Глава 14

Бесцельное блуждание среди глыбового завала, казалось, длилось целую вечность. Иногда удавалось находить выходы из этого гигантского лабиринта и разломы в земной коре, ведущие вниз. Их чаще всего игнорировали и упорно пробирались вперед. Изредка встречались разломы, ведущие под небольшим углом вверх. Два таких Паук забраковал, сказав, что там небезопасно. Потом Крот обнаружил узкий лаз, который должен, по его мнению, вести наружу. Ему даже почудилось легкое движение воздуха. И хотя ветра больше никто не почувствовал, заявление Крота вселило надежду. Карабканье по огромным ступеням длинной каньонообразной галереи пошло со значительно бо́льшим энтузиазмом. Постепенно ход начал уменьшаться, пришлось ползти по маленьким острым камешкам, протискиваться через малюсенькие трещины. А когда они выбрались в небольшой гротик, он оказался тупиком. Осмотрелись внимательней. Да, это тупик. Полный, глухой и очевидный. В середине покоился камень, удивительно напоминающий гроб. На нем стояла гильза, а в ней была полуистлевшая от времени бумажка. При попытке ее извлечь она рассыпалась на отдельные фрагменты. Часть текста оказалась утраченной из-за потерявшей структуру бумаги, часть из-за выцветших чернил, но что-то прочитать было можно. Из этого письма следовало, что написано оно было красноармейцем Мироновым: он и еще несколько его товарищей оказались в этой пещере, сколько их было, зачем и как сюда попали, осталось невыясненным. Предположительно бежали от какого-то «мертвого всадника». Дальше шел довольно неплохо сохранившийся блок о неизбежной победе дела Ленина и верности идеалам коммунизма. Потом разрыв и дальше личная часть: люблю, больно, знайте, что не зря…

Неизвестно, почему это странное послание у всех вызвало чувство грусти и апатии. С рассыпающихся от времени страниц пахнуло богоборческим духом революционной эпохи. Эпохи великих свершений, больших дел, подлости и обмана, героизма, нравственных терзаний, самопожертвования и бескрайнего цинизма и жестокости, времени многочисленных побед и личных трагедий. Эпохи, в которой люди бросили вызов богам и сами взялись крутить жернова Судьбы, перемалывая в них миллионы человеческих судеб и бросая на алтарь Великой Идеи миллионы жизней, включая свои и своих близких.

– Как ты думаешь, – спросил Бригадира Крот, – они ушли?

– Скелетов нет. Значит, ушли. По крайней мере, отсюда.

– А этот «мертвый всадник», что по пещерам скачет, что это за зверь? Ты слышал о таком?

– Да, слышал похожую историю из местных страшилок. Только не здесь, а на Урале. Мол, в двадцатые годы в этих местах орудовала банда. Атаманом был казак какой-то, фамилии, естественно, никто не помнит. Так вот, красные банду окружили и начали планомерно истреблять. Командиром у красных был брат того самого атамана. Там у них какой-то конфликт был – то ли из-за жены, то ли из-за родителей, – версии были разные, но, в общем, очень братья друг друга не любили. Поклялись убить друг дружку. Так вот брат, который красный, стал засылать казачков с предложением сдаться. Мол, отдадите брата – и валите на все четыре стороны. Предложение было заманчивым, и в банде созрел бунт. Атаман, видя, что дело его табак, собрал вокруг себя верных казаков и пошел в прорыв. Полегли почти все, но часть прорвалась. Красные не успокоились и загнали казачков в горы, ну а там пат. Красные на штурм идти не хотят. Потери будут большие. Казачки уйти не могут. В мешке. Цугцванг. Тогда атаман предложил поединок. Если он побеждает, то его казаки уходят, и их не преследуют. Если проиграет, то все сдаются. Красный согласился, был бой. Атаман зарубил брата, сам был смертельно ранен, но остался в седле. Истекая кровью, он стал выводить своих людей. Но красные обманули. Они убили всех оставшихся казаков, а атамана бросили умирать в этих скалах. Умирающий атаман проклял всех и заключил сделку с дьяволом, с тех пор в этих горах появился отряд «мертвого всадника», который нападал и убивал всех проходящих мимо. Ничего не брал, не грабил. Только убивал всех. Для борьбы с бандой прислали полк красноармейцев. Но не смогли поймать, а потеряли много. Тогда приехала специальная команда от самого товарища Дзержинского. Отряд небольшой, но примечательный. Все еще не старые, но уже седые, как девяностолетние деды. С ними отряд ЧК, который в основном оцеплением занимался. Нападения после этого прекратились, но еще долгие годы туда никто не ходил.

– Понятно, – задумчиво протянул Крот. – Только непонятно, как этот всадник без головы тут скакал, как сюда попал и, главное, как вылез.

– Ну, с всадником-то все понятно, – задумчиво произнес Макс. – Он персонаж мифический, к тому же мертвый, он с проходами не заморачивается. А вот что с красноармейцами случилось? Выжили ли? Вышли ли? Дождалась ли семья этого борца за идеи коммунизма?

– Это как раз неинтересно, – решительно заявил Крот. – Интересно, не просто нашли ли выход, а где нашли.

– А тебе их не жалко?

– А чего их жалеть? Они себя сами не жалели. Жили на полную, яро, весело. Если любовь, то до гроба, если дружба, то навеки, если вражда, то до смерти. Горели каждый день, дней не считали, не мелочились. Вот большинство и не дожило до разочарования в своих идеалах. Счастливые люди. Не то что сейчас. Не жизнь, а иллюзия жизни, не горение, а так, тление с копотью. Счастье измеряют количеством собранного хлама, уют – квадратными метрами, любовь – стоимостью подарков, дружбу – полезностью. Всю жизнь суетятся, добро собирают, а потом – хрясь, а предъявить-то нечего. Все хлам, мусор. Как морские звезды, добытые с большой глубины. Вроде нырял, старался, даже чуть не утонул. А зачем? Потом пылятся, никому не нужные, где-нибудь на антресолях, и это в лучшем случае. А чаще всего их выкидывают прямо тут, потому как понимают, что на фиг не надо.

Бригадир оторопело смотрел на Крота, пораженный философскими сентенциями своего товарища. Причем если от Паука еще можно этого было ждать, от него вообще чего угодно можно ждать, то от жизнерадостного Крота, не страдающего приступами мудрости, слышать такие радикальные и довольно глубокие мысли было по меньшей мере странно.

– Волхвы говорят, что боги посылают тяжкие испытания только избранным, – вступил в разговор Паук. – Кого заметили, кого любят, а остальные живут, как получится, вполсилы, вполрадости, без души, без огня.

– Да уж, прямо возлюбили, оптом. Целым народом. Сначала японская, потом Первая мировая, затем смута, революция, Гражданская война, бандитизм, репрессии. Потом Великая Отечественная. И все за сорок лет. От великой любви миллионы под нож истории. А сколько дерьма повылазило? Жестокости, предательства? Доносы писали друг на дружку…

– Время такое было. Оно и вывернуло все наизнанку. Все было: и великое, и ничтожное, и героизм, и предательство, и радость, и скорбь. Причем зачастую это все одни и те же люди. Таков человек. В нем всего хватает – и добра, и зла. В разных обстоятельствах проявляется разное, не нам судить.

– А кому же тогда судить?

– Богу. Только он может судить людей. Но жить он дает всем, а судит потом по делам. Иначе бы добрые жили вечно.

– Согласен, – поддержал Паук. – Нет добрых и злых людей, не бывает. Нет объективных критериев для их оценки. Все очень субъективно. Одно и то же действие для кого-то добро, а для кого-то зло. В одних обстоятельствах это хорошо, в других плохо. А добро… Это не то слово. Подмена терминов. Торгашеский мир вводит свои понятия. Добро – это предмет, объект материального мира. В народе говорят «накопил добро», «добрый» в смысле толстый, значит, добра много. «Делать добро» – в смысле что-то произвести. Это чисто торгашеский подход, сделать добро – значит что-то дать, купить. Это неверно. Раньше говорили не «добро», а «благо». «Благо» – это не материальное понятие. Благодарю. Благодарный, благой, благостный… Совсем другое качество и смысл. Как благородный и дородный.

– Ну хорошо. С добром более или менее понятно. А зло – есть такое понятие?

– Нет. Не существует абсолютного зла. Есть то, что конкретный человек или группа людей в данный момент считают злом. Просто потому что им так удобно. Если мы говорим об общих понятиях, то злом называют угрозы выжившего общества, а так есть человек со своими слабостями и подлостями. И этот человек придумывает понятия, чтобы откусить побольше. Все, что ему мешает, и есть зло.

– Интересная у тебя теория.

Бригадир окончил осмотр грота и, не найдя ничего интересного, подошел к выходу.

– Есть спорные моменты. Подискутируем как-нибудь на досуге, когда выберемся. Сейчас не языком трясти, а выходить надо. Все отдышались? Пора двигать.

– Согласен, – сказал Паук. – Только я теперь первым пойду, чтобы неожиданностей не возникло.

– А какие неожиданности могут быть, о прозорливейший? – поинтересовался Макс.

– Разные, но все крайне неприятные.

– С тобой по-другому не бывает, – пробурчал Крот. – Ну хоть бы раз, хоть для разнообразия сказал бы, что впереди нас что-то приятное ждет.

– До приятного мы сами дойдем, – уверенно заявил Бригадир.

– Как говорил мой двоюродный дед по линии троюродной бабки, мир с ними с обоими, глупо ожидать, что кто-то придет и за тебя сделает твою работу. Пока не поймаешь и не заставишь, никто даже пальцем не шевельнет!

– Это ты к чему?

– Понятия не имею. Просто откровение пришло. Мудрость предков – это не дули воробьям крутить. Тут мыслить надо! Вот и будем осмысливать, когда идти будем. Мудрость не терпит суеты.

– Хорош паясничать, – беззлобно прикрикнул на Макса Бригадир. – И фонарь притуши. Пригодится еще.

Они двинулись в обратном направлении. Теперь колонну возглавлял Паук. Он почти не пользовался фонарем, довольствуясь лишь тусклым светом химического светильника. Такой же светильник был у Бригадира, замыкающего шествие. Крот и Макс, лишенные такого удовольствия, старались держаться ближе к старшим товарищам. Шли довольно быстро, гулкие шаги отражались от сводов пещеры. Вдруг впереди раздался крик. Паук резко остановился, так что Крот налетел на него. Спереди донесся шум удаляющихся шагов, опять крик, звук падения с небольшой высоты, шорох…

– Это Каа, – всполошился Крот. – Я узнал голос. Это Каа!

– Стой, не беги, опасно, – попробовал остановить его Паук.

Тщетно. Крот выхватил фонарь и, увернувшись от захвата, рванул вперед с криками:

– Каа, Глыба, Жека, это мы! Мы тут! Подождите. Я иду!

Остальные, немного замешкавшись, бросились следом. Юркий Крот стартанул как заправский спринтер. Он не бежал, а летел, перескакивая через препятствия и ловко уворачиваясь от торчащих каменных клыков. Пробежав таким образом метров семьдесят, он увидел впереди колодец – неглубокий, метра три-четыре. Посветив вниз, разглядел Каа, который лежал ничком, неестественно вывернув шею. Недолго думая Крот начал спускаться вниз. Спустившись, он подскочил к телу Каа. Тот не двигался, пульс не прощупывался. Крот поднял голову и увидел, что в нескольких метрах от него стоит Глыба и смотрит пустыми, равнодушными глазами.

– Ну здравствуй, Крот. Давно вас ждем. Теперь ты наш, – произнес Глыба и кровожадно улыбнулся.

От этой улыбки по спине пробежала дрожь. Тяжелый камень зашевелился в желудке и медленно опустился на дно кишечника.

– Ты что это? – Крот непроизвольно попятился. – Глыба, Каа, давайте с нами, сейчас ребята подойдут. Мы Каа вытащим.

– Мы всех вытащим, – хищно облизнулся Глыба. – Никто не уйдет.

Мертвое тело Каа неожиданно зашевелилось, дернулось, рывком высвобождая и вытягивая руку. Скрюченные пальцы схватили Крота за лодыжку. Тот отчаянно рванул, с тихим вскриком высвободил ногу из стального захвата и, споткнувшись, больно упал на выступающие камни. Нечто выдающее себя за человека сдавленно захихикало, встало на четвереньки и прохрипело голосом, смутно напоминающим голос Каа:

– Привет, Крот. Ты что, не рад меня видеть? А я рад. Мы все рады. Мы заберем тебя с собой и даже не убьем, хотя ты бросил нас.

Крот вскочил и попятился. Двое его недавних товарищей, разом превратившихся в диких зверей, неспешно надвигались с уверенностью кошки, загнавшей мышку в угол. На их лицах не осталось ничего человеческого. Холодные, безжизненные глаза алчно сверкали из-под слипшихся волос. В них читалась смерть. Скорая и неотвратимая. Сердце забилось с бешеной скоростью, отсчитывая критические секунды. Надо было что-то делать. Сейчас или никогда. Стряхнув капли пота, Крот, словно дрессированный дельфин, прыгнул между темными фигурами, на лету сбивая захват. Глыба и Каа одновременно дернулись и уперлись друг в друга головами, как два озабоченных марала в борьбе за сомнительной красоты самку. Крот, проскользив на пузе около метра, подпрыгнул и с ловкостью заправского скалолаза побежал по отвесной стене. Страх придал ему сил, и он уже почти выбрался на поверхность, когда почувствовал, что в ногу ему кто-то вцепился и со страшной силой тащит вниз. Крот в ужасе закричал. Подскочившие Бригадир и Макс схватили его за руки и потащили наверх. Нечто, схватившее Крота за ногу, утробно зарычало, не желая выпускать добычу. Установившийся паритет сил был нарушен Пауком, который швырнул вниз зажженный фальшфейер. Яркая вспышка отпугнула нападавших. Хватка ослабла, и отчаянно голосящий Крот пробкой вылетел из колодца. Снизу раздалось недовольное ворчание, затем скрежет когтей по камню, и через несколько мгновений над полом появилась голова Глыбы с перекошенным от бешенства лицом. Паук коротко махнул кинжалом, Глыба попытался уйти в сторону, но не успел. Кинжал рассек ему плечо. Пещеру сотряс вопль злобы и отчаяния, и Глыба быстро скрылся в колодце. Глухой стук падающего тела. Топот удаляющихся шагов и истерический выкрик: «Все равно все сдохнете!» Потом все стихло.

– Что это было? – испуганно спросил Крот, нянча травмированную ногу. Повреждение выглядело впечатляюще. Крепкий высокий ботинок с укрепленным носом был разорван как бумажный, в лоскуты. Та же участь постигла и крепкие прорезиненные штаны. Сама нога, слава богу, оставалась цела, лишь слегка вывихнут голеностоп, да на икре красовались две глубокие царапины, из которых медленно сочилась кровь.

– Жить будешь, – подытожил Бригадир, осмотрев раны. – Даже ботинок сумеем спасти. Подошва и пятка целы. Остальное тряпками обмотаем. Будешь в обмотках ходить, как красноармеец.

– Это были Каа и Глыба, – морщась от боли, произнес Крот. – Но и не они. Они хотели меня забрать. Я чудом выскочил. Что это было? Паук, что это?! Объясни!

– А что толку вам объяснять? Я уже пробовал. Вы все равно не верите.

– А ты попробуй еще раз. Я теперь готов в черта лысого поверить, я их видел. Каа вообще мертвый был, я проверял. Пульса не было. И холодный он был… Но главное, у него шея сломана. Точно. Болтается, как на шарнире. Так не бывает, мертвый он был. Я не мог ошибиться. А потом как схватит за ногу и говорит «мы тебя заберем», а у самого голова висит, как на веревке…

Крот говорил быстро, сбивчиво, опасливо озираясь. Потом замолчал на мгновение, посмотрел на товарищей, схватил Бригадира за плечо и затараторил еще быстрее и яростнее, брызжа слюной:

– Вы не понимаете, он точно был мертв! Труп. Шея сломана. А потом схватил. И разговаривал. Правда. Я не пью, ты знаешь. И грибов не ел никаких. Откуда тут грибы? Может, газ какой, тогда почему только я? Вы же его сами видели. Паук, ты что молчишь?! Он же на тебя выпрыгнул, а потом орал, что мы все умрем. Толич, Макс, вы же все видели! Не человек он! Скажите что-нибудь, иначе я с ума сойду!

Крот чуть не плакал. Паук сел рядом, посмотрел в глаза Кроту, потом как следует встряхнул его и произнес:

– Успокойся. Успокойся, говорю! Не человек это. Не человек. Нет больше Каа, и Глыбы нет. Жеки, скорее всего, тоже нет. Тела есть, а их нет. Мертвые они. Как и Пиксель мертвый был. Я говорил – вы не слышали. Вы все сами видели, только принимать отказываетесь. Мне не верите – вон у Бригадира спросите, он больше видел. Подтвердит, что я тут фокусов не показываю, что тут все серьезно, хоть и непривычно.

– Мы тебе верим, что серьезно, – отозвался Макс. – Ты расскажи – что происходит?

– Теперь верим, – поправил Крот. – Так что это было?

– Это, как бы правильно выразиться, темные сущности, бесы по-вашему, по-христиански. Вы их разбудили, вскрыв пещеру. Они тут давно обитают. Их много, они разные по сущности и по силе. Вот эти – ну те, кого мы сегодня видели, в Пикселе, Каа, Глыбе, не самые сильные и не самые слабые. Есть сильнее, намного. Эти, – Паук кивнул в сторону колодца, – могут захватывать только мертвые тела. Они вызывают негативные эмоции: страх, злобу, агрессию, зависть и прочие, могут даже свести с ума. Потом натравливают людей друг на друга, пробуют заставить побежать, прыгнуть, ну, словом, доводят до убийства, гибели, потом выпивают остаток жизни и поднимают тело. Живут, пока тело может двигаться. Могут поддерживать себя в рабочем состоянии за счет поедания человеческой плоти или от энергии, получаемой из страданий, мучений, боли, поэтому предпочитают убивать мучительно. Убить их можно, отрубив голову, или обездвижить, отрубив конечности. Именно отрубив, чтобы опоры не было. Небольшие повреждения хрящей они умеют сращивать. Есть сущности посильнее. Те могут и безголовых поднимать. Могут, но не любят. Предпочитают захватить живых. Так тела дольше служат, не разрушаются, да и возможностей у живых на порядок больше. Мы таких называем Всадниками. Они находят гниль в душе, присасываются, а как расширят гниль до приемлемых размеров, порабощают душу и перехватывают управление телом.

– Как ты? – тихо спросил Бригадир.

– Как я, – не стал врать Паук. – Только я не Всадник. Я – Хранитель Врат мира Нави. Меня посвятил сам Велес. Он дал мне право и силу держать Навь под замком, хранить Канон и карать отступников. Я щит и меч человечества от Навьей тьмы. Вот этот клинок был выкован подземными мастерами из первозданного мрака. Мне его вручил сам Кощей! А победил я Паука в честном поединке, в открытой схватке.

– Так ты не Паук? – обалдело произнес Макс.

– Нет. Я Рахман, Хранитель Врат мира Нави, помощник Кощея. Был предательски убит в этих горах Мастером Церемониймейстером. Он не мог забрать мою душу, не в его силах, но я сумел запечатать себя в своем же кинжале. Ваш Паук добровольно меня впустил, когда погрузил в себя клинок и плеснул кровь на Алтарь.

– Ты убил его?

– Нет. Он еще тут, но он не правит, а лишь наблюдает.

– Так, значит, зовут тебя Рахман, ты страж подземного мира. Так? – недоверчиво спросил Крот.

– Примерно.

– Ты захватил тело Паука, а самого Паука не убил, а как бы запер в клетке и можешь, если захочешь, выпустить его обратно.

– Могу, но не выпущу. Пока.

– Почему?

– Ну, во-первых, не хочу. Он мне нужен. Я без него и разговаривать с вами нормально не мог бы. Язык схожий, но разный. Да и не разобраться мне в новых реалиях без него. Очень многое изменилось за время моего вынужденного отсутствия. Я его знаниями и опытом пользуюсь. Он не против. А во-вторых, с Пауком вы не продержитесь и десяти минут, пойдете на корм Каа. Я победил его не для того, чтобы выпускать.

– А для чего?

– Чтобы загнать тварей обратно.

– Так чего же не загнал, а бегаешь от них как заяц? Ты же помощник Кощея, а Каа фальшфейером пугаешь. Нестыковочка!

– Я предупреждал, что вы мне не поверите. Вы хуже, чем животные. Тем достаточно пару раз по морде получить, и они понимают. Вам же хоть кол на голове теши, все за иллюзии цепляетесь! Не я этот разговор начал. Ты сам меня умолял, плакал, как девочка-малолетка, истерил. Я сказал то, что хотел сказать. Верить мне или нет – дело ваше. Можете уходить, как Каа с Глыбой! Я не держу. Мне легче будет. Кстати, всех это касается, надо уходить отсюда. Предлагаю идти за ними. – Паук указал на колодец. – Там искать будут в последнюю очередь.

– Нет, я туда не полезу, – решительно заявил Крот. – Там эти сумасшедшие. Я с ними больше встречаться не хочу.

– Как хочешь. – Паук спокойно отдал Кроту фонарь. – Можешь оставаться, я пошел. Кто пойдет со мной, буду ждать внизу, но не больше пяти минут.

– Эй, погоди, надо вместе идти. Ну погоди ты! – крикнул вслед Бригадир, но Паук не обратил на это никакого внимания и исчез в колодце.

– Ну что? – спросил Бригадир притихших товарищей. – Какие предложения? Он уйдет через пять минут. Я его знаю.

– Бригадир, – прошептал Крот, – он псих, с головой совсем беда. Он заведет нас куда-нибудь, пришьет, а потом заявит, что это было ритуальное жертвоприношение. Надо выбираться самим.

– Псих он или нет, но твою шкуру только сегодня трижды спас. Ты сам говорил, что поверишь в любую сказку. Вот тебе сказка. Не веришь? А твоя лучше? Мертвый Каа со сломанной шеей хотел тебя утащить? Что-то смеха не слышу. И про поехавшую крышу никто не говорит. Ты можешь объяснить лучше? Я жду! Он, может быть, и шизик. Может, и несет бред, но его бред реальнее, чем все твои гипотезы. Так что прекращай ныть и двигай за нами. Верно я говорю, Макс?

– А мне нравится этот Рахман ибн Паук, мир им обоим, этот тайный помощник шайтана по темным делишкам. – Макс хлопнул Крота по плечу и продолжил: – Он забавный, клянусь карманами своего халата. Его тараканы такие милые. Как говорилось в докладе «Как управлять вселенной, не привлекая внимания санитаров», коза шизофрении тоже может дать молоко мудрости, если не доить ее рукой неприятия.

– Понял?! – Бригадир назидательно поднял палец. – Буряты дело говорят. Идем за Пауком.

– Мир ему и его тараканам, – вставил Макс, погладив ладонями жидкую бороденку.

– Крот, давай решайся. Он – наш шанс. Пошли.

– Перекинь мост надежды через реку недоверия, ибо, как говорил…

– Макс, заткнись, – беззлобно и уже как-то устало произнес Крот. – Я согласен уже, идем. Только поглядывайте за ним.

– Приглядим, приглядим, – заверил Бригадир. – Вставай, пошли быстрее.

– Ну что, в какую сторону двинем? Где враг? – спросил он у Паука, спустившись по неровным стенкам колодца.

– Не знаю, я не чувствую опасности.

– А что ты чувствуешь?

– Скорее напряжение, отдаленную угрозу. Чужую злость. Но далеко, с нами не связано.

– Обнадеживает. – Крот мягко приземлился сзади. – Я так понимаю, что в вольном переводе это звучит: «Куда ни пойдем – везде задница».

– Примерно так.

– Да. Жаль, что я так не могу постоянно в дерьмо вляпываться.

– Верно глаголешь, да пошлют тебе духи новые штиблеты, – послышался из колодца голос Макса. – Если представить мир в виде большой задницы, то тебе волю дай – заведешь нас в самую дырочку.

– Кто бы говорил, – огрызнулся Крот. – Кто нас в Полесье в самую топь завел? Всю провизию тогда утопили. Потом две недели шишки жрали.

– Зачем старое поминаешь? Я тогда молодой был, зеленый совсем, как стручок гороха.

– Ага, был бы опытнее – завел бы поглубже, чтобы наверняка.

– Зачем ты такой? Зачем испытываешь колодец моей дружбы, кидая в него кизяки своих грязных инсинуаций!

– Заткнитесь вы, оба. Разгалделись, – раздраженно рявкнул Бригадир. – Макс, кончай придуриваться, говори нормально.

– Ладно тебе, командир. Мы прикалываемся, ты же знаешь. Все равно куда идти – не знаем, компас испортился. Я лично ничего не чувствую.

– Да все ты чувствуешь и все знаешь, только признаться себе боишься, – перебил его Паук. – Ты просто не хочешь себя слушать, да и не умеешь толком. Интуиция у тебя развита, значит, пользуешься часто, только потом пытаешься все логически объяснить. Не получается – даешь задний ход.

– Никому я в задний ход не даю!

– Хорош базарить! – рявкнул Бригадир грозно. – Как дети малые! Ты-то куда полез? – Бригадир дернул Паука за рукав. – Тут решать надо, что дальше делать, а вы про задний ход рассуждаете.

– Согласен, – спокойно ответил Паук. – Ни к чему это. Предлагаю прогуляться в том направлении. Эти двое ушли туда. Они без людей не могут – это их пища. Тем более что они сейчас озлоблены, им подпитка нужна. Значит, они пойдут к выходу, к людям. Нам за ними надо.

– Ну а ты что думаешь? – Бригадир посмотрел на Крота.

– Странная логика, – ответил тот, – но я согласен. Галерея ведет вверх. Значит, нам туда.

– Я тоже не против. Значит, уже большинство. Решено, идем. Паук первый, я замыкаю. Тронулись.

Они шли по длинной грязной каменной кишке, по холодной вязкой жиже, старательно огибая острые скальные выступы. Потные, вонючие, напряженные. Шли в основном молча, лишь изредка перебрасываясь парой слов, чаще всего просто предупреждая об остром выступе, опасной трещине или боковом ходе. Паук по большей части шел впереди. Иногда останавливался, закрывал глаза и прислушивался. Изредка переходил в хвост колонны. Пару раз отставал метров на пятьдесят и чертил что-то на камнях, потом догонял и вновь гнал вперед. Перед некоторыми боковыми ходами Паук останавливался, советовался с Кротом, иногда ходил на разведку.

– Слушай, Паук, или как тебя там, Рахман, – решился спросить Крот, когда они свернули в очередную галерею, – ты так и не рассказал о Всадниках. Кто они и что им надо? Я так понимаю, Пиксель, Глыба и Каа Всадниками не стали. А кем тогда стали?

– Хорошо, расскажу. Все равно привал пора делать.

Паук подошел к Бригадиру, что-то шепнул, и тот, выйдя на ближайший более или менее подходящий участок, объявил привал. Паук устроился на плоском камне и начал говорить:

– Вы мне не верите, тогда я приведу теорию, время есть. Так что слушайте. Если коротко, не вдаваясь в лишние подробности, то ваши предки считали, что мир триедин. Есть миры Нави, Яви и Прави. Мир Нави – мир мертвых. Мир Яви – мир реальный, то, что мы можем увидеть, потрогать. Мир здесь и сейчас. Мир Прави – мир богов, мир сверхсознания и мудрости. Он стоит над мирами Яви и Нави и приводит в равновесное состояние само существование этих миров. Мир Нави – это мир потусторонний, мир мертвых, мир снов. Здесь сожительствует прошлое и будущее. Причем будущее как хорошее, так и ужасное – самые разные варианты. Что может воплотиться в мире Яви, зависит от конкретного человека. Никто из обычных смертных, кроме великих героев и мудрейших волхвов, не может увидеть черного мира Ящера и сохранить рассудок. Некоторые люди, находящиеся на смертном одре или в тяжелой болезни, еще при жизни видят обрывки картин или случайные образы из царства Чернобога и Мары, что приводит их в неописуемый ужас. Современные врачи называют это сумасшествием, бредом, фантазиями. Вместе с тем Навь – основа мироздания. Этот мир огромен, он больше, чем все остальные, вместе взятые. Я бы сказал, что Явь – это иллюзия, а Навь – это настоящий мир. Здесь обитают наши предки, здесь обитали мы и, скорее всего, будем обитать между перерождениями. Этот мир бесконечен. Он делится на множество составляющих миров. Иногда для упрощения выделяют два мира – мир Слави – Светлой Нави, где обитают наши достойные предки, – и мир Темной Нави, мир темных богов. На самом деле это слишком упрощенная схема, но не будем вдаваться в ненужные подробности. Важно, что Навь и Явь граничат между собой. В сказках это граница реки Смородина, от слова Смород. Берега этой реки соединены тонким радужным мостом, по которому не может пройти тот, кто отягощен плотью. Тот, кто не жил по законам Сварога, проходя по мосту после смерти, падает в огонь реки и попадает в царство Марены, где и пребывает до следующего воплощения в Яви. Кто перешел, тот попадает в царство Сварога, где ждет нового перерождения. Есть и другие пути вознесения, но это в основном для воинов и волхвов, о них потом.

Паук помолчал.

– Важно, что существует междумирье. Этакая пограничная зона, где Явь и Навь взаимодействуют между собой, отсюда существа из темного мира Нави пытаются прорваться в мир Яви. Так вот эти сущности бывают разными. Общее у них одно: они все питаются отрицательной энергией, выделяемой при страданиях, – страхом, гневом, ненавистью, злобой. Самое сильное выделение энергии происходит при кровоизлиянии. Именно поэтому большинство существ Темной Нави заинтересовано не столько в убийствах, сколько в кровопускании. Именно поэтому многие из них, особенно низшие, пасутся на скотобойнях. Более высокоорганизованные сущности брезгуют кровью животных, они предпочитают людскую. Эти уже обладают собственным разумом и волей, могут действовать как по одному, так и группами, но в одиночку они долго не живут в силу своей жадности и жестокости. Ненависть и злоба затмевает разум и мешает охотиться. Тогда они гибнут, чаще всего от голода, ибо пищи надо много, а соображалки найти и поймать не хватает. Если они сбиваются в стаю и там появляется вожак – сущность более высокого ранга, – тогда они начинают представлять реальную угрозу. Вожак их организует и распределяет по способностям для охоты. Есть Гончие, Псы, есть Палачи и другие типы. Это все низшие. Наши друзья относятся к ним. Злые, кровожадные, всегда голодные. Сильные, но предсказуемые и уязвимые. Без вожака умрут через пару недель.

– Так, значит, тут еще и вожак есть? И где он?

– Вот это самое интересное. Организовать такую стаю может только кто-то из высших, у них там своя иерархия. От темных душ сильных магов до порождений богов. Вы их демонами называете. Низшее звено в их сословии – это Всадники, средней руки бесы или души темных магов. Эти уже могут захватывать тело. Механизм таков: Всадник через гниль в душе присасывается к астральному телу человека. Первое время помогает ему: расширяет возможности, дает сверхспособности, то есть смешивается таким образом с Жи́вой. Вернее, тот сам смешивает. Дальше человек открывает Всаднику свои энергетические каналы, тот их рвет и замыкает на себя. С обрывом последнего шнура происходит смерть человека, при этом сознание Живы переходит в навье тело. В целом так, хотя есть варианты. Так вот, Всадник уже может управлять остальными низшими. Организовывать их. Этих тварей можно убить, уничтожив носителя. Только повреждения должны быть очень значительными: голову отрубить, сердце вырезать. Более мелкие раны они умеют залечивать. Но, убив носителя, ты не убьешь Всадника. Для того чтобы развоплотить сущность, нужно провести специальный обряд. Это пока не для вас.

– То есть где-то еще бегает Всадник?

– Возможно, не один. Я видел, что Всадник оседлал вашего Санька. Я об этом говорил Бригадиру. Этого я убил, но Санек уже подготовлен для заселения новым. Я думал перекрыть канал позже – не успел. На вас напали.

Бригадир кивнул, подтверждая слова Паука.

– Так это Санек мутит воду?! Это он их всех организовал, получается?!

– Не думаю. Всадник на Саньке только сегодня может набрать силу, а Пиксель и Каа уже работают в стае. Значит, есть кто-то еще, сильный, даже сильнее Санька. Я полагаю, что это Охотник или Жнец, а может, даже Ящер. По вашей классификации – демон из высших. Он уже проснулся, но еще не обрел власть. Думаю, именно поэтому Каа хотел взять тебя живьем, Крот. Им нужна кровь. Много крови. Нужны жертвы, и не одна. Думаю, Каа и Глыба ему уже отдали свою. Их тела забрали низшие, но этого мало. Нужно еще. Скорее всего, для этого они постараются использовать тех, кто наверху. Они более легкая добыча, поэтому от нас и отстали. Пока.

– Ну и пес с ними, да пошлет им шайтан расторопного ишака для поездки на тот свет! Не жалко.

– Не все так просто. Покончив с ними, они примутся за нас, только их уже больше будет. А если они проведут обряд и поднимут Охотника или, не дай Велес, Жнеца, я не справлюсь.

– А с другими справишься?

– Я же говорил, я – Хранитель Врат. Ловить темные сущности и отправлять их к Марене – моя работа.

– Тогда нам бояться нечего.

– Я бы так не сказал. С Каа, Пикселем, Глыбой я еще справлюсь. Особенно если поодиночке. А вот если навалятся гуртом, то вряд ли. То же с Всадником. Смотря кто он и сколько силы наберет. Раньше я бы справился, хотя и тогда это был достойный противник, а сейчас, в этом теле… Не уверен. Ой как не уверен.

– А что с телом-то не так, о кладезь скромности!

– Да все не так! – грустно ответил Паук. – Я не представляю, как так можно себя запустить! Все каналы загажены. Чтобы их расчистить, уйдут десятилетия. Раньше я плел канаты из нитей судьбы, теперь не могу даже нить ухватить. Из всех доступных мне видов магии осталась доступной лишь рунная, и то в усеченном виде. Я просто не могу напитать достаточной энергией фигуру. Ну еще есть Кинжал, он не подведет. Я в нем уверен. Я в теле не уверен. Более хилого и беспомощного существа я не встречал. Неужто в вашем мире все такие? Мышцы не развиты, связки не разработаны, про гибкость и пластику я вообще молчу. Ни одной комбинации толком провести не получилось. Словом, воин из меня – как из рогатки самострел.

– Ты уже ничего не можешь?

– Кое-что могу, знания остались, голова помнит. Просто руки делать не могут, нет мышечной памяти. Да и нужные мышцы слабые очень, не работают. Пока только простейшие связки получаются, и то коряво. Будет время – восстановлюсь.

– Так ты в прошлой жизни воином был? Да укрепит Господь твои члены и очистит печень. Без этого в стражи никак?

– Никак. Я до того, как к Кощею попасть, у князя новгородского служил. От простого дружинника до воеводы дослужился, потом у Кощея темником стал.

– А почему к Кощею переметнулся?

– Это долгая история. Будет время – расскажу. Сейчас есть более насущные вопросы.

– Да, у меня как раз есть такой. Ты Охотника одолеть сможешь?

– Не знаю. – Паук задумался на мгновение. – Если успеет провести ритуал, то вряд ли.

– А что за ритуал?

– Ритуал довольно сложный. Для него требуется несколько жертв. Причем добровольных.

– А несколько – это сколько?

– Я думаю, человек пять-шесть хватит. Лучше чистых. Девственниц, например.

– И все добровольцы?

– Нет, добровольцев один-два. В зависимости от качеств человека.

– Это как?

– Ну, качеств его души, рода. Накопленного опыта, древности, реализации замысла…

– То есть если мы считаем, что Пикселя, Каа и Глыбу уже использовали, то остается найти еще троих?

– Примерно так. Каа вряд ли использовали, он, скорее всего, погиб. Шею сломал. А вот Пикселя и Глыбу – вполне.

– А тебя можно в жертву принести? Ты полезен?

– Я для этих целей не подхожу. Вернее, можно, но только душу и сугубо добровольно, тело непригодно. Остальных можно условно добровольно.

– Это как ты с Пауком?

– Ну да. Есть нюансы, но суть ты уловил верно. Так что, скорее всего, нас поэтому и не беспокоят. Основная атака сейчас там, снаружи будет. Если захватят, то нам худо придется. Я рассчитываю на их главаря – он толковый воин.

– Он бандит и убийца. О нем и его банде столько слухов ходит, что ими школьников пугают, – резко произнес Бригадир. – Он беспредельщик, его приговорили все: менты, фээсбэшники, воры в законе – все. Его давно уже ловят, даже награду за голову обещали. Несколько раз уже слух проходил, что поймали его или убили, но он снова всплывал. Его ничуть не жалко. Как раз туда дорога.

– Воины всегда убийцы. Это их работа. Только его история знакома до боли. Враньем воняет за версту. Расскажешь подробности?

– А чего тут рассказывать? Лучше ты поведай – что за Охотник такой и с чем его едят? Можно ли Всадника уничтожить, сохранив носителя?

– Можно, только сложно. Этим специально подготовленные волхвы занимаются. Еще Хранители могут. Но все индивидуально, зависит от силы сущности, от личности носителя, от умения волхва. Это очень сложный процесс. В двух словах не расскажешь. В остальном я уже практически все рассказал. Будет больше информации – поделюсь. Теперь послушать хочу, а то в голове у Паука такая каша, что я ничего не понимаю.

– Я тебе искренне сочувствую, клянусь режимом дня пророка, – усмехнулся Макс. – Ибо понять, что творится в голове у Паука, не под силу даже самому Сулейману ибн Джаббару, мир с ними с обоими. А он знал все ругательства на фарси, дари, арабском и даже на древнееврейском языках и мог играть в нарды на пятидесяти досках одновременно!

– Рассказывай, – сказал Рахман-Паук и сел поудобнее.

– А что тут рассказывать? Слухи одни. Хотя слышал его историю не раз. Первый раз друзья-менты рассказали, у них ориентировка была на розыск и задержание. В ней говорилось, что служил в спецподразделении – то ли в ОМОНе, то ли еще где, не знаю. Был в Чечне, там много дел натворил. Причем как по чехам, так и по нашим. У чехов якобы несколько аулов вырезал целиком. Вместе с собаками. Но тогда на это глаза закрыли и отправили под Питер. Он в ментовке с организованной преступностью боролся. Вот тогда он и получил свою кличку. Отличался особой жестокостью, пытал, скидок не делал ни на пол, ни на возраст. Клещами вытаскивал любую нужную информацию в буквальном смысле этого слова. После него оставались только трупы. Но заработал определенный авторитет: накрыл несколько наркопритонов, причем всю цепочку раскрутил, уничтожил несколько банд, не считаясь с авторитетами и мнением руководства. Потом бандиты убили его семью, и он окончательно с катушек слетел. Стал убивать всех – своих, чужих, без сортировки. Уголовное дело возбудили. Только доказательств не было, вернее, они исчезали. Чаще всего вместе с носителями. Его уволили. Он сколотил банду и попытался захватить завод, который принадлежал одному местному олигарху. Тот, как и все в девяностые, вышел из бандитов, завод захватил, а народ поднялся и его с завода выгнал. Спец сбежал. Потом вернулся и вырезал всех, кто его выгнал, вместе с семьями. Громкое дело было. В ходе расследования стали всплывать его старые делишки. В основном убийства. Много убийств. Не только бандитов, но и простых людей: адвокатов, врачей, бизнесменов, милиционеров, включая тех, с кем он воевал.

– А мотивы?

– Какие еще мотивы? Садист он, ему убивать нравится и власть еще. Он любит себя богом ощутить, вершителем судеб.

– Ясно. А дальше что?

– Потом он исчез, опять сколотил банду. Промышлял грабежом и убийствами, застрелил несколько видных криминальных авторитетов, а также глав районов. На него открыли охоту по всем фронтам, проводились облавы. Целые войсковые операции. Но он всегда уходил. Раненых подельников добивал и уходил. Его везде ищут, а он тут, под крылом у Барина ошивается.

– Знакомо, знакомо, – задумчиво произнес Паук. – Мир не сильно изменился за время моего отсутствия. Но я уверен, что это именно тот человек, который сможет вставить Охотнику палки в колеса, а если так, то скоро они разозлятся, и мы это почувствуем. Надо идти. Нужно быстрее найти выход.

Сказав это, Паук встал и молча зашагал по галерее. Остальная группа, пыхтя и ругаясь, поплелась следом.

– Рахман, остановись, – крикнул Бригадир в удаляющуюся спину. – У меня есть еще один вопрос, важный.

Рахман остановился и развернулся лицом к нему.

– Задавай, только быстрее, надо спешить.

– Рахман, – Бригадир приблизился и заглянул прямо в глаза, – почему ты не ушел? Зачем вернулся? Зачем рисковал? Паук бы ушел, а ты остался. Я не верю, что тебя просто поймали.

– Ты прав, Бригадир, – сказал Рахман, не отводя глаз. – Паук бы ушел, Рахман уйти не мог. Я воин, я поклялся вас охранять. Дал слово, нарушить нельзя – боги не простят. Да я и сам себя не прощу, не по Правде это. А потом, я – Хранитель. Я должен бороться с Навью. Если я не смогу запечатать переход сейчас, они наберут силу, Навь выйдет на волю. Нарушится равновесие, погибнет много людей. Зря погибнет. Бесцельно.

– Так ты же говоришь, что запечатать тебе не по силам?

– Это не значит, что не надо стараться. А потом, я не говорил, что мне не по силам. Я говорил, что мне тяжело и я не уверен в успехе. Но это не значит, что успех невозможен. А потом, я рассчитывал на вашу помощь, а вместе мы – сила.

– Так мы же ни черта не умеем.

– Вы начали думать – это уже полдела. Скоро научитесь чувствовать, потом доверять.

– Это как? Я могу чувствовать? – спросил Крот.

– Ты-то как раз умеешь лучше других. Могу показать, и ты сам все увидишь.

– Давай, – решительно заявил Крот. – Давай попробуем.

– Одумайся, о шахиншах, – шепнул ему в ухо Макс. – Я знаю, что в тебе бушуют великие силы и сокрушительная мощь, но стоит ли давать копаться в своих внутренностях непроверенному человеку, да избавит его судьба от плоскостопия.

– Я хочу попробовать. Что делать надо?

– Вах, вах, вах, какой дерзкий!

– Садись поудобней, – сказал Рахман. – Закрой глаза и слушай.

Крот сел, закрыл глаза и спросил:

– А что слушать-то? Тишину?

– Себя слушай, что ощущаешь. Я тебе помогу, усилю твое внимание знаком.

Рахман нарисовал на полу странную фигуру из трех пересекающихся кругов в одном большом. Потом в центре этого рисунка начертил какую-то руну. Посадил Крота в центр и попросил повторить медитацию. Рахман вытащил из кармана плоский камень с рисунком, вложил Кроту в ладонь. Повисла напряженная тишина, все боялись лишний раз пошевелиться, чтобы своим шумом не прервать медитацию товарища, даже фонари погасили. Так продолжалось минут пять, после чего Рахман встряхнул Крота и спросил:

– Что ты видел, что чувствовал?

Крот открыл удивленные глаза и сказал:

– Я спал. Видел сон: я на склоне горы прижимался к огромному валуну, да так сильно, что иероглифы молитв, выбитые на нем, отпечатались на коже. А валун дрожит, он готов упасть в пропасть, но я цепляюсь за него, потому что только он скрывает меня от хищника, который ходит рядом, там, в темноте и тумане. Я его не вижу, но знаю, что он там. Ищет меня.

– Далеко? – спросил Рахман.

– Нет, рядом. То приближается, то удаляется. Мне страшно.

– А где это было? Справа, слева, сверху, снизу?

– Спереди слева и чуть-чуть выше, – подумав, ответил Крот и добавил: – В основном…

– А где безопасно?

– Только за валуном. Но он дрожал и был готов сорваться вниз.

– Надо спешить, – резко выпрямился Рахман, уничтожив знак. – Вставай, сеанс окончен, ты справился. Теперь есть над чем подумать.

Они двинулись дальше. Рахман немного отстал. Что-то нарисовал на стене. Потом догнал и сказал, что нужно держаться правее. Шли споро, иногда Рахман останавливался, внимательно вслушивался в тишину, заставлял менять маршрут. Все чаще за их спинами слышался шорох чьих-то шагов, но Рахман успокаивал, говоря, что это свои, что это их охрана. Через некоторое время они вышли в огромный грот, из которого выходило три калибры. Рахман торопил, гнал в крайнюю правую щель. Она была чуть ли не на половину занесена глиной. Пришлось поработать копателями. Когда разбор завала подходил к концу, в дальней левой калибре раздался шум, кто-то бежал навстречу. Рахман заторопился и буквально втолкнул в полуразобранную калибру Крота, затем Макса. Следом, кряхтя и отдуваясь, влез Бригадир. Последним запрыгнул Рахман. За его спиной послышался рев, затем шум драки. Вой боли и разочарования, удары по телу, шлепки о камень.

– Давайте, ребята, быстро, быстро, – торопил Рахман.

– О сосуд мудрости, что там происходит? Кто там дерется? За что? – спросил Макс, протискиваясь в калибру.

– Это наш охранник. Бригадир знает, – ответил Рахман. – Думаю, он их удержит. Но не останавливаться. Увидишь калибру – сворачивай.

Они прошагали метров триста. Затем Крот свернул в узкий лаз, и метров через семьдесят они выпали в широкую каменную кишку, на треть заполненную водой. Пришлось шлепать по воде, потом, увидев уходящую вбок мощную каньонообразную галерею, с радостью устремились в нее. И не угадали, потому что она скоро кончилась и им пришлось ползать по такой дряни, как обломки скалы размером с голову пионера. Туристы нашли полутораметровую вертикальную трубу, которую прошли в распоре – спиной упираясь в одну стену, ногами – в другую. В более узких местах протискивались боком, поочередно упираясь локтями и бедрами в шершавые стены. Следом пошел лабиринт из узких и невероятно грязных лазов, пока наконец не выбрались в более широкий, но на редкость костоломный ход. Острые камни под коленками и локтями метров на сто – это совершенно изумительное по степени садизма приспособление для издевательства над человеком. По этому членовредительскому пути можно было двигаться и дальше, но Рахман жестом остановил колонну. Он долго всматривался в пустоту, начертил ножом сложный знак и бросил его на невидимого врага. Впереди послышалось злобное шипение, шорох, звуки падения камней.

– Туда нельзя, там смерть. Я не справлюсь, – сказал он. – Надо уходить быстрее.

Еще сегодня утром за такие слова Паука подняли бы на смех, со всех сторон слышались бы колкости и остроты разной степени тонкости и обидности, однако сейчас все притихли, никто не стал спорить, возражать. За последнее время на них свалилось слишком много неизвестного, мистического и смертельно опасного. Кажущиеся дикими, выросшими из предрассудков, бабушкиных сказок и древних легенд, слова их товарища о подземном мире, черных душах, призраках и прочей нечисти обрели смысл и реальную форму, а его странное нелогичное действие не раз спасало им жизнь. К тому же усталость, холод и отсутствие света обострили все чувства до предела. Парни и сами ощущали впереди нечто большое, голодное и крайне враждебное, оно притаилось там, впереди, во мраке, и ждет своей жертвы. Холодно. Неумолимо. Бездушно.

– Рахман, смотри, там очко, – радостно заявил глазастый Крот, показывая на дыру под козырьком у дальней стены.

– Туда, живее! Бригадир первый, я замыкаю.

Все дружно рванули к стене.

– Есть ход! – послышался голос Бригадира.

– Быстрее! – поторопил Рахман. – Оно задвигалось.

Он начал быстро царапать на стене и в воздухе ножом какие-то знаки и бормотать на непонятном языке. В тусклом луче фонаря его нож оставлял за собой тонкие белесые линии, которые, как тонкая прозрачная паутина, запечатывали вход. Зрелище завораживало.

– Идем, – сказал он. – Это задержит. Надеюсь, надолго.

Ход вывел в длинную, невероятно грязную галерею, которая постепенно сужалась и в конце концов превратилась в узкую калибру. Причем если Крот и Рахман проходили легко, Макс пусть с трудом, но пролезал, то Бригадру пришлось очень туго: чтобы протиснуться, ему приходилось максимально суживать плечи, одну руку выставлять вперед, а другую прижимать к телу. Дальше необходимо было выдохнуть весь воздух, что давало возможность протиснуться вперед сантиметров на пять. Потом отдышаться, вновь выдох, рывок, остановка. На жаргоне Крота это означало «идти на выдохе», и так метров тридцать. Каждое движение давалось с трудом, ныли все мышцы. Мозг вспомнил, что недавно он получил сотрясение, и настоятельно требовал покоя, хотя бы отдыха. Голова нещадно болела, кружилась, закладывало уши, к горлу подкатывала тошнота. Силы давно уже кончились, он полз из одного упрямства, стараясь не думать о пройденном и оставшемся пути. Каждый новый рывок стал его смыслом, его целью, каждый раз он был уверен, что все, дальше тупик, он не пройдет, но вновь и вновь собирал волю в кулак и бросал измотанное тело вперед, пока наконец не выпал в большой высокий грот, в котором ноги по колено утопали в водной жиже. Тут ему дали передохнуть, отдышаться и запустили в боковой ход. Бригадир полз на брюхе по холодной жиже целую вечность. Потом пол начал постепенно твердеть, лаз расширился, и если бы не отдельные каменистые выступы, выпирающие наподобие клыков, ползти было бы просто замечательно. Вот потолок начал подниматься, можно уже встать на четвереньки. И вдруг Бригадир провалился в скрытую щель. Летел недолго – метра два, упал в глубокую лужу и потому не ушибся. Крикнул задним, включил фонарь, огляделся. Мощная струя света вырвала из темноты стену просторного зала, арку, украшенную всевозможными формами подземной натечности. Справа лениво несла свои прозрачные воды подземная река, из центра которой взметнулись вверх несколько скал, своей формой напоминающих фантастических животных. Эти скалы, как животные шерстью, были сплошь покрыты чудесным каменным садом неземной красоты из кораллитов и геликтитов. Кораллиты – это каменные конкреции, похожие на кораллы. А геликтиты – вытянутые каменные «палочки», растущие в совершенно произвольных направлениях, причудливо и произвольно изгибающиеся и ветвящиеся.

Целый сад из минералов… Он буквально цвел: белоснежные, прозрачные, розовые, алые, голубые, малахитово-зеленые, коричневые, кофейные – каменные конкреции блестели и переливались под лучом фонаря благодаря покрывавшим их капелькам воды. Невероятных размеров великолепнейшей красоты цветы с завернутыми лепестками лилии – антолиты. Словно выточенные из единого куска горного хрусталя, эти очаровательнейшие создания буквально гипнотизировали изяществом и совершенством своих форм. Тонкая филигранная работа, ювелирная техника, искусство, застывшее в камне… Удивительно, но человек не имел к этому никакого отношения. Их никто не вытачивал, они росли – так шла кристаллизация. Геликтиты, затейливо изгибающиеся и ветвящиеся, росли и поодиночке среди других форм каменной растительности, и целыми клумбами, рощицами. Они создавали тот самый неповторимый, ни с чем не сравнимый сказочный образ грота. Несколько свисавших с потолка гигантских сталактитов соединялись с растущими на скалах сталагмитами, получались колонны – сталагнаты. Остальные сталактиты и сталагмиты здесь имели не готическую форму, как в большинстве пещер. Сплошь их покрывало тончайшее каменное кружево восточного стиля: кораллиты, геликтиты, шпоры.

От запредельной красоты и нереальности сказочного подземного мира у Бригадира перехватило дыхание, и он застыл как статуя, не в силах оторваться от созерцания дивных видов, которых на земле никогда не встретишь за всю свою жизнь.

– Ты как там? – послышался сверху взволнованный голос Крота. – Цел? Что ты там нашел? Выход? Ну что молчишь? Кто-нибудь, дайте фонарь. Срочно!

Электрический луч осветил застывшую фигуру Бригадира. Тот не отреагировал. Стоял как окаменевший.

– Стой там, не шевелись. Я иду.

Наверху раздалось сопение, шорох снаряжения, потом всплеск, нецензурная ругань. На несколько мгновений повисла тишина, которая переросла в поток восторженных выражений.

– Что там? – заинтересовался сверху Макс. – Там внизу лужа? Глубокая? Чего затихли?

– Макс, прыгай сюда, – тихим голосом произнес Бригадир. – Ради этого стоит жить.

– Ты лучше скажи, там глубоко? А ради чего жить, я сам решу как-нибудь, – проворчал Макс и, не дождавшись ответа, прыгнул вниз.

Через несколько мгновений рядом опустился Рахман.

Туристы выбрались из воды и замерли в безмолвии, пораженные увиденным, страшась неуместным звуком нарушить величие момента. Даже дышать перестали, и пещера запела, услаждая слух чистейшими звуками капели. «Дзинь», – звучала капля, разбившись о сталагмит. «Дзинь», – отвечал сталагмит уже своим тоном. «Дзинь», – повторяло эхо. Получалась капель, отзываясь аккордами. Можно было стоять на одном месте и слушать этот чудесный концерт подземной обители, забыв о сне и усталости, и созерцать нерукотворные шедевры пещерного творчества. И вдыхать в себя аромат сказки, тайны, вечности.

– Ради этого стоит жить, – восхищенно произнес Макс.

– Да, – в тон товарищу отозвался Крот. – Такого снаружи не увидишь никогда.

– Здесь были люди, – прервал всех Рахман, возвращая их из мира грез на грешную землю. – Если они тут были, то, скорее всего, вон в той пещере.

Рахман махнул в сторону дальнего конца грота, где виднелся черный провал арки. Острые камни под ногами и над головой образовывали как бы пасть чудовища. Казалось, сейчас эти черные зубы лязгнут, челюсти сомкнутся и неосторожный путник очутится в ненасытной утробе адского змия.

– Жуткая пещерка. Страх, да и только. Похоже на убежище Черного Спелеолога.

– Это что еще за новый персонаж? – удивился Бригадир. – Ты же вроде только про Белого рассказывал. Так что, еще и Черный есть?

– А как же! Хотите, расскажу?

– Пошли лучше. По пути расскажешь. Там были люди, – оборвал Крота Рахман и уверенно двинулся по тропе.

Рахман оказался прав. На тропе, ведущей вдоль дивного озера, отчетливо виднелись следы человеческих ног. Много следов. Еще больше их оказалось у входа в пещеру. Там в специально подготовленных нишах стояли два старинных масляных светильника. Рахман немного поколебался, повертел их в руках, а потом чиркнул зажигалкой, и мягкий живой свет озарил пространство. Причудливые тени заплясали по стенам. Языки огня, многократно отразившиеся в разноцветных кристаллах, высветили надписи из рунных знаков, выбитых на арке входа. Создавалось впечатление, что в мерцающем пламени чадящих светильников знаки ожили, задышали, наливаясь силой и теплом. В этой фантасмагории теней и света казалось, что они движутся, меняют цвет и даже форму, что-то шепчут не непонятном, древнем, давно забытом, но странно знакомом языке. Казалось, надо только прислушаться, и ты сможешь различить их голоса.

– Здесь мы в безопасности. Привал, – донесся из глубины пещеры голос Рахмана, выводя из оцепенения застывших у входа туристов.

Стряхнув наваждение, Бригадир, Крот и Макс вошли внутрь. Пещера оказалась не очень большой, не слишком чистой, уютной и абсолютно тупиковой. Ее стены были испещрены надписями на том же древнем языке и рисунками, представляющими собой нечто среднее между древнеегипетскими иероглифами, рисунками ацтеков и майя и резьбой эскимосов. Пока Бригадир и остальные парни пребывали в состоянии гипнотического транса, вслушиваясь в шепот подземной реки и зачарованно разглядывая наскальную живопись, Рахман успел где-то раздобыть несколько масляных светильников, заправить их и развесить по стенам. Кроме того, он стащил в центр пещеры какие-то ящики, три связки факелов и несколько больших металлических фляг с фашистской символикой и надписями на немецком языке.

– Все, привал, – устало произнес он. – Здесь безопасно, можно поспать часа три-четыре и хоть как-то обсушиться. Пещера сухая и довольно теплая. Сейчас запалим несколько факелов, нагреется быстро. Жаль, что еды нет. Вернее, она есть, но испортилась. Могу предложить только шоколад, правда, он старый. Очень старый. Но это все же лучше, чем ничего.

Рахман показал три тубуса с надписью «Pervitin». Бригадир подошел, взял один из них, повертел в руках и произнес:

– Это танковый шоколад. Очень калорийный. С первитином – средством от усталости. Стимулятор, короче. Не думаю, чтобы он испортился. Шоколад есть шоколад. Что с ним будет? Тем более что он в серебряную фольгу обернут.

Он откупорил тубус и извлек оттуда несколько завернутых в фольгу кругляшков. Бережно развернул. Внутри оказалась коричневая плитка, покрытая белым сахарным налетом. Он откусил большой кусок и начал неспешно пережевывать. Второй кругляш цапанул Рахман.

– Вроде ничего, – подытожил он после тщательного обнюхивания и разжевывания плитки. – Кто хочет, берите, только фольгу мне отдавайте. Это действительно серебро, очень ценная вещь в нынешних условиях.

Парни молчали, тупо уставившись на невесть откуда взявшиеся тубусы с символикой Третьего рейха и черной надписью «Первитин». Тяжелая волна усталости наконец догнала и накрыла их с головой. Только сейчас, присев на оцинкованные ящики вокруг чадящего факела, измотанные, голодные и насквозь мокрые, парни поняли, насколько они устали. Перепачканные глиной ноги налились тяжелым свинцом, спины одеревенели, кровь стучала в висках. Единственным желанием было упасть, с наслаждением вытянуть гудящие ноги и заснуть. Преодолевая слабость, Бригадир заставил ребят снять мокрые ботинки, носки и майки, развесить их сушиться – и лишь потом завалиться на неудобные ящики и провалиться в сладкий, глубокий сон. Он с завистью посмотрел на отрубившихся Крота и Макса, с трудом поднялся и направился к Рахману. Тот с увлечением копался в большом ящике у дальней стены грота.

– Разместил парней? – спросил Рахман, не оборачиваясь. – А что сам не лег? Иди отдыхай, я тебя через час разбужу. Будем по очереди дежурить.

– Нет, – ответил Бригадир. – Я с тобой. Вдвоем дежурить всегда веселее.

– Не доверяешь? Зря. Хотел бы убить – уже давно убил бы. Ну, дело твое. Смотри, что я отыскал.

Рахман достал из ящика палаш с потертой посеребренной рукояткой, покрытой арабской вязью.

– Возьми, пригодится. В меру тяжелый, неплохо отбалансирован. Голову снесет легко, только попади.

Бригадир принял палаш, переложил его из руки в руку. Затем встал и сделал несколько ударов по воздуху, разгоняя кровь в одеревеневших суставах.

– Неплохо, но по мне – тяжеловат.

– Это с непривычки, пройдет. Да и устал ты сильно. Отдохнешь – замашешь по-другому.

– Откуда это здесь?

Бригадир перестал играть холодным оружием и пытался пристроить его на пояс.

– А ножен нет?

– Ножен нет. Его, судя по всему, тут бросили, поскольку в нем нет магической силы, а без нее он просто палаш. Старый, боевой, надежный, не больше того.

– А кто бросил?

– А вот это интересный вопрос. Похоже, тут был колдун. Хороший, не ниже седьмого уровня мастерства, но и не выше восьмого.

– А сколько всего уровней?

– Двенадцать.

– А ты был какого?

– Девятого, до десятого чуть-чуть недотянул. Прямо перед финальным испытанием убили.

– Так ты был крут! А у кого был двенадцатый уровень? Я таких знаю?

– Откуда мне ведать, с кем ты знаком? Двенадцатый уровень – уровень запредельный. Таких вершин достиг Кощей, Яга, Люб – слуга Велеса, Вий, Арий, Боян, Волхв, сын Словена и другие Великие. Они были между богами и людьми. Хранили Знания, Правду, ведали прошлое, зрели будущее, изменяли настоящее.

– Подожди. Кощей, Яга, Вий… Они ведь злые. Плохие. Убивали, мучили…

– Они не могут быть плохими или хорошими. Они за гранью добра и зла. Их действия не отбрасывают тени. Ярлыки им клеят люди. Они охраняют законы мироздания, и не нам их судить.

– Ну а одиннадцатый уровень?

– Тут уже сложнее. Маги этого уровня не растворились в божественном Свете и не могут постичь его целиком. Они еще сохранили черты и качества человека, но уже могут очень многое. Из-за своей человечности они очень опасны, поэтому должны всегда контролироваться своими учителями, жестко и постоянно. Уместно вспомнить ближайших помощников и учеников Кощея и того же Яги, которые действовали от их имени. Но магистров одиннадцатого уровня очень мало, в них все-таки больше от богов, чем от людей. Да и страстей у них осталось не очень. Гораздо реальней угрозы от магов десятого уровня и ниже. Это больше люди, но уже черпнувшие из мутного источника, уже заглянувшие за Кромку, познавшие силу и могущество. Не всем удается пройти по краю. А большинство просто не может подняться выше и вынуждено выбирать, кому служить. Иные выбирают Чернобога и Велеса, как хранителя Навьего мира. Ибо хотим мы того или не хотим, Навь существует. Более того, без Нави нет Яви, и если Навь оставить без присмотра, то черпать силу оттуда будут колдуны, маги и прочие отступники.

– Подожди, я запутался. Велес, Чернобог, колдуны, маги… Это все разные персонажи? В чем разница?

– Это сложно объяснить в двух словах, но я попробую. Понимаешь, мир триедин, и он находится в равновесии. Правь, Явь и Навь – они разные миры, но это один мир, взаимопроникающий. Механизм очень сложный, управление осуществляется через волхвов. Волхвы – посредники между богами и людьми. Они могут враждовать между собой, как и боги, но в рамках единой системы. Они и их борьба и есть равновесие. У богов свои причуды, игры и интриги. Нам их замысла понять не дано. Мы можем лишь занять ту или другую сторону, выбрать путь, но выбор есть всегда. Это и есть испытание для тебя, для твоей души. От твоего выбора зависит, пройдешь ты по Калинову мосту или свалишься в реку. То есть в итоге все замыкается на человека, на его душу. При этом каждому дается свое испытание, и только по силам. Это и есть процесс воспитания души. А поскольку души разные, то и воспитатели нужны разные. Так вот, среди волхвов и простых людей время от времени появляются таланты, которые по собственной воле, или по воле богов, или по чьему-нибудь учению находят путь к источнику и используют его в своих корыстных интересах. Таких мы часто называем магами и колдунами. Они сами себя делят на черных и белых, но это весьма условно. Таких мы, Хранители, ищем и убиваем – это одна из важных задач Хранителей. Не всегда добро побеждает зло. Зачастую зло убирается только другим злом. Эти маги и колдуны бывают очень сильными, особенно когда за ними стоят могущественные боги или демоны. Бывает так, что одному Хранителю не справиться.

– А примеры привести можешь?

– Примеры… – задумчиво протянул Рахман. – Из тех, кого знал Паук, наверное, самым ярким будет Александр Македонский.

– Македонский?! Знаменитый полководец!

– Да, он. Он был черным магом восьмого уровня. Его учитель Аристотель был магом девятого или десятого уровня. Он и послал Александра в Индию. Цель – уничтожить Книгу Вед.

– Македонский – колдун…

– А ты думаешь, почему он, далеко не с самой сильной армией, как нож сквозь масло прошел через всю Европу, Азию, Индию? А зачем? Ведь ни с военной, ни с политической, ни с экономической точки зрения этот поход ему ничего не дал.

– Тогда зачем?

– Я же сказал, задача была – уничтожить Книгу Вед. Это был второй крупный поход колдунов и магов на Восток и борьба с ведической системой.

– И как сходил?

– Надо признать, успешно. Книгу уничтожил, храмы разрушили. Потом, правда, получили обратку: всех, кто принимал участие в походе, убили. Новые книги сожгли, культы Диониса и Озириса уничтожили. Но Книги уже не вернуть.

– Насчет Книги потом поговорим. Я вот чего не понял, Александр Македонский был магом восьмого уровня, и этот, который тут палаш бросил, тоже был магом восьмого уровня.

– Не выше. Скорее – седьмого. Очень прилежный и педантичный колдун. Тщательно, до мелочей воспроизводит старые заклинания, но без фантазии. Он до конца не понимает, что и зачем делает.

– Почему ты так решил?

– Мне так кажется. Заклинание на входе видел?

Бригадир кивнул.

– Знаю, что видел. Ты на него минут двадцать медитировал. Так вот, это очень древнее заклятие, охранное. Сюда Нави ходу нет. Оно верное, к месту нанесено и правильно, с соблюдением ритуала. Надо заметить, сложного ритуала.

– Ну и в чем подвох?

– Там один символ лишний. Он погоды не портит, но это говорит о том, что колдун не понимает, что делает, а лишь копирует сделанные когда-то надписи и рисунки. То же можно сказать и о росписи стен. Колдун не понимал, что рисует. Ну или не все понимал, хотя с технической точки зрения все выполнено безукоризненно.

– И что это нам дает?

– Ничего, кроме пищи для размышления и нескольких часов отдыха.

– Что стало с этим колдуном?

– Не знаю. Скорее всего, погиб. Я помню, ты рассказывал байку о том, что во время войны тут скрывался отряд из «Ананербе» во главе с каким-то шишкой. Помнишь?

– Помню.

– Так вот, я полагаю, что эта пещера и есть логово этой самой шишки. Это, скорее всего, и был колдун, он что-то искал. Вернее, знал, что оно тут, и просто пришел забрать. Сил, похоже, не рассчитал. Отсюда он ушел в свой последний поход. Когда он не вернулся, кто-то добил раненых или просто лишних свидетелей, уничтожил все записи и все ценное, чего не смог унести с собой. Уходил в спешке, навсегда. Как и куда – не знаю, скорее всего, по реке. Я полагаю, что если там понырять, то можно найти много интересных вещей.

– Посмотрим, может, и поныряем еще. Но с чего ты взял, что уходил не он?

– Вон, видишь у той стены скелеты? Пойдем покажу.

Рахман подвел Бригадира к нише, в которой лежали три скелета. Рахман наклонился и поднял череп, в котором торчал большой гвоздь с неизвестным клеймом.

– Вот это, – Рахман указал на гвоздь, – называется «печать молчания».

– Да уж. После такой печатки вряд ли кому-то что-нибудь расскажешь.

– В целом правильно понимаешь, коллега, – похвалил Рахман. – Существуют определенные практики, при которых даже мертвая душа может рассказать очень многое. Так вот, такие серебряные гвозди с особым рисунком, правильно вбитые в голову, не позволяют расспросить даже мертвых.

– Да уж… – протянул Бригадир.

– Кстати, для сведения: совсем необязательно убивать, если не хочешь, чтобы человек не рассказал что-то после смерти. Можно просто нанести определенный значок на передних зубах или гортани, и все.

– Хрен редьки не слаще.

– Так вот, я отвлекся. Там еще три ниши со скелетами, и у всех гвозди вбиты по-разному. На нашего колдуна это не похоже, он педант. Даже в спешке так делать не будет, потому как неаккуратненько. Значит, помощник есть или помощники – колдуны рангом пониже. Тут больших талантов не надо. К тому же они очень спешили, печать поставили криво. Все, что могли сжечь, сожгли, что не горело – вылили. Колбы разбили, наплевав на элементарные правила безопасности. Маг седьмого или восьмого уровня таких ляпов допустить не мог. Это азы.

Рахман положил череп, взял факел, зажег и, повернувшись к Бригадиру, сказал:

– Пошли берег осмотрим. Да брось ты палаш. Он тебе сейчас ни к чему.

Бригадир аккуратно положил свое новое оружие и направился за Рахманом. Тот вышел из пещеры и пошел вдоль берега, внимательно вглядываясь в грязь под ногами. Бригадир осторожно шел за ним. Метров за тридцать от пещеры они обнаружили еще два ящика с какими-то баллонами, похожими на доисторический акваланг.

– ПСАД – плавательный спасательный аппарат Дэвиса, – определил Бригадир. – Тут их много, аж три штуки. Значит, все-таки по воде ушли. А я-то надеялся, что есть другой выход.

– Может, и есть. Ушел же куда-то этот колдун.

– Ушел, да не вернулся. Сам говорил. Я тебе почему-то верю. Теперь верю.

Бригадир прошелся вдоль кромки.

– По следам их тут было человек шесть. Волокли что-то тяжелое. Одевались в спешке. Очень боялись или нервничали. Все разбросано. Даже оружие не все утопили.

– Точно, – подтвердил Рахман. – Смотри, еще одну саблю нашел. Эта получше палаша будет.

Рахман приблизился, делая резкие рубящие удары по воздуху.

– Прелесть, а не оружие.

Он выполнил несколько тренировочных связок из ударов, блоков и уклонов от воображаемого противника. В каждом его движении, осанке, манере держать оружие и даже интонации чувствовался воин. Сильный, умелый, опытный, уверенный в своих силах. Настоящий волк войны, матерый, злой, беспощадный. Он стоял напротив Бригадира и умело играл клинком, вращая его одной лишь кистью, изредка помогая движению ногами. В холодных как лед глазах читалась решимость и отрешенность. Спокойная, уверенная беспощадная отстраненность. Наверное, так выглядит смерть. Рахман приближался, поигрывая саблей. Бригадир ощутил давно забытое чувство абсолютной беспомощности и беззащитности. Постыдный страх потек по жилам и мягкой, но когтистой лапой сжал сердце.

«Убьет. Как пить дать зарубит», – мелькнула мысль. Умирать не хотелось, очень не хотелось. Особенно сейчас, когда забрезжил рассвет надежды. Еще не понимая, что происходит, Бригадир приготовился дать бой. Может, последний бой. Скорее всего, последний. Спина напряглась, Бригадир оперся руками о камни. Предчувствие боя тяжелой волной разлилось по телу, приводя в порядок нервы, равномерно распределяя силы. Ситуация не давала возможности ошибаться, Рахман подошел на расстояние удара и замер, глядя прямо в глаза. В удушающей тишине воцарилось молчание бездны. Время замедлило бег и перешло в бесконечность. Сколько продолжалось это нелепое противостояние – пять секунд, или минуту, или десять, – Бригадир сказать не мог, но вдруг Рахман улыбнулся и протянул ему саблю рукояткой вперед.

– Испугался?! Зря… Но все равно молодец. Не запаниковал, а приготовился драться. Пусть без шансов, но все равно решил дать бой. Молодец, ты воин. По духу воин. В тебе есть жила. Выйдем – возьму тебя в ученики.

– Никогда больше так не делай, я чуть не обгадился. Даже спать расхотелось. И еще предупреждаю: в следующий раз я тебя прибью, серьезно. Может, ты и крутой заклинатель змей, но мне найдется чем тебя удивить, поверь. Так что если хочешь добраться до города живым – не делай так больше.

– Хорошо, хорошо, не буду. Я не хотел тебя обидеть. Прости.

Рахман взял факел и зашагал к пещере. Потом неожиданно остановился, словно его осенила какая-то мысль, резко повернулся к Бригадиру и возбужденно произнес:

– Я понял, почему они меня не боятся и даже на зуб пробуют. Я так же уязвим, как ты, но меня как меня они не распознают. Я для них – Паук.

– Не понял.

– Помнишь, я говорил, что мое тело для них непригодно. Так вот, я ошибался. Я думал, его защищает знак, который я сам вырезал. Еще утром, когда ушел от вас. Но теперь я понимаю, что он не работает как надо. Я просто где-то не дорисовал, не все линии замкнул. Детская ошибка. Как у того колдуна-недоучки. Ты мне поможешь? Надо закончить рисунок.

– Помогу, отчего же не помочь? А что делать-то надо?

– Ничего особенного. Просто светить, чтобы видно все было, да подсказать, если где разрыв увидишь.

– Ну, это мне по силам. Давай факел.

– Не здесь. В гроте.

Рахман зачерпнул воду в трофейную флягу и быстро зашагал в сторону входа в грот. Прибыв на место, он сел у светильников, объяснил Бригадиру, куда надо светить, и сунул свой кинжал в горящий огонь. Клинок накалился. Рахман сомкнул челюсти. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда багровый кончик ножа коснулся обнаженной груди. Зашипело, взвился легкий дымок. Запахло горелым мясом, волосами. Рахман спокойно вдавливал железо в свою плоть, даже зубами не скрипнул. Только на лбу выступили маленькие капельки пота.

– Ты что творишь? Зачем? – не выдержал Бригадир.

– Просто кинжалом резать плохо получается. Неровно. Шкура толстая, пока проковыряешь… да и не видно ничего, – ровным голосом ответил Рахман.

Бригадир отшатнулся как от прокаженного. Запах горящей плоти вызвал у него приступ тошноты. Факел в его руке задрожал.

– Ну что ты дергаешься? Согласен, некрасиво. Самому не нравится. Вот тут закруглить бы помягче, угол слишком острый получился.

Рахман повернул рдеющий кончик ножа, перевернул лезвие и прошелся по свежей ране еще раз, выправляя узор.

– Не до эстетики сейчас, – продолжил он. – Главное, линии замкнуть, чтобы без разрывов. Куда ты светишь? Не видно ни хрена. Ближе факел!

Рахман стал вновь накалять сталь. В отблесках живого огня его невзрачное, немного детское лицо вдруг стало величественным, благородным, мужественно красивым. Бригадира опять словно парализовало. Он завороженно наблюдал, как вчерашний мальчишка, маменькин сынок, еще месяц назад разыгравший целую трагедию со слезами, травмпунктом, упаковками обезболивающих из-за банального ушиба локтя, сейчас хладнокровно, спокойно и тщательно выжигает на своем теле сложный орнамент. Бригадир уже видел, как горят люди, как они жутко кричат, выскакивая из машины, бегают, мечутся, обезумев от страха и боли, катаются по земле в надежде сбить пламя и умирают… Он знал эту боль, ибо испытал ее сам, еще тогда, в Чечне. Безобразные шрамы на правом боку еще долго не позволят забыть эти дни. Он много видел, но чтобы вот так, своей рукой выжигать на себе мясо до кости и при этом спокойно рассуждать об эстетичности выжженного рисунка – увольте…

– Да не трясись ты, – вывел Бригадира из оцепенения напряженный голос Рахмана. – Держи свет ровнее, нельзя ошибиться. Больно все-таки.

– Так ты все чувствуешь?

– А то!

– Но как? Зачем?

– Это больно, но это всего лишь боль плоти, – ответил Рахман. – Душа воина смеется над такой болью и веселится от гордости. Это ее победа. Победа духа над плотью. Понимаешь? В моем мире воин должен презирать боль. Его смерть видят боги. Слабаки богам неинтересны, да и люди тоже не слепые. То, как умирает воин, либо возвысит его род, либо опозорит.

Рахман наконец-то закончил свое произведение, убрал нож и критически осмотрел рисунок. Кровь запеклась в ранках. Коричневые края выглядят жутковато, но рисунок вполне читаем, линии ровные, непрерывные. Рахман удовлетворенно цокнул и спросил:

– А у вас не так?

– Мы христиане, – ответил Бригадир. – Мы тоже за победу духа над плотью, только не так радикально. У нас продержаться до конца поста – уже победа. Но ты лучше скажи – почему ты нас не бросил? Нож у тебя. Тебя, как ты утверждаешь, не тронут. Мы для тебя обуза. Зачем помогаешь?

– Не обольщайся, – надменно произнес Рахман, – все в долг. Все взыщу в тройном размере. С вами, иудеями, по-другому нельзя.

– Это почему это я иудей?!

– А как иначе? Ты же в боги себе еврея выбрал. Ему кланяешься, ему деньги платишь, его о помощи просишь. Так кто ты после этого? Конечно, иудей!

– С чего ты взял, что Христос еврей?

– А кто он? Ты его родословную почитай, с нее Библия начинается. От осинки не родятся апельсинки, так у вас говорят?

– Ладно, нам сейчас не до богословия. Потом поговорим, если захочешь. Возвращаться надо, я думаю. По реке надо.

– Нет, – ответил Рахман устало. – Все рассуждения потом, сейчас спать. Я устал как собака. В целом тут безопасно, но я бы на всякий случай покараулил, дисциплина опять же. В нашем деле важна привычка. Давай спать по четыре часа. Я так понял, ты все равно не хочешь, а я вздремну. Если что странное увидишь – кричи. Я проснусь, у меня сон чуткий… был. А хочешь – через полчасика разбуди кого-нибудь из этих охламонов. Они уже прилично посопели, могут и службу понести.

Сказав это, Рахман широко зевнул, вытянулся во весь свой немалый рост и закрыл глаза. Через несколько секунд он уже спал спокойным глубоким сном смертельно уставшего человека. Во сне с него слетела жесткая высокомерная маска, и лицо вновь стало мягким, добрым, наивным и немного обиженным, как у ребенка. Его губы тронула легкая улыбка, и Рахман стал похож на прежнего Паука, того безобидного чудака, которого так давно знал Бригадир. А может, и не знал, а лишь думал, что знает.

Резкая волна слабости накрыла Бригадира целиком и сразу, как только он обратил внимание на себя. Он внезапно ощутил себя опустошенной оболочкой, из которой резко выпустили весь воздух. Он уже немолод, в этом году ему исполнится сорок лет, и он чувствовал на плечах каждый день из прожитых лет. Суставы ныли, спина затекла, голова гудела, как разворошенный улей, а в ушах стоял грохот. Веки стали невероятно тяжелыми, хоть спички вставляй. Окружающие предметы потеряли четкость и начали плыть…

«Не спать», – приказал он себе. Не помогло. Тогда он сильно ударил себя по щеке, затем еще раз. Шлепок резкой болью взорвался в затылке. Бригадир встал, превозмогая усталость, взял саблю и попытался повторить несколько комбинаций, подсмотренных недавно у Рахмана. Получилось не очень. Он повторил еще раз, а потом еще. Безрезультатно. Желание продолжить тренировку опустилось до отрицательных значений. Собрав остатки воли, Бригадир установил себе временной лимит в двадцать пять минут и, несмотря на протесты смертельно уставшего организма, начал медленно прорабатывать ударные связки. Через отведенный себе срок он положил саблю на землю, разулся, развесил остатки одежды, разбудил Крота, проинструктировал и с чувством выполненного долга завалился спать на так удачно освободившийся ящик. Сладкая темнота поглотила его в один момент. Он уснул сразу. Глубоко, без сновидений, словно провалился в яму.

Проснулся он от того, что кто-то настойчиво тряс за плечо. Организм всячески сопротивлялся, отказываясь выныривать из блаженного небытия. Не открывая глаз, инстинктивно Бригадир отмахнулся, попытался спрятать голову, закрыться руками и продолжить удовольствие, но неизвестный мучитель не унимался. Все тряс и тряс, буквально с садистским наслаждением вытряхивая сознание из крепких объятий сна. Бригадир открыл глаза. Трясти перестали. Он навел резкость и увидел перед собой улыбающуюся физиономию Рахмана.

– Вставайте, боярин, вас ждут великие дела, – патетически произнес тот.

– Сколько времени? Сколько я спал?

– Достаточно. И куда в тебя столько сна влезает?

– Все равно мало, – решительно заявил Бригадир, переводя себя в сидячее положение. – Я не выспался. Еще пару часиков да на каждый глазик, – мечтательно зевнул он.

– Нельзя. Мужчине не положено столько спать.

– А сколько спать положено мужчине?

– Воин не спит больше трех часов. Мужик – четыре. Женщина – шесть. Ребенок – восемь. Дурак – десять.

– Тогда все верно. Я дурак. Точно дурак, что с тобой связался. Оставь меня в покое, дай докемарить еще полчасика.

– Не примазывайся, вставай уже. Нам с тобой еще думу думать.

– Не понял.

– Как выбираться будем.

– Согласен, надо. Только сначала к речке схожу, умыться надо. Иначе соображалка плохо работает.

– К речке лишний раз ходить не стоит. Ни тебе, ни парням. Мне можно. Это если здесь полностью безопасно, вас не видят, а у речки могут и почуять, тогда охоту начнут. Хочешь умыться – вода вон в той фляге, – сказал Рахман, указав на большое квадратное ведро.

– А тебя, значит, не почувствуют?

– Меня – нет. Рисунок, что я выжег, помнишь? Так вот он защищает, делает меня невидимым для порождений Нави.

– Хорошо. В пещере так в пещере, – проворчал Бригадир, с трудом вставая, кряхтя и отплевываясь. Наконец он выпрямился, сделал несколько круговых движений головой, руками и корпусом. Пару раз присел, взял саблю и сделал несколько пробных взмахов. Затем попробовал повторить одну из комбинаций, продемонстрированных Рахманом. Тот с интересом наблюдал за происходящим.

– Где ошибки? – спросил Бригадир, закончив комбинацию.

– Везде, – емко ответил Рахман.

Он подошел к Бригадиру, взял у него саблю и показал комбинацию сам. У него получилось все красиво, плавно, пластично и очень быстро, как танец. Ни одного лишнего движения, ни одного острого угла или ломаной линии.

– Все дело в подходе, – сказал он. – Ты бьешь рукой, иногда корпусом, а надо ногами. Рукой и корпусом ты лишь подправляешь направление. Важен баланс и пластика. У тебя фундаментальные ошибки, надо полностью переучивать. Для начала попробуй вот это упражнение.

Рахман показал связку из одного удара и одного блока.

– Оно не такое простое, как кажется. Тут важно правильно дышать, смотри. Шаг, вдох, задержка, шаг, выдох. Попробуй. Поймешь принцип – покажу новое движение.

Рахман вернул саблю. Некоторое время понаблюдал за попытками ученика повторить связку.

– Уже лучше, – похвалил он, – но ты еще не понял принципа. Дыши правильно. С завтрашнего дня я буду поднимать тебя на разминку.

– Это с каких пор служители культа спортсменов разминаться учить будут? Я тебя сам разомну, мало не покажется.

– Обиделся, значит, оскорбился. Ну давай, пока парни досыпают, проведем легкую демонстрацию, служитель древнего культа и спортсмен-разрядник.

– КМС, обижаешь, – проговорил Бригадир и положил саблю. – Пока парни отдыхают, отчего бы не развлечься? Только по спортивным правилам. В голову сильно не бьем, в глаза, горло и пах даже не обозначаем. Болевые до сдачи. Идет?

– Отчего же не пойти? Пойдет, – ухмыльнулся Рахман и снял куртку. – Только ты можешь бить сильно.

– Это с чего это мы такие смелые?

– Просто чем сильнее ты бьешь, тем мне легче.

– Хорошо, как скажешь, только потом не плачь.

– Не имею привычки. Начнем?

Бригадир вышел на край более ли менее ровной площадки и остановился, приглашая противника к месту схватки. Рахман встал напротив и нагло заржал, провоцируя соперника на нападение. Тот не стал поддаваться на столь дешевый трюк, принял боевую стойку и аккуратно пошел на сближение, внимательно следя за движениями оппонента. Из глубин сознания выбралась и крепко засела в мозгу мысль, что перед ним стоит его старый знакомый долговязый и неуклюжий Паук, играющий в новую игру под названием «Хранитель – спаситель человечества». Бригадир гнал от себя эту мысль, ибо на своем опыте знал, как опасно недооценивать противника, а в том, что противник силен и обладает развитыми боевыми навыками, он имел удовольствие убедиться не раз за прошедшие сутки. И все же окончательно отделаться от предубеждения не мог и потому решился на простой, но надежный, как трехлинейка, способ атаки. Сделав два подшага вперед и обозначив атаку с дистанции в голову, он бросился в ноги в надежде перевести борьбу в партер, где за счет физической силы и массы можно решить все проблемы за короткий срок. Рахман не повелся на обманный удар, а от захвата ушел легко, сделав шаг назад и в сторону и чуть-чуть изменив вектор движения за счет толчка в плечо. Бригадир пролетел мимо, но мгновенно развернулся и бросился вновь, как дикий тур. Посыпались удары. Тройка в голову, лоукик, еще прямой, боковой, еще лоукик. Почувствовал, что попал. Сближение, захват, заход на бросок и… промах. Рахман каким-то непостижимым образом умудрился выскользнуть, уйти в сторону и еще проводить, несильно стукнув по затылку.

– Ну ты даешь, старик, – улыбнулся он, потирая ушибленную ногу.

«Прошел лоукик. Точно прошел, – пронеслось в голове у Бригадира. – И не только он. Не сбавляй обороты, рви дистанцию – и в партер».

– Молодец, удивил, – приговаривал Рахман, обходя по кругу на безопасной дистанции. – Никак не могу привыкнуть, что оружия нет. Но тебе это не поможет, старик.

Он внезапно резко шагнул вперед. Бригадир встретил джеббом. Попал в плечо. Шаг в сторону. Еще джебб. За ним прямой. Уклон. Подшаг. Захват, бросок. Рахман опоздал. Он успел лишь блокировать удары, но от захвата не ушел. Только и смог, что схватиться руками за локоть Бригадира. Рывок – и ноги Рахмана оторвались от земли. Все. Осталось лишь дожать. Но… потом произошло что-то необъяснимое. Бросок, начатый по всем правилам, завершился коряво. Рука почему-то враз онемела, пальцы разжались, и Рахман упал не туда и не так, как должен был упасть. Более того, в полете Рахман вывернулся как кошка, приземлился на бок и практически сразу вскочил на ноги. Бригадир схватил его за куртку, рванул на себя, намереваясь перехватить другой рукой и все же перевести борьбу в партер, но вторая рука не слушалась. Она повисла плетью и отказывалась подчиняться, словно чужая. Бригадир не успел изумиться этому неприятному обстоятельству, как Рахман поддался рывку и послушно нырнул навстречу, при этом его пальцы юрко скользнули в подмышечную впадину, стальной иглой протиснулись между мышцами и впились в какую-то точку у плечевого сустава. Резкая боль наподобие удара током стеганула по нервам, рука отнялась, и Бригадир поленом завалился на пол, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Рахман, как бы продолжая свое движение, легко перекатился через тело противника и быстро вскочил на ноги.

– Ты меня удивил, Бригадир, – повторил Рахман, обходя тело. – Ты быстр, силен. Или я еще очень слаб. Но я тебя недооценил, ты хороший боец. Твоя техника мне незнакома. Научишь?

– Паук, сука, сделай что-нибудь, больно же! – прохрипел Бригадир, пытаясь подняться на ноги таким образом, чтобы не повредить безвольно болтавшиеся руки.

– Не могу, – просто ответил Рахман. – Потерпи минуты две, и они начнут двигаться. А через полчаса и боль пройдет.

– Ты как это сделал, падла? – спросил Бригадир, приняв наконец вертикальное положение.

– Понимаешь, новый ученик, – голос Рахмана приобрел менторские нотки, – в теле человека есть места, где сходятся энергетические потоки. Если узлы повредить, то человек умрет или сильно пострадает, если узел маленький или повредишь недостаточно. В твоем случае я лишь перекрыл на время поток. Он восстановится сам. Быстро. Но пока он не восстановится, ты не сможешь двигать руками. То же можно сделать и с дыханием, и с сердцем, и с другими органами. При желании и соответствующем умении потоки можно запустить в другое русло. Или поменять им направление. Тогда человек умрет не сразу, через день, год, десять лет… Он даже может не понять, от чего умрет, если не поможет опытный лекарь. Изменением энергетических потоков можно добиться изменения сознания, но это сложно и тебе еще рано. В любом случае, чтобы управлять чужими потоками, надо научиться управлять своими. А ты этого не умеешь, иначе бы давно уже восстановился.

– Хорош лекции читать, лучше скажи, куда бить надо.

– Ты опять ничего не понял, но я покажу. А ты мне покажешь свою технику? Очень интересно. Удар быстрый, сильный, его бы еще насытить…

– Покажу, покажу, – многообещающе улыбнулся Бригадир. – Вот только руки отойдут, и я тебе еще не то покажу.

– Звучит как угроза, нехорошо. Я к нему со всей душой, а ко мне интерес небольшой. Не каждого Хранитель в ученики берет. Это очень почетно. Очень!

– Послушай, Хранитель, – прервал его Бригадир, – давай сначала выберемся отсюда, а потом уж определимся, кто у кого и чему учиться будет.

– Хорошо, ты прав. Сначала выбраться надо. А ты думай пока над предложением.

– Подумаю. Ты лучше скажи, тот рисунок, который ты себе так старательно выжигал, действительно делает тебя неинтересным для Охотников?

– Не совсем. Они не могут воспользоваться моим телом плюс не видят, но не все. Высшие видят, хоть и плохо, но все равно не могут поработить тело и душу.

– А если такой рисунок мне нанести, они тоже меня не увидят?

– Те, что посильнее, скорее всего, увидят, ты не умеешь энергией управлять. Но тело не захватят. Факт. Ну и кое от какой магии закроет.

– А его обязательно выжигать или можно просто нарисовать?

– Можно и нарисовать, но ненадежно. Линия прервется, и это просто рисунок, не более того. Поэтому нужно что-то постоянное, например, шрам, только хороший.

– А наколка пойдет?

Рахман задумался.

– Можно и наколку, только ненадежно это. Да и чернила специальные где взять?

– А нужны специальные?

– Да, и боюсь, что из подручных материалов изготовить их не смогу.

– А без этой наколки выходить на берег опасно?

– Да. Поэтому на берегу я один работать буду. Мне почему-то кажется, что у воды я ключи к разгадке найду. Там нырнуть надо.

– А с тобой никак?

– Никак.

– Тогда давай выжигай. Вдвоем копать будем. В воде по-любому страховать кто-то должен. Да и не хочу я, чтобы мое тело кто-либо использовал.

– Не боишься?

– А чего бояться-то? После того как ты мне руки отключил, мне ничего не страшно.

– Хорошо, – сказал Рахман. На его лице отразился бурный мыслительный процесс. – Я поставлю печать. И тебе даже будет не так больно.

Он развернулся и направился к ящикам, на которых мирно спали Макс и Крот.

– Кстати, руками лучше начать работать, даже через боль. Так восстановится быстрее и без последствий. Иди, умывайся снимай майку и подходи.

Рахман взял большие гвозди, соорудил молоток, нашел поверхность поровнее и начал разбивать на полу большой круг. В этом кругу начертил что-то напоминающее восьмиконечную звезду, а в середине крест с разновеликими концами. Линии рисунка аккуратно полил маслом. Около себя поставил флягу с водой, факел и кусок чистой материи. На этом приготовления посчитал законченными.

Разбуженные стуком молотка, Макс и Крот сидели на ящиках и с молчаливым любопытством наблюдали за подготовкой к магическому ритуалу.

– Камлает, – шепнул Крот подсевшему рядом Бригадиру. – Без бубна камлает.

– Прирожденный шаман. Клянусь невинностью своей прабабки, мир праху ее! – подтвердил Макс.

– Парни, – тихо произнес Бригадир, – сейчас он на мне рисунок делать будет. Что бы ни случилось, не вмешивайтесь, хорошо? Я серьезно. Я сам попросил, так надо.

Он немного помолчал, потом добавил:

– Что бы ни случилось. Я сам. Так надо. Обещайте.

– Как скажешь, командир. Как скажешь…

Окончив приготовления, Рахман позвал Бригадира, посадил его в центр круга, пристально посмотрел в глаза, а потом неожиданно резко ударил открытой ладонью в грудь. Бригадир вздрогнул и плашмя завалился на Рахмана. Однако упасть тот ему не дал, поймал и уложил на спину. Потом встал, с молитвой обошел по кругу, взял факел и поджег масло в канавках рунных символов. Руны вспыхнули огнем. Рахман, бормоча невнятную молитву, провел факелом по обнаженной груди Бригадира. Затем полил водой из фляги, кинул щепотку глины, потом смахнул все это тряпкой, накалил свой черный нож и начал выжигать на груди товарища странный рисунок.

Крот вскочил, собираясь броситься останавливать Паука, но Макс его удержал.

Рахман же говорил все громче и громче, уверенно водя по телу раскаленной сталью. Его голос наполнился глубиной и силой. Он наполнил пещеру, звучал со всех сторон, многократно отраженный эхом. По стене побежали неровные тени и закружились в странном мистическом хороводе. Огонь вспыхнул сильнее. Показалось, что по щеке пробежал ветер. Голос Рахмана застыл на верхней ноте и оборвался. Языки пламени взметнулись последний раз и опали, вмиг похудев и съежившись. Рахман встал, взял большую флягу с водой и плеснул в лицо Бригадиру. Тот немедленно открыл глаза, цапнул себя за грудь, вскрикнул от боли, отдернув руку, и только потом принялся рассматривать выжженный на груди рисунок.

– Похоже, получилось, – удовлетворенно произнес Рахман. – Теперь ты для них слабо интересен. Да и виден плохо для магии.

Рахман наклонился, с гордостью рассматривая свое творение, и плеснул еще воды. Бригадир скривился от боли.

– По-моему, хорошо получилось, ровно, без разрывов. Только чуточку тонковато.

Он быстрым движением резанул ножом прямо по ране. Бригадир вскрикнул, захрустел зубами, но не отстранился.

– Да, так хорошо. Ну вот здесь еще. – Он опять резанул по живому.

– Теперь нормально. Главное, чтобы рана не воспалилась. Крот, там у ящика справа фляга стоит. В ней спирт, тащи сюда.

Крот нашел флягу и подбежал к Бригадиру. Макс увязался за ним.

– Бригадир, ты как?

– Что это было?

– Зачем?

– Болит?

Макс и Крот завалили вопросами. Рахман пропитал спиртом относительно чистый кусок материи и начал молча обрабатывать рану. Бригадир стонал, кряхтел, но улыбался и отшучивался. Наконец рана была обработана, и на нее наложена повязка из разорванной футболки.

– Жить будешь. – Рахман оптимистично хлопнул Бригадира по плечу.

– Будет, – согласился Крот, – но хреново.

– Да, без башки вообще хреново жить, – поддержал товарища Макс.

– Похоже, это заразно, – сделал неутешительный вывод Крот. – Ущипни меня, если вдруг меня потянет на членовредительство.

– Всенепременнейше, о сосуд благоразумия, – поддержал Макс.

– Этот знак не позволит темным сущностям использовать ваше тело, – прервал поток остроумия Рахман, – а еще сделает вас невидимым для созданий Нави.

– То есть мы станем неуязвимы для них?

– Нет, убить-то они как раз могут. Не смогут потом тело поднять и душу захватить. Понятно?

– Теперь понятно, – закивали Крот с Максом.

– Хотите и вам такие же печати поставлю?

– Ой! – вскрикнул Крот. Макс больно ущипнул его за поясницу. – Нет, спасибо. Мы уж сами как-нибудь, – сказал Крот, потирая больное место. – И не надо щипаться!

– Ты сам просил, о факел справедливости! – Макс сделал обиженное лицо. Потом повернулся к Рахману, внимательно посмотрел на Бригадира и произнес: – Не сердись на нас, ослепительнейший. Мы еще не готовы оседлать ишака страдания. Тем более в таких антисанитарных условиях. Где мы найдем еще один почти свежий носовой платок? Мы вынуждены отказаться от столь щедрого предложения.

– Как знаете, воля ваша, – легко согласился Рахман. – Давайте подкрепимся остатками шоколада и будем думать, как выбираться отсюда.

– А что, шоколад еще остался?

– Остался. Еще пачка.

– Мудрое предложение, – одобрительно проговорил Макс. – Искать дорогу решений проще на сытый желудок, а шоколад хороший. Я вчера съел и не умер совсем. Я еще хочу.

– Пошли, – махнул рукой Бригадир. – Поснедаем и решим, как дальше быть.