Самсон
С. Фруг

I.

Растерзанный лев за Фимнафской дубравой…
Спаленные нивы, и трупы врагов,
И гул, и смятение битвы кровавой
В ущельях Етама, и груды цветов,
И гимны герою, венчанному славой,
И песни, и крики победы кругом —
Все кажется смутным и сумрачным сном.
Напрасно в раздолье синеющей степи,
Где волей дышала могучая грудь,
Он рвется душою, чтоб волей дохнуть,
Напрасно он рвет непослушные цепи
И двери темничной тяжелый затвор,
Напрасно!.. Навеки потух его взор,
В темнице угрюмой, во мраке могильном
Умрет он рабом, одиноким, бессильным.
А радость былая, как солнечный луч,
Проникший в просветы редеющих туч,
Играя на листьях увядшей осины,
В душе воскресает, и светлой чредой
Утраченной воли живые картины
Рисуются в мраке темницы глухой.

Он видит ребенка с головкой кудрявой.
Скрываясь в тени виноградных кустов,
Малютка следит за полетом орлов
Над серой скалою, поросшей дубравой.
Вот меткая ручка пращу подняла,
Пытливый глазок нетерпеньем сверкает…
Малютка, скорее! Орлы улетают!..
Но камушек взвизгнул, летит, как стрела…
Мгновенье — и труп молодого орла,
Цепляясь за ветви, в траву упадает…

Он юношу видит. На быстром коне
Он мчится по голой, бесплодной равнине.
Гроза собралась и гремит на вершине,
И вихри кружат по песчаной пустыне…
Скорее же, всадник, с равнины степной
В шатер свой надежный, в приют свой родной!
Но отрок на тучи свой взор поднимает,
Движением быстрым коня осаждает,
Повязку сорвал с головы, и, в упор
Кипучему вихрю свой бег направляя,
Широко объятья свои он простер,
Как будто с грозою союз заключая,
Как друга, к груди прижимая ее
И в буре, и в ветре холодном купая
Горячее, буйное сердце свое…

И видит он битвы, набеги ночные…
Шатры бедуинов… Ночные огни,
Как звезды во мраке, — сверкают они.
Вот конница мчится… Слоны боевые,
В железных нагрудниках, пестрых коврах,
Стрелковые башни несут на спинах.
И вождь перед ними. Широкое знамя
В руке его веет. Кипучее пламя
Сверкает во взорах… Как раненый зверь…

Но грезы исчезли… Он вздрогнул, внимает:
К дверям его кто-то шаги направляет;
Вот звякнул затвор, открывается дверь,
Тюремщик угрюмый с лучиною входит;
Кругом озираясь, он стражу зовет,
На узника новые цепи кладет
И молча его из темницы уводит.
Куда?..

II.

На твердыне гранитных столпов
Красуется капище бога Дагона.
Узорные ткани парчи и виссона,
Повитые пуками пестрых цветов,
Нависли над храмом живыми шатрами,
Сверкая в сиянье вечерней зари.
А в капище ярко горят алтари;
В душистом дыму от курильниц толпами
Теснится народ, и звучат, и гремят
Веселые песни, и кубки звенят,
И влага хмельная кипит и сверкает.
То праздник победы над павшим врагом
Во храме Дагона газийцы справляют.
И крики, и хохот, и песни кругом…
«Где ж пленник? — в толпе голоса восклицают. —
Где муж твой, Далида? Пускай он придет!
Пусть вместе он с нами смеется и пьет,
Пусть нам о победах своих он расскажет
И силу руки своей чудной покажет.
Введите его: он наш пир усладит…»

Поруган, осмеян безумной толпою,
Склонясь на колена усталой главою,
Внизу, под колоннами, узник сидит.
Заря, догорая в сиянье огнистом,
С последним приветом лучом золотистым
Играет на бледном, унылом челе,
На веждах угрюмых Самсона.
Безмолвно сидит он — ни вздоха, ни стона;
И призрачно-дик его вид в полумгле.
Он только украдкой с глубокой тоскою
Поднимет главу и дрожащей рукою
Как будто во мраке кому-то грозит…
А там, наверху, из просветов оконных
Сверкают огни алтарей золоченых;
И песни несутся, и хохот звучит,
И пир безмятежный кипит и кипит…

Заря уж погасла… Звезда за звездою
Выходят из мрака лучистой чредою,
И месяц верхушки садов серебрит;
Из темных аллей задремавшего сада
Струями душистыми веет прохлада;
Кусты неподвижны, и озеро спит,
А пир наверху все кипит и кипит.
То праздник победы газийцы справляют.
Им можно спокойно и пить, и плясать:
Их враг — о, напрасно он цепи терзает,
Напрасно на помощь богов призывает, —
Прозреть ли ослепшему? Мертвому ль встать?..
Кипи же, кипи, искрометная чаша!
Свети нам, звезда незакатная наша!..

Газийцы! Не рано ль победу справлять?
Не рано ль, птенцы, за орлами летите?
Не искру ль, блеснувшую ночью вдали,
Своей незакатной звездой вы сочли?..
Взгляните!.. Ваш пленник… Безумцы! Взгляните:
Он пал на колена, трепещут уста
И шепчут молитву. Светла и чиста
Несется мольба его к небу ночному…
Не к вашим богам и не с рабской мольбой
Взывает из праха ваш пленник слепой.
Иную молитву и к Богу иному
Он шлет… О, взгляните: он вздрогнул, встает,
Встает, как архангел над мрачной могилой,
Оковы, как лен прогоревший, он рвет…
Уж новой, неведомой, чудною силой
Кипит его сердце. «Господь! — он зовет. —
Господь! Укрепи меня в это мгновенье!
Воззри на раба и услышь его глас!
Ушла моя сила, и взор мой угас,
Но дух мой воззвал Ты на славное мщенье,
Господь! Помоги же!..»
И в мрамор колонн
Всей грудью своей упирается он
Сильней и сильнее!..
Во храме Дагона
Шел пир безмятежный. Средь гула и звона
Толпа ликовала. Раскатно вокруг
И песни, и хохот веселый гремели,
Дымились курильницы, кубки звенели,
Толпа ликовала, шумела… И вдруг —
Все рухнуло! Все — алтари, пьедесталы,
Пилястры, карнизы, колонны, порталы
И бог златорогий с высот алтарей,
И жрец его с кубком веселого пира,
И дева, к подножью немого кумира
Манившая отрока лаской своей,
И старцы, и дети… Одно лишь мгновенье —
И ночь огласили проклятье и стон…

Так быстро свершилось последнее мщенье,
Так умер Самсон!..

 

Отправить

Недостойный раб Ваала и Астарты

Стих плохой