Когда я снова пришел в себя, вокруг стояла полутьма, я лежал на земле, на мягких одеялах. Дядюшка сидел возле меня, стараясь уловить в моем лице признаки жизни. Услыхав мой вздох, он схватил меня за руку. Поймав мой взгляд, он вскрикнул от радости.

- Он жив! Он жив! - закричал дядюшка.

- Да, - произнес я слабым голосом.

- Дитя мое, - сказал дядюшка, прижимая меня к своей груди, - вот ты и спасен!

Тон, каким он произнес эти слова, глубоко тронул меня, а еще более меня растрогали его заботы. Но какие же понадобились испытания, чтобы вызвать у профессора такое излияние чувств!

Подошел Ганс. Когда он увидел, что дядюшка держит мою руку в своих руках, смею утверждать, что в его глазах мелькнуло выражение живейшей радости.

- God dag, - сказал он.

- Здравствуй, Ганс, здравствуй, - прошептал я. - А теперь, дорогой дядюшка, объясните мне, где мы находимся.

- Завтра, Аксель, завтра! Сегодня ты еще слишком слаб. Я обложил твою голову компрессами, лежи спокойно! Усни, мой мальчик, а завтра ты все узнаешь.

- Но скажите хотя бы, - продолжал я, - который час и какое сегодня число?

- Одиннадцать часов вечера; сегодня воскресенье, девятое августа, а теперь я запрещаю тебе говорить до завтрашнего дня.

Действительно, я был очень слаб, и глаза мои закрывались сами собой. Мне нужно было хорошенько выспаться, и я заснул с той мыслью, что моя разлука со спутниками продолжалась четыре долгих дня.

Проснувшись на следующее утро, я стал осматриваться. Мое ложе, устроенное из наших дорожных одеял, помещалось в гроте, украшенном великолепными сталактитами и усыпанном мелким песком. В гроте царил полумрак. Ни лампы, ни факелы не были зажжены, а все же извне, сквозь узкое отверстие, в грот проникал откуда-то слабый свет. До меня доносился плеск воды, точно волны во время прибоя набегали на берег, а порою я слышал свист ветра.

Я спрашивал себя, действительно ли я проснулся, не грежу ли я во сне, не пострадал ли мой мозг при падении, не начинаются ли у меня слуховые галлюцинации? Но нет! Зрение и слух не могли обманывать меня!

«Да ведь это луч дневного света проникает через расщелину в скале! - думал я. - А плеск волн? А ветер? Неужели я ошибаюсь? Неужели мы слова вышли на поверхность Земли? Неужели дядюшка отказался от своей затеи, или он довел дело благополучно до конца?»

В моем мозгу теснилось множество вопросов, но тут подошел профессор.

- Здравствуй, Аксель, - сказал он весело. - Я готов держать пари, что ты хорошо себя чувствуешь!

- О да, - сказал я, приподнимаясь.

- Так и должно быть, потому что ты спал спокойно. Ганс и я поочередно дежурили ночью подле тебя и видели, что дело заметно идет на поправку.

- Верно, я чувствую себя вполне здоровым и в доказательство окажу честь завтраку, которым, вы накормите меня.

- Тебе следует поесть, мой мальчик! Лихорадка у тебя уже прошла. Ганс натер твои раны какой-то мазью, составляющей тайну исландцев, и они необыкновенно быстро затянулись. Что за молодчина наш охотник!

Разговаривая со мною, дядюшка приготовил для меня кое-какую пищу; я накинулся на нее с жадностью, несмотря на его увещания быть осторожнее. Я забрасывал дядюшку вопросами, на которые он охотно отвечал.

И тут я узнал, что упал я как раз в конце почти отвесной галереи; а поскольку меня нашли лежащим среди груды камней, из которых даже самый маленький мог раздавить меня, то, значит, часть скалы оборвалась вместе со мною, и я скатился прямо в объятия дядюшки, окровавленный и без чувств.

- Право, - сказал он, - достойно удивления, что ты не убился. Но, ради бога, не будем; впредь разлучаться, иначе мы потеряем друг друга.

«Не будем больше разлучаться!» Так, значит, путешествие еще не кончилось? Я вытаращил глаза от удивления.

Дядюшка тотчас же спросил:

- Что с тобой, Аксель?

- Я желал бы предложить вам вопрос. Вы говорите, что я здоров и невредим?

- Без сомнения!

- Мои руки и ноги в порядке?

- Конечно!

- А моя голова?

- Голова, не считая нескольких ушибов, цела и невредима!

- Я опасаюсь, что пострадал мой мозг.

- Пострадал?

- Да! Мы разве не на поверхности Земли?

- Нет, конечно!

- Значит, я сошел с ума! Ведь я вижу дневной свет, слышу шум ветра и плеск волн.

- Ну и что же?

- Вы можете объяснить мне это явление?

- Нет, не объясню! Явление это необъяснимо. Но ведь геология еще не сказала своего последнего слова. Ты в этом убедишься на опыте.

- Так выйдем же отсюда! - воскликнул я, вскакивая.

- Нет, Аксель, нет! Свежий воздух повредит тебе.

- Свежий воздух?

- Да, ветер довольно сильный. Ты можешь простудиться.

- Но, уверяю вас, что я чувствую себя превосходно.

- Немного терпения, мой мальчик! Рецидив болезни задержит нас, а времени терять нельзя, потому что переправа может оказаться продолжительной.

- Переправа?

- Да. Отдохни еще сегодня, а завтра мы поплывем.

- Поплывем?

Последнее слово совсем взбудоражило меня.

Как? Поплывем? Неужели к нашим услугам река, озеро или море? Неужели какое-нибудь судно стоит на якоре у пристани?

Мое любопытство было возбуждено до крайности. Дядюшка напрасно старался удержать меня. Когда он увидел, что его упорство причинит мне больше вреда, чем удовлетворение моего желания, он уступил. Я быстро оделся. Из предосторожности я закутался в одеяло и вышел из грота.