На следующий день Хамизи, как и обещал, забрал нас с острова обратно в город. Сидя на небольшой палубе и считая расстояние, которое с каждой минутой все увеличивалось, я чувствовала, как неумолимо нарастающая тоска сковывает мое сердце. Никогда мне еще не было так печально расставаться с очередной точкой маршрута, а все это из-за того, что наше путешествие подходит к концу.

Я слышу тихие шаги позади меня, оборачиваюсь и вижу Эдриана. Он подходит ближе, наклоняется и заключает меня в свои объятия.

– Не грусти, – говорит он, словно ему удалось прочитать мои мысли.

Наше путешествие по Австралии началось с поиска фургона, который нам нужно арендовать на несколько дней. Для Австралии мы изначально, еще находясь в центре, выделили несколько дней. Карли сказала: «Я должна как следует морально подготовиться перед тем, как ступлю на землю Новой Зеландии. Ведь на этом все закончится. Хочу, чтобы Австралия была моей последней беседой, последним мысленным объятием с Джоном перед тем, как я окончательно расстанусь с той загадкой, с той ниточкой, что связывала меня с ним все эти одинокие, безрадостные годы после его смерти».

Также для того, чтобы растянуть удовольствие мы решили добраться до Харви-Бея, что находится в штате Квинсленд самостоятельно, а для этого требуется преодолеть длинный путь – больше тысячи километров.

– Будьте осторожны на дорогах, – говорит парень, который предложил нам в аренду небольшой фургон марки «Фольксваген Т», точь-в-точь, что были у хиппи.

– А что с дорогами в Австралии совсем худо? – спрашивает Эдриан.

– С дорогами как раз таки все в порядке, а вот с кенгуру у нас проблемы. Пару дней назад туристы из Сербии наткнулись на одного из этих сумчатых дьяволов. Ну как наткнулись, огромная, бешеная туша влетела в автомобиль, люди чудом остались живы.

– Кенгуру-самоубийцы? Прекрасно. Я уже люблю Австралию, – говорит Том.

Мы выезжаем из Канберры почти в четыре часа дня, когда солнце вовсю раскинуло свои огненные лучи. Асфальт под ногами буквально плавится в этот августовский день, словно плитка шоколада, оставленная на подоконнике.

К слову о Канберре. Мне удалось захватить с собой миниатюрный буклетик из аэропорта, в котором пестрят красочные фотографии улиц этого города, несколько фото крупных магазинов, а также есть небольшая информация об отелях, хостелах, достопримечательностях и истории.

В конце девятнадцатого века на этом крошечном континенте шли долгие споры о том, где же быть столице: в Сиднее или Мельбурне. Так вот Канберра и стала неким компромиссом в решении этого вопроса. Два крупнейших города Сидней и Мельбурн успокоились, словно примирившаяся супружеская пара после появления на свет их общего ребенка. Искусственно сотворенная столица принесла с собой мир и покой на этот маленький клочок планеты.

Любое путешествие – услада душе. У тебя затекает спина, порой из-за крутых поворотов скручивает живот, почки, словно наперекор тебе, чрезмерно быстро справляются со своей работой, и чувства наполненного мочевого пузыря, тошноты и головной боли сидят на твоих плечах вместе с тяжеленным рюкзаком, постоянно дискутируя между собой, чья очередь настала тебе досаждать. Но несмотря на этих вечных попутчиков, есть что-то, что полностью перекрывает все неудобства. И это что-то – безмерная, высшая, чистая, всепоглощающая любовь к неизведанному, к новым пейзажам, к незнакомому населению, к непривычному акценту и даже к новой валюте.

Несколько часов пребывания в Австралии дали мне понять, что этот материк в самом деле не такой, как все. Атмосфера здесь меланхолична, размеренна, кажется, что эта точка земного шара нарочно находится на значительном расстоянии от крупных континентов, подальше от шума, тревог, волнений, ханжества.

Кажется, мое неугомонное сердце затевает новый роман.

Особенно приятно удивляют маленькие поселения, которые встречаются нам по пути. Они не отличаются прекрасным рельефным расположением или же выдающимися достопримечательностями, про которые изложено мизерным шрифтом в карманных путеводителях.

Эти места приковывают к себе другим: скромными фасадами маленьких, ухоженных, светлых домиков с парой чудеснейших розовых акаций у ворот, узкими дорогами, на которых изредка появляются машины, небрежно висящими линиями электропередачи и теплым ветром, играющим с листьями деревьев, длинные ветви которых стремятся вверх, рассекая небесную лазурь. Во всем этом есть свое тайное, одурманивающее очарование, каждый миллиметр пропитан особой теплотой, и посещает такое забытое, но все равно столь любимое чувство, словно на миг оказался в доме у бабушки.

Мы останавливаемся в одном уютном местечке, с неизвестным названием и находим местную забегаловку – нас привел к ней аромат свежеприготовленной еды, молекулы которого даже сквозь дверь просачивались.

Кафе оказалось пустым, и удивленные нашим визитом официанты с истинной радостью, порхая, сопровождают нас до самого большого стола. Но в следующий момент случилось непредвиденное.

У Андреа снова начался приступ. Ее тело дрожит так, будто его облили ледяной водой, боль капканом ухватилась за него. Лицо покрывается потом, легкие еле наполняются воздухом, кажется, что все ее существо, все ее органы и ткани сговорились и всем своим единством отвергают жизнь. Она словно выловленная рыба, которую медленно и безжалостно убивает кислород.

Эдриан вскакивает, бросается к рюкзаку Андреа и несколько секунд роется в нем.

– Андреа, где все твои лекарства?! – в ужасе спрашивает он, заранее понимая, что ответа не услышит.

– Господи… – говорит Том, широко раскрыв глаза от страха, – впервые вижу ее такой.

– Может быть, лекарства в другой сумке, что в фургоне? – спрашивает Карли.

Фелис бросается бежать к фургону.

– Андреа, пожалуйста, постарайся ответить, – говорит Эдриан, – куда ты положила свои лекарства?

– Я их не брала, – говорит она побледневшими губами.

– Черт побери, у вас есть какая-нибудь больница? – обращается Брис к персоналу кафе.

Те лишь, выпучив глаза, отрицательно качают головой.

– А медпункт?

– Нет… – растерянно отвечает один из официантов.

Я подъезжаю к Андреа, беру за дрожащую руку.

– Андреа, вспомни, что тебе говорила мама. Закрой глаза и подумай о чем-нибудь хорошем. Давай, ты справишься, я верю в тебя.

Андреа так и поступает, она закрывает глаза, и в следующие секунды мы лишь можем догадываться, о чем она думает.

Ее тело постепенно расслабляется, дыхание становится ровным.

– Простите, – шепотом произносит она.

– Не могу это принять. Как же это безрассудно с твоей стороны не взять лекарства, от которых зависит твоя жизнь, – говорит Эдриан.

– Это мое решение.

– Твое решение? Ты понимаешь, что с каждым разом боль будет сильнее и сильнее, и однажды ты просто не выдержишь.

– А вам говорили, что вы прекрасный психотерапевт?

– Андреа, Эдриан прав. То, что ты делаешь с собой, называется мазохизмом, – говорит Фелис.

– Возможно, так оно и есть, но это опять же мое и только мое дело. Я устала от этих бесконечных уколов, доз лекарств, меня тошнит от одних только их названий! Я хочу почувствовать себя свободной, хотя бы в этой поездке. Я привыкла к боли. Даже не знаю, хорошо это или плохо, но она уже стала неотъемлемой частью меня. И всякий раз, когда я самостоятельно справляюсь с очередным приступом, я чувствую свое превосходство, свою силу перед этой болью. И вы не вправе меня этого лишать. Вот видишь, Том, не такой уж я и камень. Что-то еще могу чувствовать.

На ночь мы решили остановиться в одном из мотелей. В этом ветхом, двухэтажном здании, повидавшем множество уставших туристов, оказался свободным всего один номер, к счастью, на первом этаже.

Таким образом, нам предстояло ночевать ввосьмером в одной тесной комнате, в которой находятся две кровати с потертыми матрасами, небольшая тумбочка и хилый вентилятор. По сравнению с Танзанией, где нам довелось спать на жутко неудобных циновках, оказавшихся излюбленным местом всевозможных насекомых острова, которые ползали по нам всю ночь, условия, в которых пребываем мы сейчас – просто царские. В итоге я, Карли, Андреа и Фелис расположились на кроватях, а мужчинам пришлось ютиться на полу.

Как только мое тело оказалось в горизонтальном положении – я отрубилась. Но спустя некоторое время я проснулась, вначале еще не осознав, что лежу с открытыми глазами, просто уставившись в темноту. В номере невыносимая духота, сопение спящих и стрекотание за окном слились в один противный, кошмарный, звенящий звук, который вливается в мою голову, окутывает мозг и не дает ни на секунду расслабиться и погрузиться в сон. Я не выдерживаю, тихо приподнимаюсь, пересаживаюсь на кресло и осторожно покидаю номер.

И только находясь на улице, я наконец могу вздохнуть полной грудью. Я осматриваю совершенно вымершее пространство, окружающее мотель. Единственный высокий фонарь, у которого клубятся неспящие мошки, бабочки и прочая живность, и красная, светящаяся вывеска мотеля еле освещают стоянку, на которой находятся с десяток автомобилей, узкую дорогу, до сих пор хранящую в себе тепло Австралийского солнца, а дальше ее виднеются лишь мрачные очертания густых зарослей.

– Тоже не спится? – слышу я голос Карли.

– Как же ты меня напугала, – с трепещущим сердцем говорю я.

– Прости. О чем думаешь?

– Не знаю. В голове столько самых разных мыслей, что с трудом удается собрать их в кучу. Кажется, я восстановилась. Я понимаю, что прошло совсем мало времени, но я чувствую, как мой организм будто перепрограммировался. Я ощущаю себя по-новому, и я этому рада. Но… я не знаю, что будет дальше. Не знаю, как жить, когда я покину центр. Я не знаю, что меня ждет. И это неведение гнетет меня.

Карли улыбается.

– До аварии ты боялась жизни?

– Нет.

– Так почему же ты сейчас боишься? Ничего не изменилось. Ты все та же Джина, которой была раньше, с теми же целями и желаниями, вкусами и привычками. Что ты хотела сделать после школы?

– Поступить в университет.

– Так что тебе мешает осуществить мечту? Если бы ты знала, как я тебе, да и вообще всем вам, безумно завидую. У вас впереди целая жизнь. Вас ждет столько удивительного. Знаешь, когда я была примерно в таком же возрасте, как ты, я уже работала в одной из английских газет и меня послали на Шри-Ланку, чтобы я написала статью о паломничестве верующих, которые поднимаются на вершину горы к храму, чтобы прикоснуться губами к священному следу. В этом удивительном месте я познакомилась с одним монахом, задала ему сотню вопросов, и вот на один из них, который звучал приблизительно так: «Как вы не теряете веру в будущее? Как сохраняете в себе душевное равновесие?» – он мне ответил: «Нужно придерживаться маленьких правил: всегда думай о том, что ты любишь. Неважно, что это: еда, или любимая книга, или же любимый город – просто думай о том, что ты любишь. Никогда не таи ни на кого обиду. Так живется гораздо легче. И помни: что бы с тобой ни случилось – всегда засыпай с мыслью, что лучшее ждет тебя впереди». Лучшее ждет тебя впереди, Джина. Поступи в университет, найди друзей, веселись, совершай безумные поступки. В общем, живи так, как ты хочешь.

– Карли, а ты в своей жизни совершила много безумных поступков?

– Ух, этим меня жизнь не обделила. Стоило мне вырваться из-под жесткого контроля родителей с их пресловутым протестантизмом, как жизнь моя приобрела кучу новых поворотов. Помню, как однажды мы с друзьями-рок-н-рольщиками угнали чью-то машину, предварительно обкурившись травкой.

– Ты курила травку? Серьезно? Вот уж чего не ожидаешь услышать от семидесятилетней старушки, – смеюсь я.

– А ты что думала? Мудрость – это результат многих ошибок и глупостей. В моей жизни ошибок было столько, что мне понадобится еще одна жизнь, чтобы о них рассказать.

– А у тебя есть дети?

Карли сразу переменилась в лице. Улыбка исчезла, глаза опустились вниз. Я поняла, что зашла слишком далеко.

– Была дочка. Но… ее больше нет.

– Прости, пожалуйста.

– Ничего.

В голове мелькнуло воспоминание о том, как я в палате Карли увидела фотографию, на которой изображены она и младенец. Значит, это и есть ее дочь. Мне становится не по себе от собственной бестактности.

– Пойдем, нужно поспать, а то сил совсем не осталось, – напоследок говорит она.