Ослепшие, немые, недвижимые, с повязкой на глазах, кляпом во рту и путами на руках и ногах! Можно ли представить себе положение более ужасное, чем то, в какое попали дядюшка Прудент, Фил Эванс и слуга Фриколлин? В довершение всего они даже не знали, ни кто виновник совершенного над ними насилия, ни куда их бросили, словно тюки с багажом, ни где они находятся, ни какая судьба их ожидает! Все это могло привести в бешенство и самых терпеливых животных из породы овец, а ведь читатель знает, что члены Уэлдонского ученого общества отнюдь не отличались овечьей кротостью. Зная неистовый темперамент дядюшки Прудента, можно без труда представить себе, в каком он был состоянии!

Во всяком случае, и председателю и секретарю клуба было совершенно ясно, что им не так-то легко будет принять участие в завтрашнем вечернем заседании сторонников воздушных шаров.

Что касается Фриколлина, То с завязанными глазами и закрытым ртом он был не в состоянии думать о чем бы то ни было. Он лежал ни жив ни мертв от ужаса.

Прошел час, а положение узников нисколько не изменилось. Никто не пришел их проведать, никто и не подумал возвратить им свободу движений и речи. Все это время они только шумно пыхтели и что-то мычали сквозь кляпы, да судорожно трепыхались, точно карпы, вытащенные из своего родного пруда. Легко догадаться, что в этом проявлялись их немой гнев и сдавленная, или, лучше сказать, «стянутая веревками», ярость. Затем, после долгих бесплодных усилий, они некоторое время лежали неподвижно. Они ничего не видели и пытались хотя бы уловить какой-нибудь звук, способный объяснить им ужасное положение, в котором они очутились. Но напрасно! Им не удавалось разобрать ничего, кроме непрерывного и необъяснимого звука «фрррр», от которого дрожало все вокруг.

Но вот что в конце концов произошло: действуя с отменным хладнокровием, Фил Эванс сумел постепенно ослабить веревку, которая стягивала его запястья. Потом он мало-помалу распутал узел, и руки его обрели привычную свободу.

Сделав несколько сильных движений, он восстановил нарушенное путами кровообращение. Мгновение спустя Фил Эванс уже сорвал повязку, закрывавшую ему глаза, вытащил изо рта кляп и перерезал веревки на ногах острым лезвием своего «bowie-knife». Американец, в кармане которого не оказалось бы складного ножа, потерял бы право называться американцем!

Впрочем, если Фил Эванс вернул себе возможность двигаться и говорить, -то это все, чего он добился. Глаза его, по крайней мере в ту минуту, не могли сослужить ему никакой службы. Вокруг было совершенно темно, лишь сквозь узкое оконце, проделанное в стене на высоте шести или семи футов, просачивался слабый свет.

Отбросив старые счеты, Фил Эванс без малейшего колебания поспешил на помощь своему сопернику. Несколько взмахов ножа - и путы, стягивавшие руки и ноги председателя клуба воздухоплавателей, были перерезаны. Дядюшка Прудент, задыхаясь от бешенства, стремительно вскочил на ноги; сорвав повязку и вытащив кляп, он хрипло проговорил:

- Спасибо!

- Нет!.. Не надо никакой благодарности! - ответил Фил Эванс.

- Фил Эванс!

- Дядюшка Прудент!

- Отныне здесь нет больше ни председателя, ни секретаря Уэлдонского ученого общества, нет больше противников!

- Вы правы. Здесь - только два человека, которые должны отомстить третьему, чье поведение заслуживает самой суровой кары. И этот человек...

- Робур!..

- Робур!

В этом бывшие соперники полностью сошлись. На этот раз можно было не опасаться никаких раздоров.

- А не пора ли развязать и вашего слугу? - заметил Фил Эванс, показывая на Фриколлина, пыхтевшего, как тюлень.

- Пока еще нет. Он изведет нас своими жалобами, а нам сейчас надо не оплакивать свою судьбу, а заняться более серьезным делом.

- Каким, дядюшка Прудент?

- Собственным спасением, если только это возможно.

- И даже, если это невозможно.

- Вы правы, Фил Эванс, даже если это невозможно.

И председатель и его коллега были совершенно уверены в том, что их похищение - дело рук таинственного Робура. Действительно, обычные «добропорядочные» воры, отняв часы, драгоценности, бумажники, кошельки, бросили бы ограбленных в воды Скулкилл-ривер, попросту вонзив им нож в горло, вместо того чтобы запирать их... Куда? Вопрос, надо сказать, немаловажный! И его следовало разрешить прежде, чем приступать к подготовке побега, если, конечно, рассчитывать на успех.

- Я полагаю, Фил Эванс, - продолжал дядюшка Прудент, - что было бы куда лучше, если бы, выйдя после заседания, мы, вместо того чтобы обмениваться любезностями, к которым теперь незачем возвращаться, внимательнее смотрели по сторонам. Если бы мы не вышли за пределы города, с нами бы ничего дурного не случилось. Этот Робур, очевидно, догадывался о том, что может произойти в клубе; он предвидел гнев, который должно было вызвать его наглое поведение, и спрятал у дверей нескольких головорезов, чтобы они, если понадобится, пришли ему на помощь. Как только мы свернули с Уолнет-стрит, эти подлые наемники выследили нас, пошли за нами и, когда мы неосторожно углубились в аллеи Фэрмонт-парка, живо с нами управились!

- Согласен, - отвечал Фил Эванс. -Да, мы допустили серьезный промах, не возвратившись прямо домой.

- Человек всегда неправ, когда ведет себя неразумно, - заключил дядюшка Прудент.

В это мгновение тяжкий вздох донесся из темноты.

- Это что еще такое? - спросил Фил Эванс.

- Пустяки!.. Это бредит Фриколлин.

И дядюшка Прудент спокойно продолжал:

- На то, чтобы схватить нас возле поляны и засунуть в эту дыру, негодяям понадобилось не больше двух минут. Стало быть, они не могли утащить нас за пределы Фэрмонт-парка...

- Конечно, иначе мы бы почувствовали, как нас несут.

- Согласен, - отозвался дядюшка Прудент. - Значит, мы, без сомнения, находимся в какой-нибудь крытой повозке, быть может, в одном из тех длинных фургонов, которые нередко встречаются в прериях или служат жильем для бродячих скоморохов...

- Очевидно! Ведь если бы нас перенесли, скажем, на судно, стоящее на якоре у берега Скулкилл-ривер, мы бы «разу об этом догадались по слабому покачиванию его корпуса на волнах.

- Согласен, совершенно согласен, - повторил дядюшка Прудент, - и полагаю, что раз мы все еще на поляне, то именно теперь нам и надо бежать... Что касается этого Робура, уж мы его позднее разыщем...

- И заставим дорогой ценой заплатить за посягательство на свободу двух граждан Соединенных Штатов Америки!

- Именно дорогой... весьма дорогой ценой!

- Однако что он за человек?.. Откуда взялся?.. И кто он - англичанин, немец или француз?..

- Просто-напросто негодяй, и этого с меня вполне достаточно, - ответил дядюшка Прудент. - А теперь за дело!

И оба, вытянув руки вперед и растопырив пальцы, начали тщательно исследовать стены помещения, стараясь обнаружить какую-нибудь трещину или щель. Ничего! Затем они ощупали дверь. Она была герметически закрыта, и нечего было даже надеяться выломать замок. Оставалось одно - проделать дыру и таким способом бежать. Однако справятся ли их ножи со стеною, не затупятся и не сломаются ли лезвия во время этой работы?

- Но отчего происходит эта непрерывная вибрация? - опросил Фил Эванс, крайне удивленный непрекращающимся звуком «фрррр».

- Ветер, надо полагать, - отвечал дядюшка Прудент.

- Ветер?.. Но мне помнится, что до полуночи стояла на диво тихая погода...

- И все же это безусловно ветер. А если нет, то что ж это, по-вашему, такое?

Вытащив самое острое лезвие своего ножа, Фил Эванс попытался воткнуть его в стену возле двери. Возможно, достаточно будет проделать всего одно отверстие, чтобы просунуть руку и открыть дверь с наружной стороны, - если она заперта только на задвижку или ключ торчит в замке.

Несколько минут прошло в упорном труде, после чего все лезвия складного ножа оказались в зазубринах, с обломанными концами, словом:, превратились в маленькие пилы со множеством зубчиков.

- Не берет, Фил Эванс?

- Нет!

- Неужели здесь стены из железа?

- Не думаю, дядюшка Прудент. Когда по ним стучишь, они не издают металлического звука.

- Тогда, быть может, это железное дерево?

- Нет! Ни железо, ни дерево.

- Из чего же они в таком случае?

- Невозможно определить, но это такой материал, что его и сталь не берет.

Дядюшка Прудент выругался и яростно топнул ногой о зазвеневший пол; руки его в это время судорожно искали горло воображаемого Робура.

- Спокойствие, дядюшка Прудент, - обратился к нему Фил Эванс, - спокойствие! Попытайтесь-ка теперь вы!

Дядюшка Прудент попытался, но ничего не мог поделать со стеною, ибо самые острые лезвия его ножа не оставляли даже царапин на ее поверхности, словно она была из хрусталя.

До сих пор узники могли еще надеяться на спасение, если бы им удалось открыть дверь; но теперь надо было оставить всякую мысль о побеге.

Пока же приходилось безропотно покоряться обстоятельствам, - а это отнюдь не в характере американцев, - и положиться на волю случая, что особенно не по душе этим в высшей степени деятельным людям.

Нетрудно поэтому себе представить, какие ругательства, обвинения и угрозы посыпались по адресу Робура; впрочем, он был, повидимому, не из тех людей, которых это могло бы взволновать, судя по тому немногому, что нам известно о его характере, и по тому, как он вел себя в Уэлдонском ученом обществе.

Между тем Фриколлин все сильнее проявлял признаки беспокойства. То ли его мучили спазмы в желудке, то ли судороги в конечностях, но он извивался самым отчаянным образом. Дядюшка Прудент счел нужным положить конец этим гимнастическим упражнениям, перерезав веревки, стягивавшие тело негра.

Но ему довольно скоро пришлось в этом раскаяться, ибо с уст Фриколлина тотчас же полились нескончаемые жалобы, вызванные ужасными приступами страха, к которым примешивались и муки голода. У негра были в равной мере «поражены» и мозг и желудок, и весьма затруднительно определить, какому из этих двух внутренних органов был он больше обязан страданиями, которые испытывал.

- Фриколлин! - воскликнул дядюшка Прудент.

- Мистер дядюшка!.. Мистер дядюшка!.. - пробормотал негр, прервав на минуту свои жалобные вопли.

- Вполне возможно, что нам угрожает голодная смерть в этой темнице. Но мы решили сопротивляться до тех пор, пока не исчерпаем все доступные нам средства для получения пищи, которая могла бы продлить наше существование...

- Вы собираетесь меня съесть?! - завопил Фриколлин.

- Так всегда поступают с неграми в подобных обстоятельствах!.. Молчи же, Фриколлин, чтобы о тебе забыли.

- Не то мы сделаем из тебя фри-кас-се! - прибавил Фил Эванс.

Испуганный Фриколлин и вправду поверил, что его намерены употребить для продления жизни двух особ, очевидно, более ценных, нежели он сам. И он был вынужден сдерживать себя и стенать in petto.

Однако время шло, а попытки открыть дверь или прорезать стену попрежнему ни к чему не приводили. Из чего эта стена, понять было невозможно. То не был ни металл, ни дерево, ни камень. Кстати, и пол помещения был, очевидно, из того же материала. Когда по нему топали ногой, он издавал своеобразный звук, который дядюшка Прудент затруднялся отнести к разряду знакомых ему звуков. Еще одна особенность: казалось, что снизу, под полом, была пустота, словно он покоился не прямо на земле. Да! Необъяснимый звук «фрррр» как будто скользил по его внешней поверхности. Во всем этом было мало утешительного.

- Дядюшка Прудент! - воскликнул Фил Эванс.

- Фил Эванс? - отозвался дядюшка Прудент.

- Допускаете ли вы, что наша темница переместилась?

- Никоим образом!

- Между тем, когда нас заперли сюда, я ясно ощущал свежий аромат травы и смолистый запах деревьев парка. Теперь же я тщетно пытаюсь уловить эти запахи, мне кажется, они бесследно исчезли...

- Да, в самом деле.

- Но чем вы это объясняете?

- Объясним это чем угодно, Фил Эванс, но только не тем, что наша темница переместилась. Я повторяю вам: если бы мы находились в движущейся повозке или на плывущем судне, мы бы это сразу же почувствовали.

В эту минуту Фриколлин испустил долгий стон, который можно было бы счесть его предсмертным вздохом, если бы вслед за ним де послышались другие.

- Мне почему-то кажется, что этот Робур скоро прикажет привести нас к нему, - продолжал Фил Эванс.

- Я весьма на это рассчитываю, - вскричал дядюшка Прудент, - и я скажу ему...

- Что?

- Что, начав действовать, как наглец, он кончил, как негодяй!

Тут Фил Эванс увидел, что наступает утро. Сквозь узкое оконце, прорезанное в верхней части стены, расположенной против двери, начал просачиваться неясный свет. Следовательно, должно было уже быть около четырех часов утра, ибо в июне, на широте Филадельфии, первые солнечные лучи озаряют горизонт именно 8 это время.

Между тем, когда дядюшка Прудент заставил прозвонить свои часы с репетицией, - великолепный механизм, выпущенный часовым заводом его коллеги, - звон маленького колокольчика показал, что было всего лишь три четверти третьего, хотя часы ни разу не останавливались.

- Странно! - проговорил Фил Эванс. - Без четверти три бывает еще темно.

- Не иначе, как мои часы отстали... - заметил дядюшка Прудент.

- Как, часы, изготовленные «Уолтон Уотч кампании?! - вскричал Фил Эванс.

Но так или иначе, а это был рассвет. Мало-помалу из глубокой тьмы, царившей в помещении, белым пятном проступило маленькое оконце. Тем не менее, если заря взошла раньше, чем положено на сороковой параллели, на которой стоит Филадельфия, то она разгоралась не так быстро, как это бывает в низких широтах.

Это новое необъяснимое явление вызвало новое удивленное замечание дядюшки Прудента.

- Хорошо бы добраться до окошка, - заметил Фил Эванс, - и попробовать определить, где мы находимся.

- Что ж, попытаемся!

И, обратившись к Фриколлину, дядюшка Прудент воскликнул:

- А ну-ка, Фри, вставай!

Негр поднялся.

- Обопрись-ка спиной об эту стену, а вы, Фил Эванс, взберитесь на плечи этого молодца, я же буду следить за тем, чтобы он вас не уронил.

- Отлично! - ответил Фил Эванс.

Мгновение спустя, став коленями на плечи Фриколлина, Фил Эванс мог уже заглянуть в окно.

В него было вставлено не выпуклое стекло, какие бывают в иллюминаторах корабля, а простое оконное стекло. Хотя и не особенно толстое, оно все же мешало Филу Эвансу рассмотреть местность, ибо поле зрения его и так уже было сильно ограничено размерами оконца.

- Что вы мешкаете? Разбейте стекло! - закричал дядюшка Прудент. - Вам будет виднее.

Фил Эванс изо всех сил ударил рукояткой своего ножа по стеклу, которое издало серебряный звон, но не разбилось.

Второй, еще более сильный удар, - и тот же результат!

- Ах, вот оно что! - вскричал Фил Эванс. - Небьющееся стекло!

И действительно, стекло это было, видимо, закалено по способу изобретателя Сименса, так как, несмотря на энергичные удары, оставалось целым и невредимым.

Однако снаружи теперь уже было достаточно светло, и взору открывалось окружающее пространство, по крайней мере в пределах поля зрения, очерченного рамой окна.

- Что вам видно? - спросил дядюшка Прудент.

- Ничего!

- Как? Вы не видите леса?

- Нет!

- Даже вершин деревьев?

- Их тоже не видать!

- Значит, мы больше не находимся посреди поляны?

- Не вижу ни поляны, ни парка!

- Различаете ли вы по крайней мере крыши домов или верхушки монументов? - воскликнул дядюшка Прудент, разочарование и ярость которого все усиливались.

- Ни крыш, ни монументов.

- Как! Ни мачты с флагом, ни церковной колокольни, ни фабричной трубы?

- Ничего, кроме воздушного пространства.

В это мгновение дверь отворилась. На пороге показался какой-то человек.

То был Робур.

- Достопочтенные сторонники воздушных шаров, - громко произнес он, - отныне вы свободны и можете передвигаться в любом направлении.

- Свободны?! - вскричал дядюшка Прудент.

- О да... В пределах «Альбатроса»!

Дядюшка Прудент и Фил Эванс опрометью выбежали из помещения.

Что же открылось их взорам?

Внизу - в тысяча двухстах или тысяча трехстах метрах под ними - расстилалась местность, которую они безуспешно пытались узнать.