Ячейка 407.

Мы уже готовы к тому, что Джон в очередной раз решил подшутить над Карли, оставив здесь еще одну подсказку, а не обещанный сюрприз. Но сердце все равно колотится, как сумасшедшее. Что там? ЧТО ЖЕ ТАМ? Книга, бриллиантовое ожерелье, билет на любимую рок-группу Карли или же сотня тысяч долларов, которую Джон успел украсть из местного банка. А что, он на самом деле удивительный человек, он мог сделать и такое.

И вот долгожданный момент. Всего несколько долей секунд отделяют нас от правды.

Карли открывает ячейку, и… мы видим очередное письмо. Карли начинает смеяться первая, затем мы подхватываем ее смех.

– Не удивлюсь, если все это окажется розыгрышем и Джон как следует посмеется надо мной в этом письме.

Карли берет в руки письмо, открывает его. Внутри конверта находится несколько фотографий, на которых запечатлена светловолосая женщина лет сорока, может, больше. Она изображена на них так, словно за ней наблюдали, всячески стараясь остаться незамеченным. На одном фото она переходит дорогу, я узнаю одну из улиц Данидина, на другом – она стоит, общается с какой-то девушкой, и еще около шести подобных фотографий с обрывками жизни этой незнакомой женщины.

Карли старается вглядеться в лицо незнакомки, она так же, как и все остальные, находится в замешательстве. Кто эта женщина? Подруга Джона? Таинственная сестра? Или же… любовница?

Поскольку в конверте нет ни письма, ни записочки, мы начинаем искать ответ в самих фотографиях. На оборотной стороне одной из них, мы замечаем надпись: «Я нашел ее. Мерелин. Но ее настоящее имя – Анна Хэльман». А под этими словами выведен адрес.

Лицо Карли побледнело. Ей все стало ясно, и, кажется, это ее шокировало. Она смотрит округлившимися глазами на фотографии, а потом о них начали разбиваться слезы, непрерывным потоком льющиеся из ее глаз. Я, как и все, боюсь нарушить тишину, мы все смотрим на нее, и с каждой новой ее слезой нам становится тревожнее.

Вдруг Карли бросает фотографии к себе на колени, хватается за колеса и начинает стремительно удаляться от нас. Мы срываемся с места и несемся за ней.

Настигаем ее лишь на улице. Карли рыдает взахлеб. Впервые вижу ее такой слабой, ранимой, беззащитной.

Мне хочется рыдать вместе с ней, до сих пор даже не догадываясь о причине ее горьких слез.

Хотя меня вовсе не причина волнует, а то, что ей в любой момент может стать еще хуже, ведь такой эмоциональный всплеск для нее столь же губителен, как крепкий табак для больного туберкулезом. Я чувствую, как повышается ее давление, как кровь стучит в ее висках, а сердце из последних сил старается перекачивать бушующую кровь. Но я ничего не могу сделать, за что сильно себя презираю. Я будто вернулась на несколько недель назад, когда только познакомилась с Карли, когда еще называла ее Скарлетт дрожащим писклявым голосом.

Фелис несется со стаканом воды, а Эдриан достает из аптечки успокоительное, берет воду и осторожно подкрадывается к Карли.

– Выпей, пожалуйста.

Карли, задыхаясь от слез, медленно тянется к стакану, закидывает таблетку в рот и запивает ее. Кажется, это немного ее отвлекает, и она потихоньку успокаивается.

– Кто эта женщина, Карли? – пользуясь случаем, тихо спрашивает Эдриан.

Карли протирает мокрые глаза и тяжело вздыхает, вновь уставившись на фотографии.

– Это моя дочь.

– Я осуждала отца Филиппа за то, что тот бросил сына, но сама я не лучше. Я совершила самую ужасную ошибку в своей жизни, за что расплачиваюсь по сей день… Я бросила своего ребенка.

Когда мне было пятнадцать лет, я узнала о том, что беременна. Эта новость, разумеется, не обрадовала моих родителей. Мы были знатной семьей, и если бы кто-то из знакомых узнал о моем положении, то это было бы позором для всего нашего рода. Отец приказал избавиться от ребенка в тот же день, когда я его о нем оповестила, но срок был довольно серьезным, так что об аборте и речи не было. И моя мать предложила следующий вариант: они отправляют меня в деревню, где я должна прожить оставшиеся месяцы беременности, родить, а всех родственников и знакомых оповестят о том, что я уехала в школу-пансион, что находится в Бристоле. Если я не соглашусь на эти условия, то меня с позором выгонят из дома, и я лишусь своей семьи навсегда. Я была так напугана и без лишних раздумий согласилась, даже не спросив о том, какова будет судьба моего ребенка после родов.

Находясь в деревне, я чувствовала себя счастливой. Живот все рос и рос, я начала ощущать своего малыша, а когда он стал пинаться, я и вовсе плакала от счастья. Я полюбила его всем сердцем. Я разговаривала с ним по вечерам, а он или она, казалось, меня слушал и отвечал мне то тихим бульканьем, то резким толчком.

Я родила девочку. Даже дала ей имя – Мерелин. Я рассматривала ее несколько дней. Клянусь, рассматривала, как будто передо мной было что-то диковинное, не из этого мира. Мерелин была такой красивой.

Спустя несколько дней наш покой исчез навеки, когда в дом ворвались мои родители. Я кормила Мерелин, а они ее выхватили из моих рук, словно вещь, с такой ненавистью и даже омерзением. Я вцепилась в отца, умоляя отдать мне моего ребенка, но мать оттаскивала меня от него, а отец с хладнокровным лицом покинул дом.

Я рвалась за ним, но объятия матери, словно стальные цепи, удерживали меня, и я не могла сдвинуться с места. Больше я не видела Мерелин.

Я долго вымаливала от родителей хотя бы одно словечко, где Мерелин, и вообще жива ли она? От последнего вопроса по моему телу всегда проносилась жуткая дрожь.

Прошло несколько лет, я встретила Джона, вышла за него замуж. Все эти годы я не жила, я пыталась жить. Жить как прилежная студентка, дочь, жена. Мысли о Мерелин и боль, величиной с Техас не покидали меня ни на минуту.

Мы много лет пытались завести детей, но ничего не выходило. Истинной причиной того являются тяжелые роды, повлекшие за собой необратимые последствия. Я рассказала Джону правду. Выложила ему все, как оно есть, ожидая от него бурную реакцию и желание подать на развод. Но Джон меня удивил. Он улыбнулся и сказал: «У нас не может быть детей? Нет, Карли, ошибаешься, у нас уже есть ребенок. Осталось его только найти».

Тогда я не отнеслась серьезно к его словам. Но теперь…

Он столько лет занимался поисками моей… то есть нашей дочери. Даже представить себе трудно, как он это делал, ведь о Мерелин мы не знали ничего. Даже о ее группе крови и имени, что указано в ее свидетельстве.

Но ему удалось ее найти. Он нашел мою доченьку. – По щекам Карли снова текут слезы. – Этот долгий путь стоил того. Джон подарил мне перед смертью кусочек жизни.

Мы не можем прийти в себя после услышанного. История Карли сидит у меня внутри тяжелым комком.

Такого развития событий не ожидал никто.

– Карли, тебе не стоит винить себя, ты же была совсем юной тогда, – говорит Брис.

– Всему виной жесткие обстоятельства… – тихо произносит Андреа.

– Прости, конечно, но я просто поражаюсь бесчеловечности твоих родителей, – восклицает Томас.

Фелис ничего не говорит, лишь подходит к Карли и обнимает ее.

Нашим временным пристанищем в Данидине становится маленький отель, расположенный в южной стороне города.

Тем же вечером, я решаю навестить Карли. Захожу в ее номер, она сидит у окна, глядя на уходящее за горизонт солнце, а в руках все еще держит фотографии с Мерелин.

– Я сейчас так глупо себя чувствую. Хочу тебя поддержать, но даже не знаю, что сказать.

– Так же глупо себя буду чувствовать я завтра, когда буду смотреть в глаза дочери и не находить слов…

Карли поворачивается ко мне и подъезжает ближе.

– Что ты подумала обо мне, когда первый раз меня увидела? Что я ужасная, сварливая старуха?

– Я подумала, что ты гостья из Преисподни, хотя ужасная и сварливая старуха тоже подходит, – говорю, улыбаясь, я.

– Все обо мне так думают, – вздыхает Карли.

– Возможно, не все решаются узнать тебя настоящую… Я решилась и поняла, что очень сильно ошибалась. Ты потрясающий человек, Карли. Ты поражаешь меня своей добротой, искренностью, чувством юмора.

Теперь я сокращаю расстояние между мной и Карли, беру ее за руку и смотрю в ее грустные, поблекшие, голубые глаза.

– Я уверена, что после того, как ты расскажешь Мерелин всю правду, она полюбит тебя так же сильно, как и я. Как и все мы.

– Полюбить меня – все равно что питать теплые чувства к огромному серому камню.

– Карли, тебе уже столько лет, а ты до сих пор рассуждаешь порой, как четырнадцатилетняя девчонка.

– Я всегда знала, что мне нет равных в нытье.

При виде улыбки на лице Карли, мне вдруг становится светло и спокойно.

– Так, все, ужасная, сварливая старушка, ложись спать и не вздумай прореветь всю ночь, а то проснешься с гигантскими отеками.

Карли вновь смеется и послушно катит свое кресло к кровати.

– Знаешь, я еще с первого дня нашей встречи поняла, что мы будем дружить.

– В самом деле? Интересно почему? – спрашиваю я.

– Потому что я тоже подумала, что ты посланница Ада. Если двое людей сразу возненавидели друг друга – это начало великой дружбы, – хохочет Карли.

Я хохочу ей в ответ, оглядывая ее прищуренным взглядом. На этой ноте мы расстаемся с ней на ночь.

Завтрашний день будет нелегким.

Интересно, как в Данидине живут колясочники? Как я уже упоминала, дороги здесь холмистые, и порой очень тяжело тащить свое тело по тропе, что резко уходит вверх, а с неба еще и солнце палит, и ты становишься похожим на сваренную сосиску.

Этот день станет особенным и самым загадочным во всем нашем путешествии. На встречу с Анной отправились я, Эдриан и, разумеется, Карли. Эдриан использует свои навыки психотерапевта, разговаривая с Карли и настраивая ее на, наверное, самую тяжелую встречу в ее жизни. Мы не знаем, что будет, когда мы встретимся с Анной, какова будет ее реакция (хотя, конечно, нетрудно догадаться), и вообще живет ли она до сих пор в этом доме, ведь за то количество времени, что Карли находилась в центре, все могло измениться.

И вот мы достигли конечной цели. Мы нашли дом Анны. Эдриан звонит в дверь, я чувствую, как желудок нервно сжимается, переключая весь организм в напряженное состояние, а Карли спокойно сидит, не сводя глаз с двери, предвкушая долгожданную встречу.

Дверь открывается, и на пороге мы видим маленькую девчушку лет семи, с темными, коротко подстриженными волосами.

– Здравствуйте, – говорит она тоненьким голосочком.

– Здравствуй, – отвечает Карли, – а здесь живет Анна Хэльман?

– Да, это моя бабушка. А вы ее друзья?

Мы дружно киваем головой.

– Проходите.

Внутри дома пахнет лилиями. По пути мы успеваем заметить несколько фотографий, развешанных по стенам этого маленького, аккуратного дома. На снимках запечатлена Анна то в компании какого-то мужчины, то целой группы молодых людей, одетых в одинаковые синие футболки, то с маленьким ребенком. Я замечаю улыбку Карли, которая не может оторвать свой взгляд от этих фотографий, словно изучая каждую деталь и одновременно согревая себя мыслью, что Анна в ее отсутствие жила нормальной жизнью, у нее есть семья, друзья, любимый человек. Даже мне становится теплее от этих мыслей.

Девчушка останавливается и распахивает дверь, за которой прячется небольшой сад. В саду среди множества цветов и благоухающих кустарников стоит стол, за которым сидят Анна и темноволосая, кудрявая девушка.

– Мама, бабушка, у нас гости.

– Гости? Кто же к нам пожаловал?

Анна встает изо стола и подходит к нам, приветливо улыбаясь.

– Добрый день.

Взгляд Карли впился в глаза Анны. Как же она похожа на нее! Узкое лицо, приправленное аристократической бледностью, острый подбородок, аккуратный нос и очерченные скулы.

– Здравствуйте, Анна. Меня зовут Скарлетт Хилл. – Голос Карли дрожит вместе с моим сердцем.

– Мы с вами знакомы? – мельком рассмотрев нас, спрашивает Анна.

– Да… то есть нет. – Карли резко выдыхает, словно злясь на свою растерянность. – Я знакомая вашей матери.

Внезапный ответ Карли вызвал во мне шквал немых вопросов, которые я стараюсь всеми силами подавить. «Какая еще знакомая?! Зачем ты уходишь в какие-то дебри, Карли?!» – проносится у меня в голове.

– Моей матери? – Выражение лица Анны резко меняется. – Ну что ж, прошу за стол.

Ее улыбка гаснет, и, судя по серьезному взгляду, она уже не так рада нашему визиту.

– София, налей гостям чаю.

Девушка, что сидит рядом с ней, услужливо кивает, покидает сад и спустя мгновение возвращается с подносом в руках.

– Так вы говорите, что знали мою мать?

– Да. Она… прекрасная женщина.

– А вы, случайно, не знакомы с моим отцом?

– Нет, – преисполненная волнением, отвечает Карли.

– Очень жаль. Он тоже прекрасный человек. Наверное. Ведь я выросла в приюте и ни разу ни его, ни матери не видела. – Щеки Анны побагровели от нарастающего напряжения.

– В приюте? – виновато спрашивает Карли.

– Да. Меня подбросили к воротам приюта, когда мне еще и месяца не было. От меня избавились, как от мусора. Все детство я провела, скитаясь по приютам и не оставляя надежды на то, что когда-нибудь я найду своих родителей. Я так мечтала о материнской заботе, ласке. Так завидовала детям, которые шли мимо меня, крепко держа теплую ладонь матери… Но потом я выросла и поняла, наконец, всю истину своего существования – я в этом мире совсем одна и никому не нужна, кроме самой себя.

На несколько секунд я представляю себя на месте Анны. И мне стало так страшно и грустно, что с трудом удается сделать вдох. Ребенок, лишенный родителей, – невыносимое, горькое зрелище. Не каждому под силу справиться в одиночку со всем этим могущественным, черствым, холодным миром, но Анна смогла преодолеть все трудности, все страшные дни одиночества. Суровое детство наделило ее огромным запасом сил и воли, поэтому я не могу перестать восхищаться этим человеком.

– А вы бы сейчас хотели встретиться со своей матерью? – робко спрашивает Карли.

– Нет. Это желание давно во мне погасло. Этого человека больше нет в моей жизни. У меня нет матери, и эта женщина не имеет права называть меня своей дочерью, потому что она выкинула меня, как паршивого котенка. Так что если вам удастся с ней повидаться, передайте ей мои слова, Скарлетт.

Каждое слово Анны для Карли как очередной выстрел в сердце. Лицо Карли олицетворяет то, что творится у нее в данный момент внутри. Гигантская, растекающаяся боль, отравляющее чувство вины и глубокая печаль, что столько лет таилась в ее сердце и напоминала о себе покалыванием в груди.

– Боюсь, я не смогу это сделать. Она умерла.

Меня обдает жаром, услышав последние слова. Мы с Эдрианом с недоумением смотрим на Карли, мой язык так и рвется стукнуться о нёбо и зубы, чтобы внятно изложить настоящую правду. Но я с великим трудом сдерживаю себя. Таково решение Карли. Судя по всему, чувства вины и стыда перевешивают, и ей ничего не остается, как унести эту правду в могилу.

Взгляд Анны несколько смягчается, и в нем становятся заметны искорки грусти.

– Давно?

– Пару месяцев назад, – уверенно отвечает Карли. – Перед смертью она рассказала мне о вас, о том, какой страшный грех она совершила. Анна, хотите верьте, хотите нет, но для нее эта жизнь тоже была мучением. Она любила вас. – Веки Карли медленно наполняются слезами. – Она так хотела найти вас… прижать к своей груди.

– Довольно, – внезапно прерывает Анна. – Я не хочу больше ничего о ней слышать. – Она тяжело дышит, и, кажется, вот-вот из ее глаз хлынут слезы. – Скарлетт, я глубоко признательна вам и вашим друзьям, что вы нашли меня и рассказали мне это. Мне на самом деле очень жаль, что не стало… вашей знакомой, но, если честно, эта женщина давно для меня умерла. Так что… на этом, думаю, наш разговор следует закончить. Если хотите, я вызову такси до вашего отеля.

– Анна… – говорит Карли.

Ну давай, давай же, Карли, скажи ей правду! Она должна это знать! Давай, решайся!

– Спасибо, но мы сами доберемся. Прощайте.

Мы покидаем дом с раздирающим чувством горечи.

Карли тяжело дышит, обхватив голову руками.

– Карли, давай заедем в ближайшую клинику, а то мы беспокоимся за тебя, – говорит Эдриан.

– Не стоит, со мной все в порядке.

– Если бы ты сказала ей правду, все было бы иначе, – говорю я.

– Эта правда уже никому не нужна, Джина.

Мы отдаляемся от дома Анны, но вдруг слышим, как кто-то кричит нам в спину.

– Стойте!

Оборачиваемся и видим Софию. Она радостно подбегает к нам и, не успев отдышаться, говорит:

– Как хорошо, что я успела. Скарлетт, вы извините меня за мое любопытство, но позвольте спросить. Вам знаком человек по имени Джон Хилл? Просто я заметила, что у вас одинаковые фамилии, и подумала, что…

– Это мой муж, – прервав Софию, отвечает Карли.

При имени Джона Хилла внутри меня раздался громкий щелчок.

– О, Господи! Это невероятно! Просто невероятно! – широко улыбаясь говорит София. – Вы не против, если мы заглянем в одно уютное кафе неподалеку?

– Конечно, нет. – В глазах Карли вновь зажегся огонек жизни. Подумать только, она идет со своей внучкой в кафе! Со своей родной, прекрасной внучкой.

И вот уже мы сидим за столом, потягивая из трубочки запашистый раф.

– Знаете, я раньше не верила в такие волшебные совпадения. Да и если до конца быть честной, до сих пор с трудом верю. Несколько лет назад у дома моей матери я увидела пожилого мужчину. Вид у него был жуткий: тощий, обессиленный, еле держался на ногах. Это был Джон Хилл. Он опирался о стену дома и о чем-то думал. Я была обеспокоена его состоянием и предложила довезти до больницы. Оказалось, что он находился на терминальной стадии рака. Не знаю почему, но я сразу привязалась к этому человеку. Навещала его каждый день, а он встречал меня с улыбкой, а затем принимался рассказывать какую-то историю из его жизни. Он рассказал про вас и поведал мне о том, что заканчивает последнее путешествие в его жизни, но перед этим он разбросал подсказки в разных участках планеты, чтобы вы проделали его маршрут и в конечном счете оказались в Новой Зеландии. За день до смерти он написал письмо и попросил меня отправить его вам. Он сказал, что оно ключевое, с него все начнется. Последним желанием Джона было остаться навеки в Новой Зеландии. Я выполнила его пожелание. Организовала похороны и по сей день ухаживаю за его могилой.

София делает небольшую паузу, а затем вновь продолжает:

– Скарлетт, как же такое возможно? Вы – жена того самого Джона Хилла, человека, который поразил мое сердце, и вы знали мою бабушку…

София кладет свою ладонь на руку Карли, и глядя ей в глаза спрашивает:

– Скажите честно, она ведь не умерла?.. Это вы?

Карли, опустив глаза в пол, словно нашкодивший ребенок, отвечает тяжелым вздохом и молчанием.

София дружелюбно улыбается, ее глаза сияют искренней радостью, сравнимой с радостью ребенка, распаковывающего рождественские подарки.

– Понимаю, почему вы все не рассказали маме. Ей было бы очень тяжело это принять.

София поднимается, подходит к Карли и обнимает ее. Карли расплывается в улыбке, едва справляясь с очередным потоком слез.

– Я никому ничего не расскажу, обещаю.

Карли не в силах что-либо говорить. Она лишь улыбается и плачет. Она выглядит абсолютно счастливой и такой воодушевленной! На мгновение ее щеки потеряли свой мертвенно-бледный цвет, они порозовели, кажется, ее кровь наполнилась живительным теплом, что распространяется по всему телу. Я прямо-таки ощущаю, как каждая молекула ее существа сейчас преисполнена силой и энергией. Каждая клеточка радуется, об этом говорят ее сверкающие глаза. И это безмерное счастье поселяется и в нас с Эдрианом. Мы смотрим друг на друга, а затем на нее и сходимся на одной мысли, что весь наш путь был пройден не зря. Ради такой счастливой улыбки Карли стоило идти на этот огромный риск, на этот сумасшедший поступок. Карли застряла на той мысли, что она осталась совсем одна после смерти мужа. У нее не осталось ничего, кроме смертельного диагноза и боли. Но Джон, именно Джон, смог вытащить ее из вязкого болота собственных унылых мыслей и показать, что ее жизнь еще не закончилась. Стоило только решиться на этот шаг.

Оставшийся день Карли и София проводят вместе. Им надо столько друг другу рассказать.

Возвращается Карли в отель уставшей, но с тем же немеркнущим счастьем.

Последнюю ночь в Новой Зеландии мы проводим в номере Карли, в компании со свежей, аппетитной пиццей. Карли рассказывает про их беседы с Софией. Та ей поведала о том, что у Карли на самом деле большая, дружная семья. Оказывается, у Анны есть еще два сына, а у этих сыновей есть дети. Карли счастливая бабушка и прабабушка!

– Карли, прошу заметить, что у тебя есть еще одна семья, – говорит Брис. – Она, конечно, не такая большая, но не менее дружная.

– Не стану спорить, – улыбается Карли, – и я вам скажу совершенно откровенно – для меня нет никого роднее и ближе, чем вы.

У меня глаза на мокром месте из-за столь уютного, теплого вечера. Я так буду скучать по этим сладким моментам. Как же мне будет не хватать наших веселых, по-настоящему семейных вечерних посиделок.

С рассветом начался обратный отсчет до нашего заключительного рейса. Утром мы прогуливаемся по солнечному Данидину, наслаждаясь его неторопливой жизнью, затем оказалось, что Карли и София договорились встретиться и отвести всех нас в одно место, которое непременно должно стать кульминацией нашей поездки.

Мы приходим на кладбище. Здесь главенствуют присущие этому месту тишина и умиротворенность, холодящие сердце. София идет по наизусть выученной тропе и среди сотен могил находит ту самую, ради которой мы все здесь сегодня собрались.

На сером округлом памятнике виднеется надпись: «Джон Хилл».

– Здравствуй, Джон, – говорит София, дотронувшись ладонью до памятника, словно до человеческого плеча.

Неужели это действительно он? Неужели мы и впрямь стоим у его могилы и нас разделяют всего лишь несколько слоев кладбищенской земли? У меня весьма странное ощущение. Я настолько боготворю Джона, что до этого момента я ловила себя на мысли, что Джон Хилл – это вовсе и не человек, это нечто высшее, неземное, непостигаемое.

– Знаете, я понял одну вещь: если Джон хотя бы на несколько секунд появляется в чьей-то жизни, то она уже не будет прежней, – говорит Эдриан. – Я никогда не забуду то, что мы все пережили. Спасибо тебе, Джон, спасибо за то, что ты для всех нас сделал.

Далее следуют слова благодарности от каждого присутствующего. Брис поблагодарил за то, что в этой поездке он навсегда расстался с отчаянием, а взамен обрел уверенность и светлое чувство любви. Том полностью согласился со словами Бриса и от себя добавил, что даже когда он передвигался без коляски, он не любил эту жизнь так сильно, как любит сейчас. Андреа, подняв глаза к небу, улыбнулась и ограничилась душевным «спасибо». Фелис со слезами на глазах, держа руки на плечах Фила, выразила благодарность за весь букет эмоций, что мы испытали за этот месяц. Фил подъехал к памятнику и, прислонившись к нему лбом, внятно, почти без искажений промолвил: «Я стал сильнее благодаря тебе».

Настала моя очередь.

– Это была не просто поездка. Мы прожили отдельную, маленькую, удивительную жизнь. Нам всем стоит признаться, что это было нелегко. Нелегко вырваться из такого удобного, совершенного для нас центра в мир, кишащий опасностями и трудностями. Но мы справились. И отчасти нам удалось это сделать потому, что мы понимали, что этот путь уже был пройден человеком, которому было втройне тяжелее, чем всем нам, вместе взятым. Мы полюбили эту жизнь со всем ее вечным хаосом и бесконечным очарованием. Спасибо, Джон.

И последнее слово достается Карли. Она медленно покидает кресло, делает неуверенные шаги вперед, подходит к памятнику и, прикрыв глаза, шепчет:

– Глубина моей благодарности соизмерима с вечностью. Я люблю тебя.