9

Сегодняшний день принес с собой столь неожиданные новости, что, честно говоря, они до сих пор не укладываются у меня в голове.

День начался вполне обычно. Утром я заглянула к тоскующей Ампаро. Забавно, что причина нашей с Ампаро тоски одна и та же: предстоящая свадьба… Правда, Ампаро пугает не столько сама свадьба, сколько Алисия в роли хозяйки поместья, а меня… А меня пугает Алисия в роли жены Ивора Видхэма… «Поболтав» с Ампаро и позавтракав, я отправилась в сад, где застала Иво, сидящего на скамье со стаканом бренди в руке. Естественно, радости от того, что Иво начинает свой день со стаканчика бренди, я не испытала…

«Что за новости, мистер Видхэм? — поинтересовалась я у него. — Мы так не договаривались. Я осталась в поместье на Кастел Хилл Роад совсем не для того, чтобы любоваться твоим алкоголизмом!». Иво смутился. Я была довольно резка с ним, но, по всей видимости, это был единственный выход. Пришлось воспользоваться его смущением, выхватить у него бокал со зловонной жидкостью и полить ею кусты ежевики.

От смущения Иво не осталось и следа. Он был разгневан.

— Я буду пить, когда захочу, где захочу и что захочу! — закричал он. — Потому что это — моя жизнь, и я волен сам ею распоряжаться! И вообще, Дона, — смягчился он, — бренди — единственное, что у меня осталось… Это мой стимул… Стимул к жизни… Иначе я просто загнусь, понимаешь!

Но я ничего не хотела понимать. Поинтересовавшись у Иво, что для него важнее, мое общество или общество стаканчика бренди, я получила удовлетворительный ответ: конечно же, мое… Это утешало, потому что в противном случае избавить Иво от его пагубной привычки было бы просто невозможно. Итак, я отговорила Иво наполнять стакан очередной порцией бренди и предложила ему совершить совместную прогулку по поместью.

Будущая миссис Видхэм решила посвятить сегодняшний день покупке свадебного платья, поэтому мы с Иво были предоставлены сами себе. Блуждая по аллеям приусадебного парка, я впервые задумалась над тем, как тоскливо было Иво одному в этом огромном поместье. Я поделилась с ним своими мыслями. Иво долго молчал, потом пробежал глазами по стриженым головкам кустарников и произнес:

— Не знаю, Дона… Раньше одиночество не так пугало меня, как сейчас… Я не видел в нем ничего дурного. Это была привычка… Привычка к одиночеству… И потом, самое страшное одиночество — не тогда, когда ты один в большом поместье, а когда вокруг тебя много людей и ты по-прежнему чувствуешь себя одиноким… Ты — другой. И это отделяет тебя от них, ставит барьер между тобой и окружающим миром. А ведь я почти разрушил этот барьер, благодаря… — Он ненадолго смолк, подбирая слова. — Благодаря твоему появлению в этом доме.

Я вопросительно посмотрела на Иво. Он поймал мой взгляд и поспешил объяснить:

— Ты пришла сюда такая живая, светлая и… свободная, что мне казалось — на старых гобеленах этого дома заиграли солнечные лучи. Я знал, я чувствовал, что тебя что-то гнетет, но гнетет по-другому, не так, как меня. Ты не жила своей болью, не похоронила себя в ней. Ты готова была дарить радость окружающим… В этом ты гораздо сильнее и лучше меня. А я — слабак… Даже к алкоголю пристрастился…

Я не считала Иво слабаком. Напротив, мне казалось, только сильный человек может вести себя так, как он. Ведь он мог бы позволить Алисии избавиться от ребенка и тем самым избежать нежеланного брака. Но он взваливал на себя эту ношу добровольно… Нет, кого-кого, а Иво нельзя назвать слабым человеком… Я попыталась донести свои соображения до Иво, но он только отмахнулся.

— Сейчас не имеет значения, сильный я или слабый… Имеет значение только одно: скорейшая развязка, после которой я или сойду с ума, или остепенюсь и стану кем-то вроде моего отца… Тенью Алисии Отис… — Это сравнение навело его на небезызвестные мне раздумья, и он продолжил: — Какая странная схожесть в наших с отцом судьбах… Я только сейчас понял, что Алисия удивительно похожа на Элизу… Та же холодность, то же пристрастие к светским развлечением, та же зависимость от общественного мнения, то же стремление коллекционировать дорогие вещи… Удивительно, ты не находишь? — Я только кивнула. — И почему это пришло мне в голову только сейчас… Воистину, быть несвоевременно прозревшим еще хуже, чем слепым… Ведь я мог бы что-то изменить в своей жизни. Похоже, я наступил на грабли эдипова комплекса. Я искал свою мать и нашел ее в Алисии…

Иво смолк, горько улыбаясь собственному открытию. Увы, оно было сделано слишком поздно. Танцы над бездной уже не остановить, ибо бездна неизбежно манит вниз. Я вздохнула. Не стоит говорить об этом Иво. Он и сам прекрасно понимает, что ничего изменить невозможно…

Мы прошли аллею и остановились рядом с небольшим каменным строением, в котором, судя по всему, уже очень давно не было людей. Я поинтересовалась у Иво, как использовалась эта постройка.

— Я и не знаю… Сюда любила приходить Элиза, чтобы «отдохнуть от противных воплей Иво», — усмехнулся он. — Однажды я ненароком забрел сюда и потревожил покой ее величества… Она не кричала на меня, нет, только посмотрела таким ледяным взглядом — Снежная Королева ей в подметки не годилась бы, — что я счел за лучшее убраться подальше. Больше я никогда не забредал в это место. Даже после ее смерти обходил его стороной…

Я надеялась, что Иво и сейчас поступит именно так, но почему-то он решил посетить «храм» Элизы Видхэм.

— А почему нет? — Он с вызовом оглядел постройку, будто она могла ему что-то возразить. — Почему нет? Элиза уже умерла, ее здесь нет. К тому же это ведь не мавзолей и не храм, и я не оскверню его своим присутствием…

Я поняла, что Иво уговаривает себя, пытается переступить через свои детские страхи… Поняла, что он до сих пор боится свою мать и до сих пор хочет узнать о ней чуть больше, чем она позволяла ему в детстве… Отговаривать его было бессмысленно, он почти решился. Да и нужно ли, подумала я, отговаривать человека, который пытается перебороть свой страх, зачеркнуть прошлую боль? Скорее, наоборот, стоило подтолкнуть его к этому…

Я взяла Иво за руку, и он крепко сжал мою ладонь. Его рука была очень холодной, почти ледяной, несмотря на то что день сегодня выдался солнечный и теплый. Его страх мгновенно передался мне, кровь прилила к моей голове, и на секунду я представила, что вхожу в старый английский замок, полный призраков… Мы миновали арку, красовавшуюся над входом в строение, и вошли в него…

И правда, внутри было все, как в старом замке. Запыленные окна оплетены паутиной, запах сырости и плесени навевал мысли о могилах, склепах, каменных надгробиях… По углам стояла мебель, не прикрытая чехлами, и толстый слой пыли, лежащий на ней, свидетельствовал о том, что это место уже очень давно никто не навещал. Из узеньких окошек падали лучи света. Но их было так мало, что в зале царила атмосфера вечернего полумрака.

Мне стало жутко, и я еще крепче вцепилась в руку Иво, теперь уже подбадривая не его, а себя.

— Страшно? — почти прошептал он, обрадованный тем, что не один он испытывает это чувство. Вместо ответа я сжала его холодную руку еще сильнее. — Не бойся. Здесь никого нет. А все эти рассказы о призраках оставим писателям и поэтам… Пахнет, правда, неприятно… Но ничего не поделаешь — время придает вещам особый «аромат»…

Голос Иво, разбивающийся о мшистые стены дома, придал мне уверенности. Я наконец отпустила его руку и тихими осторожными шагами пошла к старинному зеркалу, стоящему в углу комнаты. Оно, как, впрочем, и вся мебель в доме, было оплетено кружевом паутины. Меня привлекло не столько зеркало, сколько его рама, изображавшая львиные головы, высовывающиеся из бурунов волн. Я хотела было убрать рукой паутину и посмотреться в зеркало, но мое внимание привлекла резная деревянная тумбочка, находящаяся под ним.

Спросив у Иво разрешения открыть тумбочку, я потянула за ручку. К моему удивлению, она сразу же поддалась и открылась тихо, без скрипа. Однако в тумбочке почти ничего не было. В ее темных недрах стоял лишь пыльный флакон, очевидно, с туалетной водой и огарок свечи в изящном серебряном подсвечнике. Разочаровавшись, я хотела было закрыть тумбочку, но тут мной овладело любопытство. Мне очень захотелось узнать, какой же аромат предпочитала миссис Видхэм… Я протянула руку к флакону, однако он не отрывался от дна тумбочки. Я потянула еще раз — не поддается… Раззадоренная неудачей, я дернула флакон в третий раз, и — о чудо! — флакон не поддался, но зато в дне тумбочки открылось еще одно отделение. Двойное дно!

Обрадованная открытием, я тут же сообщила о нем Иво. Он бросил осмотр пыльных книжек, стоящих на полке, и поспешил ко мне.

— Ну-ка, ну-ка… Очень интересно знать, что здесь прятала Элиза… — Иво взял на себя роль первооткрывателя и просунул руку в потайной ящик тумбочки. — Интересно, что это…

Он вытащил на свет божий толстую книжку в кожаном переплете и разочарованно вздохнул.

— А я-то думал… — Однако когда он открыл книжку, разочарование сменилось удивлением. — Ты знаешь, что это такое, Русалочка? — Я покачала головой. — Это же дневник моей покойной матушки…

Иво закрыл книгу и внимательно посмотрел на меня.

— Как ты думаешь, мне стоит убрать ее на место или все-таки открыть и посмотреть?

Я была слишком любопытным существом для того, чтобы предложить Иво убрать дневник на место… Мы расчистили пыль на одном из диванов и присели на него, чтобы было удобнее читать…

Не буду пересказывать все, что было в этом дневнике, ограничусь лишь самым важным. Хорошо это или плохо, но Иво окончательно убедился в том, что его мать, сухая, черствая и эгоистичная женщина, никогда не любила ни своего сына, ни Джошуа, его отца. Они поженились лишь по необходимости. Элиза была из семьи с хорошей родословной, но, увы, совсем не богатой. А вот у Джошуа было и то, и другое. Брак по расчету — обычное дело в аристократических кругах, однако вполне естественно, что Иво это шокировало… Ведь Джошуа никогда не рассказывал своему сыну о том, почему Элиза вышла за него. Да и едва ли он знал об этом… Для него было достаточно того, что красавица Элиза обратила на него свое внимание…

Первый ребенок Элизы, о чем не сложно догадаться, был нежеланным. Она терпеть не могла Иво и в самых нелицеприятных выражениях отзывалась в дневнике об «отвратительном визжащем» младенце. С глубоким сочувствием я смотрела на Иво, читающего эти страницы. Мое сердце было переполнено жалостью, желанием согреть, утешить его… Но вскоре мы поняли, что на этом открытия не закончатся. Уже на следующих страницах дневника Элиза повела речь о любовной связи, которая зажгла ее сердце неведомой доселе страстью…

Она изменяла Джошуа, о чем тот так и не узнал. Изменяла с одним и тем же человеком на протяжении долгих лет. Этот человек предлагал ей оставить Джошуа и во второй раз выйти замуж. Но Элиза слишком боялась скандала и бедности, в которой, скорее всего, и оказалась бы, выйдя замуж за родовитого, но бедного графа Эшбери…

Впрочем, даже измена померкла перед тем, что мы узнали, перевернув несколько страниц. Погибший брат Иво, которого так любила Элиза Видхэм, был сыном… графа Эшбери… Именно это и было причиной, по которой Элиза души не чаяла во втором ребенке…

Иво опустил голову на руки. Я подумала, что он разрыдается, шокированный всеми этими новостями. Однако вскоре он поднял абсолютно сухие глаза и спросил меня каким-то обескровленным голосом:

— Могу я попросить тебя об одном одолжении? — Я кивнула. — О том, что здесь написано, будем знать только ты и я… — Поинтересовавшись у Иво, не собирается ли он рассказать об этом отцу, я получила отрицательный ответ: — Нет… Боюсь, папа не выдержит этого. Он слишком любил Элизу… Иногда лучше молчать, чем говорить правду, Русалочка…

Мне нечего было возразить. Наверное, на его месте я поступила бы так же. Мы решили вернуть тетрадь на прежнее место, и я подошла к зеркалу, чтобы на веки вечные похоронить тайну Элизы Видхэм. И тут случилось страшное…

Я наклонилась к тумбочке и вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Но это был не взгляд Иво, молчаливо сидевшего на диване и разглядывавшего носки своих ботинок. Это был чужой, нечеловеческий взгляд, от которого по моей коже поползли скользкие мурашки. Не знаю, зачем я подняла голову и взглянула в зеркало… То, что я увидела в нем, заставило мое сердце остановиться, а дыхание — прерваться.

Из зеркала, опутанного паутиной, на меня смотрело не мое отражение, а незнакомое женское лицо, перекошенное такой яростью, что, если бы я могла кричать, я бы закричала… Это лицо надвигалось на меня и вот-вот готово было вырваться из зеркального плена, чтобы зажить собственной жизнью… Но в этот момент мои глаза застлала какая-то серая дымка, голова отяжелела, и я потеряла сознание…

Когда я пришла в себя, надо мной склонялись целых три лица: взволнованное лицо Иво, озабоченное — Ампаро и удивленное — доктора Колчета.

Мистер Колчет улыбнулся краешком губ и поприветствовал мое возвращение:

— Здравствуйте, здравствуйте, Русалочка… Вы в своем репертуаре. Просто де можете обойтись без сюрпризов, правда? Что же с вами случилось да этот раз? Что заставило так разволдоваться? Вы что, привидедие увидели?

О, если бы доктор знал, насколько он близок к истине… Но мне не хотелось выглядеть сумасшедшей в глазах этой троицы, поэтому я только развела руками, знаками объяснив Иво и Ампаро, что у меня просто закружилась голова.

— Девочка очедь, очедь впечатлительда… — обратился доктор Колчет к Иво. — Любой эмоциодальный стресс приводит к тому, что ее состоядие ухудшается… Прямо даже де здаю, как с вами бороться, — повернулся он ко мне. — Возьму-ка и пропишу вам постельдый режим. — Нет, нет, только не это, замотала я головой. Вот только постельного режима мне сейчас не хватало. Именно тогда, когда Иво больше всего нуждается во мне… — Ду ладно… Только, пожалуйста, постарайтесь быть демдого спокойдее. Я вам тут кое-что прописал… Пейте, пейте и еще раз пейте… Кстати, как поживает ваша дога?

Нога моя успокоилась очень быстро. Уже через несколько дней я носилась по саду с Корби, позабыв о растянутых связках… О, если бы все раны заживали так же быстро! Но, к сожалению, это невозможно. Я встретилась взглядом с Иво. Кажется, волнуясь обо мне, он позабыл о том, что вычитал в дневнике Элизы. Что ж, это к лучшему…

Через час я чувствовала себя гораздо бодрее и готова была оставить свою кровать ради пудинга с бананами и имбирем, приготовленного Ампаро. И все же лицо той женщины в зеркале не выходило у меня из головы. Злое, ненавидящее меня лютой ненавистью, оно прочно отпечаталось в моем сознании.

Я лежу на диване, согретая шелковым лоском одеяла и успокоенная пуншем, но меня до сих пор преследует мысль: что, если эта женщина не просто галлюцинация, а Элиза Видхэм, разгневанная тем, что мы нарушили ее покой?..