Яркий свет ослепил меня. Глаза, привыкшие к темноте, невольно закрылись! Когда я снова смог их открыть, я был скорее озадачен, чем поражен.

- Море! - вскричал я.

- Да, - ответил дядюшка, - море Лиденброка, и я надеюсь, что ни один мореплаватель не будет оспаривать у меня честь этого открытия и мое право назвать его моим именем.

Водная гладь простиралась перед нашими взорами, сливаясь с горизонтом. Сильно изрезанный песчаный берег озера или моря, о который плескались волны, был усеян мелкими раковинами, вместилищами живых организмов первичной формации. Волны разбивались о берег с гулким рокотом, свойственным замкнутым пространствам. Легкая пена на гребнях волн взлетала от дуновения ветерка, и брызги попадали мне в лицо. На этом плоском берегу, в ста туазах от воды, теснились отроги первобытного горного кряжа - огромные скалы, которые, расширяясь, вздымались на неизмеримую высоту. Прорезая берег острыми ребрами, эти скалы выступали далеко в море, о них с ревом разбивались волны. Вдали грозно вздымалась подобная же громада утесов, резко вырисовывавшаяся на туманном фоне горизонта. То был настоящий океан, с причудливыми очертаниями берегов, но берегов пустынных и внушающих ужас своей дикостью. Я мог далеко окинуть взглядом эту морскую ширь, потому что какое-то «особенное» сияние освещало все окрест до малейшей подробности. То не был солнечный свет, с его ослепительным снопом лучей и великолепным сиянием, и не бледный и неверный свет ночного светила, отраженный и призрачный. Нет! Сила этого светоча, его рассеянное холодное сияние, прозрачная белизна, его низкая температура, его яркость, превосходившая яркость лунного света, - все это с несомненностью говорило о его электрическом происхождении. В нем было нечто от северного сияния, от явления космического порядка; свет этот проникал во все уголки пещеры, которая могла бы вместить в себе целый океан.

Свод пещеры, если хотите, небо, как бы затянутое тучами, образовавшимися из водяных паров, грозило через несколько дней обрушиться на Землю проливным дождем. Я полагал, что при столь сильном атмосферическом давлении испарения воды не могло быть, а между тем благодаря еще неизвестной мне физической причине густые тучи собирались в воздухе. Но пока стояла прекрасная погода. Электрические волны создавали удивительную игру света, преломляясь в облаках, высоко стоявших в небе. Резкие тени ложились порою на их нижний край, и часто в разрыве облаков вспыхивал луч удивительной яркости. Но все же то не был солнечный луч, ибо от него веяло холодом. Свет его создавал грустное, в высшей степени меланхолическое впечатление. Вместо небесной тверди с ее созвездиями я чувствовал над своей головой затянутый тучами гранитный небосвод, давивший на меня всею своею тяжестью, и как ни огромно было это внутриземное пространство, все же тут было бы тесно даже самому незначительному из спутников нашей планеты.

Мне вспомнилось тогда, что по теории одного английского капитана Земля подобна огромному полому шару, внутри которого газ, под собственным давлением, поддерживает вечный огонь, в то время как два другие светила, Плутон и Прозерпина, вращаются по предначертанию своей орбиты. Был ли он прав?

Мы были в сущности пленниками в этой необъятной пещере. Нельзя было определить ни ее ширины, потому что берег уходил в бесконечность, ни ее длины, потому что взор терялся в туманных очертаниях горизонта. Высота же пещеры превышала, вероятно, несколько лье. Где именно этот свод опирался на гранитные устои, глаз не мог того разглядеть; но иные облака проносились на высоте, вероятно, не менее двух тысяч туазов; это была абсолютная высота, превышающая высоту, до которой доходят земные испарения, что, несомненно, следует приписать значительной плотности воздуха.

Слово «пещера», очевидно, не подходит для обозначения этого необъятного пространства. Но «а человеческом языке недостает слов тому, кто дерзнул проникнуть в бездонные глубины земного шара.

Я не мог постигнуть, каким геологическим явлением следует объяснить существование подобного внутриземного пространства. Неужели оно могло возникнуть благодаря охлаждению Земли? Я знал из рассказов путешественников о существовании нескольких знаменитых пещер, но ни одна из них не достигала таких размеров.

Если Гуахарский грот в Колумбии, исследованный на протяжении двух тысяч пятисот футов Гумбольдтом, не открыл ученому тайны своих глубин, все же можно предположить, что они велики. Мамонтова пещера в Кентукки, конечно, гигантских размеров, ибо свод ее поднимается на высоту пятисот футов над озером неизмеримой глубины, причем путешественники исходили по ней свыше десяти лье и не исследовали ее конца. Но что значат эти пещеры в сравнении с той, которой я любовался, с ее туманным небом, с ее рассеянным электрическим светом и безбрежным морем, заключенным в ее лоне? Мое воображение было бессильно перед этой необъятностью.

Я созерцал в глубоком молчании все эти чудеса. У меня недоставало слов для выражения моих чувств. Мне казалось, что я нахожусь на какой-то далекой планете, на Уране или Нептуне, и наблюдаю явления, непостижимые для моей «земной» натуры. Новые явления требуют новых обозначений, а мое воображение отказывалось мне служить. Я восхищался, размышлял, смотрел с изумлением, не чуждым некоторого страха.

Неожиданность этого зрелища оживила краски на моем лице; изумление - лучшее лекарство, и я выздоравливал с помощью этого нового терапевтического средства; помимо того, живительная сила плотного воздуха бодрила меня, обильно снабжая мои легкие кислородом.

Нетрудно понять, что после сорока семи дней заключения в тесной галерее дышать влажным воздухом, насыщенным солеными испарениями, было бесконечным наслаждением.

Я нисколько не раскаивался, что вышел из мрачного грота. Дядюшка, наглядевшийся уже на все эти чудеса, не удивлялся больше ничему.

- Чувствуешь ли ты себя в силах немного прогуляться? - спросил он меня.

- Ну, конечно! - ответил я. - Что может быть приятнее!

- Ну, так обопрись на мою руку, Аксель, и пройдемся вдоль берега.

Я охотно принял дядюшкино предложение, и мы стали бродить по берегам этого новоявленного океана. Слева крутые скалы, громоздившиеся одна на другую, образовали титаническую цитадель, производившую необычайное впечатление. По склонам утесов низвергались с шумом бесчисленные водопады, легкие клубы водяных паров, вырывавшиеся из расщелин в скалах, указывали на наличие горячих источников, а ручьи с тихим журчанием вливались в общий бассейн.

Среди ручейков я сразу же признал нашего верного спутника, ручей Ганса, который медленно струился в море, как будто так повелось с самого создания мира.

- Вот мы и теряем своего путеводителя! - сказал я со вздохом.

- Э! - ответил профессор. - Тот или другой, не все ли равно?

«Какая неблагодарность!» - подумал я.

Но в эту минуту неожиданное зрелище привлекло мое внимание. На расстоянии ста шагов от нас, за выступом мыса, виднелся мощный, густой лес. Деревья в нем были средней вышины, зонтикообразной формы, с ясно очерченными геометрическими линиями. Движение воздуха словно не касалось их листвы, ибо, несмотря на легкий ветерок, они стояли не шелохнувшись, точно роща окаменелых кедров.

Я ускорил шаг. Я не мог определить род этих необыкновенных деревьев. Не принадлежали ли они к одному из двух тысяч видов растений, уже известных в науке, или же нужно было отвести им особое место среды флоры болот? Нет! Когда мы подошли поближе, мое недоумение оказалось не меньшим, чем первоначальное удивление.

В самом деле, перед нами были произведения земли, но созданные по гигантскому образцу. Дядюшка сейчас же подыскал им название.

- Да это просто грибной лес! - сказал он.

И он не ошибался. Можете судить, как пышно развиваются эти съедобные растения в теплом и сыром месте. Я знал, что, согласно Бульяру, «lycoperdan giganteum» достигает восьми или девяти футов в окружности; но тут были белые грибы вышиной от тридцати до сорока футов, с шляпками соответствующего диаметра! Они росли здесь тысячами. Ни один луч света не проникал в их густую тень, и полный мрак царил под их куполами, прижавшимися тесно один к другому, подобно круглым крышам африканского города.

Мне хотелось, однако, проникнуть в их чащу. Мертвенным холодом веяло от их мясистых сводов. Полчаса бродили мы в этой сырой мгле и с истинным удовольствием вернулись к берегу.

Но растительность этой подземной области не ограничивалась одними грибами. Дальше виднелись целые леса других деревьев с бесцветной листвою. Их легко было узнать: то были низшие виды земной растительности, достигшие необычайных размеров: ликоподии вышиною в сто футов, гигантские сигиллярии, папоротники вышиною с северную ель, лепидодендроны с цилиндрическими раздвоенными стволами, заканчивавшиеся длинными листьями, усеянными жесткими волосками.

- Удивительно, великолепно, бесподобно! - восклицал дядюшка. - Вот вся флора вторичной эпохи мира, эпохи переходной! Вот ползучие растения наших садов, бывшие деревьями в первые эры существования Земли! Гляди, Аксель, восхищайся. Да это истинный праздник для ботаника!

- Вы правы, дядюшка. Провидению, повидимому, было угодно сохранить в этой огромной теплице допотопные растения, восстановленные так удачно воображением ученых.

- Ты сказал правильно, мой мальчик, - это теплица! Но было бы еще правильнее прибавить и зверинец вдобавок!

- Зверинец?

- Ну, конечно! Взгляни на эту пыль, что поднимается под нашими ногами, на эти кости, разбросанные по земле.

- Кости? - воскликнул я.

- Да, кости допотопных животных!

Я бросился к этим вековым останкам, состоявшим из неразрушимого минерального вещества, и, не колеблясь, установил происхождение этих гигантских костей, походивших на высохшие стволы деревьев.

- Вот нижняя челюсть мастодонта, - сказал я, - вот коренные зубы динотериума; вот эта бедренная кость могла принадлежать только самому крупному животному, мегатериуму. Да, это настоящий зверинец! Кости эти попали сюда не в результате стихийного бедствия. Животные, окаменелости которых мы видим, водились на берегах этого подземного моря, под тенью этих древовидных растений. Взгляните, вот и целые скелеты! А все же...

- Все же? - спросил дядя.

- Я не могу объяснить себе существование четвероногих в этой гранитной пещере.

- Почему?

- Потому что животная жизнь возникла на Земле только в древний период, когда благодаря наносным отложениям океанических глубин образовались осадочные породы, так называемые вторичные, сменившие скалы первичного периода.

- Ах, так, Аксель! На твой вопрос есть очень простой ответ, а именно, что эта почва образовалась из осадочных пород.

- Как? На такой глубине? Под поверхностью Земли?

- Разумеется! Это явление объяснимо геологическими законами. В известную эпоху Земля была покрыта упругой корой, подверженной переменным вертикальным колебаниям, подчиненным законам притяжения. Весьма вероятно, что происходило нередко опускание земной коры и часть осадочных пород была увлечена в глубины разверзшейся бездны!

- Это, конечно, могло быть! Но если допотопные животные обитали в этих подземных областях, кто может поручиться, что одно из таких чудовищ не рыщет и теперь в этом темном лесу или за этими утесами?

При этой мысли я не без ужаса оглянулся вокруг; но ни одного живого существа не было видно на этих пустынных берегах.

Я немного утомился и присел на выступ мыса, о подножие которого с шумом бились волны. Отсюда я обнимал взором всю бухту, образуемую изгибами берега. В глубине бухты, среди пирамидальных скал, виднелась маленькая гавань. В этой тихой заводи, защищенной от ветра, могли бы спокойно стоять на якоре бриг и две-три шхуны. Мне казалось, что вот-вот снимется с якоря какое-нибудь судно и выйдет на всех парусах при южном ветре в открытое море!

Но эта иллюзия быстро рассеялась! Мы были единственными живыми существами в подземном мире. Порою ветер стихал, и глубокая тишина пустыни воцарялась и на море и на бесплодных скалах. Я старался проникнуть взглядом сквозь туманную даль и разорвать завесу, прикрывшую таинственную линию горизонта. Тысячи вопросов готовы были слететь с моих губ! Где кончается море? Куда оно ведет? Сможем ли мы когда-нибудь исследовать противоположный берег?

Дядюшка не сомневался в этом! Я желал побывать там и в то же время опасался этой прогулки.

Целый час провели мы, наслаждаясь развернувшейся перед нами картиной. Потом мы пошли обратно в грот по песчаному берегу. Я спал всю ночь глубоким сном, утомленный фантастическим зрелищем.