– Похоже, это и есть тот самый ход, – сказал странник, а Николас поднял факел повыше, чтобы лучше разглядеть зияющий в каменной стене пролом.

Штольня, тянувшаяся не меньше полулиги, кончилась. На долгом пути она отбрасывала в стороны узкие тоннели штреков – вход в каждый из них обозначала деревянная рама крепи. За годы дерево обросло белесой шубой плесени, местами выкрошилось, но было еще прочным: крепь здесь ставили на века. Пролом в конце штольни не был похож на вход в очередной штрек. Вместо узкой щели хода зияла дыра – будто не кирками камень рубили, а долбили тараном.

Кристиан присмотрелся и судорожно вздохнул: из разверстого зева тоннеля тянулись черные, жирно блестящие нити. Они колыхались, волновались, словно водоросли, что вытянули свои косы по течению медленной реки. Нити очень походили на те, что он уже видел наверху, но и разительно отличались от них. Эти не просто несли отголосок чужого страха и боли – они словно напитались запахом гнили, тления, распада. Если нити тянутся от Источника, значит, каждому здравомыслящему человеку стоит держаться от него подальше. Однако маленькому отряду нужно как раз туда, вниз – к самому сердцу зла.

– Что с тобой? – спросил Перегрин. – Погоди-ка… Ты видишь?

Кристиан кивнул. Слово «видишь» к его ощущениям вполне подходило, хотя умом он понимал, что видит отнюдь не глазами.

– Это эманации Провала, – словно прочитал мысли юноши странник. – А когда мы подойдем ближе, думаю, увидим и эманации тех, кто нас там ждет.

– Их аура будет похожа на ту, что я вижу вокруг нас?

– Вряд ли. Тот, кто долго пробыл близ Провала, перестал быть человеком: в присутствии такой силы ничто живое не может остаться прежним. Охранять тайну аббат наверняка отрядил самых преданных слуг, но теперь они скорее слуги этого места, его рабы. Вряд ли в них осталось хоть что-то, кроме ненависти и страха. А эти чувства легко увидеть – грязь бросается в глаза. Впрочем, и настоящую чистоту заметить нетрудно, вот только…

– … святых среди нас нет, – криво улыбнулся Девенпорт.

– Мы теряем время, – напомнила Ульрика негромко. – Надо спешить.

Вместо ответа Перегрин пригнулся и первым шагнул в пролом. Этот тоннель в самом сердце горы был создан отнюдь не руками человека: извилистый, с бугристыми стенами и сводом, то нависающим прямо над головой, то теряющимся в темноте, которую едва разгонял свет факелов. Игра слепых сил природы или творение карликов-цвергов? Любой из горожан Шаттенбурга наверняка выбрал бы цвергов. Город десятилетиями жил рудным промыслом, а кому верить в подгорных жителей, как не рудокопам? Впрочем, приложил здесь руку и человек: некоторые каменные выступы носили следы кирки, острия особенно крупных сталактитов, свисавших с потолка зубами гигантского чудища, были срублены, а у одной развилки Марек, которому, похоже, темнота вовсе не мешала, даже приметил нарисованную углем стрелку, указывавшую в левый ход. Туда же тянулись и черные нити.

Зачем они идут? Перегрин хочет уничтожить собственное порождение – Ворга, а Ульрика – измениться, победить свое «проклятие». Микаэля и Николаса ведет чувство долга. Впрочем, у мнистериала есть и еще резон – баронесса. Марек и Девенпорт, такие разные, похожи в одном: каждый из них, даже не сознавая этого, жаждет сделать нечто достойное и показать – прежде всего, самому себе, – что в его душе есть место чему-то большему, чем забота о собственном благополучии.

Ну а что ведет Кристиана? Ради чего станет сражаться он? Ради людей… Слишком громко, пафосно и потому – фальшиво. Нет, не ради всех людей. Вступить в борьбу за души каждого мог, наверное, один лишь Спаситель. А Кристиан делает это ради тех, кого он знает и к кому привязался: ради своих друзей; ради «птенцов» из Шаттенбурга, ради памяти об отце Теодоре и… из-за Хелены, конечно.

Мысли о ней – о ее прикосновениях, взглядах, улыбке – не покидали его ни на минуту. За то краткое время, что они провели вместе, Кристиан понял, сколь великой силой может быть любовь, сколь многое могут дать друг другу двое любящих. И он готов был на все, чтобы не позволить Воргу сожрать хотя бы еще одну душу.

Спуск становился все более плавным, а после очередной развилки и вовсе превратился в подъем. Боковые проходы попадались им уже несколько раз, но мучиться выбором не приходилось – черные нити указывали Кристиану и страннику нужный путь. В этот раз они повели отряд в ту галерею, что вела наверх.

Николас и Микаэль запалили по второму факелу, а выгоревшие оставили на каменном полу, и рубиновые уголья еще какое-то время тлели во тьме, не желая гаснуть. Пламя бросало отсветы на бугристые стены, покрытые белесыми потеками. Мельчайшая водяная пыль собиралась в тяжелые мутноватые капли, медленно ползущие вниз. Казалось, своды туннеля, удерживая на своих плечах чудовищную массу камня, обильно потеют.

Наверное, решил, наконец, Кристиан, этот путь в толще скалы на протяжении долгих и долгих лет пробивала река – ведь еще древние заметили, что перед вековечным натиском воды бессилен даже самый прочный камень. И может быть, тот ручей, что журчит сейчас у самой стенки тоннеля, есть не что иное, как остаток реки…

… В следующее мгновение он уже ударил по руке Николаса, который на ходу зачерпнул пригоршней из ручья.

– Ты чего?!

– Не пей, – негромко сказал юноша. – Что-то не так с этой водой.

Министериал ничего не ответил, только недоверчиво покрутил головой.

– Тихо! – Перегрин предостерегающе поднял руку, и все замерли.

– Что случилось? – Ладонь Микаэля безотчетно упала на эфес меча.

– Тоннель кончился.

– Кончился? – Николас чуть слышно выругался. – Надо так понимать – тупик?

– Нет, – опередил странника Кристиан. – Не тупик, а… вроде пещера.

– Свет нас выдает, – проворчал Микаэль. – Мало ли кто может там быть.

Факелы зашипели, когда их сунули в ручей, но тьма вокруг оказалась не кромешной – когда глаза привыкли, они стали различать во мраке смутные силуэты друг друга. Тогда двинулись вперед – тихо, как только умели. Минуты казались часами, но в конце концов отряд приблизился к выходу из тоннеля. Стены раздались в стороны, потолок совсем потерялся в темноте. Было тихо – лишь где-то вдалеке мерно капала вода.

– Это еще что? – Микаэль поудобнее перехватил клинок. – Вон там, слева…

Во мраке смутно виднелись какие-то белесые пятна, казалось недвижимо висящие в воздухе.

– Подождите, я проверю, – нюрнбержец медленно направился к загадочным пятнам, но скоро вернулся. – Похоже на мох или лишайник. Он белый и светится.

Белесые полотнища мха густым ковром устилали сырую скалу. Среди «ворсинок» этого ковра, покрытых каплями росы, сновали стеклянистые змейки, тропили путь полупрозрачные жуки, ползали бесцветные черви. Черви грызли мох, жуки вонзали жвалы в червей, змейки заглатывали жуков – и было видно, как добыча сучит хрупкими лапками, постепенно истаивая в брюшках. Но и змейки становились добычей – на глазах у Микаэля одна полупрозрачная хищница коснулась торчащего из мха стебля, увенчанного словно маленьким капканчиком, и челюсти того сомкнулись на тельце обреченного охотника. Эта микроскопическая драма – финал небольшого круговорота, заключавшегося в постоянном пожирании друг друга, – заставила воина скривиться: бесцветные создания, жившие до странности чуждой жизнью, показались ему на удивление мерзкими. Не сдержав порыва, он ткнул острием меча в хищный стебелек и срезал его под корень.

Мох, словно почувствовав боль, засветился ярче, и человек отпрянул, ожидая всего чего угодно. Однако угрозы не было, лишь от места, потревоженного сталью, поползло в стороны слабое сияние – оно захватывало все большую часть мохового ковра, перекидывалось на соседние белесые полотнища, разбегалось дальше и дальше… Не прошло и нескольких минут, как пещеру залило неяркое свечение. Светился густой «ковер» на стенах и покрытый мхом потолок, даже сталактиты оказались усеяны множеством ноздреватых студенистых грибов, тоже излучавших слабый гнилушечий свет.

И в этом неярком призрачном свете вдруг холодно блеснул металл: отделившись от сталагмита, возвышавшегося над полом на пару саженей, к Микаэлю метнулась приземистая тень. Еще мгновение – и широкий наконечник копья вонзился бы в его спину, но Николас оказался быстрее: брошенный им нож угодил напавшему в голову, сбив его с ног. Тут же загудел рассекаемый воздух, раздался хриплый стон – это Девенпорт ударом снизу свалил другого противника, выпрыгнувшего из-за колонны известняка. Лязгнул металл по камню, когда умирающий враг выронил топор, и наступила тишина.

Встав в круг, ощетинившись отточенной сталью, отряд выжидал. Ни звука.

– Похоже, все, – выдохнул Оливье. – Маловато для засады.

– Сторожевой пост, – чуть слышно отозвался Микаэль. Перевернув ногой одного из мертвецов, он поднес факел ближе: слипшиеся от крови волосы, искаженное предсмертным оскалом лицо…

– Наверное, ждали от нас какого-то знака или сигнала. Не дождались – и напали.

– Хорошо, если так, – наемник, склонившись, вытер скимитар об одежду второго убитого, убрал саблю в ножны. – Не хотелось бы думать, что третий сейчас бежит по туннелю, чтобы рассказать о нас.

– Не было третьего, – сказала Ульрика, и голос ее дрогнул. – А вам лучше бы поглядеть сюда.

В неглубокой яме, обложенной угловатыми каменными глыбами, скрючился голый человек. Влажная мертвенно-бледная кожа поблескивала в неверном свете факелов, человек дрожал мелкой дрожью, обхватив руками подтянутые к груди колени.

Поначалу Кристиан решил, что это пленник, но руки и ноги несчастного не были связаны, да и выбраться из ямы он смог бы без труда – ее глубина не превышала пяти фуссов.

– Эй, дружище, – негромко окликнул Микаэль. – Ты чего там делаешь?

То ли от прозвучавшего голоса, то ли по иной причине, но человек перестал дрожать. Шатаясь, он поднялся с каменного ложа, опрокинув при этом широкий деревянный ковшик, наполненный водой.

Несколько мгновений неизвестный стоял, сгорбившись и низко наклонив голову; плечи его подергивались, лопатки ходили ходуном. Внезапно он вскинул руки, вцепившись в края ямы, и поднял голову. Широкие ноздри раздувались, с шумом втягивая воздух, затянутые кожей ямки под безволосыми валиками надбровий пульсировали, словно глазные яблоки ворочались под намертво сросшимися, лишенными ресниц веками. Бесцветные, покрытые роговой коркой губы сложились буквой «о», и человек (впрочем, человек ли?!) издал низкий глухой гул, от которого у Кристиана заныли кости черепа. Крючковатые темные когти, росшие из пальцев вместо ногтей, заскребли по камню, колени согнулись – еще миг, и создание, наверное, выбросило бы себя наверх одним сильным рывком, но почти одновременно Микаэль и Девенпорт, хакнув, столкнули ногами пару каменных глыб, будто нарочно положенных на краю ямы. Глыбы упали тяжело, хрустнул хребет, и гул оборвался, сменившись придушенным клокотанием. Впрочем, почти сразу стихло и оно.

– И что это такое? – произнес Николас, разглядывая торчащую из-под глыбы когтистую руку. – Что за… мерзость?

– Человек, – сказал Перегрин. – Во всяком случае, был им еще недавно. Та вода в ковше – готов поручиться, она из ручья. Возможно, дело именно в ней.

– Будь я проклят! – Николаса передернуло – похоже, вспомнил, как сам едва не хлебнул из пещерного ручья.

– Сдается мне, эту воду он пил совсем не случайно. Может, даже не по своей воле.

– Ручеек, не иначе, течет прямиком из ада, – проворчал Марек.

– Вроде того, – странник кивнул с самым серьезным видом. – Думаю, он протекает рядом с Источником.

– Хватит лясы точить, – сплюнув, наемник поудобнее подтянул перевязь с клинком. – Пошли дальше. Не мы одни туда спешим или забыли?