Как я уже доказал, Евросоюз далеко не преуспел на экономическом поприще, и все указывает на то, что относительная эффективность его экономики со временем еще больше снизится. Правящие элиты Евросоюза полны решимости добиваться «все более тесного союза», хотя в лучшем случае это идея совершенно непригодна с экономической точки зрения, а в худшем – политически крайне опасна, и не в последнюю очередь по причине роста евроскептических настроений среди европейской общественности.

Так что же делать? В главе 5 я обрисовал направления политики, которая могла бы спасти евро. В этой главе мы рассмотрим возможные политические реформы, которые могли бы спасти Евросоюз. Начнем с изучения вопроса, можно ли текущие политические проблемы Евросоюза считать такими же детскими болезнями, как и экономические трудности евро. Затем посмотрим, можно ли провести малые преобразования в характере действий ЕС, не подрывая серьезно его деятельность. А затем уже будем анализировать вопросы, связанные с более радикальными реформами. Поговорим о том, что для этого потребуется и на чем будут настаивать британские и прочие евроскептики, а также о том, что из этого было бы осуществимо.

Кое-кто мог бы заявить, что изъяны в политике и институциональных установках Евросоюза, о которых я писал в главе 2, есть прямое следствие промежуточного положения, в котором оказалось сообщество. ЕС взял на себя множество функций, которые обычно находятся в компетенции суверенных государств, однако он пока еще не обладает полным суверенитетом на своей территории. В итоге решения ЕС по многим вопросам вырабатываются в ходе откровенного торга между странами-членами, а в особенности – с «большой двойкой» в лице Франции и Германии. И, следовательно, как только процесс интеграции завершится и значение национальных государств снизится, качество процесса принятия решений в ЕС повысится.

Если уж на то пошло, то и США в 1776 году образовались совсем не в том окончательном виде, какой приняли впоследствии. Стране еще предстояло пройти через горнило кровавых и оставивших глубокие раны событий гражданской войны, вспыхнувшей, когда еще и ста лет не прошло с момента провозглашения независимости. И последующий ошеломительный успех этой страны был далеко не очевиден ни во время, ни сразу после тех драматических событий. Тогда с какой стати мы должны ожидать, что Соединенные Штаты Европы с ходу примут безупречную во всех отношениях форму?

Возникает вопрос: а почему, собственно, Евросоюз обязательно должен принять безупречную форму? Даже если США, Великобритания, Германия, Франция или любое другое современное независимое государство в общем и целом функционирует на должном уровне, это не означает, что оно являет собой пример идеального государственного управления. У каждого за плечами имеется изрядно просчетов и ошибок, проблем и скелетов в шкафу. Совершенство, вообще говоря, планка слишком высокая, чтобы на нее ориентироваться. Уместнее изучить другой вопрос: достаточно ли оснований предполагать, что после преодоления трудностей первоначального периода ЕС будет приемлемо функционировать в качестве политического образования.

Даже если Соединенные Штаты Европы сформируются как полноценное суверенное государственное образование на территории ЕС (другой вариант – Соединенные Штаты еврозоны станут суверенным государственным образованием, объединяющим эту группу стран), есть вполне обоснованные сомнения, что они смогут хорошо функционировать как политическая единица. И качество управления этим государством, по всей вероятности, будет низким.

Во-первых, население Евросоюза приближается к 500 000 000 человек, а численность электората превышает 400 000 000 человек, тогда как в США при населении в 312 000 000 электорат составляет 240 000 000. Таким образом, Соединенные Штаты Европы станут вторым по величине демократическим государством мира, уступая только Индии с ее населением в 1 200 000 000 человек и электоратом в 740 000 000. А чем больше государственное образование, тем труднее обеспечить реальное участие избирателей в политической жизни и больше опасность, что политику опутают сети коррупции и лоббирования интересов узких групп.

Впрочем, оставим в стороне Индию как феномен единственный и уникальный в своем роде, а кроме того, она не сопоставима по уровню развития с Европой. Для сравнения нам уместнее сосредоточить внимание на Соединенных Штатах Америки. Следует отметить, что сегодня США переживают серьезнейшие политические проблемы. Явка избирателей упала до крайне низкого уровня, американцы в массе своей все больше утрачивают иллюзии относительно политики своих лидеров. А это может привести к разрушительным последствиям. Знаменательным выглядит тот факт, что политическая система США доказала свою неспособность выработать четкое решение по уровню государственных расходов и заимствований, и ситуация дошла до того, что в 2013 г. американское правительство оказалось вынуждено закрыть государственные учреждения, а страна была близка к объявлению дефолта.

Во-вторых, у стран, входящих в Евросоюз, нет единого языка. А без этого жители разных европейских государств лишены возможности смотреть одни и те же телепередачи, радиопрограммы, читать одну и ту же прессу или блоги в интернете, а также в одинаковой мере уяснять смысл политических заявлений одной и той же партии. Соответственно, трудно представить, как смогли бы существовать общеевропейские политические партии. Как заметил однажды Енох Пауэлл, европейской демократии быть не может, поскольку нет европейского демоса.

В-третьих, между странами – членами Евросоюза существуют глубокие различия в том, что касается институтов, политической культуры и исторических особенностей. Диапазон огромен – от глубоко укоренившихся демократических традиций (как в Нидерландах и Швеции) до диктатуры (примерами могут служить Германия и страны бывшего советского блока, а также Греция, Португалия, Испания и Италия) и несостоятельности государственной власти (примером опять-таки может служить Италия). Это составляет разительный контраст с США, которые на протяжении всего существования заботливо и последовательно выстраивали свои институты и политическую культуру практически с нуля, за неимением чего-либо подобного для опоры на первых порах.

Если Евросоюз образует полный политический союз и в соответствующем ключе перестроит свои институты, он приобретет нужные атрибуты, какими располагает нормальная западная демократия. Но это не решит всех проблем. Признаки разочарования в демократии отчетливо проявляются повсеместно, и, в особенности, среди недовольных европейских избирателей.

Если Евросоюз добьется полной интеграции, то вполне возможно, что глава этого формирования получит обширные полномочия, какие и не снились сегодняшним президентам и премьерам западных государств. А может, кончится тем, что в Евросоюзе установится вообще бесправительственная система, наподобие той «радости», которую вот уже семь десятков лет подряд вкушает Италия. В любом случае не исключено, что евросоюзная демократия не будет работать как положено. А это может привести к принятию неверных решений или к чему-то худшему.

Имеется один важный момент, который выходит за пределы самой механики электорального процесса. Мы на Западе прямо-таки одержимы идеей голосования и видим в ней ключ к свободе. Но она таковой не является. В Великобритании всеобщее голосование не вводилось вплоть до 1928 г., однако начиная с XVIII в. и до наших дней считалось, что независимость судебных органов и печати делает нашу страну свободной. Институты на самом деле важны, это бесспорно, а Евросоюз поступает крайне неосмотрительно и легкомысленно, когда его элиты без долгих размышлений берутся создавать институты и пытаются втиснуть страны с очень разными особенностями и историческим прошлым в прокрустово ложе общей идентичности, надуманной и неестественной.

Есть свой парадокс в том, что на импульс к интеграционизму преобладающее влияние оказывает благородная цель не допустить новых войн, которые всегда оставляли такой пагубный и памятный след в европейской истории. И что же? Сторонники полной интеграции, похоже, не дали себе труда припомнить другие, не менее тяжелые события в истории Европы, прямой причиной которых стало не что иное, как несостоятельность политической системы. Последняя и самая ужасающая из тех войн, которых мы так стараемся избежать, стала прямым следствием институциональной слабости Германии времен Веймарской республики и (не без участия демократического процесса) краха демократии. Тот факт, что в Греции набирает популярность праворадикальная партия «Золотой рассвет», навевает зловещие параллели со становлением нацизма в Германии начала 1930-х гг.

Если углубиться в историю, то ответьте мне, могли ли разразиться наполеоновские войны, если бы им не предшествовал крах старого порядка, как назывался социальный и политический уклад, просуществовавший во Франции примерно с XVI в. и до Великой французской революции?

В отсутствие четкого представления о том, какими должны быть будущие политические институты объединенной Европы; при наличии ряда аргументов, объясняющих, почему эти институты не обязательно смогут функционировать на должном уровне, а также с учетом исторического прошлого упорное стремление добиваться полной интеграции хоть мытьем, хоть катаньем, без сомнения, означает беспрецедентно рискованную игру. Ставки достигли немыслимой высоты, выше не бывает.

Исходя из того что институты Евросоюза, по общему признанию, несовершенны, зададимся вопросом, имеются ли разумные основания ожидать радикальных реформ, которые позволили бы изменить их и сделать эффективными и приемлемыми с точки зрения избирателей? И не препятствует ли реформам сама сущность Евросоюза? Если ЕС всерьез подумывает о необходимости реформироваться, то мелкие дефекты, вызывающие раздражение евроскептиков, можно было бы легко устранить и без фундаментальных реформ. Например, Евросоюз мог бы запретить абсурдное дублирование зданий и ресурсов Европейского парламента в Брюсселе и Страсбурге, дорогостоящих маятниковых переездов туда-сюда при помощи простого решения – ограничиться одним местоположением вместо двух. Кроме того, положить конец практике найма бесчисленной армии переводчиков помогло бы решение, что Европейский парламент будет использовать только три языка – английский, французский и немецкий. В качестве примера абсурдности нынешних установлений Евросоюза замечу, что, хотя подавляющее большинство жителей Мальты говорят по-английски, ЕС нанимает переводчиков с мальтийского языка на все прочие языки Евросоюза. При штате примерно в 1750 разноязычных переводчиков и 600 человек вспомогательного персонала Европейская комиссия на сегодня располагает одной из самых внушительных переводческих служб в мире.

Кроме того, ЕС мог бы взяться за решение такой проблемы, как избыточное регулирование, если бы объявил, что введение нового правила означает отмену ныне действующего (а то и двух правил), каковой подход принят на вооружение коалиционным правительством Великобритании. Словно для того, чтобы доказать возможность подобного шага, Европейская комиссия в октябре 2013 г. заявила о намерении отозвать ряд предложенных мер регулирования, охватывающих такие разнообразные проблемы, как качество почв и профессиональные стандарты парикмахеров, где среди прочего содержится пункт о запрете носить на работе высокие каблуки. Мало того, у председателя Еврокомиссии Жозе Мануэля Баррозу имеется программа снижения административного бремени REFIT (Regulatory Fitness and Performance Programme), в рамках которой планируется провести оценку нормативных актов ЕС для поиска возможностей упростить или отменить их, а также отозвать предложения по новым мерам, которые будут сочтены непрактичными или ненужными. По словам Баррозу, эти шаги отражают «культурные перемены в порядке работы Евросоюза». Эти планы натолкнулись на противодействие со стороны Франции, опасавшейся, что они ослабят «социальную защиту» в ЕС.

Высказанные Баррозу рекомендации лишь ненамного опередили доклад консультативной группы ведущих британских бизнесменов, которую сформировал премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон для поиска способов окоротить европейскую бюрократию. В докладе содержатся 30 предложений, в том числе – вывести фирмы с персоналом менее десяти человек из-под действия всех новых законов о труде и отменить за ненадобностью необходимость для компаний малого бизнеса, которые действуют в секторах, сопряженных с низкими рисками для здоровья, вести письменный учет состояния гигиены и безопасности труда на рабочих местах. Принятие такого рода программы могло бы не только повысить эффективность экономики, но и поднять популярность Евросоюза.

А некоторые очевидные огрехи, в особенности раздражающие евроскептиков, со временем могли бы сами сойти на нет. Так, снижается доля суммарных расходов Евросоюза на пресловутую единую сельскохозяйственную политику – с 75 % в 1985 г. до 44 %, о чем свидетельствуют самые свежие данные, обнародованные в 2013 г. (Обратите, однако, внимание, что причина не в том, что расходы сокращаются, а в том, что увеличивается сам бюджет Евросоюза.)

Другое дело, что ничего из предложенного выше никак не затрагивает фундаментальных проблем, которые касаются сферы компетенции ЕС и порядка его взаимоотношений со странами-членами. Можно не сомневаться, что у каждого индивида и страны найдется свое мнение относительно существа желательных или даже необходимых фундаментальных реформ, которые сделали бы принадлежность к Евросоюзу более ценной и полезной. (Свои взгляды на этот предмет я изложу в главе 10.) Дискуссию о самой возможности реформ уместно начать с обсуждения программной речи, с которой премьер-министр Д. Кэмерон выступил 23 января 2013 г. перед бизнесменами в лондонской штаб-квартире американского агентства деловых новостей Bloomberg. Кэмерон выдвинул пять принципов нового Европейского союза, которые соответствовали бы реалиям XXI в.

1. Конкурентоспособность.

• В центре Евросоюза должен находиться единый рынок, однако сегодня его необходимо расширить за счет включения услуг, энергетики и электронной индустрии.

• Следует заключить соглашения по торговле с США, Японией и Индией в русле движения в сторону глобальной свободной торговли.

• Самые мелкие предпринимательские компании Европы должны быть освобождены от выполнения дальнейших директив ЕС.

• Еврокомиссия должна сократить свой бюджет и сделаться менее бюрократической.

• Необходимо учредить новый Совет Единого рынка.

2. Гибкость.

• Евросоюз должен иметь в своем составе страны с разным уровнем интеграции.

• Если некоторые страны желают идти по пути создания все более тесного союза, то Британия этого не хочет, и ряд стран – членов ЕС могут придерживаться такого же мнения.

3. Передача полномочий назад, странам-членам.

• Нам необходимо признать, что не все следует гармонизировать.

4. Повышение роли национальных парламентов.

• Европейские лидеры подотчетны своим национальным парламентам, так должно оставаться и впредь.

5. Справедливость.

• Какие бы новые установления ни вводились в еврозоне, они должны быть справедливы по отношению как к участникам еврозоны, так и к тем, кто за ее пределами.

• Не существует причин, требующих, чтобы границы единого рынка совпадали с зонами единой валюты.

Кэмерон заявил, что предпочел бы закрепить эти изменения в новом договоре, не только для Британии, но и для всего Евросоюза. Однако если британские предложения не получат общей поддержки всех членов ЕС, эти пять принципов могли бы лечь в основу отдельного соглашения, которое Великобритания постарается заключить со своими европейскими партнерами. В случае победы на следующих выборах (они состоятся в 2015 г.), отметил Д. Кэмерон, он к 2017 г. твердо намерен провести общенациональный референдум, где будет решаться, останется Великобритания в ЕС или выйдет из него, однако референдум объявит не раньше, чем предпримет попытку внести изменения в европейские договоры или изменить условия членства Великобритании в ЕС.

Программная речь Кэмерона в агентстве Bloomberg лишь намечает общие контуры, оставляя необходимость проработать многие детали. В интересах оценки фундаментальных вопросов, связанных с Евросоюзом, британское правительство предприняло крупную инициативу: Обзор распределения компетенций между ЕС и Великобританией, о чем объявил в июле 2012 г. министр иностранных дел. Обзор включает 32 отдельных доклада по самым разнообразным вопросам – от единого рынка до ветеринарии и социального обеспечения. Часть докладов была опубликована в конце 2013 г. В полном объеме все подготовленные в рамках инициативы документы будут доступны осенью 2014 г. Ожидается, что эти доклады привлекут внимание к ряду серьезных проблем, которые Великобритании следует обсудить с другими членами ЕС. Однако материалы, уже опубликованные на момент написания этой книги, не содержат в себе ничего радикального или способного изменить направление дебатов.

В ожидании результатов этой серии оценок мы можем уловить идею тех перемен, которых намерено добиваться правительство Дэвида Кэмерона. Среди самых обыденных требований – устранить лазейки в законодательстве Евросоюза о свободном передвижении граждан, что ведет к так называемому туризму за пособиями, когда граждане других стран ЕС отправляются в Великобританию, чтобы воспользоваться всевозможными социальными льготами, включая бесплатное медицинское обслуживание. Это ложится бременем колоссальных дополнительных затрат на национальную систему здравоохранения. Любопытно, однако, что на запрос Еврокомиссии привести конкретные свидетельства «туризма за пособиями» министерство внутренних дел Великобритании так и не сумело представить никакого разумного ответа. В октябре 2013 г. в министерстве заявили, что не располагают сведениями о количестве неграждан Великобритании, которые в рассматриваемый период претендовали на различные социальные льготы, по сравнению с британцами, обращавшимися за тем же. Нет также информации о том, какое количество поданных мигрантами из других стран ЕС заявлений на получение социальных льгот оказались мошенническими.

И действительно, вскоре после этого Европейская комиссия обнародовала доклад, где утверждалось, что из полученных в 2011 г. 1 400 000 заявок на пособие по безработице на граждан Евросоюза, не являвшихся гражданами Великобритании, пришлось менее 38 000 заявок, то есть менее 3 %. Как заявила в 2013 г. комиссар Европейского союза по юстиции, фундаментальным правам и гражданству Вивиан Рединг, многое из того, на что жалуется Британия, происходит по ее же вине. «Такое впечатление, что некоторые национальные системы проявляют излишнее великодушие, – сказала Рединг. – Вот и нечего обвинять Еврокомиссию или правила ЕС в том, что явилось сознательным решением национального государства и закреплено в его системе правового регулирования».

Таким образом, проблема эта не такая уж будничная, как представлялось на первый взгляд. Если страны – члены Евросоюза имеют возможность вводить для граждан других стран-членов условия и нормы, отличающиеся от тех, что действуют в отношении их собственных граждан, это не что иное, как удар в самое сердце Единого рынка, подрыв принципа, гарантирующего гражданам свободное передвижение в пределах границ ЕС и равный доступ к социальным льготам и возможностям, как если бы они проживали в едином государстве. С другой стороны, ввиду серьезной обеспокоенности уровнем чистой миграции, и не только в Великобритании, но и во многих других странах-членах, Евросоюзу, по-видимому, необходимо пойти на некоторые уступки в вопросе прав неграждан страны на льготы, предоставляемые национальным законодательством, что позволило бы сохранить важный принцип свободы передвижения. Вполне вероятно, что в этом вопросе Кэмерон получит поддержку со стороны других стран Евросоюза. (Вопрос свободного перемещения рабочей силы будет рассмотрен в следующей главе.)

И все же сохраняется обширнейшая почва для ссор, чреватых самыми опасными последствиями. Так, в январе 2014 г. Д. Кэмерон внес предложение не выплачивать семейные пособия работающим в Великобритании польским мигрантам, если их дети проживают в Польше. Предложение вызвало ярость у министра иностранных дел Польши Радослава Сикорского, который не преминул указать, что эти самые работающие в Британии поляки платят налоги в казну королевства и тем поддерживают экономику Великобритании. В своем возмущении глава МИД Польши договорился до того, что Британия позорит польских иммигрантов, и призвал своих соотечественников вернуться к себе на родину.

Помимо ограничения возможностей для туризма за пособиями, Кэмерон склонен потребовать «репатриации» социального и трудового законодательства на национальный уровень, мер по защите прав Сити и расширения полномочий национальных парламентов. Какие бы требования ни выдвинул Кэмерон, исходное условие, при котором Великобритания могла бы считать свое положение в Евросоюзе удовлетворительным, это либо отказ от движения к более тесному союзу, либо возможность для Великобритании (а может, и для других стран-членов) «отписаться» от этой цели, притом что остальные члены ЕС вольны и дальше следовать означенным курсом.

Если Евросоюз откажется от цели добиваться все более тесного союза, это приведет к серьезным последствиям и будет означать конец всех притязаний на звание Соединенных Штатов Европы. Тогда неизбежно возникнет идея возвратить Европу к состоянию континента, составленного из конкурирующих национальных государств, хотя и связанных отношениями тесной дружбы и сотрудничества. В сущности, это означало бы ренационализацию Европы.

Если Великобритания правильно возьмется за дело, то обеспечит себе сильные позиции в переговорах с Евросоюзом по поводу радикальных реформ в вышеупомянутом направлении. На первый взгляд, у Британии на руках сильные карты, поскольку меры, требуемые для того, чтобы наладить должное функционирование евро, потребовали бы внести изменения в договоры Евросоюза, а здесь Британия обладает правом вето. Теоретически в качестве цены за согласие на эти изменения Великобритания могла бы потребовать радикально реформировать Евросоюз и вернуть на национальный уровень ряд полномочий.

С практической точки зрения, подобный подход вряд ли принес бы существенные дивиденды, но он рискует разжечь антибританские настроения. Если создастся впечатление, что британцы не дают ввести меры, необходимые для оздоровления ситуации в еврозоне, это может подтолкнуть заинтересованные страны еврозоны действовать иными способами, возможно, в обход соглашений ЕС, что привело бы к раздробленности самого Евросоюза и поставило бы под угрозу будущее Единого рынка.

Британия добилась бы много большего, если бы взялась действовать не так вызывающе. Ей имело бы смысл не пришпоривать события в нетерпеливо-раздражительных тонах, а, напротив, в манере самой спокойной и увещевательной донести до своих оппонентов хорошо обоснованное предложение по реформированию ЕС, которое принесло бы пользу не только самой Британии, но и всем другим странам-членам. В этом начинании надежной порукой Великобритании послужили бы общепризнанные таланты ее дипломатов, равно как и уважение, которое и по сей день питают на континенте к ее солидному опыту, славному прошлому и неизменному прагматизму. Таким образом, есть все основания представить себе, что Евросоюз двигается в направлении, которое одобрила бы добрая часть его критиков.

Как выясняется, не одни только британцы желали бы положить конец «все более тесному союзу». В июне 2013 г. правительство Нидерландов заявило: «Нидерланды убеждены, что время для все более тесного союза во всех мыслимых сферах политики для них прошло». Правящая партия Нидерландов осенью 2013 г. заявила, что была бы рада видеть, что «все сферы политики» возвращены в ведение национальных государств, и призвала искать пути отмены или опротестования вынесенных Европейским судом постановлений. Более того, проведенный аналитическим центром «Открытая Европа» опрос показал, что две трети германских избирателей высказались за децентрализацию полномочий, которыми располагает Брюссель. А итальянский премьер отметил, что возвращение полномочий на национальный уровень, возможно, «было бы полезным и для нас тоже».

Между прочим, в конце 2013 г. в Мессине, на Сицилии, бывший министр иностранных дел Италии и евроскептик Антонио Мартино организовал конференцию под эгидой Альянса европейских консерваторов и реформистов, в которой приняли участие представители многих партий из разных стран Европы. Конференция имела целью обсудить пути создания Европейского Общего рынка. Особенную пикантность этому форуму придавал тот факт, что местом его проведения стал тот самый отель, где в 1955 г. проходила Мессинская конференция Европейского сообщества угля и стали, предшественника ЕЭС. Мало того, в той конференции участвовал министр иностранных дел Италии Гаэтано Мартино, который приходится отцом Антонио Мартино.

Сам сдвиг общественного мнения Европы в сторону растущего неодобрения Евросоюза указывает на то, что политическое давление по всей Европе в пользу проведения фундаментальной реформы ЕС приобретет большую силу. В этом случае Великобритания с ее порывами покинуть Евросоюз будет ломиться в открытую дверь. Можно заключить, не погрешив против истины, что, хотя еще десять лет назад фундаменталисты интеграции активно пробивали идею создать на базе успешного валютного союза вооруженные силы и органы юстиции Евросоюза, эта идея, по общему признанию, утратила всякий смысл. Переломный момент наступил в 2005 г., когда граждане Франции и Нидерландов на своих референдумах отвергли конституцию Европейского союза. После этого на мечтах о европейской сверхдержаве был поставлен крест. Национальные государства возвращались.

Вполне реальным выходом представляется движение в сторону реформирования ЕС на основе более тесного сотрудничества между Германией и Великобританией. В конце концов, Германия никогда в полной мере не одобряла традицию «этатизма», которая с такой силой владеет умами Франции, и руководство Германии прекрасно понимает, почему все это множество законов и порядков, которые напринимал Евросоюз, не дает экономике ЕС эффективно работать. Теперь, когда Германия упрочила свои позиции как страна и когда во главе ее стоит Ангела Меркель (а это, бесспорно, самый сильный политик в ЕС), Германия могла бы воспользоваться всем своим недюжинным экономическим авторитетом, чтобы поддержать программу радикального реформирования ЕС.

Германия сильнее, чем сама готова признать, желает сохранить Великобританию в составе Евросоюза. В отношениях Германии с Францией возникли трения, и не только в том, что касается кризиса евро, но и в вопросах внешней политики. Когда в 2011 г. Германия приняла сторону Китая и России в отношении событий в Ливии, в Париже схватились за голову. Подобное случилось и во второй раз, когда Германия отказалась поддержать вторжение Франции в Мали. Между тем германские политики прекрасно отдают себе отчет, что, если Великобритания выйдет из ЕС, Германия увеличит свой «вес» в Евросоюзе, а заодно даст больше поводов для обид и претензий, и тогда не исключено, что Франция попытается сколотить против нее неформальную группировку латинских государств. С другой стороны, прочие страны скорее всего поддержат Германию в ее стремлении реформировать ЕС и удержать Великобританию в его составе: я имею в виду Нидерланды, Ирландию, Италию, Финляндию, Швецию, Данию и Польшу.

Если оставить в стороне разногласия между Германией и Францией, можно указать на еще один фактор, усиливающий настоятельность реформы Евросоюза, – это необходимость сплотиться перед лицом общего противника. Самым очевидным кандидатом на роль общего противника выступает Россия, которая считает себя соперником Евросоюза в том, что касается влияния на постсоветские государства и бывших сателлитов.

Как уже упоминалось в главе 2, в конце 2013 г. Россия сумела-таки заставить Украину отыграть назад в запланированном торговом соглашении с Евросоюзом. На этот факт указал министр финансов Латвии 1 января 2014 г., прямо накануне того дня, когда Латвия должна была войти 18-м членом в состав еврозоны, и недвусмысленно дал понять, что Латвия уязвима перед лицом России, когда ее свяжут тесные узы с западными институтами: НАТО, Евросоюзом и единой евровалютой. Если Россия продолжит вести себя в том же духе, тогда страны Евросоюза несомненно захотят сделать все возможное, чтобы еще теснее сплотиться друг с другом. И если реформа необходима для того, чтобы сплотить их и сделать сильнее, тогда очевидно, что у них появятся прочные мотивы поддержать ее.

Если говорить о самой возможности реформы, то в связи с этим следует вспомнить, что за последние 50 лет ЕС претерпел кардинальные перемены. В 1985 г., когда Комиссия Делора выдвинула на обсуждение проект Единого рынка, скептики чего только не говорили. Но Единый рынок сегодня существует. Даже Единая сельскохозяйственная политика подверглась радикальной реформе, и субсидии теперь привязаны не напрямую к производству сельхозпродукции (из-за чего в свое время возникли «горы сливочного масла» и «винные озера»), а к обрабатываемым площадям. Вот и возникает вопрос: если в прошлом Евросоюз успешно осуществил такие радикальные перемены, то почему он не может реформировать себя сегодня?

Все это выглядит довольно логично и даже могло бы осуществиться. Но постепенно приходишь к выводу, что радикальные реформы, способные удовлетворить даже умеренных евроскептиков, не представляются самым вероятным исходом. В принципе, Нидерланды могли бы принять сторону Великобритании и общими силами выступить против идеи «еще более тесного союза», и такая перспектива обнадеживает. Однако на деле, чтобы добиться согласия по поводу будущего формата ЕС, придется преодолеть слишком много препятствий. У всех стран Евросоюза разные требования, поэтому невозможны реформы, способные удовлетворить всех критиков ЕС, в особенности британских.

Канцлер Германии больше всего опасается, что если странам-членам дать волю по собственному вкусу выбирать, какие элементы Евросоюза сохранить, а какие – отбросить, то евросоюзное здание может разрушиться целиком. С другой стороны, британо-германский альянс в поддержку реформ хотя и возможен, но малореалистичен. Из-за такого союза тесные взаимоотношения Германии с Францией могли бы дать трещину, а они, невзирая на нынешние франко-германские трения, остаются краеугольным камнем внешней политики Германии. Помимо всего прочего, франко-германский раскол чреват серьезными последствиями, поскольку подорвет возможности поддерживать на плаву евро.

Например, не далее как в ноябре 2013 г. предшественник Меркель на посту канцлера Германии Герхард Шрёдер обвинил Великобританию в том, что это она спровоцировала в еврозоне финансовый кризис, а теперь блокирует меры ЕС, позволявшие выправить положение. Он сказал следующее:

У Великобритании больше шансов добиться реформ, проведение которых не потребовало бы изменять договор ЕС по той причине, что для этого нужна ратификация национальными парламентами, а в ряде случаев – одобрение посредством референдумов. Между тем целый ряд стран, и в первую очередь Франция, опасаются, что новый вариант договора попросту провалится на референдуме, поскольку Евросоюз сегодня весьма непопулярен среди европейской публики. Вся беда в том, что пакет реформ, не требующий изменения основного договора ЕС, никоим образом не удовлетворит требованиям ведущих британских евроскептиков.

Возьмем, например, группу британских парламентариев Fresh Start («Новый старт»). Их позиция обоснованна, умеренна, и они за то, чтобы Великобритания оставалась в составе Евросоюза. Они выдвинули ряд предложений, не требующих изменения договора ЕС. Однако недавно они вышли с пакетом предложений по реформированию ЕС, в котором содержатся следующие пункты.

• Ввести в действие механизм «стоп-крана», то есть возможность для любой страны – члена ЕС в экстренном порядке затормозить утверждение предлагаемых Евросоюзом законодательных норм в случае, если они могут негативно сказаться на финансовых операциях данной страны.

• Репатриировать законодательство в области социального обеспечения и занятости из сферы компетенции Евросоюза на уровень национальных государств.

• Предоставить Великобритании возможность уклоняться от всех существующих на данный момент мер в области охраны порядка и уголовного права, которые не упомянуты в статье Лиссабонского договора о запрете на уклонение.

• Принять новые меры предосторожности в отношении Единого рынка, гарантирующие защиту интересов стран, не входящих в еврозону.

• Отказаться от Страсбурга как места проведения пленарных заседаний Европарламента, заседаний экономического и социального комитета, а также Комитета регионов.

По крайней мере, два первых пункта потребуют внести изменения в договор.

Но еще поразительнее тот факт, что в январе 2014 г. без малого 100 британских парламентариев от Консервативной партии направили Дэвиду Кэмерону письмо, где просили для британского парламента право отменять действие европейских нормативных актов. А это, ни много ни мало, равносильно призыву, чтобы Великобритания вышла из состава Евросоюза, если он не реформируется до такой степени, что станет неузнаваем. В конце концов, согласно принципам, на которых построен сегодняшний Евросоюз, членство в нем прежде всего означает, что государства безоговорочно признают верховенство европейского законодательства. Таким образом, в своих стараниях выговорить для Великобритании новые условия членства в ЕС Дэвид Кэмерон оказывается в незавидном положении между Сциллой и Харибдой.

Желая подчеркнуть, насколько трудно будет Великобритании и другим странам добиться фундаментального реформирования Евросоюза, председатель Европейской комиссии Жозе Мануэль Баррозу в октябре 2013 г. охарактеризовал преследуемую Кэмероном цель вернуть часть компетенций Евросоюза в руки Британии «доктринерской, неблагоразумной» и «обреченной на провал». Далее Баррозу подчеркнул, что реформа ЕС может быть осуществлена единственно посредством последовательного пересмотра всего «acquis communautaire», то есть насчитывающих более 150 000 страниц правовых актов ЕС, на пошаговой основе, одного за другим. Только вообразите, каким долгим и мучительным стал бы этот процесс, учитывая, что разные страны-члены непременно заведут изнурительные споры по каждому пункту.

Мало того, какой бы поддержкой со стороны Нидерландов и других северных стран-членов ни удалось заручиться Кэмерону, ему в любом случае придется противостоять мощному сопротивлению со стороны Франции. А это страна с сильнейшими историческими традициями интервенционизма и протекционизма, которые восходят еще к XVII в., к временам Кольбера. Думается, именно в предвидении, что Великобритания заручится существенной поддержкой со стороны ряда стран, тоже желающих пересмотра договоров ЕС, Баррозу заявил, что другие европейские лидеры обязательно наложат вето на подобные предложения Великобритании.

Как бы ни противилось общественное мнение Европы дальнейшей интеграции, маловероятно, чтобы это произвело какое бы то ни было впечатление на европейские элиты, от которых зависит выбор политического курса. Они всегда играли роль движущей силы интеграционного проекта и в прошлом никогда не выказывали особого почтения к общественному мнению.

Выше я отмечал, что страх перед общим противником, Россией, мог бы сплотить Европу, но если это и случится, то, скорее всего, даст толчок к дальнейшей интеграции, а никак не к реформированию Евросоюза. И тогда уход из ЕС как минимум одной ключевой страны, а именно Великобритании, практически гарантирован.

Как ни странно, целый ряд тяжелейших просчетов и упущений Евросоюз совершил именно во внешнеполитической и оборонной сферах. Возможно, свою роль сыграла уверенность Европы, что НАТО обеспечивает ей надежный оборонительный «зонтик». (О НАТО пойдет речь в главе 9.) Заслуживает упоминания и тот факт, что в прошлом Россия показала себя большим докой по части выстраивания двусторонних сделок и взаимоотношений с отдельными странами – членами ЕС. И у нее еще не раз возникнет соблазн прибегнуть к подобной методе. Не совсем очевидно, что, если Россия пустит в ход имеющиеся в ее распоряжении рычаги (например, в том, что касается снабжения энергоносителями), странам – членам Евросоюза хватит сил противостоять ей единым фронтом. Во всяком случае, у них это не особенно-то и получилось в 2014 г.

Напряженность вокруг присоединения Крыма уместно принять в расчет при изучении перспективы реформ в ЕС еще и вот в каком плане: это приглашает к сравнению с реформами в России, точнее, в Советском Союзе. Известно, что СССР развалился. Можно ли было избежать этого в случае, если бы он был радикально реформирован?

Конечно, генеральный секретарь Горбачев пытался сделать это при помощи политики гласности и перестройки, но потерпел поражение, и тому имелись веские причины.

Прежде всего, у Советского Союза существовала территориальная проблема – наследие Российской империи, территория которой превратилась в территорию СССР. Стоило хоть ненамного открутить гайки и допустить хотя бы некоторую свободу и самоопределение, и столь долго подавлявшиеся националистические чувства наверняка дали бы всплеск, что непременно повлекло бы за собой откол обширных территорий и возврат к исконным историческим границам России в виде обстриженной по краям территории Советского Союза. Так оно и случилось. (Нечто подобное могло бы стать одним из пунктов в нынешних дебатах о Евросоюзе. Возможно, однако, что Великобритания и еще одна-две непокорные страны могли бы выйти из ЕС, но основное его ядро сохранилось бы в неприкосновенности.)

Коротко говоря, Советский Союз никак не мог быть реформирован в либеральное демократическое государство. Подозреваю, что точно так же и Евросоюз не подлежит радикальной реформе, которая превратила бы его в силу, действующую во благо всей Европы, и побудила бы граждан воспринимать ЕС как важную составляющую своей идентичности, а не как обузу и тяжкий крест.

Таким образом, хотя вполне представимо, что Евросоюз по доброй воле подверг бы себя фундаментальным реформам, на этом пути его несомненно поджидают огромные трудности. Как подсказывает прошлое Евросоюза, проблема имеет очень глубокие корни. По существу, Евросоюзу пришлось бы переродить самого себя и преобразоваться в нечто совсем иное, чем он по самой своей природе не является, чем никогда не был и не намеревался становиться. В частности, ренационализация Европы обернулась бы для европейских элит такой крупной сдачей позиций и унижением, что они едва ли добровольно пойдут на подобный шаг. Более вероятно, что к реформам Евросоюз будет принужден давлением обстоятельств, скажем, повсеместной напряженностью из-за массовой миграции в результате перехода еврозоны к полному фискальному и политическому союзу, упразднения евро или решения одной из стран-членов выйти из состава ЕС. Эти возможные варианты событий станут предметом следующей главы.