Книга: Венок из одуванчиков
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9

Глава 8

Яна едет в редакцию. – Михаил Викентьевич и эротика в твердом переплете. – Война с ветряными мельницами. – Проделки соавтора и то, как они отражаются на Яниной карьере. – О том, как Яна встретила Маньяка и решила, что сошла с ума. – О любителе виски и шотландских женщин
Ольга позвонила накануне Яниной поездки в редакцию и до удивления настойчиво напрашивалась к ней в гости.
– Да что ты спрашиваешь, конечно, приезжай, – обрадовалась Яна. – Я уже закончила «Женщин из рода Маккримонсов», так что можно посвятить денек безделью и болтовне.
– Это ты мой приезд так называешь? – обиженно поинтересовалась Ольга.
– Не цепляйся к словам. Я очень хочу тебя видеть.
– Но я буду… не одна, – многозначительно сообщила Ольга.
– Конечно, приезжайте с Катей. И по ней я тоже соскучилась.
– Но я буду не с Катей… – Ольга снова многозначительно замолчала.
– А с кем? – удивленно спросила Яна.
– Сюрприз…
– Оль, давай без сюрпризов. Ты же знаешь, я их боюсь…
– Ясь, а выдергивать меня в годовщину ты не боялась?
– Ладно, забыли. Приезжай с кем хочешь, – сдалась Яна. – Когда тебя ждать?
– На выходных. В субботу или в воскресенье. В общем, я позвоню.
– Нет уж, лучше я позвоню.
– Может, ты все-таки купишь телефон?
– Обойдусь. И этот работает.
– Ага, только без экрана. Придется мне подарить тебе новый мобильник.
– Оль, это шантаж! – возмутилась Яна. – Даже не думай, мне и со стареньким нормально.
– Ага, только фиг дозвонишься с твоим «нормально». Знаешь же, что меня бесит, когда ты не берешь трубку.
– Знаю, но…
– Не «но», а коровья лепешка.
– Ладно, поеду в «Нишу» и заодно куплю себе телефон, – проворчала Яна.
– Эх, Яна, головушка пьяна…
Яне не нужно было находиться рядом с Ольгой, чтобы увидеть, как подруга укоризненно качает головой.
– И всегда-то тебя нужно упрашивать… Решив испробовать чудодейственное средство бабы Зои – в магию Яна не верила, зато не сомневалась в лечебных свойствах трав, – она положила букетик, перевязанный атласом, под подушку и действительно великолепно выспалась.
После традиционной прогулки с Гансом Яна скопировала на флэшку «Женщин из рода Маккримонсов» – роман следовало бы назвать «Рожденные в муках» – и принялась писать «Приложение». «Приложение» представляло собой небольшой документ, насквозь пропитанный казенщиной, где сухо, коротко и информативно требовалось описать то, что Яна описывала долгими часами.
В начале «Приложения», где красовался Янин псевдоним – Джоан Блэквуд (разумеется, читатель, увидев его, непременно должен был предположить себе эдакую задумчивую женщину, сидящую на веранде какого-нибудь роскошного особняка и небрежно стучащую отшлифованными ноготками по клавиатуре), шла пресловутая «четвертая сторонка». Пять сцен Анна целовалась с Гарри, или Гарри целовался с Анной, или Виктория целовалась с тем же самым Гарри, или же Роберт целовался с Викторией. За поцелуями следовало несколько вариантов названий, которые Анна выдавливала из себя, как последнюю каплю майонеза из скукожившегося пакетика. «Рожденные в муках», разумеется, как вариант не приводились, зато в «Приложении» значились: «Анна из рода Маккримонсов», «Роковые красавицы», «Любовь как испытание» и, наконец, «Записки старой Маккримонс».
Яна была уверена, и даже не на сто, а на все двести процентов, что главред оставит «Роковых красавиц» или «Любовь как испытание», поскольку в обоих названиях заключались два принципа, по которым Михаил Викентьевич привык выбирать то, что будет украшать обложку и привлекать читателя. Под первый принцип «что хорошо, то коротко» подходили «Роковые красавицы», к тому же сочетание «существительное плюс зависимое прилагательное» особенно грело душу Михаилу Викентьевичу. Со вторым принципом «мы пишем о любви» идеально сочеталось «Любовь как испытание», тем более что большинство названий, в которых фигурировало заповедное слово «любовь», подлежали одобрению.
Сама Яна хотела, чтобы роману присвоили «Женщин из рода Маккримонсов», но кого это волновало? Уж точно не Михаила Викентьевича, который лучше всех на свете маркетологов и авторов знал, какие книги понравятся читателю…
За вариантами названия и душещипательной двуабзацевой аннотацией с неизбежным вопросом в конце «Найдет ли Анна свое счастье?» следовали описания для художников. Эти описания Яна за несколько лет работы в «Нише» успела не только зазубрить как дважды два четыре, но и мысленно применять их скупые формулировки при знакомстве с новыми людьми. Их было несколько: «время года», «место действия», «внешность героини», «манера героини одеваться», «возраст» и «черты характера». То же самое относилось и к герою. Самым забавным в вышеозначенных пунктах было то, что все дотошнейшие и подробнейшие описания скуластых брюнетов и субтильных шатенок приводили к тому, что на обложке почему-то всегда появлялись розовощекие блондины и роскошные блондинки и, в какое бы время года ни происходило действие в романе, на каждой обложке царило вечное лето. Всякий раз Яна спрашивала себя: «Какой же тогда в этом смысл?» – и всякий же раз, не найдя ответа на свой вопрос, описывала и внешность героев, и их манеру одеваться, и возраст, и характер, и время года, черт бы его побрал…
Что же до Анны, то она, как и любая героиня каждого любовного романа, разумеется, обрела свое счастье с Гарри, как по мановению волшебной палочки превратившегося в мечту любой женщины – верного супруга и галантного кавалера. Прощенная, как и Гарри, Виктория унаследовала ухажера Анны – Роберта Мэлвика и, естественно, стала его женой. Стоит ли говорить, что их свадьбу сыграли в один день под дружный звон церковных колоколов?
Воодушевленная очередной маленькой победой, Яна упаковала бесценную флэшку в рюкзак и, добравшись до электрички, села в полупустой вагон. Докатившись до Москвы, она нырнула в метро и уже через сорок минут поднималась по высоким ступеням издательства «Ниша».
Первой она встретила Аллу Игнатьевну, чей статус в издательстве оставался загадкой для всех, а возможно, и для нее самой, поскольку ее обязанности включали огромное количество самых разнообразных должностей. Алла Игнатьевна заключала с авторами договоры, выполняла функции секретаря, а также занималась продвижением новых проектов, которые, правда, ни в какую не хотели продвигаться и, как любые начинания в «Нише», глохли на корню, подобно растениям, высаженным на неплодородной почве. И хотя Алла Игнатьевна давно уже спрятала свой энтузиазм в огромный сейф, наподобие того, где бухгалтерия «Ниши» хранила свои «золотые россыпи», она все же, как видно, из добрых человеческих побуждений пыталась помочь Алине Григорьевне Ильмицкой – ведущему редактору Яны – добиться от главреда хотя бы незначительных подвижек.
На столе у Аллы Игнатьевны, как обычно, лежал ворох бумаг, которые она внимательно изучала.
– Здравствуйте, Алла Игнатьевна, – поздоровалась Яна, и женщина подняла голову. – А вы не знаете, где Алина Григорьевна?
– Здравствуйте, здравствуйте, Яночка… – озабоченно пробормотала Алла Игнатьевна, и Яна сразу почувствовала, что ей стоило приехать чуть позже. – Алина у Михаила Викентьевича, и, кажется, надолго. Опять воюет с ветряными мельницами. А я ее предупреждала, что он сегодня не в духе… А вы, наверное, роман привезли?
– Да, – кивнула Яна.
– Боюсь, долго придется ждать. Может, вы оставите, а я передам?
– Он на флэшке, – вздохнула Яна, – а ее я оставить не могу.
– Тогда ждите, – пожала плечами Алла Игнатьевна. – Самое обидное, что ничегошеньки у нее не получится. Хоть она ему научный трактат напиши и целую толпу маркетологов приведи. Все равно он по-своему поступит…
– А что случилось? – поинтересовалась Яна.
– Наш Михаил Викентьевич совсем рехнулся на старости лет. Говорит, будем делать эротические романы. В обложке и в переплете. Это, говорит он про переплет, подарочный вариант… Так вот я никак в толк не возьму: кто же такой подарок купит? Разве только престарелый, уж простите, Яночка, онанист своему другу, такому же престарелому онанисту…
Яна в красках представила эту картину и, не сдержавшись, хихикнула.
Алла Игнатьевна подняла на нее темные серьезные глаза:
– Вот и мне смешно. Только я сижу и молчу в тряпочку. А Алина, нет бы посмеяться и сделать, что просят, пошла спорить, объяснять, доказывать… Ну вот и…
Из-за двери донесся дребезжащий голос главреда и звонкий – Алины Григорьевны. В этот момент Яна редактору не завидовала. Уж лучше здесь, под дверью, чем там, на амбразуре. Яна, правда, вообще никогда бы не смогла стоять и доказывать что-то высшему начальству, даже если бы была уверена в том, что она права, а начальство – нет. С Михаилом Викентьевичем она столкнулась всего один раз за время своей долгой работы, но этого раза ей хватило, чтобы понять, как далек этот человек от того, что происходит вокруг, и как ему страшно оглянуться и проверить, насколько его представления о жизни совпадают с тем, что происходит в действительности.
– Вот, я же говорила… – покачала головой Алла Игнатьевна. – Бессмысленно. Бесполезно. И Алина не хуже меня об этом знает.
– Эротический роман, – пробормотала Яна, у которой в голове до сих пор не укладывалась абсурдная идея, осенившая главреда. – Я бы точно не смогла писать такое. Мне от четвертой сторонки по заказу тошно становится, а тут, представьте, такая четвертая сторонка на каждой странице… Это как…
Закончить свой монолог Яна не успела, потому что тяжелая деревянная дверь открылась и на пороге возникла худенькая фигурка несгибаемой Алины Григорьевны и главреда. Судя по лицам обоих, ветряные мельницы так и остались непобедимыми, однако в глазах Алины Григорьевны все еще горел тот огонек, который всегда оставлял ее авторам надежду на лучшее.
– Здравствуйте, Алина Григорьевна, – поздоровалась Яна, пряча глаза от сердитого взгляда, которым немедленно окинул ее главред.
– Здравствуйте, Ясечка. – В голосе Алины Григорьевны проскользнуло облегчение, словно Яна могла ей чем-то помочь. – Вот вы говорите, Михаил Викентьевич, что у нас нет хороших авторов. Так вот и неправда все это. Ясечка… Яна Нагибина – замечательный автор. Она…
– Замечательный, говорите… – продребезжал Михаил Викентьевич. – Чудненько, чудненько… Вот сейчас мы и посмотрим, какой Яна Нагибина замечательный автор…
От его голоса и взгляда у Яны самой что-то задребезжало внутри. Михаил Викентьевич с деланой галантностью протянул обе руки, приглашая женщин посетить святая святых – его кабинет. Яна почувствовала легкую дурноту – утренняя яичница пала смертью храбрых в неравной борьбе с огнем, поэтому пришлось обойтись без завтрака. Впрочем, Яна подозревала, что тошнота появилась не столько по причине голода, сколько от недобрых предчувствий, которые наполнили ее, когда она во второй раз в жизни ступила на порог начальственного кабинета.
Михаил Викентьевич уселся за большой стол из темного дерева с затейливыми резными ножками и жестом предложил Яне и Алине Григорьевне занять высокие стулья, стоящие напротив стола.
– У вас есть с собой что-нибудь из ваших опусов? – поинтересовался Михаил Викентьевич, смерив Яну полупрезрительным взглядом.
– Да, – коротко ответила Яна, чувствуя, как каменеет подбородок.
– Хотелось бы полюбопытствовать…
– Роман в электронном виде, – чугунным голосом ответила Яна.
– Да, в этих железках я не силен, – снизошел до признания главред. – Может быть, вы поможете, Алина Григорьевна? – кивнул он в сторону новенького компьютера, украшавшего его стол. – Вы у нас женщина прогрессивная, идете в ногу со временем. Работаете вот дома, в то время как все наши редакторы в издательстве сидят…
«В издательстве… издевательстве… помешательстве… – теребила рифмы Яна. – Мы работаем в издательстве – это просто издевательство… И боюсь, что помешательство всем нам в скорости грозит…»
Наблюдая за Алиной Григорьевной, включавшей компьютер главреда, Яна дивилась ее невозмутимости.
Складывалось впечатление, что редактор каждый день вела милые беседы с Михаилом Викентьевичем и за чашечкой кофе в непринужденной обстановке знакомила главреда с новыми романами своих авторов. Однако, несмотря на всю эту видимость, Яна знала, что Алина Григорьевна волнуется сейчас едва ли меньше, а то и больше, чем она сама.
Одеревеневшими руками Яна нащупала в кармашке сумки флэшку и протянула ее редактору.
– Спасибо, Ясечка… Ловко управившись с флэшкой, Алина Григорьевна указала главреду на экран монитора.
– Вот здесь Ясечкин роман. Последний. Я, к сожалению, еще его не редактировала… Но, зная Ясечку, уверена, что он вполне читаемый.
Михаил Викентьевич прочел начало первой главы, а затем попросил Алину Григорьевну перевернуть несколько страничек, а потом еще несколько и еще… пока его глаза – теперь уже не сонного, а проснувшегося филина – не выпучились, полностью обнажив ужас, который в этот момент его охватил.
Яна почувствовала, как немеют пальцы, затем ступни, щиколотки, а дальше – все как в романе Джека Лондона «Странник по звездам». Правда, герой этого романа, по доброй воле, путем упорных тренировок добивался впадения в это состояние, в отличие от Яны, которая просто-напросто испугалась.
– Что это? – взвился Михаил Викентьевич. Он даже приподнялся со стула, а Яна совершенно некстати подумала, что вот оно, то самое «угу!», которым разбуженный филин оглашает лес. – Нет, я вас спрашиваю, Алина Григорьевна, что ЭТО?!
Алина Григорьевна, обладательница светлой, почти прозрачной кожи, побелела, как ванильный пломбир, и склонилась над экраном монитора. На мгновение ее лицо вытянулось, потом она бросила короткий недоуменный взгляд на Яну и снова склонилась к экрану, словно силясь разобрать неразборчивый текст.
– Так что это, Алина Григорьевна?! – завопил главред и навис над столом, подобно цунами. – Отвечайте, что это тут понаписал ваш «отличный автор»?!
Алина Григорьевна подняла голову и, хотя в ее глазах Яна не разглядела ничего, кроме ужаса, недоумения и надежды на то, что все, прочитанное ею, – всего лишь чудовищное недоразумение, спокойно произнесла:
– Эротический роман. Вы же собирались это издавать, Михаил Викентьевич?
– Все, Ганс, труба, – потрепав собаку по густой шерстке, констатировала Яна. – Теперь я безработная, и очень скоро мы на пару станем бездомными. Бездомная собака и бездомная хозяйка – как тебе вариант? Послезавтра кончится еда, а через месяц нечем будет платить за дом. Спасибо тебе! – крикнула она в пустоту дома. – Помощник хренов! Чертова побасенка! Да пошел ты со своей помощью на… – Яна осеклась, вспомнив, что на ее истошные крики, адресованные невесть кому, может прибежать баба Зоя. – А, какая теперь разница…
По ее щекам потекли теплые слезы, которые удрученный не меньше ее Ганс принялся осторожно слизывать языком. Яна вспомнила сказку «Аленький цветочек», где невидимое чудовище во дворце всячески старалось развлечь свою прекрасную пленницу. Здесь было все наоборот: Яна была в плену у самой себя, у собственного страха, у собственной беспомощности, а чудовище – или кто там скрывался за всем этим фиолетовым безумием – изо всех сил пыталось сделать ей еще хуже, больнее, довести до точки…
Взглянув на Ганса, который жалостливо примостился у ее коленок, Яна подумала, что «до точки» еще рано. Во всяком случае, пока рядом с ней это чудесное животное, верный и любящий друг, который полностью от нее зависит…
– Ладно, Ганс, не печалься. Я что-нибудь придумаю. В конце концов, «все к лучшему в этом лучшем из миров», или как там было у Вольтера…
Есть совершенно не хотелось – одно воспоминание о пребывании в «застенках святой инквизиции» истребляло всякий аппетит, – и Яна решила хотя бы попытаться заснуть. Попытка, чему Яна не очень-то удивилась, закончилась полным провалом. Сон не шел, мысли блуждали вокруг сегодняшнего позора и завтрашнего дня, в котором не было даже тех крох, которыми, как голодного воробушка, подкармливала ее «Ниша».
«Пойду грузить вагоны, – досадовала на себя Яна. – Куда меня еще возьмут? Искать другое издательство, что-то предлагать – слишком долго, а у меня нет даже месяца… Да и предложить, по сути, нечего. Я же ничего не писала, кроме своей «нормы стахановца» в «Нише»… Пойти редактором в какой-нибудь журнал? А возьмут ли без опыта? Да к тому же придется сидеть в офисе, где каждый второй будет смотреть косо, а каждый третий – мнить себя большим начальником. Нет уж, дудки, туда вы меня не загоните… Еще можно сторожем. Им хоть и мало платят, зато можно найти такое место, где удастся жить… Куда? Ну куда пойти?»
Сон не шел, несмотря на чудодейственную травку, подаренную бабой Зоей. Отлежав один бок, потом другой, Яна покосилась на телевизор, который робко бормотал о пользе правильного сбалансированного питания, и ей на ум тут же пришло русское народное средство, спасающее не только от бессонницы, но и от всех бед и горестей. Увы, средство это всегда славилось тяжелым послевкусием и массой побочных эффектов, среди которых фигурировали головная боль, тошнота и как следствие утренний поход к керамическому другу, единственному спасителю в трудные утренние часы… Однако сейчас Яне было совершенно наплевать как на послевкусие лекарства, так и на его тяжелые побочные эффекты. Она выбралась из-под одеяла и, надев пушистые синенькие тапки с задорными желтенькими помпончиками, направилась в рабочий кабинет, где некогда обнаружила лекарство.
«Конечно, – рассуждала по дороге Яна, – не очень-то хорошо опустошать хозяйские запасы… Но я ведь обязательно верну, как только у меня появятся деньги… Если появятся…»
Позади нее раздались тихие, мягкие шаги. Яна обернулась. За ней брел полусонный Ганс.
– Ну что ты плетешься за мной, как моя совесть? – тихо спросила она собаку.
Гансу было что ответить на этот вопрос, но он счел за лучшее промолчать, тем более что его ухо уловило невнятные шорохи, доносящиеся из рабочего кабинета, в который с некоторых пор он заглядывал только в присутствии хозяйки.
– Что с тобой? – спросила Яна, заметив, как вздыбилась шерсть на холке Ганса. – Ты что-то услышал?
Яна прислушалась. И действительно, из кабинета доносились какие-то робкие шорохи. Разумеется, после истории с ноутбуком и всеми вытекающими из нее последствиями у Яны не осталось сомнений: в этом доме есть кто-то, кроме нее. Но она еще ни разу не встретилась с этим кем-то и меньше всего хотела этой встречи сейчас, в глухую ночную пору. К тому же более рассудочная ее половина надеялась, что вся эта абсурдная история с «Женщинами из рода Маккримонсов» – чья-то нелепая шутка. Но теперь…
«Хорошо, – пыталась трезво рассуждать Яна, – если здесь есть кто-то, кто способен издавать шорохи, значит, он материален. А если он материален, значит, у него есть ключи от этого дома. А если у него есть ключи, значит, он здесь жил и продолжает наведываться в дом до сих пор… И какой из этого вывод? Да никакого. Ольга права: это либо псих, либо маньяк…
С другой стороны, как этот псих или маньяк умудрился дописывать мой роман в моем же присутствии? Выходит, он приходил сюда, когда я спала за ноут – буком, и спокойненько, совершенно не переживая, что разбудит меня, что я воочию увижу его проделки, брал ноутбук и пичкал мою книгу своими эротическими изысками? И какой из этого вывод? Да никакого. Он – человек-невидимка или что-то не менее сказочное, и, хотя мне в это совсем не верится, я его не увижу. Потому что он ускользнет от меня так же, как проделывал это и раньше…»
– Пойдем, Ганс, – шепнула она собаке. – В конце концов, нам с тобой терять уже нечего, кроме нашей собачьей жизни…
Набравшись храбрости, Яна сделала шаг, еще шаг, и, когда всего несколько шагов отделяло ее от кабинета, Ганс в два прыжка обогнал ее и отважно выпрыгнул навстречу опасности. Яна испугалась за Ганса не меньше, чем он за нее, и бросилась за ним. Собака молчала, разглядывая нечто, стоящее неподалеку от шкафчика с «лекарством», и только тихонько ворчала, обнажив белоснежные зубы.
Яна тоже увидела нечто, но выглядело оно как-то уж слишком по-человечески для того, что она себе навоображала. Значит, маньяк, сообразила Яна и судорожно занялась поисками рифм, которых оказалось великое множество. Маньяк… Никак… Дурак… Башмак… Впросак… Гамак… Дуршлаг… Ништяк… Однако из всего этого абсурда складывался сущий же абсурд: «На меня напал маньяк. Как он выглядел? Никак. Бросила в него башмак, и маньяк упал в гамак. Да, попал маньяк впросак. Ну а я как? Все ништяк…» – и Яне оставалось только во все глаза разглядывать незнакомца, который неизвестно каким образом проник в дом.
Внешность. Глаза небольшие, но удивительного цвета, как будто на осколок дымчато-серого стекла бросили щепотку пепла. Лицо вообще невыразительное, но чем-то интересное, на первый взгляд и не скажешь, чем именно. Крупный нос с небольшой горбинкой, а книзу какой-то плоский, как будто его стукнули и слегка приплюснули. Губы небольшие и плотно сжатые; можно подумать, что всякий раз, когда он хочет сказать что-то лишнее, эти губы удерживают его от ненужных слов. Все лицо усеяно маленькими шрамами, щербинками, величиной с четвертинку от шкурки подсолнечной семечки.
Манера одеваться. Странная, надо сказать, для маньяка манера. Ослепительно-белая рубашка, поверх которой надето подобие жилета из черной кожи. На ногах – черные брюки, на левой руке – довольно красивой и ухоженной для маньяка руке с тонкими пальцами – широкое серебряное кольцо с александритом. В правой – вересковая трубка, которая совершенно не вяжется ни с одеждой, ни с самим маньяком.
Возраст. Около сорока; во всяком случае, он, что называется, хорошо сохранился.
Черты характера. Скорее всего, придирчив в мелочах, влюблен в себя и обожает, когда ему говорят комплименты. Увы, все это не исключает того, что он – маньяк…
Если бы Яна включила его в свой роман, он наверняка был бы каким-нибудь героем-любовником, меняющим женщин как носовые платки, которые у такого типа всегда должны быть идеально чистыми и белоснежными, как его рубашка.
– И что это вы меня так пристально разглядываете, милая барышня? Изучаете? – поинтересовался Маньяк, и по губам его скользнула совершенно не маньяческая, а самая что ни на есть самодовольная улыбка.
Яна окончательно растерялась от его наглого, можно сказать, нахального поведения. Он приперся в дом, который она снимает, залез в чужой бар – в этот момент Яна конечно же забыла, что сама еще несколько минут назад собиралась добраться до хозяйских запасов, – и теперь с самодовольной, самовлюбленной ухмылочкой вопрошает, отчего же она его так пристально разглядывает!
Ганс, учуяв хозяйкин настрой, в котором растерянность и гнев занимали равные позиции, заворчал еще громче.
– Ну что же вы умолкли? Присаживайтесь, я с огромным удовольствием поухаживаю за вами. – Маньяк поднял початую бутылку, которую откупорил еще до Яниного прихода, и легонько ее потряс. – Вы же за этим сюда пришли?
«Сообразительный черт, – подумала Яна. – И что теперь делать? Кричать «караул!» и дожидаться прихода бабы Зои с лопатой? Или подыграть ему, сделав вид, что я вовсе не так напугана, как ему кажется?»
Яна с решимостью нерешительных людей, находящихся в отчаянном положении, подошла к столу.
– Да, за этим, – кивнула она, сглатывая страх, комком вставший в горле. – Поухаживайте, я не против. Только и мне хотелось бы знать, милый вы человек, как вас-то сюда занесло?
Маньяк снова улыбнулся, так же самоуверенно, как и в прошлый раз, только сейчас к его улыбке прибавился намек на какое-то высшее знание, которое было у него и полностью отсутствовало у Яны.
«Господи, а что, если это тот самый внук хозяйки, который уехал в загранкомандировку?! Вдруг он вернулся раньше срока, и… копошился в моем ноутбуке, и жил здесь все это время? Нет, исключено…»
– Вы мне не ответите? – напомнила Яна о своей скромной персоне.
– Отчего же, отвечу. Только сначала помогу вам облегчить ваши сегодняшние страдания вот таким нехитрым дедовским способом.
Маньяк снова подошел к шкафчику и вынул из него две хрустальные рюмки.
– Давно забытый вкус… – произнес он, разливая по рюмкам напиток, который Яна идентифицировала как виски или бренди. – Признаться, я и пил его всего лишь два раза в жизни. Первый раз это было в Шотландии… Вы знаете, какие там женщины? Мм… – Он поднял глаза на Яну. Дымчатое стекло его глаз потемнело, пепельные крошки размыло волной воспоминаний. – Чудные, страстные и одновременно такие рассудочные, уму непостижимо…
Он, подумала Яна, точно он. Что-то похожее было в дневнике Элизабет Маккримонс: «…чувственная и одновременно рассудочная»…
– Вот, возьмите. – Он протянул Яне рюмку, улыбаясь уже не столько самоуверенно, сколько покровительственно. – Выпьем за праздные радости, за беспечалье и за чудных шотландских женщин!
Яне не хотелось пить за радости – слишком уж много обрушилось на нее последнее время – и за шотландских женщин, правда по другой причине: о них она попросту ничего не знала. Во всяком случае, до сегодняшнего вечера. Но, сделав над собой усилие, Яна запрокинула голову и осушила рюмку.
– Милая барышня, – покачал головой Маньяк, – ну кто же так пьет виски? Виски нужно пить медленно, смакуя каждый глоток, наслаждаясь им. Вы же, уж простите меня за нелестные слова, хлещете его, как обыкновенную водку…
– Может, у вас им и наслаждаются, а у нас, пролетариев, пьют запросто, по-русски, – осмелев, возразила Яна.
– Пролетарии? – усмехнулся Маньяк. – Ну вы-то уж точно не пролетарий, Ясенька, уж простите, забыл, как вас по батюшке величать…
– Откуда вы знаете мое имя? – пробормотала Яна и тут же вспомнила, что минуту назад Маньяк упоминал о ее житейских невзгодах. – Откуда вы вообще меня знаете? Как вы попали в этот дом? Это вы переделывали мой роман?
– Боги мои, боги… – Маньяк потряс пепельной головой и воздел руки к свежеотштукатуренному потолку. – Слишком много вопросов, милая барышня… так как вас все-таки по отчеству?
– Евгеньевна, если это вам поможет.
– Так вот, Ясенька Евгеньевна… позвольте уж мне вас так называть… в вас пролетарского и люмпенского так же мало, как и во мне, хотя советская власть и меня, признаться, причесала… Впрочем, милая Ясенька Евгеньевна, суть-то вовсе не в этом. Вот вы назадавали мне вопросов, требуете, чтобы я вам ответил, а сами ни разу и не задумались, наверное, кто здесь жил до вас, чем жил, почему… Книжки небось листали, а даже – это с вашим-то творческим складом характера – не удосужились и вообразить, экая вы невосприимчивая, кто собирал все эти книги и зачем…
– Ну почему же, – возразила Яна, чувствуя, как недоумение перерастает в возмущение, – я подумала, что это коллекция хозяйки дома, Полины Артемьевны. Я даже обратила внимание, что дом пытались отремонтировать и даже кое-что изменили и привнесли, а вот мебель и обои оставили как есть. Вы плохо информированы. И вам, кстати, тоже не помешало бы назваться.
– Лис.
– Что?
– Друзья и приятели всегда обращались ко мне по прозвищу. Лунин Игорь Сергеевич – возьмите первые буквы, и вы получите…
– Послушайте, – не выдержав, прервала его Яна. – Кончайте нести всю эту ахинею о шотландских женщинах, люмпенах и прозвищах. Я не знаю, как вы здесь оказались. Не знаю, зачем вам понадобилось со мной так шутить. Но я хочу это узнать. Иначе… – Яна задохнулась от возмущения и едва не закашлялась.
– Иначе – что? – самодовольно улыбнулся Маньяк, величающий себя Луниным Игорем Сергеевичем, сокращенно Лисом. – Ясенька Евгеньевна, вы слишком уж много вдыхаете табачного дыма. Я бы вам мундштук посоветовал, да и вообще поменьше всей этой гадости…
– Какой мундштук?! – взвыла Яна.
Ганс снова зарычал на Маньяка, как будто тот и впрямь был настоящим лисом, на этот раз уже не предупреждающе, а угрожающе.
– Длинный красивый, изящный мундштук… – продолжил глумиться Лис, не обращая никакого внимания на грозный оскал и обнаженные Гансовы зубы. – Я, к примеру, предпочитаю трубку. – Он покрутил перед Яной трубку, сделанную из вишни и окаймленную по краям причудливым узором. – Если вы позволите…
Яна сделала попытку пошарить по карманам в поисках зажигалки, но карманов почему-то не оказалось. Сообразив, что она стоит перед незнакомым мужчиной, предположительно маньяком, в одной ночнушке, Яна подумала, что ничего более абсурдного с ней не происходило за все ее тридцать с хвостиком. Чтобы почувствовать себя хоть немного комфортнее, она опустилась на стул.
– Я тут у вас, вы уж не обессудьте, кое-что прихватил…
Он извлек из кармана жилета Янину зажигалку, которую та хватилась уже на следующий день после переезда, но, греша на свою далеко не идеальную память, плюнула на поиски.
– Занятная, надо сказать, вещица… Признаться, я не сразу с нею совладал… И еще раз простите покорно, что я ее позаимствовал…
– Да ничего, – саркастически усмехнулась Яна. – Можете оставить ее себе… Что уж там зажигалка, когда вы роман мой разделали, как бог черепаху.
– А собака у вас очень милая, Ясенька Евгеньевна, – продолжил разглагольствовать Маньяк, делая вид, что не расслышал Яниного сарказма. Он основательно набил трубку табаком и ловко поджег табак Яниной зажигалкой.
«Так вот откуда этот мерзкий запашок, который мне так и не удалось выветрить, – мелькнуло у Яны, когда она почувствовала запах дыма. – И кто бы мог подумать, что трубочный табак так отвратительно пахнет…»
– Я почти уверен, что мы с ней подружимся, – добавил Лис, дружелюбно поглядев на Ганса. – Только напрасно вы себя и ее пичкаете этой ужасной колбасой, поверьте старому Лису. Я пробовал закусить ею виски, но…
– Чертова шарманка, да ответьте же, кто вы такой!
– Я же объяснил, – не переставая улыбаться, ответил Маньяк. – Лунин Игорь Сергеевич. Лис. Если бы вы слушали меня чуть лучше и не тратили свои нервные клетки на всякие нелепые подозрения, поняли бы, что я – тот, кто жил в этом доме.
– Вы – внук Полины Артемьевны? – с облегчением выдохнула Яна, но ее относительная радость была преждевременной.
– Нет. Я даже не родственник этой во всех отношениях милой женщины, которой, кстати сказать, обязан многим…
– Тогда вы – ее друг?
– Не совсем так, милая Ясенька Евгеньевна.
– Родственник?
– И с этим, увы, не могу согласиться…
– Ну не любовник же?!
– Увы, нет, – вздохнул Лис. – Подозреваю, что в молодости она была чудо как хороша и похожа на свою мать… Но, увы, нас с ней разделяет много больше, чем разница в годах. Кажется, она была еще совсем юной барышней, когда я распрощался со своей бренной оболочкой… Зато матушка ее была хорошо мне знакома – к этой восхитительной женщине я испытывал глубочайшую привязанность.
– Какой еще бренной оболочкой? Какую еще привязанность? Что вы несете… – Яна обхватила руками голову и почувствовала, как к горлу подкатывает истерический смех.
– Но вы ведь и сами догадывались, милая барышня… Сами чувствовали… Вас же все предупреждали, Ясенька Евгеньевна, что в доме творится неладное. Поэтому мне придется вас сильно огорчить и подтвердить всеобщие домыслы. В доме и в самом деле творится неладное. И это неладное – я.
– Вы… – засмеялась Яна. – Ну конечно! Вы – сам дьявол, Мефистофель, который приперся посередь ночи опустошать запасы алкоголя. И колбасой побрезговал закусывать, потому что – «Краковская». Да не смешите вы меня, ради бога!
– Вы уж, пожалуйста, успокойтесь, не принимайте все так близко к сердцу… Странная вы барышня, Ясенька Евгеньевна… Вроде бы и хотите поверить, а не верите, боитесь чего-то… Ну что, разве я страшный?
– А вам, наверное, хочется услышать, что вы жутко привлекательный?
– Возможно. – Лис подошел к шкафчику с баром и заглянул в маленькое зеркало, прикрепленное к задней стенке. – Поверьте, не только женщинам приятно получать комплименты от мужчин…
– Я съеду отсюда, решено… – пробормотала Яся, косясь на Ганса, который, что было совсем на него не похоже, перестал рычать и даже как-то слишком уж дружелюбно поглядывал на сумасшедшего, который возомнил себя пришельцем из прошлого.
– Куда вы поедете? Не обманывайте ни себя, ни меня. Вам некуда ехать. Да и потом, смотрите, ваша собачка совсем уже перестала на меня рычать.
– Не будет тебе «Краковской», – шикнула на пса Яна.
Ганс обиженно покосился на хозяйку.
– Что ж, если так, я очень рад за песика. И вам бы не советовал…
– Уже слышала. Так в каком году вы родились?
– А вы как думаете?
– Опять напрашиваетесь на комплимент?
– Всего лишь тешу себя надеждой, что выгляжу моложе своих лет. В любом случае, когда я родился, вас еще не было на свете. Если вы до сих пор не поняли, а мне казалось, вы догадливее, милая Ясенька Евгеньевна, я и есть тот самый писатель, которому посчастливилось получить прекрасную дачу в этой редкостной глуши. И да здравствует автор, творящий на лоне природы свои гениальные опусы… которых никто не читает!..
– На лоне, значит, – кивнула Яна. – Я, конечно, крайне недогадлива, но в скорую сейчас позвоню. Не знаю, как вам удались эти штуки с моим ноутбуком, но вы точно – псих. Никакой не призрак, а обыкновенный псих, сбежавший из какой-нибудь лечебницы. Наверняка о вас уже сообщали в новостях…
– Боги мои, боги… – Лис затянулся трубкой, которую раскуривал все это время, и, выпустив изо рта струящийся шлейф дыма, недоуменно развел руками. – Вы же и сами подозревали, что здесь есть что-то сверхъестественное. Ведь вам даже подруга не поверила, которая, насколько я успел заметить, увлечена если не спиритизмом, то уж точно какой-то оккультной наукой. Она все время что-то тараторила об ауре… И вообще, вам не кажутся странными мои богатейшие познания о том, как вы проводите время? К слову, я даже знаю, чем вы угощаетесь с утра… Вы ведь каждое утро завтракаете подгоревшей яичницей… А сегодня вы и вовсе спалили ее до угольков…
– Вся моя жизнь – подгоревшая яичница, – ответила Яна, чувствуя, что не в силах больше ни бояться, ни возмущаться. – И потом, все просто: вы заглянули в мусорное ведро.
– Если бы все было так просто, Ясенька Евгеньевна, мы бы ведь с вами не разговаривали… – процедил Лис через трубку, зажатую в зубах, и, подняв бутылку, предложил: – Может быть, еще? Вам нужно выпить хотя бы для успокоения. Я бы даже сказал, необходимо…
Яна коротко кивнула и села на стул, на котором еще недавно творила свой «гениальный шедевр».
– Скажите, зачем вы это сделали?
– Что именно?
– Переделали мой роман?
– Лучше спросили бы как. Кунштюки с этой вашей печатной машинкой без листов, поверьте, дались мне непросто. Пришлось часами наблюдать за тем, как вы с ней управляетесь. Впрочем, я даже кое-чему научился, прах меня побери…
– Рада за вас. А вот за себя – нет. Если так можно выразиться, меня уволили. А точнее, просили больше не появляться в издательстве.
– Вы уж простите старого Лиса, милая Ясенька Евгеньевна, но это для вашего же блага. Издатели всегда были редкостнейшими паршивцами, но эта ваша «Ниша» всех переплюнула. По-моему, настоящее безумие – давить творческую личность всякими «четвертыми сторонками» и прочей чепухой… Автор есть автор. Он творит, а не работает…
– Вот вы, может быть, и творили, – невесело усмехнулась Яна. – А я – работаю. А издатели – продают. И поверьте, им не нужен философский трактат. Это – любовный роман, Игорь Сергеевич…
– Оставьте эти церемонии… Не терплю.
– Хорошо, пусть будет Лис. Так вот, Лис, это – любовный роман. И читают его вовсе не для того, чтобы погрузиться в философские раздумья. И не для того, чтобы в очередной раз подтвердить пошлую истину «мужчины выродились, а все бабы – стервы». А для того, чтобы окунуться в сказку. Как сейчас говорят, разгрузить голову.
– От чего же ее разгружать?
– От мрачных мыслей, к примеру. От будничной суеты. От проблем, которых в нашей жизни так много, что вы даже не можете себе представить.
– У каждого времени, милая Ясенька Евгеньевна, как и у каждого поколения, – свои проблемы. Я пережил революцию, а это, знаете ли, хуже, чем землетрясение или тайфун…
– А я – развал Советского Союза, – буркнула Яна. – Но говорим мы сейчас не об этом… – Когда до нее дошел смысл сказанной Лисом фразы, Яна покосилась на него с недоумением.
Прочитав ее взгляд, Лис протянул ей рюмку.
– Боги мои, боги… Понимаю, вам сейчас сложно в это поверить, сложно это осознать, принять, если хотите… В наше время уже не верили в чудеса, и все сверхъестественное, кроме разве детских сказок, разом повытащили из наших послушных голов… Что говорить о вас с этими вашими печатными машинками без бумаги, этими телефонными аппаратами без проводов… Быть может, это тоже – чудо. Но природа у него другая. Это… рукотворные чудеса, и ничего в них сверхъестественного нет. А вы загляните в себя, Ясенька Евгеньевна… Неужели вам никогда не хотелось хотя бы раз в жизни столкнуться с чем-то, о чем вы не имели ни малейшего представления? С чем-то, что не было бы сотворено человеком? С чем-то неподвластным законам физики, химии и прочих естественных наук? Сомневаюсь… Ведь вы говорите, что пишете сказки… хотя, боюсь, вы глубоко заблуждаетесь… Во всяком случае, тот опус, в создании которого я, каюсь, поучаствовал, сказкой не назовешь… Этот ваш гениальный, – высокомерно усмехнулся Лис, – шедевр…
– Мало того что он – призрак, так он еще и критик, – перебила его Яна. – Честно вам признаюсь, господин Лис, что до сих пор сомневаюсь в вашей правдивости. Отвечаю на ваш вопрос: нет, не хотела и никогда не желала столкнуться с этим вашим «чем-то», потому что никогда в него не верила. А насчет романа… Мне глубоко наплевать, как вы к нему относитесь. Единственное, о чем я жалею, – что не взглянула на него, прежде чем скопировать на флэшку.
– На что?
– Не важно. Не буду посвящать вас в эти тонкости, а то меня уволят и с новой работы. Если такая, конечно, появится.
– Экая вы обидчивая… – вздохнул Лис и кивнул Яне на рюмку. – А ведь я для вашего же блага старался… Не будем ссориться, давайте лучше выпьем. Выпьем за ваших будущих издателей. Я надеюсь, они окажутся разумнее, чем те, что дали вам отставку. Негоже, конечно, предлагать вам пить без закуски, но, увы, я уже давно не хозяин в этом доме…
– Не надо за издателей. Давайте за соседей, – язвительно усмехнулась Яна. – Плевать, призраки они или обыкновенные психопаты, главное, чтобы не мешали жить…
– Боги мои, боги… – скорбно вздохнул Лис и сделал уже знакомый Яне жест. – Если вы, милая Ясенька Евгеньевна, не желаете соглашаться с моим тостом, то вынудите меня пить в гордом одиночестве…
– Как вам будет угодно, господин Лис… Пусть каждый пьет за то, что хочет. – Яна намеренно резко опрокинула рюмку и небрежно, так, словно делала это каждый день, занюхала выпитое рукавом ночной рубашки. Ее собеседник поморщился, и Яна удовлетворенно улыбнулась. – Придется вам смириться с тем, что ваша соседка не имеет ничего общего с интеллигенцией, господин Лис.
– Оставьте эти церемонии. Что за «господин»? Я давным-давно отвык от подобного обращения.
– Да поняла я, что вы этого «не терпите». А я не терплю посторонних в доме… Что будем делать? Кому-то из нас придется поступиться своим «не терплю». И мне кажется, вы, как интеллигентный человек, каким пытаетесь казаться, обязаны мне уступить.
– Милая барышня, я уже давным-давно отдал свои долги… – Лис глубоко вздохнул и так же глубоко затянулся трубкой. – А вот мне кое-что из долгов до сих пор не вернули…
– О чем это вы? – насторожилась Яна.
– Какое вам до этого дело? Вы вполне ясно выразили свое нежелание меня слушать. Честно говоря, Ясенька Евгеньевна, наблюдая за вами, я подозревал в вас душу чуткую и ранимую. А вы оказались ужасно холодной и нечувствительной. Жаль, право слово, жаль. Если бы я хотя бы предполагал нечто подобное, то избавил вас от своего присутствия…
– Избавили бы? Так будьте добры, избавьте сейчас. Лис кивнул, прильнув губами к трубке, и, к полной Яниной неожиданности, рассеялся в прокуренном воздухе комнаты, как клуб белесого дыма, который только что выпустил.
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9