В шесть часов вечера снаряд проносился над южным полюсом на расстоянии менее шестидесяти километров от Луны. На таком же именно расстоянии он обогнул и северный полюс. Следовательно, он двигался точно по эллиптической орбите.

Путешественники опять вступили в животворный поток солнечных лучей. Они снова увидели звезды, медленно совершавшие свой путь с востока на запад.

Появление лучезарного светила они встретили троекратным «ура!». Вместе со светом Солнце посылало тепло, которое скоро проникло внутрь сквозь металлические стенки снаряда. Стекла на окнах вновь стали прозрачными, — затянувший их слой льда исчез как по волшебству. Газ ради экономии тотчас же потушили. И только кислородный прибор должен был по–прежнему расходовать обычное количество газа.

— Ах, как хорошо, как тепло! — радовался Николь. — С каким же нетерпением должны ждать селениты появления дневного светила после такой долгой ночи!

— Еще бы, — ответил Ардан, упиваясь солнечным светом и теплом, — тепло и свет — вот и все, что нужно для жизни!

В эту минуту дно снаряда несколько отклонилось от лунной поверхности, описывая, повидимому, довольно вытянутый эллипс. Будь Земля «полной», путешественники уже могли бы ее увидеть. Но Земля, потонувшая в солнечных лучах, все еще оставалась невидимой. Взоры друзей привлекло другое зрелище: картина южной части Луны, которую подзорные трубы приближали к ним на расстояние не более одной восьмой лье. Они не отходили от иллюминаторов и отмечали все особенности любопытного материка.

Горы Дерфель и Лейбниц образуют две отдельные группы, лежащие почти у самого южного полюса.

Первая группа гор тянется от полюса до 84 параллели, на восточной части Луны; вторая, примыкающая к восточной границе, идет к полюсу от 75 градуса южной широты.

Гребни этих причудливо изогнутых гор казались покрытыми ослепительными снегами, что было впервые замечено известным астрономом отцом Секки. Барбикен мог установить это с большей достоверностью, чем знаменитый римский астроном.

— Это снега! — воскликнул Барбикен.

— Снега? — удивился Николь.

— Да, да, Николь, это снег, поверхность которого оледенела на большую глубину. Поглядите, как она отражает солнечные лучи. Остывшая лава не могла бы светиться так ослепительно. Значит, на Луне есть вода, есть воздух. Пусть в ничтожном количестве, но есть. Теперь уже нельзя этого отрицать.

Действительно, сомневаться в этом не приходилось. И если Барбикену доведется когда–нибудь вернуться на Землю, его путевые заметки окажутся существенным вкладом в науку о Луне.

Горы Дерфель и Лейбниц возвышались среди небольшой равнины, окаймленной грядой цирков и кольцевых возвышенностей. Эти горные цепи — единственные, встречающиеся в этих областях. Не слишком протяженные, они вздымают ввысь там и сям несколько пиков, из которых наиболее высокий достигает 7603 метров.

Снаряд летел над этими возвышенностями, рельеф которых расплывался в ослепительном сиянии лунного диска.

Перед глазами путешественников развертывались лунные пейзажи, с четкими очертаниями, без цветовых оттенков, без светотени, с резкими контрастами белого и черного цветов, что вызывалось отсутствием рассеянного света.

Путешественники проносились над этой хаотической страной, словно подхваченные дуновением урагана; под ними мелькали вершины, впадины, ущелья; они впивались глазами во все трещины, в каждое таинственное углубление, следя за каждым его изгибом или уступом. Но нигде не обнаруживалось ни малейшего признака растительности, ни следа жилья, — ничего, кроме напластований застывшей, отполированной поверхности изверженных пород, с невыносимым блеском отражавших солнечные лучи. Здесь не было ничего живого; то было царство смерти, где лавины, низвергаясь с горных вершин, бесшумно исчезают в бездонных пропастях. Движение здесь было, но звук отсутствовал.

Путем повторных наблюдений Барбикен установил, что края лунного диска, несмотря на то, что они подвергались действию иных сил, чем в центральных областях Луны, отличались столь же однообразной структурой. То же скопление цирков, те же возвышенности и холмы. Однако были основания предполагать обратное. В центре еще не вполне затвердевшая поверхность Луны должна была подвергаться двойному воздействию притяжений Луны и Земли, развивавшемуся по радиусу, продолженному от одной планеты к другой. По краям же диска притяжение было, так сказать, перпендикулярно притяжению Земли. Поэтому естественно было бы предположить, что рельеф лунной коры под влиянием столь различных условий должен был принять иную форму. Это предположение, однако, не оправдалось. Стало быть, образование и формирование поверхности Луны происходило только под влиянием скрытых сил, заключенных в самой Луне. Никаких посторонних воздействий она не претерпела. Это подтверждало интересную гипотезу Араго, гласившую: «Никакое внешнее воздействие не принимало участия в образовании лунного рельефа».

Как бы там ни было, в своем нынешнем состоянии этот мир казался символом смерти, причем даже не представлялось возможным сказать, была ли на нем хоть когда–нибудь жизнь.

Ардану почудились, однако, какие–то груды развалин, на что он обратил внимание Барбикена. Это было примерно на восьмидесятой параллели и на тридцатом градусе долготы. Нагромождение камней, довольно правильно расположенных, имело вид огромной крепости, возвышавшейся над одной из тех больших трещин, которые в доисторические времена могли быть руслами рек. Невдалеке вздымалась кольцеобразная гора Шорта, высотой 5646 метров, равная высоте Кавказских вершин. Ардан с присущей ему горячностью уверял, что это «несомненная» крепость; ему виделись зубчатые городские стены, уцелевший свод портика и даже обломки двух–трех колонн под ним; далее ему мерещились ряды арочных сводов, на которых, может быть, были когда–то проложены акведуки; в другом месте — гигантские опоры разрушенного моста, укрепленные по берегам котловин. Все эти подробности были настолько приукрашены его воображением и он смотрел в такую фантастическую зрительную трубу, что полагаться на достоверность его наблюдений было совершенно невозможно.

А вместе с тем кто возьмет на себя смелость утверждать, что пылкий француз не видел всего того, чего не желали замечать его товарищи?

Каждая минута казалась им слишком драгоценной, чтобы тратить ее на бесполезные споры. Лунный город, мнимый или реальный, уже скрылся из их глаз. Расстояние между снарядом и лунным диском начало постепенно увеличиваться и подробности лунного пейзажа мало–помалу стирались. Одни цирки и кратеры да обширные равнины все еще отчетливо выступали на лунной поверхности.

В эту минуту с левой стороны снаряда обозначился один из самых красивых цирков Луны, одна из достопримечательностей этого материка. То был Ньютон — Барбикен тотчас же узнал эту гору, справившись по своей карте.

Ньютон находится точно на 77 градусе южной широты и 16 градусе восточной долготы. Он образует кольцеобразный кратер, гребень которого, возвышающийся на 7264 метра, кажется совершенно неприступным.

Барбикен сообщил друзьям, что высота Ньютона над окружающей равниной значительно уступала глубине кратера. Громадное отверстие кратера казалось бездонным: в эту мрачную пропасть никогда не проникали солнечные лучи. По словам Гумбольдта, на дне этого цирка царствует абсолютный мрак, не рассеиваемый ни солнечными лучами, ни светом Земли. Творцы мифов, конечно, усмотрели бы в этой пропасти адские врата.

— Гора Ньютон, — сказал Барбикен, — совершеннейший образец кольцевых лунных гор, которым нет равных на Земле. Эти кольцевые горы доказывают, что образование поверхности Луны посредством охлаждения было следствием бурных катаклизмов: под влиянием деятельности расплавленных недр планеты горы вздыбились на значительную высоту, а впадины и углубления кратеров опустились гораздо ниже уровня лунной поверхности.

— Возможно, что и так, — заметил Ардан

Через несколько минут, пролетев над Ньютоном, ядро оказалось непосредственно над кольцевой горой Морэ. Затем они оставили в некотором отдалении вершины Бланкана и достигли цирка Клавия.

Это цирк — один из самых интересных на Луне — расположен на 58 градусе южной широты и 15 градусе восточной долготы. Высота его определяется в 7091 метр. Наши путешественники, находившиеся от него в расстоянии 400 километров, сведенных к четырем благодаря зрительным трубам, легко могли разглядеть величественные горные валы этого мощного кратера.

— Земные вулканы, — сказал Барбикен, — в сравнении с вулканами Луны, — просто кротовые норы. Кратеры Везувия и Этны, образовавшиеся после первых извержений, едва достигают шести тысяч метров в ширину. Кратер Канталь во Франции имеет десять километров в диаметре, вулкан на острове Цейлоне — семьдесят километров и считается самым крупным на Земле. Но что значат эти цифры по сравнению с диаметром Клавия, над которым в данную минуту пролетает наш снаряд?

— Какова же его ширина? — спросил Николь.

— Двести двадцать семь километров, — ответил Барбикен. — Правда, это самый большой цирк на Луне, но многие другие достигают двухсот, ста пятидесяти, ста километров ширины.

— Ах, друзья мои! — воскликнул Мишель. — Можете себе представить, что происходило на нашей «безмятежной Луне», когда громыхали все эти кратеры, извергая потоки лавы, град камней, тучи дыма и пламени! Вот это было зрелище! И что осталось от всего этого великолепия! Сейчас Луна — всего только жалкая головешка, обгорелый патрон, оставшийся от грандиозной ракеты! После всех взрывов, звездных дождей, фейерверков, после всех этих красот — остались только окурки, обгоревшие обрывки картонного патрона! Кто разгадает причину, источник, смысл всех этих катаклизмов?

Барбикен не слушал Ардана. Он смотрел на отроги Клавия, горные цепи, раскинувшиеся на несколько лье. В глубине громадной впадины виднелись сотни потухших мелких кратеров, которые испещряли почву, точно дырки шумовки. Над этими кратерами возвышался пик высотой в пять тысяч метров.

Расстилавшаяся кругом равнина представляла унылое зрелище. Что могло быть печальнее и тоскливее этих возвышенностей, этих полуразрушенных горных громад, этих осколков горных пиков и вершин, рассеянных по лунной поверхности? Казалось, что Луна в этом месте раскололась.

Снаряд летел вперед. Под ним расстилался все тот же первозданный хаос. Цирки, кратеры, обвалившиеся горы беспрерывно следовали одни за другими. Никаких равнин, никаких морей уже не было. Под ними раскинулась какая–то бесконечная Швейцария или Норвегия.

Наконец, в центре этого взбаламученного хаоса, в наиболее высокой его точке показалась самая величественная лунная гора, ослепительная Тихо, за которой потомство сохранило имя славного датского астронома.

Кто наблюдал полную Луну на безоблачном небе, тот, несомненно, заметил эту блестящую точку южного полушария. Ардан пришел в неописуемый восторг и осыпал гору всеми эпитетами, какие только могло подсказать ему пылкое воображение. По его словам, Тихо была пламенным источником света, центром излучения, ступицей огненного колеса, громадным сверкающим оком, кометой, распростертой на Луне и распластавшей по ней свои серебряные щупальцы; нимбом, выточенным для головы Плутона; звездою, сброшенной с небес рукою творца и разбившейся о лунную поверхность.

Тихо представляет собой такое скопление лучистом энергии, что обитатели Земли могут видеть ее даже без окуляра, даже на расстоянии ста тысяч лье. Какова же была ее яркость на расстоянии всего лишь ста пятидесяти лье, когда эта гора предстала перед нашими путешественниками! Ее сверкающее сияние, пронизывающее чистый эфир вселенной, было настолько ослепительно, что Барбикену и его друзьям пришлось закоптить стекла окуляров, чтобы вынести этот нестерпимый блеск. Остолбенев от удивления, лишь изредка обмениваясь восторженными возгласами, они не могли оторваться от созерцания горы. Все их ощущения, все мысли сосредоточились в одном взгляде, и кровь приливала к сердцу, как в минуты душевных потрясений.

Тихо принадлежит к системе лучевых гор, подобных Аристарху и Копернику, являя собой наиболее совершенный, наиболее законченный образец таких гор. Она бесспорно свидетельствует о той могучей вулканической деятельности, которой Луна обязана своим образованием.

Тихо расположена на 43 градусе южной широты и 12 градусе восточной долготы. Центр горы занимает кратер в восемьдесят семь километров в поперечнике. Кратер эллиптической формы окружен кольцом гор, которые на пять тысяч метров возвышаются над расстилающейся на восток и на запад равниной. Это — скопище «монбланов», расположенных вокруг одного центра и окруженных сияющей короной лучей.

Никакая фотография не способна передать облика этой несравненной горы, всех красот окружающего ее горного пейзажа, феерического калейдоскопа ее кратера.

Действительно, Тихо можно наблюдать во всем ее величии лишь во время полнолуния. Но тогда тени исчезают, перспектива теряется и снимки получаются бледные и невыразительные. Досадное обстоятельство, потому что передать с фотографической точностью всю эту поразительную область Луны представляло бы совершенно исключительный интерес. Но фотографии передают только скопление пропастей, кратеров, цирков, головокружительное переплетение горных цепей, а за ними -сеть вулканов, разбросанных там и сям по ноздреватой поверхности Луны. При виде этой картины понимаешь, что окаменевшая поверхность сохранила вид бурлившей и извергавшейся некогда лавы. Кристаллизовавшись под влиянием охлаждения, весь этот лунный пейзаж навеки запечатлел, как в стереотипе, состояние Луны в разгар ее плутонической деятельности.

Хотя расстояние, отделявшее путешественников от кольцеобразных вершин Тихо, было довольно значительным, они все же могли уловить ее основные очертания. К цирку, образующему кольцо Тихо, снаружи и изнутри лепились горы, громоздясь гигантскими террасами. На западе эти террасы казались на триста — четыреста футов выше, чем на востоке. Никакое создание стратегического искусства на Земле не могло сравниться с этими природными укреплениями. Город, сооруженный в глубине подобной кольцевой впадины, был бы совершенно неприступен, точно крепость, чудом воздвигнутая на этой взбаламученной извержениями почве! Природа не оставила пустым и плоским дно этого кратера. Это был обособленный, замкнутый мир, обладающий своей особой орографией, своей собственной горной системой. Путешественники ясно видели конусы, возвышенности, причудливые неровности почвы, словно самой природой подготовленные для архитектурных сооружений лунных зодчих. Здесь словно намечалась площадь для храма, там — так и чудился грандиозный форум; в одном месте, казалось, возвышался фундамент некоего дворца, в другом — опорная площадка крепости. И надо всем этим господствовали кольцеобразные горы высотой в тысячу пятьсот футов. Обширная равнина, на которой мог бы разместиться античный Рим, будь он вдесятеро больше.

— Боже мой, какой грандиозный город можно было бы построить в кольце этих гор! — воскликнул в восторге Мишель Ардан. — Неприступная цитадель мира и покоя, огражденная от всех человеческих треволнений! Как привольно жилось бы здесь, в полнейшем покое и одиночестве, всем мизантропам, всем человеконенавистникам, всем врагам общества.

— Всем?! Ну, для всех бы места не хватило! — пошутил Барбикен.