Глава 10. Армия приходит на помощь
Поездка в Ржищев заняла весь день. Уже к ночи Лыков зашел в сыскное отделение узнать новости. Их оказалось две, одна хуже другой. Что-то в последнее время судьба перестала баловать надворного советника.
Новости доложил все тот же Асланов. Из Лукьяновской тюрьмы сбежали три арестанта. Средь бела дня. Дверь из коридора во двор почему-то забыли запереть. Мазурики проникли туда и перелезли через невысокую стену в соседний двор женского отделения. А уже оттуда выбрались на улицу. Неслыханный по дерзости побег.
— Кто сбежал? — спросил Лыков, предчувствуя неладное.
— Один-то Голохвостов, профессиональный вор. Личность знаменитая, я сам его не раз ловил. А двое других — из банды Безшкурного.
— Черт! Что у вас творится? Бегут все кому не лень!
— Не могу же я отвечать еще и за тюремную администрацию, — опять обиделся околоточный. — Там начальник есть, с него и спрашивайте. Хватит мне и того, что за пристава горбачусь, пока он из носа волоски выщипывает.
— Спиридон Федорович, будет дуться. Понятно, что тюрьма не на вас записана. Скажите, какие меры приняты?
— Всех городовых на уши поставили, облаву провели. Перекрыли пристани.
— И каков результат?
— Голохвостова схватили на арестантских огородах. Водку пил с другими ворами, дурак. Никольские же как сквозь землю провалились. Видимо, успели переплыть в Дарницу. А там их искать бесполезно.
— Эх, вы… — сказал с досадой Лыков. — Вот и еще одну ниточку упустили.
— Ладно, Алексей Николаевич, снявши голову, по волосам не плачут, — попытался утешить его околоточный. — Так у вас говорят?
— В каком смысле?
— В таком, что дознание по делу Афонасопуло забрали жандармы. Это вторая новость. Пусть они теперь и ловят беглых. А у нас своих забот полно.
Лыков опешил:
— При чем здесь жандармы? Почему они взяли себе уголовное дело?
— Помните вдову, о которой нам сказал Финкель-Князин-Победоносцев? К ней ходил наш оценщик после выигрышей.
— Да, я сегодня на пароходе думал, что пора ее разыскать.
— Я и разыскал. В соку женщина, так и хочется ее обнять.
— Вы лучше про жандармов поясните.
— Слушаюсь. Когда я произвел у нее обыск, то нашел конверт с бумагами. По словам хозяйки, конверт принадлежал Афонасопуло и был им оставлен. А внутри — кроки Новой Печерской крепости, записи по содержанию войск в Киеве и банкнота в сто австрийских гульденов. Я, понятно, сообщил по команде. Пристав Желязовский распорядился немедленно передать все материалы в ГЖУ. Поскольку делами о шпионстве занимаются жандармы.
— Афонасопуло был шпион? — недоверчиво спросил надворный советник. — Вы же сами не верите. Глупости. Так не бывает.
— Бывает или нет, пусть теперь разбираются господа в голубых мундирах. Я лицо подчиненное. А потом, что если тут действительно шпионство? Как же не передать дело? Нет, увольте, с этим ведомством ссориться не хочу.
— Где кроки и записи о состоянии войск? Я должен их увидеть.
— Отнесли в канцелярию управления два часа назад. Может, еще не передали генералу Новицкому?
Канцелярия ГЖУ находилась в том же здании Старокиевского участка, что и сыскная полиция. Лыков побежал туда — и не успел. Документы, отобранные у вдовы, уже послали начальнику управления.
Пришлось ехать на Левашовскую, 3. По пути сыщик обдумывал, как повести себя с генералом. О Василии Дементьевиче Новицком в Департаменте полиции ходили злые анекдоты. Этот человек имел заслуги перед правительством, но все они были в далеком прошлом. Киевские террористы прогремели в конце семидесятых годов, когда «Народная воля» охотилась на Александра Второго. Братья Ивичевичи и Валериан Осинский были опасными людьми, настоящими фанатиками. Именно в Киеве началась карьера гениального провокатора Судейкина. Здесь, штурмуя тайную типографию, он получил контузию в грудь, а затем Владимирский крест и штаб-офицерский чин. Но с тех пор много воды в Днепре утекло. Новицкий со своими методами устарел, ему не хватало тонкости и ума. Начальство держало старого душителя на должности из уважения к прежним подвигам. И вот теперь от этого замшелого человека зависело, продолжит ли сыщик свое дознание.
Алексей Николаевич решил использовать уловку. А именно — напугать генерала именем Витте. Лыков давно служил в секретном ведомстве и знал много тайн. В частности, ему было известно следующее. При открытии в Киеве Политехнического института Витте дал Новицкому ежегодное секретное пособие в десять тысяч рублей на ведение агентурной работы среди студентов. Новицкий никакой работы не вел, а сумму спокойно клал себе в карман. Вряд ли он захочет рискнуть ею.
Новицкий принял сыщика только через час: показывал, кто в доме хозяин. Сразу видать недалекого человека… Наконец, Лыков зашел в кабинет. Толстый, обрюзгший старик с мутными глазами, бритой физиономией и крашеными усами кивнул ему, не предлагая сесть.
— Слушаю вас, надворный советник.
— Вы забыли добавить «господин», — поправил посетитель, устраиваясь на стуле поудобнее.
Щеки генерала побагровели.
— Чего я забыл? — начал он угрожающим тоном. — И вообще, что вы себе позволяете? И с кем, главное!
— Ваше превосходительство, у вас находятся бумаги некоего Афонасопуло. Я веду дознание его гибели…
— Уже не ведете. Мы забрали дело, поскольку оно касается шпионства. Можете возвращаться в Петербург, господин надворный советник, — Новицкий сделал издевательский акцент на слове «господин» и демонстративно потянулся к звонку. Мол, вопрос решен, идите прочь.
Лыков невозмутимо выслушал и спокойно продолжил:
— …по личному распоряжению министра внутренних дел.
Генерал нахмурился и категорично выпятил нижнюю челюсть. Однако ничего не возразил, решив сначала дослушать наглого питерца.
— Вам, надеюсь, сообщили, что оно касается обвинений покойного в адрес Михаила Меринга?
— Нет, признаться…
— Афонасопуло написал министру финансов Витте. Тот сообщил нашему с вами общему начальнику, егермейстеру Сипягину. И они прислали сюда меня, разобраться. Вы ведь знаете, что между этими сановниками существует очень тесная связь, почти дружба?
— Слышал что-то, но точно не осведомлен.
— Так я вас осведомляю, ваше превосходительство. Вот мой открытый лист, — сыщик протянул его генералу, — но это лишь внешняя сторона. В действительности я выполняю личную просьбу Сергея Юльевича.
— Вот как?
— Да. Он обеспокоен слухами, которые вьются вокруг его зятя. И попросил меня выяснить, сколько в них правды.
Новицкий изменился в лице:
— Поверьте, господин Лыков, я ничего не знал об этом. В полиции мне не сказали. Простите мой тон! Называйте меня Василием Дементьевичем. Я полностью, и все мои люди, к вашим услугам. В одном ведомстве служим, кхе-кхе.
— Так вот, Василий Дементьевич. Отдать вам дело об убийстве оценщика я могу лишь в одном случае — если это действительно шпионаж.
— Но какие могут быть сомнения? Австрийские деньги, планы секретного военного сооружения…
— Одна банкнота в сто гульденов? — усмехнулся сыщик. — Полноте. Гульдены восемь лет назад заменены на крону, это случайная старая бумажка. А планы я намерен показать военным. Их экспертиза установит со всей определенностью, настоящее тут шпионство или попытка прекратить дознание уголовного преступления.
— Каким военным? — поразился жандарм. — Ведь все очевидно!
— В штабе Киевского военного округа сидят компетентные люди. И что очевидно, а что нет, решать им.
— Алексей Николаевич, вы просто далеки от секретных вопросов. Я сейчас поясню. Я самый видный специалист в России по шпионству. Я разоблачил огромную австрийскую разведочную сеть по всей юго-западной границе. Резидентуры обнаружены в Варшаве, Брест-Литовске, Радоме, Одессе и Киеве. Пять тысяч шпионов! Они два года получали ежемесячное жалование от Вены. Руководил ими наш офицер, состоявший на военной службе. По всей линии железных дорог австрияки завели агентов и при них создали запасы динамита для диверсий. Я их всех разоблачил. Я… Киевский мещанин Бык подрядился взорвать мост через Днепр за двадцать пять тысяч рублей. Тридцать девять самых опасных шпионов были преданы военному суду здесь, в Киеве. Вот такой я знаток разведки.
Новицкий перевел дух. Лыков, слушая его, мысленно считал, сколько раз генерал сказал «я». Получилось пять, нет, шесть.
— А вы говорите: военные, экспертиза… Я тут главный эксперт!
Семь… Лыков начал ровным голосом:
— Не ставя под сомнение ваш опыт и таланты, вынужден возразить. Дознание поручено мне двумя самыми влиятельными министрами. Шпионство появилось в деле внезапно и очень напоминает уловку.
— Чью?
— Тех, кто не хочет, чтобы правда открылась.
— Какая правда? Я не понимаю, поясните.
— Связано ли убийство Афонасопуло с его письмами в Петербург?
Новицкий озадаченно вытаращился на сыщика:
— Вы что, подозреваете Михаила Федоровича Меринга в убийстве? Это же смешно! Я с ним постоянно играю в карты в яхт-клубе. Он порядочный человек, вполне светский.
— Я не знаю, смешно или нет, — пожал плечами сыщик. — Когда убивают людей, это обычно несмешно. Вы играете с Мерингом в карты… Что с того? Мне велено узнать. Я всегда выполняю поручения, выполню и сейчас. Или вы предпочитаете, чтобы я телеграфировал в Петербург? Сообщил Дмитрию Сергеевичу и Сергею Юльевичу, что генерал-майор Новицкий препятствует выполнению их задания?
Телеграфировать чужому министру было бы со стороны Лыкова нарушением всех регламентов. Да и чин маловат для этого. И формально никакого поручения сыщику Витте напрямую не давал. Отчасти Алексей Николаевич пошел на блеф. Однако личное знакомство с Витте вполне дозволяло ему, в случае крайней необходимости, связаться с сановником. Сыщик решил, что если Новицкий сейчас не уступит, то он, Лыков, не остановится ни перед чем. Он был почти уверен, что история со шпионством подстроена с целью отобрать у него дело.
Но жандарм струсил. Риск поссориться с могущественным Витте и потерять десять тысяч рублей испугал его. Генерал приказал принести бумаги убитого оценщика. Алексей Николаевич только глянул на «шпионские» кроки и сразу рассмеялся:
— Полноте, это и есть ваш план секретного сооружения? Напоминает детский рисунок. А тут штаты саперной бригады? Я могу сделать такие же, только дайте мне адрес-календарь Киева. Все страшные тайны не стоят и рубля. А вы — сто гульденов…
Новицкий был уязвлен. Сыщик не стал с ним церемониться. Он убрал бумаги в карман сюртука и сказал:
— Еду к Драгомирову. Он опытный военный, и притом начальник края. По итогам экспертизы я немедленно извещу ваше превосходительство.
Надворный советник опять слукавил. К Драгомирову просто так не попадешь. А если и попадешь, то можешь уйти ни с чем. Лыкову требовался союзник, который сумеет прогнать голубые мундиры. Он отправился в гостиницу и взял письмо барона Таубе к генерал-майору Маврину. Пришло время пустить бумагу в ход. Кроме того, сыщик продел в петлицу Георгиевскую ленту. Он всегда так поступал, когда общался с военными.
Штаб округа помещался на Банковой, 11. Симпатичное здание с двумя островерхими башенками построил еще Меринг-старший и сдал в аренду военному ведомству. Надворный советник попросил отвести его к дежурному генералу. Тот принял гостя в собственном кабинете. Окружной дежурный генерал являлся ближайшим помощником начальника штаба по делам личного состава и материального устройства войск, еще он состоял инспектором госпиталей округа.
Маврин оказался сухопарым мужчиной лет сорока пяти, с настороженными глазами и напряженным лицом. Дикая Мавра — вспомнил сыщик его прозвище среди друзей. Мундир Генерального штаба украшали Станиславская звезда и шейный Владимир.
— Чему обязан? — спросил генерал, выходя на середину кабинета.
— Я пришел к вашему превосходительству по служебной надобности. Но у меня есть рекомендательное письмо.
— Чье же?
— Виктора Таубе.
Напряжение сразу сменилось доброй улыбкой:
— Вот славно! Давно видели барона?
— Увы, давненько. Позвольте представиться: Алексей Николаевич Лыков, чиновник особых поручений Департамента полиции в седьмом классе.
— Лыков из Департамента полиции? Вы, случайно, родом не из Нижнего Новгорода?
— Именно так.
— Тогда я вас знаю. Наслышан, как же. Виктор много о вас говорил, прямо чудеса рассказывал. Про вашу силу, и вообще… Но прошу простить мою болтовню. Что у вас за нужда?
Сыщик первым делом вручил генералу письмо Таубе. Тот прочитал, убрал в стол и спросил:
— Вам понадобилась защита военных?
— Увы.
— От кого, от Трепова?
— Еще хуже: от Новицкого.
По лицу Маврина пробежала гримаса отвращения.
— Старый кретин… Что он выкинул на этот раз?
Лыков рассказал, как вел дознание и как оно было у него отобрано. Потому что якобы всплыло шпионство. Затем он разложил на столе найденные у вдовы бумаги. Генерал внимательно рассмотрел их и хмыкнул:
— М-да, сильные аргументы… Младенец лучше бы нарисовал кроки Новой Печерской крепости. Скажу так: их делали наспех, по памяти, какие-то малообразованные люди. Не военные. Это карикатура на шпионство, а не само шпионство.
— Такое экспертное заключение мне и нужно. Лучше за подписью командующего.
На этих словах дверь вдруг открылась. Подволакивая правую негнущуюся ногу, вошел старик в серой черкеске с генерал-адъютантскими погонами, кинжалом на поясе и Георгием третьей степени на шее. Драгомиров!
Сыщик и дежурный генерал вскочили. Командующий округом недовольно посмотрел на незнакомца. Увидел ленточку и смягчился.
— Братик мой, — сказал он Маврину, — как освободишься, подойди ко мне. Я у Владимира Александровича.
— Слушаюсь!
Драгомиров повернулся, чтобы уйти. Но вдруг раздумал. Он ткнул пальцем в штатского и спросил:
— Это кто?
— Надворный советник Лыков из Департамента полиции.
— Который приехал по делу Афонасопуло?
Ай да начальник края, подумал Лыков. Уже откуда-то знает.
— Точно так. Ему нужна наша помощь. Генерал-майор Новицкий решил забрать дознание себе.
— С какой стати?
Маврин покосился на Лыкова. Тот выступил вперед и пояснил:
— В бумагах убитого были обнаружены якобы шпионские материалы. Я подозреваю, что их сфабриковали и подбросили, чтобы меня отстранили и дело забрали жандармы. А Новицкий им не опасен, он убийц не найдет.
— А вы, значит, найдете?
— До сих пор всегда находил, — ответил сыщик, решив не спускать даже Драгомирову.
Командующий округом задумчиво посмотрел на питерца. Видимо, пытался понять, хвалится тот или говорит правду.
— Покажите мне бумаги.
Маврин протянул «кроки» и листы со штатами саперной бригады.
— М-да… То ли шпионы поглупели, то ли у ваших противников было мало времени. Скорее второе. Как думаете?
— Так же, как и вы, ваше высокопревосходительство. Штаты списаны из адрес-календаря, зарисовка укреплений смехотворна. Но мне нужно официальное заключение военных. Лучше за вашей подписью.
— Братик мой, поручи это полковнику Лукомскому. Срочно, от моего имени.
— Сию минуту.
Маврин выбежал из кабинета. Драгомиров, хромая, вышел следом. Сыщик остался один. Кругом военные тайны разбросаны, а у него даже документов не спросили… По счастью, хозяин скоро вернулся и сказал:
— На это уйдет некоторое время. Не желаете ли чаю?
— Алексей Алексеевич, позвольте, я пока вопросы задам? Понимая вашу занятость, постараюсь кратко.
— Товарищу Виктора Рейнгольдовича я не могу отказать. Что вас интересует?
— Шпионаж, о котором говорил Новицкий, действительно существует? Он хвастался, что ловит австрийских агентов тысячами.
— Семь лет назад было дело, — ответил Маврин. — Но теперь Австро-Венгрия сдала позиции. Правда, совсем недавно произошел неприятный случай: из штаба кавалерийской бригады, дислоцированной напротив Злочева, выкрали секретные документы. В том числе план мобилизации.
— Ого! Как им это удалось?
— Войска ушли на лагерный сбор, осталась лишь караульная команда. Их напоили, взломали сеф с бумагами. Ну да черт с ней, с двуединой монархией. Это слабый противник, сам по себе он русской армии не страшен. Много больше нам теперь досаждают немцы.
— О них Новицкий не сказал ни слова.
— А он и не знает ничего. Только и умеет, что раздражать население своими глупыми репрессиями.
— Поясните, — попросил Лыков.
— Да вот хотя бы в апреле. Собрались интеллигенты, читали реферат об Ибсене. Что в том плохого? Налетели жандармы и всех, кто был в квартире, закатали в тюрьму. Более шестидесяти человек. Продержали там полтора месяца, а после отпустили. Даже не допросили ни разу! Чего этим добился Новицкий? Лишь одного: у правительства стало больше врагов.
— На шестьдесят человек, — подхватил сыщик. — Зачем же нужен такой держиморда?
— Это, Алексей Николаевич, вам лучше знать, а не мне, — парировал Маврин. — Новицкий по вашему министерству служит.
— Да, хорошо отбрили. Что ж, вернусь в Петербург, расскажу начальству. А теперь, Алексей Алексеевич, пожалуйста, про немцев. Это не праздное любопытство. Дело, которое я дознаю, трудное. Мне все время кто-то мешает. Вдруг тут действительно шпионаж?
Генерал внезапно рассердился:
— Что шпионы? Они не нужны кайзеру, пока у нас есть Витте! Он один сделал для ослабления русской военной мощи больше, чем все агенты, вместе взятые. Протяженность наших границ — семнадцать тысяч верст. Их же охранять нужно, черт побери! А этот дундук средств не дает. У солдат до сих пор нет даже носовых платков. Подушек с одеялами нет, ротные командиры из своего кармана покупают.
— Алексей Алексеевич, я понимаю, вам, военным, больно такое наблюдать. Но мне бы про шпионов… Настоящих. Есть ли они?
— С шестидесятых годов из Германии в западные губернии России хлынул поток новых колонистов. Вы знаете что-нибудь об этом?
— Ну, едут люди. Непьющие, работящие. Что в том плохого?
— Непьющие, работящие… — передразнил генерал сыщика. — От друга Таубе не ожидал такой близорукости. Селятся эти ребята не абы где, а норовят осесть по военным коммуникациям. В Киевской губернии сейчас шестьдесят одна германская колония. Имеются целые поселки, где не найти православного человека. Вокруг крепости Ковно живет пятнадцать тысяч немцев. В Ровно двадцать четыре тысячи — целый корпус. А в Житомире больше всего — сорок семь тысяч. Представляете?
— Ну и что? В Риге еще больше. Там немцы всесильны. У вас же здесь не так?
Маврин вздохнул:
— Как вы думаете, сколько сейчас в Российской империи проживает немцев?
— Настоящих или тех, кто признает немецкий язык родным? Ведь многие живут здесь со времен Екатерины. Виктор Таубе, позволю напомнить, тоже не эскимос.
— Я поясняю: за последние сорок лет к нам переехали миллион триста тысяч германцев. В ту же Африку, которую они будто бы активно колонизируют, переселились всего двадцать тысяч. Вы понимаете, что это значит?
Лыков опешил:
— В Африку двадцать, а к нам… Дайте подсчитать.
— Уже подсчитали. В шестьдесят пять раз больше.
— Не может быть!
— Увы, Алексей Николаевич, я не шучу. Это правительственная военная колонизация. Они готовят здесь себе помощников. Может, даже партизан. Среди приехавших большинство резервисты, молодые люди, недавно прошедшие действительную службу. Кайзер учредил Немецкое колонизационное общество и в пару к нему — Немецкий экспортный банк, который обслуживает всю лавочку. Обороты огромные.
— А наше правительство что же? Спокойно наблюдает? — возмутился надворный советник.
— В семьдесят седьмом году было спохватились. Издали указ, запрещающий иностранным подданным покупать землю в приграничных губерниях. Бисмарк — он тогда еще был у власти — отреагировал мигом. Германия срочно приняла закон о двойном подданстве. Согласно ему, германский колонист, принявший подданство другой страны, сохраняет и немецкое. Со всеми полагающимися правами и обязанностями. Среди колонистов весьма развиты всякие ферейны, но почему-то с военным уклоном. Особенно популярны стрелковые — замечали?
— Угу, хоть в той же Риге.
— Дети колонистов, родившиеся в России, приписаны к призывным участкам в Германии. И достигши двадцати одного года, уезжают отбывать воинскую службу там. А сюда возвращаются запасными чинами, причем среди них много офицеров. Устраиваются у нас в страховые, технические, торговые фирмы и представительства и проникают на все интересующие немецкую разведку объекты. От Польши до Владивостока.
— Мрачная картина, — поежился Лыков. — А у нас нет даже контрразведывательной службы. Шпионов ловит безмозглый Новицкий.
— Странно он их ловит, — сердито сказал генерал. — Австрийский консул Фельнер фон дер Арль является резидентом в Киеве, нам это доподлинно известно. А главный жандарм играет с ним в карты в яхт-клубе. И считает, что ведет таким образом агентурное наблюдение.
— За картами?
— Точно так.
— Вот молодец! Он и с Мерингом играет. Жалование платят, почему бы не повинтить?
Генерал и сыщик попили чаю. Вот-вот должны были принести нужный Алексею Николаевичу документ. Чтобы занять время, он спросил, как ведут себя в Киеве поляки.
Маврин ответил:
— Сейчас тихо. И неудивительно: после восстания шестьдесят третьего года их сильно потрепали. Во-первых, существует закон, запрещающий полякам покупать имения у своих соотечественников. Тут, в Юго-Западном крае. Во-вторых, поляки-землевладельцы платят особый налог. Все это ведет к тому, что паны уезжают. Отдают поместья за полцены, и прочь отсюда.
— Но уехали не все?
Дикая Мавра согласно кивнул:
— Конечно. Многие живут себе, как жили. В Киеве есть польский кружок. Он группируется вокруг генерал-лейтенанта Любовицкого, командира девятого корпуса. Хороший, кстати сказать, генерал, честно служит.
— А пристав сыскной части Желязовский?
— Что Желязовский?
— Ну, говорят, он берет взятки. Как и полицмейстер Цихоцкий.
Алексей Алексеевич опять рассердился:
— Слышал и я такие разговоры про полковника Цихоцкого. Имение купил за сто тысяч, да?
— Навроде того, — осторожно ответил Лыков.
— Так вот, имения этого никто в глаза не видел. Но все о нем рассказывают.
— Сплетня?
— Наверняка, — подтвердил генерал. — Мы, военные, далеко отстоим от городской повседневной жизни. Но с приходом на должность Цихоцкого порядка в Киеве стало больше.
Тут Маврина вызвали к начальству. Он вернулся через пять минут и принес бумагу. Начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант Сухомлинов подтверждал, что предъявленные для экспертизы бумаги шпионскими материалами не являются. Сведения, заключенные в них, носят несекретный характер. И бумаги скорее смахивают на подделку с целью бросить тень на их владельца.
Еще Маврин сказал:
— А вы знаете, Алексей Николаевич, что губернатор Трепов послал на вас жалобу министру внутренних дел?
— Как жалобу? — удивился сыщик. — Перед его отъездом в отпуск мы с ним все обсудили. Он согласился, что дознание необходимо продолжить.
— Мне сейчас Драгомиров подтвердил. Трепов сначала явился к нему и попросил подписать отношение к Сипягину. Что надворный советник Лыков зарвался, интригует против видных деятелей общества… Командующий отказался подписывать.
— Почему?
— Он не любит шайку Меринга-Марголина. И считает, что будет полезно, если приехавший из столицы сыщик ее переворошит.
Лыков вздохнул:
— Ну хотя бы генерал-губернатор на моей стороне.
— Зря радуетесь, Алексей Николаевич. Трепов подписал ябеду на вас самолично и отослал в Петербург. Еще они подрядили Гудим-Левковича. Который генерал и хорошо знаком государю.
— Павла Константиновича? Бывшего управляющего Кабинетом Его Величества?
— Его, — подтвердил Маврин. — Так что ваш министр получит жалобы на вас сразу с двух сторон.
— А Меринг укатил в столицу, чтобы лично оболгать меня перед Витте, — продолжил сыщик. — Третья жалоба. Это согласованный план. Ишь как они боятся моего дознания… Значит, есть что скрывать.
— Будьте осторожны. Самый влиятельный кружок в Киеве как раз кружок Анатолия Викторовича Гудим-Левковича.
— Председателя правления нескольких банков сразу?
— Да. Сам он пустое место. Обычный поиздержавшийся барин, противник всяких демократий и ретроград. Не очень умный. Женился на богачке, с целью поправить дела. Но Гудимы все заодно, и в строительном деле у них свои интересы. Вас решили дискредитировать.
Новость была не из приятных. Губернатор с полицмейстером уехали отдыхать. Перед этим нажаловавшись на Лыкова министру. Причем атака шла по нескольким направлениям. Сипягин в первую очередь барин и царедворец и лишь потом министр. Он не захочет ссориться с такими же, как он, аристократами из-за какого-то там надворного советника. Проще отозвать его обратно в Петербург.
Сыщик поблагодарил дежурного генерала и за экспертизу, и за сведения об интригах. И поехал на полицейский телеграф.
Как и следовало ожидать, там лежала адресованная ему телеграмма Зволянского. Лыков расшифровал ее. Оказалось, что директора вызвал министр и потребовал прекратить дознание. Немедленно. Ссылался он при этом на просьбу Витте. Не на Трепова с Гудимой, а на Витте. Похоже, что Михаил Меринг вновь одурачил своего высокопоставленного тестя. Зволянский писал, что ему удалось пока отложить крайние меры. Он обещал Сипягину запросить Лыкова, что у него происходит. Кому он в Киеве наступил на ногу? Теперь директор требовал объяснений.
Алексей Николаевич воспрянул духом. Если для Сипягина главное — это мнение Витте, у сыщика есть шанс. Он составил ответ. В нем было сказано, что дела Меринга плохи и его банкротство неизбежно. И у Лыкова на руках имеются доказательства. Акты сверки по задолженностям, письма подрядчиков и поставщиков — все говорит об этом. Зять дискредитирует родственника своей авантюрной деятельностью. Он на каждом углу козыряет именем Витте, врет, что имеет от него поддержку. И набирает все больше и больше долгов. Будет скандал, и тень падет на Сергея Юльевича. Ведь Меринг прямо заявляет, что министр финансов покроет все долги зятя. Обязанность Сипягина — помочь приятелю защитить свое имя. Для этого дознание надворного советника Лыкова надо продолжить.
Зашифровав ответ и отослав его, Алексей Николаевич вновь явился к жандармам. Новицкий уже откуда-то знал, что Витте просил Сипягина отозвать командированного чиновника. И повел себя нагло. Сказал, что дела сыщику не отдаст и вообще, его дознание вот-вот прекратят сверху. Пора, мол, покупать обратный билет…
Лыков молча выложил на стол заключение военных. Новицкий прочитал его и побагровел:
— Но ваш же министр больше не хочет дознания.
— Как только я получу официальный приказ, то немедленно вернусь в Петербург.
— Да всем уже известно, что ваши интриги разочаровали Сипягина. Вы, господин надворный советник, проглотили кусок не по горлу.
— Не к лицу генерал-майору и начальнику ГЖУ повторять сплетни.
— Что? — привстал Новицкий.
— То, что слышали, ваше превосходительство. Министр внутренних дел — высшее начальство и для меня, и для вас. Мне он дал полномочия вести дознание. Открытый лист видели? Видели. Там стоит его подпись. Что, она уже отозвана?
— Скоро будет отозвана, уверяю вас.
— Вы тут отвыкли от настоящей службы, — с презрением сказал Лыков. — Банкротство Меринга неизбежно, как наступление зимы. Начнутся суды, на них будут полоскать имя Витте. Он, конечно, устоит. Но надолго запомнит, кто в Киеве помешал Лыкову предотвратить скандал. Вам десять тысяч-то уже не нужны, что ли? Так и скажите. Я передам Сергею Юльевичу.
Жандарм был ошарашен тоном петербургского чиновника. Тот буквально цедил сквозь зубы, словно говорил с лакеем. Есть такой тип самодуров на местах: вдали от начальства они теряют чувство меры, поскольку не встречают отпора. Если их осадить, самодуры пугаются и отступают. Лыков — человек вроде бы маленький, но так себя ведет. Видать, право имеет. Да еще знает про деньги на слежку за студентами. Вдруг действительно пожалуется Витте? Лучше смолчать.
— Генерал-губернатор, если слышали, отказался назвать мои действия интригами, — добил жандарма Лыков. — Телеграмму Сипягину не подписал, а вот это заключение одобрил. Так что дознание я вам не отдаю. Шиш вам, а не дознание. Честь имею!
Повернулся и вышел.
Желязовский был поражен, когда питерец явился к нему со знакомым конвертом и сказал:
— Продолжаем вести это дело.
— Но жандармы…
— Вернули его мне.
— На каком основании? — вскинулся поляк.
— Военные подтвердили мою догадку. Бумаги, найденные у вдовы, шпионскими не являются. Кто-то хотел ловко прекратить поиск убийцы оценщика. Да вот не вышло.
После этих слов питерец порвал конверт в клочья и выбросил его в мусорную корзину.
Коллежский асессор хотел возразить, но передумал. А Лыков отправился в общую комнату, искать Асланова.
Околоточный тоже изумился новости.
— Ну вы даете, Алексей Николаевич, — уважительно сказал он. — У самого Новицкого кусок изо рта вырвать! Он вам никогда не простит.
— Черт с ним, давайте продолжим дознание. Я хочу повидаться с замечательной вдовой. Кто она и где живет?
Татарин причмокнул:
— Женщина и впрямь замечательная. Зовут Антуанетта Константиновна Биркина. В соку баба! Адрес — улица Рогнединская, дом два. Вам ее сюда доставить или сами к ней поедете?
— Сам поеду. Погляжу, как живет сочная женщина. И выясню, откуда у нее такие странные бумаги.
В последней фразе был скрытый смысл. Конверт обнаружил на квартире Биркиной Спиридон Федорович. Теперь выяснилось, что это был отвлекающий ход преступников. Не Асланов ли подбросил «кроки» крепости? Второпях нарисовав их на коленке. Надзиратель понял подтекст и усмехнулся:
— Желаю успеха. Другие приказания будут?
— Приказывать вам, Спиридон Федорович, я не имею права, — серьезно ответил питерец. — А просьба есть.
— Слушаю.
— Меня интересуют все случаи гибели людей, занимающихся строительными подрядами. Скажем, за последние пять лет.
— Что значит все случаи?
— То и значит. Выпал из окна, завалило обрушившейся стеной, убили грабители, повесился с горя…
— Жертвы преступлений тоже? — уточнил надзиратель.
— Да.
Киевлянин почесал в затылке:
— Долго придется в архиве сидеть.
— Уж будьте добры.
— Ладно, — вздохнул Асланов. — Но я правильно вас понял? Несчастные случаи с каменщиками или кровельщиками вас не интересуют?
— Нет. Только с хозяевами дела: владельцами земельного участка, решившими построить на нем дом, или подрядчиками, или поставщиками кирпича, леса, цемента, извести. Или с главой крупной влиятельной артели. А еще с банковскими служащими, занятыми ипотекой. Такими, как Афонасопуло.
Околоточный отправился выполнять просьбу-приказ. А Лыков поехал на Рогнединскую.
Антуанетта Биркина, судя по всему, была во вкусе таких людей, как Асланов. Смуглая, с большой грудью и чувственным ртом, немного вульгарная. Вдове на вид было лет тридцать. Большое количество косметики мешало определить возраст точнее.
— Антуанетта Константиновна, скажите, откуда в вашем доме взялся тот конверт?
— Оставил мой друг.
— Афонасопуло?
— Да.
Барыня ненатурально всхлипнула и сделала жест, будто смахивает слезу.
— Он часто у вас бумаги оставлял?
— Трудно сказать…
— Но вы подумайте и ответьте.
— По правде говоря, господин Лыков…
— Алексей Николаевич, к вашим услугам.
— …Алексей Николаевич, я не смотрела. У вас, мужчин, такие скучные бумаги всегда. Журналы мод со шляпками — другое дело. А у Платона Ивановича все акты, счета и эти… где земля нарисована.
— Географические карты? — удивился сыщик.
— Ах, нет. Чертежи.
— Планы земельных участков?
— Может, и так они называются. Я женщина неопытная, и притом беззащитная вдова.
Лыков понял, что имеет дело с хитрой бестией, которая ловко прикидывается дурочкой. И он ничего от нее не узнает.
— А точно конверт с бумагами оставил ваш друг? Не мог его кто-то подбросить? Или вложить туда несколько листов?
Биркина захлопала глазами:
— Кто?
— Вам виднее, Антуанетта Константиновна. Сюда много людей приходит?
— Какие же у меня могут быть люди? Вы на что намекаете? Что я неразборчивая и принимаю мужчин?
Сыщику пришлось откланяться.
