное, что не касалось его увлечения — машин? Частенько он приглашал ее к себе, но всякий раз эти поездки заканчивались ссорами: Джун не хотела заниматься ничем таким до свадьбы, а Ким смеялся над ее «старушечьими заморочками». Джун всякий раз обижалась на эти слова и думала, что Ким не прав.
Сейчас, вспоминая свои чувства в те мгновения, Джун понимала, что Ким Доджес не так уж и ошибался. Но вовсе не в том, что смеялся над ней, а в том, что Джун могла бы заняться с ним любовью, если бы действительно любила его.
Люблю ли я его? — снова и снова спрашивала себя Джун. И всякий раз приходила к выводу, что слово «любовь» перестало казаться ей таким простым и понятным, каким она считала его раньше.
Обуреваемая этими противоречивыми мыслями, Джун пришла на съемочную площадку в довольно мрачном настроении.
Съемки проходили в том же доме, в той же гостиной, где Милано снимал сцену с Элисон, Брайеном и мисс Мизеттой, только обстановка и освещение в этой комнате были теперь совершенно другими.
В «обновленной» гостиной царили полумрак и жуткий беспорядок. На старом сломанном диване валялась подушка, обтянутая потертым вельветом, на полу валялся скомканный плед. На деревянном столе с резными ножками стоял ноутбук, клавиши которого были настолько «истоптаны», что половина букв на них стерлась. Рядом с ноутбуком стояло две пепельницы, заваленных окурками, лежали вперемешку пустые и полные пачки сигарет, а все это великолепие украшал поднос, на котором гордо возвышалась большая щербатая чашка и лежал недоеденный бутерброд.
Теперь гостиная представляла собой рабочий кабинет писателя Гарри Риверса, главного героя «Моих странных друзей», роль которого досталась знаменитому Оливье Лаву.
— Вот это да… — покачала головой Джун. — Ничего себе, живут писатели…
— Некоторые актеры живут точно так же, — улыбнулся Томми Дангл, услышав ее комментарий.
— Надеюсь, не вы? — в ответ улыбнулась Джун и тут же увидела, как перед ними выросла долговязая фигура Милано.
Появляется, как будто из-под земли, фыркнула про себя Джун. Интересно, что случится, когда он снова захочет со мной поговорить?
Однако на этот раз ничего не случилось. Милано улыбнулся своими губами-ленточкой и, отведя Джун в сторону, сделал серьезное лицо.
— Простите, Джун, что донимаю вас, но меня мучает совесть. А совесть, знаете ли, самый страшный инквизитор…
— Я знаю, кто такой инквизитор, — язвительно улыбнулась Джун. — Из книжек с картинками, разумеется…
— Джун… — укоризненно покосился на нее Милано. — Я думал, вы не такая злопамятная. В любом случае, я именно об этом хочу поговорить. Простите меня, я обидел вас тогда, в часовне. И, наверное, здорово задел… Я — резкий человек и не очень-то умею ладить с людьми… Но вас мне не стоило обижать, честное слово.
— А чем я отличаюсь от других? — спросила Джун, стараясь не отводить взгляда от карих глаз, в глубине которых, как всегда, таилось беспокойство.
— Вы молоды, а молодости свойственна наивность. Тогда вы задали мне вопрос, на который я не хотел отвечать. Вот я и нагрубил вам…
— Значит, вы извиняетесь только из-за моего возраста? А если бы мне было не девятнадцать, а тридцать, то вы бы и не потрудились извиниться? — с вызовом спросила Джун.
Милано нахмурился. Джун поняла, что он ожидал получить индульгенцию гораздо быстрее.
— Джун, есть вещи, о которых не стоит спрашивать едва знакомых людей… — пробормотал он. — Вы этого еще не понимаете, потому что молоды. Вот и все, что я хотел сказать… Так вы примете мои извинения?
— А как поживает ваш хорек? — поинтересовалась Джун, которую начала забавлять раздражительность Милано. — Надеюсь, об этом можно спрашивать едва знакомых людей?
— У Твинсона все в порядке, — мрачно ответил Милано. — Так, значит, вы будете злиться на меня всю оставшуюся жизнь?
— Ну что вы, — хмыкнула Джун. — Лет пять, не больше.
— С вами невозможно разговаривать серьезно, — раздраженно бросил Милано и, оставив Джун в гордом одиночестве, направился к одному из операторов, которому принялся что-то объяснять.
— Что ему было нужно? — спросил Томми, когда Джун вернулась.
— Хотел купить индульгенцию, но она стоила дороже, чем он думал, — пробормотала Джун.
— Что это значит? — недоуменно покосился на нее Томми.
Джун махнула рукой.
— Ничего особенного. Скажите лучше, зачем Милано понадобилось переснимать девятую сцену? Бабушка жаловалась, что она больше так не сыграет…
— Кажется, он хочет изменить семейную реликвию. Вместо креста, усыпанного александритами, он придумал аметистовую подвеску в виде большого шара. Не знаю, зачем ему понадобилось менять реквизит — суть-то остается прежней. Какая разница — крест из александритов или аметистовый шар на цепочке?
— Лиловый шар на цепочке… — Джун сразу вспомнила рисунок в часовне: загадочное существо держало в руках именно темно-лиловый шар. — Но это же… — Она осеклась, подумав, что не стоит говорить об этом Томми. А вдруг он настолько суеверен, что откажется от съемок?
Очередная сцена повествовала о том, как перед писателем Гарри Риверсом, который увлеченно работал над своим новым романом, появился призрак — двоюродная бабка и тезка Элисон Хадсон.
Эпизод был и комичным и трагичным одновременно. Комизм его заключался в том, что призрак прекрасной Элисон появился после двух других призраков, которые донимали несчастного Гарри уже не первый день, мешая ему работать, трагизм же — в печальном рассказе девушки, умершей еще в молодости. Несчастная тезка молодой Эдисон погибла из-за семейной реликвии, которой пытался завладеть злодей, уже наметивший себе новую жертву — внучку девушки-призрака.
Элисон-вторая, внучка призрака, то есть все та же Луиза Бергман, одетая в бледно-зеленое мерцающее платье и загримированная так, что ее лицо казалось бледным, как лунный свет, была великолепна. Великолепен был и Гарри Риверс, то есть Оливье Лав, который практически всю сцену нервно курил и смотрел на прекрасного призрака пылким и одновременно печальным взглядом.
Когда сцену отсняли, на съемочной площадке даже раздались аплодисменты. Один Милано по-прежнему был чем-то недоволен, однако делать очередной дубль он не стал, что, как поняла Джун, было наивысшей похвалой мастерству актеров.
По всей видимости, Милано стало душно. Он снял пиджак и повесил его на спинку стула. С шарфом он никак не мог расстаться, и Джун в очередной раз подумала, что Милано слишком уж бережет свое горло.
После блестяще сыгранной сцены режиссер объявил перерыв и ушел говорить по телефону. Джун заметила, что Милано неприятно отвечать на большую часть звонков. Иногда он задумчиво крутил мобильный в руках, словно размышляя, ответить настойчивому абоненту или проигнорировать его.
Милано с таким упорством пытался поговорить с ней эти несколько дней, что Джун даже почувствовала разочарование, узнав, что режиссер всего лишь хотел извиниться.
А что еще я ожидала от него услышать? — спрашивала себя Джун, но ответа не находила. Только чувствовала, что в этих глубоких карих глазах, кроме вечного беспокойства и тревоги, прячется что-то еще, что до сих пор никому не удалось увидеть…
За напряженной сценой, в которой Оливье и Луиза показали верх актерского мастерства, должна была последовать небольшая сцена, которую Милано планировал отснять на улице. После небольшого перерыва съемочная группа принялась перетаскивать оборудование и выносить во двор необходимую бутафорию.
Чтобы не сидеть без дела, Джун попросила Лилиан найти ей работу. Лилиан похвалила девушку за энтузиазм и немедленно придумала ей занятие: украсить рамы окон искусственными вьющимися растениями.
Пока Джун старательно украшала окна, у Милано снова начались неприятности.
Змей в плетеных корзинах на этот раз не было, однако, как выяснилось чуть позже, это происшествие было едва ли многим лучше, чем эпизод со змеей.
Пиджак, который Милано повесил на спинку стула, загадочным образом исчез. При этом стул остался стоять на прежнем месте, так что ни у кого из съемочной группы не было причин снимать с него пиджак. Как оказалось, Шон Милано переживал не столько из-за пиджака, сколько из-за его содержимого: тех самых таблеток, которые он постоянно носил с собой.
Последней пиджак видела Пентилия — это было за несколько минут до того, как его пропажу обнаружил Милано.
— Куда же он мог подеваться за три минуты?! — бесновался режиссер. — Раствориться в воздухе?!
— Успокойся, сейчас всех расспросим, — утешил его Ларри, а Лилиан созвала всех присутствующих на подобие совета, в ходе которого выяснилось, что пиджак видели все, однако никто не заметил его исчезновения.
Оливье Лав готовился к съемкам очередной сцены и переодевался в гримерке. Луиза Бергман болтала с Пентилией Лиллард и Томми. Те, кто занимался выносом из студии камер и прочего оборудования, совершенно не нуждались ни в стуле, ни в пиджаке. Остальные, подобно Джун, развешивали и расставляли бутафорию и так же мало интересовались судьбой стула и висевшего на нем режиссерского пиджака.
Несчастная Лиз снова начала твердить, что она тут совершенно ни при чем, и Ларри стоило немалого труда убедить ее в том, что ее никто ни в чем не обвиняет. После обсуждений, предположений, трогательных уговоров и убеждений все ринулись на поиски бесценной пропажи.
Джун не осталась в стороне. Побросав свои искусственные лианы, она в который уже раз ринулась на помощь Шону Милано. Девушка не очень-то надеялась отыскать пиджак, но все же слава человека, нашедшего бесценную пропажу, обрушилась именно на нее. После безуспешных попыток обнаружить его во дворе и в гримерке, куда, по предположению Лиз, его могли захватить по ошибке, Джун вернулась в гостиную и с удивлением увидела, что пиджак висит… на том самом стуле, с которого он загадочным образом исчез.
Все уставились на Джун, потом на пиджак, а потом на Милано. Милано подошел к пиджаку и с такой осторожностью снял его со стула, словно тот мог его ужалить.
— Аккуратнее, Шон! — крикнул ему Ларри. — Там может быть змея!
— Да ну тебя, Ларри… — пробормотал Милано, но на всякий случай встряхнул пиджак прежде, чем залез в карманы.
Милано обшарил карманы и, выудив из них два мобильных телефона, посмотрел на собравшихся.
Джун поняла все по его осунувшемуся, на глазах постаревшему лицу.
Таблеток в карманах не было.
— Простите, что побеспокоили, офицер Райан, — закончил Эммет свое захватывающее и интригующее повествование. — Но вы и сами понимаете, что такие «совпадения» нагнали на нас страху… Мой друг Шон, как всегда, скромничает, но я не могу молчать, зная, что ему угрожает опасность…
Все то время, что Эммет объяснялся с офицером полиции, Шон Милано стоял молча, поправляя свой шарф и разглядывая носки своих ботинок. Джун заметила, что режиссер не выглядит напуганным, скорее, его можно было назвать мрачным и подавленным. Несколько раз ей даже казалось, что Милано вот-вот перебьет Эммета и вставит свое слово, но Милано продолжал молчать, как будто неведомая сила сдерживала его порыв заговорить.
Выслушав Эммета, офицер Райан оглядел собравшихся и произнес:
— Думаю, не имеет смысла беседовать со всеми, кто принимал участие в съемках. Я пообщаюсь с теми, кто может хоть что-то показать. Вы говорили о помощнице, которая принесла вазу с фруктами… — От Джун не укрылась, как побледнела Лиз. — Об актрисе, которая нашла змею… — Бабушка даже плечи распрямила, услышав свое новое почетное звание. — И о девушке, которая нашла пиджак… — Джун мысленно вздохнула, представив неприятную и наверняка долгую беседу с полицейским. — Я поговорю с этими тремя женщинами, ну и, разумеется, с вами.
— Для этого обязательно ехать в участок? — поинтересовался Милано, который наконец-то обрел дар речи.
— Нет, вовсе нет, — поспешил заверить его полицейский. — Можно побеседовать и здесь, если вы выделите для этого отдельную комнату.
— Конечно, — кивнул Милано и покосился на Эммета. — Займись этим, будь любезен.
Джун поняла, что на сегодня съемки закончились. Милано распустил актеров и съемочную группу. Томми Дангл пожелал Джун удачи, а Пентилия, которая даже в такой момент не могла угомониться, пригласила молодого человека на пикник, который они с миссис Поллет задумали устроить ближе к вечеру.
Джун вспомнила, что миссис Поллет действительно предлагала бабушке прогуляться к озеру, но ни о каком «вечернем пикнике» речи не шло.
И снова происки Пентилии… Томми Дангл клятвенно заверил ее в том, что он обязательно будет, однако этим дело не кончилось. Прознав о пикнике, к нему поспешили присоединиться Оливье и Луиза, заявив, что «вечерний пикник» — это очень романтично. Джун подумала, что этой парочке любая совместная прогулка кажется сейчас «очень романтичной», но, разумеется, промолчала, мысленно наградив бабушку новым почетным званием — «сводница».
На допросе, который офицер Райан деликатно назвал беседой, Джун узнала кое-какие любопытные факты из биографии Шона Милано.
Оказалось, что он был в ссоре с Клемансом Гудвином, актером, претендовавшим на роль Гарри Риверса, которую в итоге получил Оливье. Клеманс Гудвин звонил Милано и даже угрожал ему. Мало того, выяснилось, что вот уже несколько лет Милано получает анонимные письма, автор которых всячески смешивает с грязью творчество режиссера и сообщает ему, что следит за ним везде и всюду.
Одно из этих писем лежало на столе перед офицером Райаном. Джун удалось заметить лишь то, что у анонима, писавшего Милано, безупречный почерк. Полицейский внимательно изучил письмо и поинтересовался у Милано, почему он до сих пор не сообщил об этих письмах в полицию. За него уже не в первый раз принялся отвечать Эммет.
— Видите ли, Шон не любит шумихи вокруг своего имени. Он вообще не хотел обращаться в полицию, я ведь сам позвонил вам, буквально вынудив его рассказать о письмах… И потом, Шон думал, что ему ничего не угрожает, а эти письма — бред сумасшедшего, не более того…
— Скромность — не всегда полезное качество, мистер Милано, — мягко обратился к режиссеру полицейский. — Вам стоило раньше забить тревогу. А вдруг на вас охотится маньяк? Вы подозреваете кого-то, кроме Клеманса Гудвина?
— Я никого не подозреваю, — глухо ответил Милано. — И даже Гудвина, будь он неладен. По-моему, он просто вспылил, не более того. Молодой, горячий, сами знаете, как это бывает… Из тех людей, с которыми я общаюсь, никто не способен на такое. Если только кто-то из тех, кому я когда-то не угодил… Но сами понимаете, всех не упомнишь…
— Понимаю, — кивнул офицер. — Вы ведь общаетесь с таким количеством людей… И те, кто не получил роль, вполне могли затаить на вас обиду… Но это — определенно сумасшедший. Человек в здравом уме не будет писать такие письма. Тем более, такое долгое время… А ведь он следит за вами, мистер Милано. Он неплохо знает ваши привычки. Вот он пишет о посуде… Вы действительно протираете ее платком?
— Да, — кивнул Милано, не поднимая глаз на полицейского. — Ничего не могу с этим поделать. Мой доктор говорит, что это связано с моим восприятием окружающего мира…
— Доктор? Вы имеете в виду психоаналитика?
— Да, — кивнул Милано.
— Могу я побеседовать с ним? Может быть, он сможет дать хоть какую-то подсказку?
— Нет, пожалуйста, не вмешивайте сюда доктора, — попросил Милано. — Он знает о письмах, читал их, и уверен, что тот, кто их пишет, всего лишь маленький, заезженный жизнью человек. У него куча комплексов, и, увы, я стал объектом, на котором он отыгрывается. Если упрощенно, то я для него — что-то вроде спортивной груши, с помощью которой он снимает свое напряжение, ну и, соответственно, чувствует себя хоть на какое-то время могущественным… Доктор считает, что этот псих не станет на меня покушаться — слишком труслив. К тому же мистер Кабоди говорит, что если этот тип… — Милано непроизвольно поежился, — убьет меня, он окончательно утратит ощущение собственной значимости. Так что ему нет смысла от меня избавляться…
— Разве ваш психоаналитик не советовал вам пойти в полицию? — удивился офицер Райан.
— Нет… То есть да, — поправился Милано. — Он предлагал мне это, но я сразу отказался. Надо было объяснять, объясняться, а я не умею этого делать…
— И я тому свидетель, — подтвердил Эммет.
— К тому же я понимал, что по этому листочку бумаги полиция никого не сможет найти. Да и едва ли возьмется за это дело: письма — еще не покушение на чью-то жизнь…
— Другое дело, когда действительно начались покушения, — снова вмешался Эммет. — Теперь уже можно сказать, что этот человек представляет собой угрозу… Как вы думаете, можно ли провести графологическую экспертизу?
Офицер неуверенно покачал головой.
— Я подумаю, что с этим можно сделать, — кивнул он на листок бумаги. — Сами понимаете, насколько все это сложно…
— Да, — мрачно кивнул Шон. — Конечно. Я понимаю.
На этот раз Пентилии пришлось отправиться домой в одиночестве. Джун отговорилась тем, что хочет дождаться Милано и поинтересоваться у него, не примет ли он ее на работу в качестве третьей помощницы четвертого костюмера.
— Зачем тебе это? — удивленно поинтересовалась бабушка.
— Не могу сидеть без дела, — объяснила Джун. — Если ты все равно заставляешь меня ходить на съемки, то я, по крайней мере, буду работать. А деньги, пусть и маленькие, нам никогда не помешают. Я уже говорила об этом с Лилиан, и она не против. Осталось только узнать, что по этому поводу думает Милано. Ведь это благодаря ему я здесь…
— Благодаря ему — здесь я, — поправила ее бабушка. — А ты здесь — из-за моего упрямства.
— Нет, ты здесь — благодаря своему таланту. А вот насчет меня — ты права.
Бабушка и внучка рассмеялись. Джун чмокнула Пентилию в щеку и, заверив, что вернется домой к пикнику, пошла в дом, где еще совсем недавно проходили съемки, а теперь уже начались допросы…
Джун слукавила, сказав бабушке о цели своего разговора с Милано. Конечно, она хотела получить работу, но гораздо больше ее волновало другое.
Ни Эммет, ни Милано не ожидали ее возвращения, и, судя по всему, она застала обоих врасплох. Друзья и коллеги почему-то ссорились. Во всяком случае, Милано выглядел едва ли не разгневанным, а Эммет — немного виноватым.
Из-за чего они могли повздорить? — спросила себя Джун, недоуменно уставившись на режиссера и его «правую руку». Наверное, Эммет сболтнул что-то лишнее в беседе с полицейским. Не зря Милано так косился на него, когда Эммет его перебивал… Может быть, Милано не хотел, чтобы офицер Райан узнал о письмах. Но почему он винит своего друга? Наоборот, он должен поблагодарить Эммета — тот ведь отстаивал его интересы… Что ж, это — Милано, как говорит Луиза Бергман. У него своя, особая логика…
Джун подумала, что время для беседы с режиссером она выбрала не самое лучшее, но назад пути не было. Мысленно проклиная свои благие намерения, Джун смиренно попросила Милано об аудиенции.
— Что-то случилось, Джун? — спросил у нее Милано, когда Эммет скрылся за дверью.
Джун было странно стоять рядом с ним вот так, на пустой съемочной площадке, и говорить ему о том, что он наверняка расценит как невоспитанность. Но бабушка не зря постоянно твердила, что Джун «решительная, и даже слишком», поэтому девушка набрала воздуха в легкие и, стараясь не глядеть в карие глаза, которые волновали ее куда сильнее, чем должны были, выпалила:
— Послушайте, Милано… То есть мистер Милано… Бабушка устраивает пикник, там будут актеры, а мне кажется… то есть вам самому было бы лучше развеяться после того, что случилось… Пойдете с нами?
Вместо сухого «нет», которое Джун ожидала услышать, Милано расхохотался. Джун обиделась, но мгновенно остыла, вдруг осознав, что впервые видит Милано смеющимся. Его губы теперь уже не казались ленточкой, это были настоящие губы настоящего хохочущего человека. В глубоких карих глазах уже не сидела заноза тревоги — в них светилось беззаботное веселье. Тучи расчистились, мрак схлынул — перед Джун стоял Милано, которого она никогда еще не видела. У нее даже мелькнула мысль, что этот смеющийся мужчина — вовсе не Милано, а его двойник, которому вздумалось разыграть Джун.
— Простите, Джун, — давясь от хохота, произнес Милано, — я не со зла, честное слово. Бог ты мой, меня никто и никогда не приглашал на бабушкин пикник!
— Не пойму, что вас так забавляет? — Джун попыталась сделать обиженное лицо, но очень скоро засмеялась вслед за Милано.
Двое хохочущих людей в абсолютно пустой гостиной, заставленной камерами и бутафорией, — вот была бы потеха, если бы их кто-нибудь увидел! А если этот кто-нибудь еще знал Шона Милано — потеха вдвойне!
Вволю насмеявшись, оба притихли. Первой заговорила Джун.
— Вы извините, что я так сразу все вывалила. С вами вообще не просто, вы сами говорили… Я даже испугалась, если честно.
— Не бойтесь меня, — улыбнулся ей Милано. — Я, конечно, не добрый, но и не очень злой. Просто на меня иногда находит… Тревога, раздражение, гнев — все мешается в одну кучу, и я перестаю себя контролировать. Может быть, поэтому у меня мало друзей. Кому приятно общаться со старым ворчуном и хамом?
— Вовсе вы не старый, — искренне запротестовала Джун. — Когда вы смеялись, мне показалось, что вы — совсем молодой.
— А сейчас уже старый?
— Нет, молодой. Только немного старше, — смущенно, совсем по-детски, ответила Джун.
— Спасибо за приглашение, — поблагодарил ее Милано.
— Так вы придете?
— Понимаете, Джун, я бы пришел, если бы сегодня из кармана моего пиджака какой-то умник не вытащил все мои таблетки…
— А при чем тут таблетки? — удивилась Джун. — Я же зову вас на пикник, а не в горы. Ничего экстремального, волноваться вам не придется. Пикник будет возле озера, а вода, сами знаете, успокаивает…
— Успокаивает… — задумчиво произнес Милано. Он колебался, но это даже внушало девушке определенный оптимизм: если бы Милано не хотел пойти, он сразу ответил бы категорическим отказом. — Джун, а если мне станет плохо? Я не хочу доставлять окружающим хлопот…
— По-моему, в такой момент вам лучше быть на людях, — убежденно заговорила Джун. — Разговоры, да что там, даже пустая болтовня, — это вас отвлечет. Я, конечно, не ваш доктор, — улыбнулась она, — но все-таки мне удалось вас рассмешить.
— Да, Патрику Кабоди это было не под силу… Правда, он и не старался. Кстати, я думал позвонить ему и спросить, что мне делать, пока не привезли таблетки…
— Не привезли?
— Эммет распорядился, чтобы за ними поехали. В аптеке Ловенхилла выбор, увы, не столь богат…
— Не звоните вашему Кабоди, — попросила его Джун. — И вообще забудьте на сегодня о таблетках. Сделайте вид, что вы вообще никогда их не принимали.
— Забавное предложение. Честно говоря, никогда не представлял своей жизни без этих пузырьков…
— Не может быть, — ошарашенно уставилась на него Джун. — Вы что, всегда болели?
— С детства… — грустно улыбнулся Шон.
Джун покачала головой. С этим надо было что-то делать. Если она не затащит Милано на пикник, то он пропадет в одиночестве без этих своих таблеток…
— Кажется, вы говорили, что не любите ходить в должниках… — полушутливо-полусерьезно улыбнулась она Милано. — А я помогла вам найти Твинсона — так что вы у меня в долгу. Придется вам забыть обо всех отговорках и выполнить мою просьбу…
— А вы — настойчивая девушка, — усмехнулся Милано.
— Я — решительная, — поправила его Джун. — Так, значит, мы договорились. Надеюсь, вы знаете, где поселилась Пентилия Лиллард?
