8
Октябрь выдался теплым и немного пыльным. Ярко-рыжее солнце благосклонно глядело с неба на тех, кто начинал готовиться к веселому празднику под названием Хэллоуин. Шелли оглядела свой дом и пришла к выводу, что нашествия толпы гостей, которых она собиралась позвать, он не выдержит. Керамические фигурки пришлось бы переносить — гости наверняка перебьют всю ее коллекцию, мебель — переставлять… В общем, отмечание праздника в собственном доме доставило бы слишком много сложностей.
Два соседних дома — слева и справа от дома Шелли — пустовали. Их хозяева — маленький седой старичок и немолодая семейная пара с лохматым бобтейлом — бывали здесь лишь наездами, но Шелли успела познакомиться с соседями. Почему бы не отметить праздник в одном из этих домов? Во-первых, они больше, чем дом Шелли, во-вторых, наверняка менее обжиты и более приспособлены для того, что они задумали провернуть с Руди… Идея понравилась Шелли, и она тут же разыскала телефон маленького старичка — своего соседа справа.
— У меня к вам странная просьба, мистер Челторн…
— Я — само внимание, мисс Шелли. — Говард Челторн был весьма галантным пожилым джентльменом и всегда обращался к Шелли тоном любезного светского денди. В его голосе звучала и отеческая забота, и легкое заигрывание. Это забавляло Шелли — седовласый маленький Говард напоминал ей пожилого английского лорда.
— Вы разрешите мне снять на время ваш дом? Я хотела бы отметить в нем Хэллоуин… Понимаю, вы боитесь, что от дома останутся руины, но я обещаю привести его в порядок сразу же после праздника. Поверьте, мои гости не такие уж дебоширы…
— Напротив, я буду очень рад вам угодить, мисс Шелли. Гости меня не пугают, к тому же вы сами видели — мой дом почти пуст. Боюсь, громить там попросту нечего, — засмеялся Говард. — А насчет съема — не утруждайте себя мыслями об оплате… Мы ведь соседи. Так что я уступаю вам эту старую развалину… Хотя такой женщине, как вы, нужен дворец…
Шелли улыбнулась, услышав последнюю фразу. Говард все так же галантен и любезен. Что ж, дом, если можно так выразиться, у нее в кармане. Заручившись поддержкой Говарда, она договорилась о встрече с Руди — вечером он приедет, и они наконец смогут заняться подготовкой праздника.
После вечеринки у Пэтти Вулена настроение Шелли существенно изменилось. Она не могла объяснить толком, что именно произошло, но то, что терзало и мучило ее все это время, потихоньку шло на убыль. Она по-прежнему жаждала увлечь Дугласа Конхэйма, но не чувствовала той саднящей занозы в душе, которая сидела там раньше. Дуглас был ей интересен, но в этом интересе не было одержимости, в которой ее совсем недавно уличил Руди. Она готова была бороться, однако теперь могла смириться с проигрышем и даже предчувствовала его. Шелли показалось, что она стала увереннее в себе, сильнее. Но откуда взялась эта сила?
Дела в «Паблисити Сторм» потихоньку налаживались. Монти сделал агентству стоящую рекламу, которая обошлась им совсем не так дорого, как предполагалось. Газета была готова к выпуску — дизайн утвержден, статьи написаны и откорректированы (надо сказать, не без помощи вездесущего Руди). Уже через несколько дней пахнущие типографией свежие номера «Технолоджи ньюс» должны были оказаться в агентстве. Оставалось лишь разослать курьеров по офисам интересующих «Паблисити Сторм» фирм и компаний. Шелли сама себе удивлялась: как она может успевать делать столько дел одновременно и при этом устраивать личную жизнь?
«Дело Хьюберта» — так она окрестила про себя загадочный заказ, сделанный в агентстве «Свенсонс Куалити», — не продвигалось. Шелли даже начало казаться, что она сама себе все это сочинила. Конечно, разговор ей не послышался, но мало ли какой смысл вкладывали в него те двое. А богатое воображение, подогретое неприязнью к Хьюберту и к Вайолет, нарисовало Шелли картинку заговора, устроило пожар в мыслях и чувствах… И все же Шелли продолжала приглядываться к Хьюберту и пыталась понять, почему при своей неприязни к помощнику Дуглас до сих пор с ним не расстался.
Шелли была права. Дугласу Конхэйму давно уже хотелось распрощаться с Хьюбертом, но излишняя сентиментальность, которую он сам за собой замечал, мешала ему трезво смотреть на некоторые вещи. Эта сентиментальность пустила корни еще давно, в университетские времена, когда совсем молоденький мальчик Дуглас начал встречаться с такой же молоденькой Агнесс Флинвик.
Агнесс Флинвик, легкомысленная красавица с натуральными волосами пепельного цвета — предметом зависти всей женской части университета — была польщена ухаживаниями ангелоподобного Дугласа настолько, что удосужилась на них ответить. Сказать, что Дуглас был счастлив, — не сказать ничего. Однако он не понимал главного — Агнесс интересовалась не столько им самим, сколько отношением всего университета к их паре, выглядевшей поистине восхитительно. Агнесс вообще мало чем интересовалась, кроме «рейтинга» среди университетских приятельниц и приятелей. Но Дуглас был слеп настолько, что этого не замечал.
Не заметил он и того, что перед тем, как начать встречаться с Дугласом, Агнесс послала ко всем чертям Хьюберта Эноя, до которого снизошла на несколько месяцев. Дуглас знал Эноя уже тогда — он не был его другом, однако они частенько встречались в общей компании. Тогда Хьюберт, которого все называли просто Хью, разительно отличался от мрачного Эноя, грозы подчиненных «Элегант Стайл». Его маленькие глаза не сочились злостью — они смотрели на мир весьма оптимистично. Его рот не кривился в гнусной усмешке — он всегда был готов открыто улыбнуться каждому. И чего только с людьми не делают время и обстоятельства! Тогда Дуглас не мог предположить, что спустя несколько лет симпатяга Хью превратится в мрачного и всем недовольного Хьюберта…
Поначалу никто не замечал, что Хьюберт тайно страдает, не в силах вынести разлуки с жестокосердной Агнесс. Дуглас был слишком ослеплен своими чувствами, чтобы обращать внимание на Хью, да и вообще на кого бы то ни было, кроме Агнесс. Приятели Хью были заняты очередной сессией, которую боялись провалить, — всех пугал строгий декан мистер Криблоу, постоянно грозящий студентам отчислением. Только Хьюберт ничего не боялся и ни к чему не готовился — он молча терзался ревностью, каждый день наблюдая за сладкой парочкой — Дугласом и Агнесс. Эти двое, сами о том не догадываясь, превратили его жизнь в настоящий ад, наполненный полыхающими кострами ревности. Хьюберт каждый день, каждую ночь сгорал в этих кострах, для того чтобы утром, подобно Фениксу, встать из пепла и снова гореть, гореть, гореть… Эта пытка казалась ему нескончаемой, и в один далеко не прекрасный день, увидев целующихся на пороге университета Агнесс и Дугласа, Хьюберт решил покончить со всем разом.
Зная о том, что утром его комната в университетском общежитии будет пуста, Хьюберт проглотил упаковку снотворного и приготовился заснуть вечным сном. Но его величество Случай распорядился по-другому — сосед Хьюберта по комнате, Алекс, забыл какие-то книги и вернулся. Увидев Хьюберта, крепко спящего с пустым пузырьком из-под таблеток, зажатым в руке, и прощальную записку на столе («Я слишком любил тебя, Агнесс, чтобы выносить эту пытку»), Алекс тут же вызвал «Скорую помощь».
Хьюберта Эноя вытащили с того света. По университету в тот же день поползли слухи о попытке самоубийства и причинах, толкнувших Хьюберта на этот шаг, которые, естественно, дошли до ушей Дугласа и Агнесс. Дуглас, будучи человеком мягким и чувствительным, да к тому же считавший Хьюберта своим приятелем, был шокирован происшедшим. Он тут же помчался в больницу и там, почти на коленях, вымаливал у Хьюберта прощение, которое ему было милостиво даровано.
«Рейтинг» Агнесс вырос до невообразимых высот — слава «роковой женщины» теперь была ей обеспечена до окончания университета. В Дугласе Конхэйме она больше не нуждалась — зачем ей лучи чьей-то красоты, когда она может преспокойно довольствоваться исключительно своим собственным освещением. Так что Дугласа постигла та же судьба, что и Хьюберта — он был выброшен, как ненужный мусор. Впрочем, после того, что произошло с Хью, Дугласу тяжело было бы оставаться с Агнесс.
Хьюберт Эной вернулся из больницы совершенно другим человеком — словно там из него вытащили душу и заменили ее другой, более приспособленной к жизни и значительно менее чувствительной. Дуглас старался загладить свою вину и помогал Хьюберту во всех начинаниях. То же чувство вины, лишь укрепившееся с годами, заставило его не только взять Хьюберта на должность «правой руки» в «Элегант Стайл», но и давать ему многочисленные поблажки. О каком увольнении могла идти речь, когда Дуглас до сих пор считал себя виноватым перед Хьюбертом? Единственное, что осмелился сделать владелец модельного агентства, — перевести Эноя на второй этаж, чтобы не видеть это мрачное лицо ежеминутно…
Руди Маггот еще раз посмотрел на схему, нарисованную Гарри, и понял, что попал именно туда, куда нужно. Он окинул взглядом маленькое, немного обшарпанное, одноэтажное здание, которое напоминало ему скорее какой-то заброшенный дом, нежели магазин старинных украшений. Может быть, Гарри ошибся? Но схема была так точно нарисована, что об ошибке не могло быть и речи. Нечего стоять и размышлять — нужно зайти и проверить.
Руди поднялся по низким неровным ступенькам и открыл дверь, которая заскрипела от толчка, как скрипка, на которой взяли несколько неверных нот. Звякнул дверной колокольчик. Руди вошел внутрь магазинчика, и на него тут же пахнуло пряным ароматом благовоний, смешанным с запахом старины. Видимо, он не ошибся.
— Проходите, проходите, — услышал он скрипучий голос откуда-то из глубины помещения.
Он сделал несколько шагов. Голос принадлежал сухонькой старушонке с крошечным лицом, напоминавшим засохшую картофелину, и длинным носом. Как в сказку попал, удивленно подумал Руди. Хорошо бы эта дама оказалась не злой колдуньей…
— Подойди поближе, сынок, — проскрипела «злая колдунья».
На секунду Руди захотелось развернуться и убежать — его охватило чувство неловкости (зачем вообще он сюда пришел?), какая-то робость и страх сковали тело.
— Ну же, — настаивала «колдунья», — не стой на пороге. Что, ноги отказали? Или я такая страшная?
Руди окончательно смутился и прошелестел:
— Нет, ну что вы…
Он подошел ближе, все еще сомневаясь, туда ли он попал. В магазинчике было значительно темнее, чем на улице, и его глаза с трудом привыкали к этой темноте. Окна, завешенные тускло-зелеными шторами, почти не пропускали свет. Единственным источником света была старинная лампа-бра, горевшая над стеклянным прилавком. Руди подумал, что бабуля спросит его, как героя из сказки: «Зачем пожаловал?», и почти не удивился, когда она произнесла:
— И за чем же ты, сынок, пришел?
Если бы Гарри хотя бы предупредил его, что здесь происходит… Тоже нашелся океанолог-романтик, любитель всего таинственного… Сказал, что своей жене, тогда еще возлюбленной, покупал в этой лавочке ожерелье. И не простое — древнее, ирландское или голландское… Да какая, в общем, разница… Руди уже чувствовал, что ничего здесь не найдет.
— Я хочу купить перстень, — неуверенно ответил он после минутного раздумья.
— Для невесты? — поинтересовалась «колдунья», чем окончательно привела Руди в замешательство.
— Нет… э… э… для подруги, — с трудом выдавил из себя Руди.
— Замечательно! — Казалось, этот факт обрадовал «колдунью» еще больше. — Найдем и для невесты, и для подруги… И даже для жены…
— Мы — просто друзья, — непонятно зачем начал оправдываться Руди. — Между нами ничего нет.
— Верю, верю, — усмехнулась бабуля. — Посмотри пока на то, что лежит на прилавке, а я поищу, что у меня тут для подруг припрятано… — Она юркнула за шторы, укрывающие от любопытного взгляда покупателей остальные «сокровища» лавочки.
Руди уставился на прилавок, не зная, как реагировать на колдуньины слова. Пользуясь ее отсутствием, он мог бы уйти, но какая-то неведомая сила приковала его к стеклянному прилавку и заставила любоваться украшениями, выложенными на нем. Под стеклом таинственно мерцали, переливались разными цветами, тоненькие, почти невесомые нити ожерелий, мигали глазами-стразами изящные сережки, змеевидные завитушки обрамляли камни в перстнях.
Руди не был завсегдатаем ювелирных салонов, но то, что он увидел здесь — в маленькой лавчонке — удивило и восхитило его. Он готов был истратить все деньги и купить все это великолепие, но, увы, при всем богатстве выбора, он пока не нашел того, что подошло бы Шелли.
Постепенно привыкнув к полумраку лавочки, Руди смог разглядеть и то, что окружало прилавок. По стенам были развешаны чучела птиц — совсем как в «Психо», любимом фильме Шелли. Около стен стояли разнообразные тумбочки: пузатые и низкие, высокие и узкие, простенькие и обрамленные изящными завитушками. О содержимом и значении тумбочек Руди мог только догадываться — скорее всего, они, как и украшения, предназначались для продажи. Сбоку от прилавка располагалось здоровенное кресло, покрытое алой шелковой тканью, из-под которой выглядывал лишь кусочек плюшевой обивки. В общем, лавочка старинных украшений выглядела довольно странно. Но к этой странности Руди потихоньку начал привыкать, так же как его глаза — к полумраку.
«Колдунья» вернулась не с пустыми руками — на поверхность прилавка со звоном упали четыре перстня.
— Нашел что-нибудь? — спросила она у Руди, и тот помотал головой. — Так я и думала. Выбирай, — она указала на перстни, — каждый красив по-своему. Первый, — она поднесла тонкое серебряное колечко с маленьким сапфиром к самому лицу Руди, — простой, но очень изящный. Второй, — она повертела в руках золотой перстень с крупной жемчужиной, богатый, но к слезам… Третий, — перед сосредоточенным взглядом Руди мелькнула маленькая черно-серебряная змейка с аквамариновой точкой глаза, — загадочный, но обязывающий. Четвертый…
На этот перстень Руди обратил внимание сразу, как только увидел на прилавке новые украшения. Перстень был довольно крупным, заметным, но не казался громоздким. На тонких пальчиках Шелли янтарь, обвитый тонкими золотыми дужками, смотрелся бы восхитительно, К тому же этот перстень как нельзя лучше подходил к ее янтарной подвеске… И к ее глазам — похожим на янтарь, обрамленный в золото…
— Это! — Руди уверено показал на перстень.
Старушка хитро улыбнулась — или ему только почудилась ее улыбка?
— Хорошо, — закивала она головой.
Руди расплатился со странной хозяйкой магазина, поблагодарил ее и пошел к выходу. Он уже было вынырнул из полумрака лавочки, но старушка окликнула его:
— Эй, сынок! — Руди повернулся — ему почудилось, что голос старушки изменился — стал менее скрипучим, более теплым. — Ты выбирал перстень не подруге, сынок.
— А кому же? — удивленно спросил Руди.
— Любимой.
— Наконец-то! — Шелли радостно всплеснула руками и подхватила здоровенный пакет, с которым Руди вышел из машины. — Я уж думала, ты вообще не объявишься! — Светлые глаза посмотрели на Руди с укором.
— Пришлось кое-куда заехать, — начал оправдываться он. — И потом, все эти твои идеи по поводу Хэллоуина тоже отняли немало времени. Там в машине, — он кивнул на багажник автомобиля, — еще пяток таких же пакетов.
— Ладно, ладно, не дуйся, — примирительным тоном заговорила Шелли. — У нас впереди еще куча дел… Слава богу, Говард Челторн уступил нам этот домик. Не представляю, как все разместились бы у меня…
Дом Говарда Челторна, в отличие от домика Шелли, был трехэтажным. Сад тоже находился в запущенном состоянии, но в нем стояли витые беседки, придающие этой заброшенности некую романтичность. Шелли и Руди разгрузили машину, набитую пакетами, и прошлись по дому.
— Как тебе домик? — поинтересовалась Шелли.
— То, что нужно. Мебели, правда, маловато, но нам это отчасти на руку. К тому же стулья можно взять у тебя…
— Так и сделаем; А вот и шкафчик. — Шелли открыла дверцу старого шкафа и убедилась, что внутри полно свободного места. — Ты купил скелет?
— Обижаешь, — довольно улыбнулся Руди, — он из желтого пластика и выглядит довольно натурально.
— Молодчина, — похвалила его Шелли. Если на кого-то и можно полагаться в этой жизни, то только на Руди — он всегда делает то, о чем его просят. А частенько даже больше того…
— На стену повесим часы. Не смог удержаться от покупки. Вместо кукушки из них вылезает филин и ухает: «Ух! Ух!» — Руди так забавно изобразил филина, что Шелли покатилась со смеху.
— Могу себе это представить… Хотя ты, уверена, изобразил эти звуки лучше самого филина.
— Знаешь, Шелли, у меня для тебя подарок. Хотел подарить его завтра, но вся эта суета… В общем, будет не до того. Держи. — Руди извлек из кармана маленькую коробочку из темно-коричневого бархата и протянул ее Шелли.
— Что это?
— Открой, сама увидишь.
Шелли ловко открыла коробочку, и ее глаза засветились от радости.
— Руди, боже мой, какая прелесть!
— Надень его. Я до сих пор боюсь, что промахнулся с размером.
Она тут же надела перстень на безымянный палец правой руки. Удивительно — перстень с виду показался ей немного великоватым, но теперь, когда она надела его, выяснилось, что в самый раз. Словно он уменьшился на ее пальце — странное чувство…
— Нет, не промахнулся, — она благодарно посмотрела на Руди, — в самый раз. — Послушай, а ведь ты никогда не дарил мне украшений, — вдруг осенило Шелли.
— Да, — пожал плечами Руди. — Просто я хотел сделать подарок, а потом увидел твою янтарную подвеску и решил, что к ней подойдет перстень с янтарем. — Руди немного лукавил — он подумал о перстне, когда любовался ее руками. Но этой невинной лжи не заметила ни Шелли, ни сам Руди. Она была в восторге от подарка, а он — оттого что доставил ей радость. Руди вспомнил последние слова старушки и хотел было рассказать о них Шелли, но передумал. В чем дело? Раньше он обязательно рассказал бы, и они вместе посмеялись над «проницательностью» старушенции. Но сейчас ему почему-то было не до смеха…
Шелли болтала, рассказывая то об очередной встрече с Тэсси (которая все-таки поговорила с Бишопом и рассталась с ним), то о противном лице Хьюберта, то о своих впечатлениях по поводу вечеринки у Пэтти. Самое удивительное, что до встречи с Руди ей вовсе не хотелось болтать — она чувствовала себя уставшей и разбитой. Однако его присутствие, его подарок, его ярко-голубые глаза, глядящие на нее с таким вниманием, побуждали ее говорить без остановки. Шелли словно заряжалась от него силой и энергией — как будто внутри у Руди находилась маленькая энергетическая станция, подпитывающая ее своими не иссякающими ресурсами.
Теперь Шелли не сомневалась, что тем душевным подъемом, который она испытала после вечеринки у Пэтти, обязана присутствию Руди. Да, ей и раньше частенько требовалось дружеское участие, но оно никогда не влияло на нее так сильно. Шелли чувствовала себя обновленной, заново рожденной. Неужели ей так не хватало Руди все это время? Но ведь они общались почти каждый день… И если раньше такое положение вещей устраивало Шелли, то после вечеринки у Пэтти она начала скучать по Руди, даже если не видела его всего несколько часов. Вот оно — одиночество, объясняла Шелли свою скуку, даже по друзьям начинаешь невероятно скучать… Что будет, когда у Руди появится девушка и он не сможет уделять подруге так много времени? Мысль о девушке Руди, раньше забавлявшая Шелли, показалась ей сейчас какой-то неуместной и неприятной. Нет, она определенно не хочет думать о девушке Руди.
Шелли с нежностью взглянула на подаренный перстень, затем — на Руди, возившегося с настенными часами, и продолжила писать приглашения на Хэллоуин.
