Глава 15. Тайна сознания

Сознание представляет собой величайшую проблему для науки, хотя и является одним из ключевых феноменов биоцентризма. Нет ничего более интимного, чем восприятие собственного сознания, но нет и ничего более труднообъяснимого. Исследователь сознания Дэвид Чалмерс, работающий в Австралийском национальном университете, говорит: «В последние годы ведутся исследования всевозможных ментальных феноменов, но сознание упрямо не поддается ученым. Многие пробовали его объяснить, но все попытки пока не увенчались успехом. Некоторые полагают, что эта проблема неразрешима и мы так и не сможем сформулировать удовлетворительное объяснение».

Постоянно выходят все новые книги и статьи, посвященные проблеме сознания. Некоторые такие работы озаглавлены довольно амбициозно, например Consciouness Explained («Объясненное сознание») – труд Дэниэла Деннетта, написанный в 1991 году. Автор пользуется методом, который сам именует гетерофеноменологическим. Он полагает, что свидетельства об интроспекции – это не доказательства, объясняющие сознание, а информация, которую еще следует интерпретировать. Автор считает, что «разум – это бурлящий агрегат, в котором происходит спонтанная параллельная обработка данных». Действительно, мозг постоянно распараллеливает решение даже самых простых задач – например, обработку зрительной информации. Однако Деннетт, к сожалению, не приходит ни к каким серьезным выводам о природе сознания, несмотря на громкое название книги. Завершая свой фолиант, Деннетт практически в порядке отговорки пишет, что все-таки сознание – это полнейшая тайна. Неудивительно, что другие исследователи иногда называют его книгу «Сознание незамеченное».

Деннетт – всего лишь один из многих исследователей, которые полностью игнорируют все таинственные хитросплетения субъективного опыта, а занимаются лишь самыми поверхностными и податливыми аспектами сознания. Да, такие аспекты поддаются изучению при помощи стандартных методов когнитивистики, потенциально эти аспекты сознания можно объяснить на уровне нейронных механизмов и строения мозга.

Чалмерс, один из критиков Деннетта, характеризует так называемые «простые проблемы» сознания как «объясняющие следующие феномены»:

• умение различать, категоризировать внешние раздражители и реагировать на них;

• интеграцию информации когнитивной системой;

• возможность описания ментальных состояний;

• возможность системы оперировать собственными внутренними состояниями;

• сосредоточение внимания;

• сознательный контроль над своим поведением;

• разницу между сном и бодрствованием.

В популярной литературе некоторые из этих феноменов могут поверхностно трактоваться как исчерпывающий список проблем, связанных с сознанием. Но, хотя все вышеупомянутые проблемы представляются решаемыми на уровне нейробиологии, ни одна из них не затрагивает «сознания» в том смысле, в каком его понимает биоцентризм, а также многие нейрофизиологи и философы.

Признавая это, Чалмерс высказывает очевидное: «Истинная проблема сознания – это проблема опыта. Когда мы думаем и воспринимаем, в нашем мозге активно обрабатывается информация, но у этих процессов есть и субъективный аспект. Речь именно об опыте. Например, когда мы видим, мы испытываем визуальные ощущения. Есть телесные ощущения – от боли до оргазма; ментальные образы, которые создаются в сознании, ощутимые положительные и отрицательные эмоции, а также опыт постоянного мышления. Невозможно отрицать, что некоторые живые организмы переживают субъективный опыт. Но вопрос о том, как они воспринимают этот опыт, очень сложен… не вызывает сомнений, что опыт имеет физическую основу, но мы не можем удовлетворительно объяснить, почему и как он возникает. По какой причине физические процессы вообще могут порождать такой богатый внутренний мир? Это кажется объективно невероятным, но тем не менее внутренний мир существует».

Проблема сознания может показаться как легкой, так и очень сложной. Разница заключается в том, что в первом случае проблема сознания ограничивается его функциональными аспектами (работой). Кажется, что ученым достаточно лишь выяснить, какие отделы мозга какими процессами управляют – и можно будет смело утверждать, что проблема когнитивной функции человека разрешена. Иными словами, такая проблема механистична и поэтому сравнительно проста. Но у сознания (опыта) есть и более глубокий и бесконечно более обескураживающий аспект. Чалмерс указывает, что такая сложность возникает «именно потому, что проблема не сводится к работе или функциям мозга. Она остается и после того, как все важные функции мозга объяснены». Действительно, мы знаем, как различается, интегрируется и обрабатывается информация на уровне нейронов, но по-прежнему не можем объяснить, как она испытывается.

Когда мы описываем принцип функционирования любого объекта – будь то машина или компьютер, – обычно при этом не учитывается никаких аспектов, кроме физических и химических взаимодействий атомов, из которых состоит эта машина. Мы уже давно занимаемся конструированием сложных машин, задействуем в них высокие технологии и компьютерную память, собираем электрические микросхемы и твердотельные устройства, позволяющие решать задачи со все более высокой точностью и гибкостью. Вероятно, когда-нибудь у нас даже появятся машины, способные питаться, размножаться и развиваться. Но до тех пор, пока мы досконально не разберемся в принципах функционирования мозга, регулирующих логику пространственно-временных отношений, мы не сможем создать сознающую машину, такую как компьютер Data из сериала «Стар Трек», или Дэвида – мальчика из «И. И.».

Мой интерес к сознанию живых организмов и к тому, как мы воспринимаем мир, в начале 1980-х привел меня в Гарвардский университет, где я встретился с Б. Ф. (Фредом) Скиннером. Целый семестр пролетел незаметно. Это время я отчасти провел в беседах со Скиннером, а также сделал немало опытов в его лаборатории. Скиннер не занимался лабораторными исследованиями уже около двух десятилетий, с тех самых пор, как учил голубей парным танцам и даже игре в пинг-понг. Наши эксперименты оказались успешными, несколько наших совместных работ были опубликованы в журнале Science. Темы наших исследований быстро оказались подхвачены разными газетами и журналами; выходили статьи под названием «Говорят голуби: триумф птичьего мозга» (Time), «Говорят обезьяны: два пути к птичке Скиннера» (Science News), «Птицы говорят с Б. Ф. Скиннером» (Smithsonian) и «Ученые-бихевиористы “разговаривают” с голубями» (Sarasota Herald-Tribune). Фред выступал в телешоу Today и рассказывал, какими интересными были эти эксперименты. Это был самый лучший семестр за все мои университетские годы.

Это было и очень многообещающее начало. Все эти эксперименты хорошо сочетались с мнением Скиннера о том, что индивид – это «набор поведений, уместных в той или иной ситуации». Однако с тех пор, как я работал со Скиннером, мои взгляды изменились. Думаю, что бихевиористская наука не в силах ответить на все вопросы. Что такое сознание? Почему оно существует? Пока мы не ответили на эти вопросы, все исследования напоминают сборку ракеты и запуск ее в никуда. Много шума. Есть в такой работе и очевидные достижения, но совершенно непонятно, зачем мы это делаем. Возможно, с моей стороны несколько кощунственно задавать такие вопросы, так как тем самым я предаю память доброго, но гордого старика-ученого, который доверился мне много лет назад. Однако волнующие меня проблемы буквально висят в воздухе, предельно ощутимые, пусть и невысказанные. Они животрепещущие, как стрекоза и как светлячок, зеленоватым сиянием которого я однажды залюбовался на обочине. Может быть, все дело в том, насколько безрезультатными оказались все попытки нейрофизиологов описать сознание в контексте таких феноменов, как его проявление на уровне нейронов.

Разумеется, при постановке всех этих ранних экспериментов никто даже не сомневался, что проблема сознания, вероятно, будет решена, как только удастся описать работу всех синапсов мозга. Но наряду с таким мнением всегда присутствовал и невысказанный пессимизм. «Инструментарий нейрофизиологии, – пишет Чалмерс, – не может полностью описать сознательный воспринимаемый опыт, хотя, конечно, может рассказать о многом другом. [Возможно], сознание удастся описать в рамках какой-то новой теории». Действительно, в 1983 году в отчете Национальной академии наук США представители исследовательского информационного совета по когнитивным наукам и искусственному интеллекту признали, что проблемы сознания «представляют собой беспрецедентную основополагающую научную загадку, сравнимую с такими вопросами, как эволюция Вселенной, происхождение жизни или природа элементарных частиц…»

На самом же деле эта тайна проста. Нейрофизиологи разработали теории, позволяющие описать интеграцию отдельных информационных фрагментов в мозге. При этом ученым якобы вполне удалось объяснить, как сливаются в согласованное целое разрозненные атрибуты каждого воспринимаемого объекта – например, форма, цвет и запах цветка. Некоторые ученые, например Стюарт Хамерофф, полагают, что этот процесс протекает на столь глубоких уровнях мозга, что на него влияют квантовые взаимодействия. Другие исследователи, в частности Крик и Кох, считают, что в основе этого процесса лежит синхронизация клеток мозга. Отсутствие общего мнения по столь фундаментальному вопросу красноречиво свидетельствует, какую титаническую задачу мы перед собой ставим, даже если нам и суждено постичь механику сознания.

Что касается теорий, работа, проделанная в течение последних 25 лет, свидетельствует о серьезном прогрессе, достигнутом за это время в области нейрофизиологии и психологии. Однако у всех подобных теорий есть серьезный недостаток: они описывают лишь структурные и функциональные аспекты. Такие теории нисколько не проясняют, как функционирование тех или иных отделов мозга связано с испытываемым опытом. А вся сложность сознания заключается именно здесь, в этом пробеле. Необходимо понять, как в принципе субъективный опыт может возникать в результате физических процессов. Даже физик Стивен Вайнберг, нобелевский лауреат, признает, что с сознанием связана огромная научная проблема. Конечно, сознание может в той или иной степени коррелировать с нервной деятельностью, но представляется маловероятным, что оно является лишь плодом взаимодействия физических законов. Как писал Эмерсон, это противоречит всему нашему опыту: «И вдруг мы оказываемся не на поприще критических размышлений, а в святом месте, где должны вести себя очень осторожно и благоговейно. Мы стоим перед секретом мира, где Бытие преображается в Видимость, а Единство – в Разнообразие».

Собственно, вот перед чем разводят руками Вайнберг и другие, кто размышлял об этой проблеме: учитывая всю известную нам физику и химию, учитывая сложную нейрофизиологическую структуру и архитектуру мозга, а также постоянно пронизывающие его слабые электрические токи, нет никаких оснований получить на выходе то, что мы наблюдаем! Мир во всех его разнообразных образах, полный запахов и чувств. Субъективное чувство бытия, жизни, которое мы считаем настолько естественным, что лишь немногие из нас когда-либо задумываются об этом. В науке, как и в любой другой дисциплине, нет ни одного принципа, который бы хоть как-то подсказывал, каким образом на Земле из всего этого образовалось сознание.

Многие физики заявляют, что «всеобщая теория всего» вот-вот будет сформулирована. Однако они признают, что совершенно не в состоянии объяснить существование сознания. По мнению Пола Хоффмана, издателя энциклопедии «Британника», существование сознания – это «величайшая тайна в мире». Правда, хотя мы и движемся к ее разгадке черепашьим шагом, лишь одна наша научная дисциплина может помочь нам на этом пути. Это биология. Физика пыталась решить данную задачу, но оказалось, что она ей не по плечу. Физика ответов не дает. Проблема современной науки (на фоне все новых открытий, совершаемых учеными-когнитивистами) заключается в том, чтобы найти хоть какие-нибудь намеки, подсказки, ниточки. До сих пор все дороги уводили нас куда-то в нейронные дебри, мы подробно изучали, какие отделы мозга отвечают за какие функции. Например, если мы знаем, в какой части мозга воспринимается запах, мы ни на йоту не приближаемся к пониманию того, как воспринимается запах, – почему, например, ни с чем не спутаешь запах лесного пожара. Эта проблема стала для современной науки таким проклятием, что лишь единицы решаются сделать первые шаги к поиску этих ответов. Возможно, мы сейчас настолько же далеки от понимания природы сознания, насколько далеки были древние греки от понимания природы Солнца. Каждый день небо пересекает огромный огненный шар. Если бы кто-то захотел постичь, из чего состоит этот шар и как движется, какой первый шаг нужно было бы для этого предпринять? Что делать, если до изобретения спектроскопа и до понимания принципов его работы остается еще два тысячелетия?

«Пусть человек, – говорит Эмерсон, – сохранит в своем сердце откровения всей природы и все мысли, а именно – что Всевышний живет рядом с ним, что все источники природы лежат в человеческом разуме».

Если бы только физики сознавали границы своей науки, как это делал Скиннер. Он, будучи основателем современного бихевиоризма, не пытался понять процессы, происходящие в сознании индивида. Ему достало осторожности и благоразумия, чтобы считать разум «черным ящиком». В одной из наших бесед о природе и Вселенной, пространстве и времени Скиннер сказал: «Не знаю, как вы можете об этом думать. Я даже не знаю, с чего начать, если хочешь поразмыслить о пространстве и времени». Его скромность свидетельствовала об эпистемологической мудрости этого человека. Правда, когда он сталкивался с этой темой, я замечал в его мягком взгляде оттенок беспомощности.

Разумеется, ответы на вопросы о сознании лежат далеко не только в плоскости атомов и белков. Когда мы рассматриваем нервные импульсы, поступающие в мозг, мы понимаем, что они не сплетаются автоматически, нисколько не напоминая в этом отношении информацию из компьютера. В наших мыслях и ощущениях прослеживается определенный порядок, причем он обусловлен не самими мыслями и чувствами, а тем, как мозг соотносит любой испытываемый опыт с пространственно-временными факторами. Даже если перевести когнитивную функцию на следующий уровень – считать, что она обеспечивает понимание смысла и значения окружающих феноменов, – необходимо признать, что она связана с осознанием пространственно-временных взаимосвязей, нашей внешней и внутренней чувственной интуицией. Мы не можем пережить какой-либо опыт вне рамок этих пространственно-временных взаимоотношений, поскольку они являются модусами интерпретации и понимания. Речь о ментальной логике, которая оформляет ощутимую реальность как совокупность трехмерных объектов. Поэтому было бы ошибочно считать, что разум действует во времени и пространстве до того, как наше понимание обрисует перед ним необходимый для этого пространственно-временной контекст. Эта ситуация напоминает воспроизведение музыкального компакт-диска. Сам CD содержит лишь информацию, но, когда плеер включен, эта информация превращается в настоящий звук. Именно таким и только таким образом существует музыка.

Вновь послушаем Эмерсона, который говорит: «Разум – это Единство, а природа – его отражение». Действительно, все существование сводится к логике этой взаимосвязи. Сознание никак не связано с физической структурой или функцией мозга как таковой. Сознание напоминает стебель плауна, который цепляется за землю сразу во многих местах. Оно существует, поскольку воспринимает ощутимое пространство в контексте текущего времени.

Давайте поговорим об одной из излюбленных тем научной фантастики: машине или роботу вдруг удается развить собственный разум. «Что нам остается, кроме как удивленно задаваться вопросом, – писал Айзек Азимов, – наступит ли когда-нибудь такой день, когда компьютеры и роботы смогут заменить человека во всех сферах?» Когда я был приглашен на празднование восьмидесятилетия Скиннера, рядом со мной за столом сидел один из ведущих мировых экспертов в области искусственного интеллекта. Мы разговорились, и он обратился ко мне: «Вот вы очень тесно сотрудничали с Фредом. Как вы думаете, когда-нибудь удастся сделать копию сознания такого подопытного голубя, с каким вы работали?»

«Сенсомоторные функции? Да, – ответил я, – но не сознание. Это невозможно».

«Простите, не понимаю».

Как раз в это время Скиннер поднялся на сцену, и гости попросили его произнести небольшую речь. В конце концов, это был вечер Фреда, вряд ли было бы уместно предоставить слово одному из его бывших студентов, чтобы тот пустился в высокопарные речи о сознании. Но сегодня я без колебаний могу сказать, что до тех пор, пока мы по-настоящему не поймем природу сознания, мы не сможем построить робота с сознанием человека, робота или даже стрекозы. Объект – машина или компьютер – работает лишь на основе физических принципов. На самом деле машины существуют в пространстве и времени лишь потому, что их воспринимает наблюдатель, обладающий сознанием. Машина, в отличие от человека или голубя, не имеет целостного чувственного опыта, необходимого для восприятия реальности и самосознания. Такой опыт должен появиться прежде, чем понимание выстроит пространственно-временные взаимосвязи, оформляющие любой чувственный опыт, прежде, чем возникнут взаимоотношения между сознанием и окружающим его пространственным миром.

Вся сложность пересадки сознания на машинный носитель должна быть очевидна любому, кто присутствовал при рождении нового существа, обладающего сознанием. Как мы приходим в мир? Индусы верят, что сознание, или духовная составляющая, появляется у человеческого эмбриона на третьем месяце беременности. На практике, соблюдая научную честность, мы должны признать, что не представляем, как вообще возникает сознание – у индивида, у коллектива; можно лишь быть уверенными, что этот процесс не ограничивается какими-то молекулярными или электромагнитными взаимодействиями. А возникает ли сознание вообще? Принято говорить, что каждая клетка в нашем теле является элементом непрерывной последовательности клеток, которые начали делиться миллиард лет назад. Все это – единая неразрывная цепь жизни. Но что же насчет сознания? Оно должно быть более нерушимым, чем что-либо иное. Хотя многие люди полагают, что Вселенная вполне может существовать и без него, мы уже понимаем, что все не так просто, – если как следует призадуматься над проблемой сознания. Как появилось сознание? С чего оно началось? Этот вопрос не становится ничуть менее загадочным, если его переформулировать: как сознание могло появиться в уже возникшей Вселенной? Может быть, сознание – это все на свете?

Великие мыслители прошлого были правы: сознание – это великая тайна, перед которой меркнет все остальное.

Если читателю кажется, что все это – пустые разговоры и философия, напомню, что вот уже три четверти века на самом высоком уровне в кругах ученых-физиков ведутся ожесточенные дискуссии о том, как наблюдатель может влиять на окружающую реальность. Дебаты о роли и важности наблюдателя в физической Вселенной начались довольно давно. Давайте вспомним знаменитый мысленный эксперимент, предложенный австрийским физиком Эрвином Шредингером, экспертом по квантовой механике. Шредингер пытался продемонстрировать, насколько абсурдными представляются вероятные последствия квантовых опытов в категориях обыденной логики.

По Шредингеру, допустим, что есть закрытый ящик, в котором находится небольшое количество радиоактивного вещества. Образец может испустить частицу, а может и не испустить. Существуют обе возможности, и, согласно копенгагенской интерпретации, ни один из этих исходов не станет реальным, пока его не зафиксирует наблюдатель. Лишь после акта наблюдения произойдет коллапс волновой функции и частица проявится… или не проявится. Итак, пока все логично. Но теперь давайте поместим в ящик счетчик Гейгера, который обнаружит частицу (если она материализуется). Счетчик будет соединен со свободно закрепленным молотком. Как только сработает счетчик, молоток ударит по ампуле со смертельно ядовитым цианистым газом.

В ящик мы также посадим кота. Если капсула разобьется – кот умрет. Согласно копенгагенской интерпретации и квантовый процесс испускания частицы при радиоактивном распаде, и счетчик Гейгера, и падающий молоток, и сам кот теперь объединены в цельную квантовую систему. Но вся описанная последовательность событий может превратиться из возможности в реальность только после того, как кто-то откроет ящик и совершит акт наблюдения.

«Что же это означает?» – спрашивает Шредингер. Если мы найдем в ящике мертвого разлагающегося кота, должны ли мы верить, что животное было подвешено в состоянии «равновероятности всех возможностей» до самого последнего момента, в который мы открыли ящик? Признать, что нам лишь кажется, что кот умер уже несколько дней назад? Согласиться, что кот какое-то время действительно был одновременно и жив и мертв, что допускается копенгагенской интерпретацией, а вся последовательность событий свершилась лишь после того, как кто-то открыл ящик и тем самым восстановил весь ряд прошлых событий?

Да. Именно так. (Правда, Шредингер почему-то не считает сознающим наблюдателем самого кота, а ведь присутствия животного может быть достаточно для коллапса волновой функции здесь и сейчас. Незачем ждать несколько дней, пока человек не откроет ящик.) В любом случае даже сегодня так считает абсолютное большинство физиков. Аналогично мы можем взглянуть на Вселенную, которая, вероятно, возникла в результате Большого взрыва 13,7 миллиарда лет назад. Тем не менее мы видим только то, что существует сейчас, и предполагаем, что история Вселенной именно такова. Квантовая теория позволяет с уверенностью утверждать лишь одно: Вселенная выглядит так, как будто ей много миллиардов лет. Согласно квантовой механике, наши знания не обладают полной определенностью; напротив, степень их определенности серьезно и непреодолимо ограничена.

Однако если бы во Вселенной не было наблюдателей, космос представлял бы собой совершенное ничто – это констатация факта. Быть ничем – значит не существовать каким-либо мыслимым образом. Физик Андрей Линде из Стэнфордского университета считает: «Вселенная и наблюдатель существуют в паре. Не могу представить себе такую теорию Вселенной, которая была бы непротиворечивой и при этом не учитывала бы сознание. Ни в каком смысле не берусь утверждать, что Вселенная так и существовала бы при отсутствии наблюдателей».

Джон Уилер, знаменитый физик из Принстона, годами отстаивал следующую точку зрения. Он говорил, что если мы наблюдаем свет далекого квазара, то этот свет будет искривляться, если попадет в гравитационное поле более близкой к нам галактики. Поэтому свет квазара может обогнуть этот звездный остров с любой стороны. Уилер считал, что в данной ситуации перед нами разворачивается настоящий квантовый эксперимент, только в колоссальных масштабах. Уилер полагал, что измерения, в которые вовлечен поступивший от квазара квант света, конкретизируют ранее неопределенную траекторию, по которой этот квант пустился миллиарды лет назад. Разумеется, это напоминает квантовые эксперименты, о которых мы говорили выше: акт наблюдения за частицей здесь и сейчас определяет, по какой траектории ее частица-близнец начала двигаться в прошлом.

В 2002 году корреспондент журнала Discover Тим Фолджер отправился на побережье штата Мэн, чтобы взять у Джона Уилера интервью. Мнения Уилера об антропном принципе и другие по-прежнему пользовались авторитетом в обществе. Но Уилер говорил настолько провокационные вещи, что редколлегия журнала решила назвать статью «Существует ли Вселенная, если мы на нее не смотрим?» исходя из тех соображений, которые Уилер высказывал на десятом десятилетии своей жизни. Уилер сказал Фолджеру, что совершенно уверен: Вселенная заполнена «огромными облаками неопределенности», с которыми пока не вступали в контакт ни сознающий наблюдатель, ни даже неодушевленная материя. Во всех этих местах, убежден Уилер, «космос представляет собой огромные регионы, в которых прошлое еще не стало прошлым».

Если вам кажется, что у вас уже заходит ум за разум, давайте сделаем отступление и вновь поговорим о моей знакомой Барбаре. Она с удобством расположилась у себя в комнате, держит в руках стакан воды. Она убеждена, что существует, а также уверена, что существует и стакан воды. Ее дом таков, каким был всегда, – печка из литого железа, картина Барбары на стене, старый дубовый стол. Она ковыляет из комнаты в комнату. Девяносто лет ее жизни состоят из бесчисленных вариантов, которые приходилось выбирать. Тарелки, покрывала для кроватей, творчество, бытовая техника, инструменты у нее в кладовке, жизненный путь – все это наполняет ее годы.

Каждое утро она открывает дверь, чтобы забрать из почтового ящика газету Boston Globe или выйти поработать в саду. Она открывает дверь, ведущую из дома на заднее крыльцо, и попадает на лужайку, на которой кое-где установлены флюгера. Они поскрипывают под дуновением вечернего бриза. Барбара думает, что мир так и будет жить размеренной жизнью, независимо от того, откроет она дверь или нет.

Ее нисколько не волнует, что кухня исчезает, стоит Барбаре перейти в ванную. Садик и флюгера «испаряются», когда она спит. Кладовка со всеми инструментами не существует, когда Барбара отлучается в лавку зеленщика.

Когда она открывает дверь и переступает через порог, когда ее органы чувств перестают воспринимать кухню – шум посудомоечной машины, тиканье часов, гудящие трубы, запах поджаристой курицы, – эта кухня, казалось бы, состоящая из такого множества разнообразных предметов, превращается в первозданное энергетическое ничто, в вероятностные волны. Вселенная начинает существовать только в присутствии жизни и никак иначе. Пожалуй, эту мысль можно сформулировать понятнее: природа и сознание существуют в вечной корреляции друг с другом.

Для каждой жизни или, если предпочитаете, для жизни вообще существует своя Вселенная, состоящая из «сфер реальности». Очертания и формы порождаются в сознании живого существа на основе сенсорной информации, полученной от ушей, глаз, носа, языка и кожи. Наша планета состоит из миллиардов сфер реальности, внешних и внутренних слияний. Реальность – это слоеный пирог невообразимых масштабов.

Но так ли это на самом деле? Каждое утро вы просыпаетесь и видите, что за ночь платяной шкаф никуда не делся – он стоит все там же у стены, через всю комнату от вашей удобной кровати. Вы надеваете вытертые джинсы и любимую футболку, затем топаете в шлепанцах на кухню, чтобы заварить кофе. Как человек в здравом уме может поверить, что весь огромный мир, который ждет нас за дверью, существует только в нашем сознании? Здесь не обойтись еще без некоторых аналогий.

Чтобы лучше представить себе Вселенную неподвижных стрел и исчезающих лун, обратимся к современной электронике и нашим биологическим инструментам восприятия (органам чувств). Из опыта вам известно, что в черном корпусе DVD-плеера есть какой-то механизм, извлекающий с диска информацию и показывающий вам кино. Электроника из DVD-плеера преобразует и анимирует информацию с диска, выдавая ее как двухмерную картинку. Можете считать, что мозг очень похож на электронную начинку DVD-плеера.

Иными словами, объясняя этот феномен на языке биологии, мозг преобразует электрохимические импульсы, полученные от органов чувств, в упорядоченные картинки. Вы видите перед собой чье-то лицо, эту страницу, комнату, окружающий мир как единое трехмерное целое. Поток информации, поступающей от органов чувств, превращается в настолько неподдельную реальность, что лишь немногие люди задумываются, как именно это происходит. Наш разум столь поднаторел в конструировании трехмерной Вселенной, что мы почти не задаемся вопросом, выходит ли Вселенная за рамки нашего воображения. Мозг сортирует, упорядочивает и интерпретирует ощущения, которые мы воспринимаем. Например, фотоны света, прилетающие к нам с Солнца и обладающие электромагнитной силой, сами по себе никак не выглядят. Это кванты энергии. Бесчисленные мириады таких частиц отскакивают от окружающих предметов. Некоторые фотоны отражаются так, что в виде разнообразных комбинаций электромагнитных волн попадают на сетчатку глаза, неся информацию об объекте. На сетчатке фотон сообщает свою силу триллионам атомов, уложенных в виде тончайшего ковра конусообразных клеток. Клетки приступают к обработке полученных сигналов, такой стремительной, что никакой компьютер с ними не сравнится. Затем в мозге возникает «окружающий мир». В главе 3 мы говорили о том, что свет сам по себе цветом не обладает, но мы видим его как волшебную мозаику контуров и красок. Далее начинается параллельная обработка этих сигналов, которые змеятся по нейронным сетям со скоростью в три раза ниже скорости звука. Это необходимый этап. Пациенты, которые десятилетиями были слепы, но в результате хирургической операции смогли вернуть зрение, сконфуженно и неуверенно таращатся на все вокруг. Они еще не научились видеть то, что видим мы, либо правильно обрабатывать новоприобретенный опыт.

Зрительные образы, тактильные ощущения, запахи – все эти стимулы воспринимаются исключительно в мозге. Вне мозга нет ничего, несмотря на то что языковая картина мира убеждает нас в обратном. Все, что мы наблюдаем, – это плод непосредственного взаимодействия энергии и разума. Все, чего мы не наблюдаем, лишь потенциально существует, или, выражаясь более строгим математическим языком, пребывает в вероятностном состоянии. Уилер сказал: «Существует только то, что подвергается наблюдению».

Можно сказать, что наш разум действует как система микросхем электронного вычислительного устройства. Считайте, что вы купили новехонький калькулятор и только что извлекли его из чехла. Вбиваете в него «4 × 4», на экране высвечивается «16». Так и происходит, несмотря на то что эти конкретные числа еще не перемежались на данном устройстве. Калькулятор работает в соответствии с набором правил, как и мозг. На дисплее исправного калькулятора непременно высветится цифра 16, если вы наберете на клавиатуре «4 × 4», или «10 + 6», или «25 – 9». Когда вы выходите за дверь, в мозг как будто поступает новый набор чисел, определяющий, что отобразится на «дисплее». Будет ли на небе Луна, будет ли она прикрыта облаком, увидите вы полную Луну или полумесяц.

Все точки физической реальности не соединены никакими линиями или пунктиром, пока вы не посмотрите в небо. Луна начинает существовать только после того, как вы сами извлечете ее из математической вероятности в вашу сеть сознания. В любом случае пространство между отдельными атомами Луны так велико, что ее правильнее считать пустотой, а не твердым телом. Ничего твердого на свете действительно не существует, это иллюзия, порождаемая нашим мозгом.

Возможно, вы попытаетесь краем глаза уловить эту вероятностную дымку прежде, чем она оформится реальность, – как мальчишка, приоткрывающий обложку журнала Playboy. Вы попробуете метнуть взгляд или молниеносно повернуть голову, чтобы ухватить ускользающую реальность. Но вы не сможете увидеть чего-то, что еще не существует, поэтому игра заведомо проиграна.

Некоторым читателям все это может показаться нонсенсом. Вы скажете, что в мозге нет никаких механизмов, которые в действительности могли бы создавать физическую реальность. Но посудите сами: человек видит сны, а также может заболеть шизофренией (шизофрения великолепно описана в знаменитом фильме «Игры разума»). Эти очевидные факты подтверждают способность разума конструировать совершенно достоверную пространственно-временную реальность, не отличающуюся от той, в которой вы существуете сейчас. Я как врач могу засвидетельствовать, что образы и звуки, которые «видят» и «слышат» шизофреники, кажутся им не менее реальными, чем страница, которую вы читаете, либо стул, на котором вы сидите.

Именно здесь мы наконец-то подходим к воображаемой границе себя. Во сне, как известно, сознание притупляется, разрываются пространственно-временные взаимосвязи, кончаются пространство и время. Где же мы при этом находимся? На зыбких ступенях реальности, которые могут быть спрятаны где угодно. Как образно сказал Эмерсон, «в одном из тех дней, которые Тот выиграл у Луны, чтобы мог родиться Осирис». Действительно, сознание кажется лишь поверхностным слоем нашего разума. Оно похоже на земную кору, в которую мы еще только недавно начали проникать. Ниже уровня сознательных мыслей нас могут ожидать встречи с подсознательными нервными состояниями. Но сами эти свойства разума, в отрыве от нашего сознания, также не существуют в пространстве и времени – они не более реальны, чем камень или дерево.

Что касается пределов сознания, так сказать, его границ, существуют ли они каким-либо мыслимым образом? Или все гораздо проще, чем мы можем себе представить? «Всегда есть возможность, – писал Торо, – быть всем».

Как такое может быть? Как получается, что в строгих физических экспериментах элементарная частица может быть в двух местах одновременно? Как нам удается видеть баклана на пруду, один-единственный василек или одуванчик на всем поле, Луну, Полярную звезду? Насколько обманчиво пространство, разделяющее их, то пространство, из-за которого они кажутся одиночными предметами? Разве они не являются элементами той самой реальности, которую исследовал в своем опыте Белл? Он доказал, что любые локальные процессы подвержены влиянию нелокальных событий.

Ситуация немного напоминает приключение Алисы в Стране чудес, попавшей в Озеро слез. Мы можем быть уверены, что никак не связаны с рыбами в озере, так как у них есть чешуя и плавники, а у нас – нет. Все же, по мнению философа и физика-теоретика Бернара д’Эспанья, «неразделимость – одна из наиболее общих и точных концепций в современной физике». Мы не считаем, что наши разумы связаны каким-то образом, как элементарные частицы в эксперименте Белла, и что они могут обходить законы причинно-следственной связи. Представьте себе два детектора, расположенных на разных концах Вселенной. К каждому из детекторов в противоположных направлениях летят фотоны, испускаемые источником света, расположенным где-то в середине Вселенной. Если экспериментатор изменит поляризацию луча, то мгновенно повлияет на события, происходящие на расстоянии 10 миллиардов световых лет от него. Но, по-видимому, в ходе подобного процесса никакая информация не может быть с такой же скоростью передана от одного наблюдателя к другому, из точки А в точку B. Процесс протекает сугубо сам по себе.

Именно такова та наша часть, которая неразрывно связана с рыбами в озере. Нам кажется, что вокруг нас воздвигнута какая-то стена, непроницаемая окружность. Но эксперимент Белла подсказывает, что существуют определенные причинно-следственные связи, которые непостижимы для нашего привычного «классического» мышления. Как писал Торо, «люди считают, что истина отдалена от них пространством и временем, что она где-то за дальними звездами, до Адама и после последнего человека на земле. Да, вечность заключает в себе высокую истину. Но время, место и случай – все это – сейчас и здесь».