Глава 2
Растрата
— Я явился сюда, чтобы спрятаться, скрыться навеки от всех, кто меня знает.
Молодой человек на мгновение замолчал, чтобы проверить, какой эффект произвело его признание на Констанцию Данлап. Нотка циничной горечи в его голосе заставила женщину содрогнуться.
— А если вас обнаружат — что тогда? — рискнула спросить она.
Малькольм Додд многозначительно посмотрел на Констанцию и не ответил. Он просто повернулся и молча уставился на покрытые рябью воды Вудлейка. В позе его читались безнадежность и мрачная решимость.
— Почему… Почему вы так много рассказали мне, почти незнакомой женщине? — спросила Констанция, изучая его лицо. — Разве я не могу сдать вас детективам, которые, как вы сами сказали, скоро начнут вас искать?
— Можете, — быстро ответил Додд. — Но не будете.
Он говорил так, будто настойчиво преследовал свою цель, и целью этой было добиться не ее помощи, а дружбы… Да, в первую очередь — дружбы.
— Миссис Данлап, я слышал разговоры в отеле о том, что с вами произошло. Думаю, я понимаю вас, как никто другой. И я знаю, что вы тоже сможете меня понять. Я дошел до той черты, за которой просто должен кому-то исповедаться, иначе сойду с ума. Это лишь вопрос времени, когда меня схватят. Нассхватят. Признайтесь, я прав?
У Констанции перехватило дыхание, когда Малькольм Додд подался к ней, будто хотел прочитать ее мысли.
— Ваша история, о которой я слышу с того самого момента, как появился здесь, — ложь. А если точнее, лишь часть правды, прикрывающая истинное положение вещей. Или, если хотите, лишь малая частица истины, верно?
Констанция почувствовала, что он и вправду опасно близко подошел к тому, чтобы понять ее лучше любого другого. Ее сердце бешено стучало, но страха она не испытывала. Хотя женщина не выдала себя ни словом, ни взглядом, ничем не подтвердила, что догадки Додда верны, она инстинктивно знала, что может ему доверять.
Карлтон Данлап, покончив с собой, настежь распахнул для нее двери к спасению, и Констанция вышла через эти двери, не возбудив ничьих подозрений. Однако вернуться в Нью-Йорк было совсем другим делом. У нее осталось достаточно денег, чтобы некоторое время вести безбедное существование, но она не хотела это афишировать, чтобы люди не удивились такому благосостоянию вдовы и случайно не докопались до истинного положения вещей. Констанция заперла свою маленькую квартиру-студию и удалилась на тихий курорт среди сосен. Она думала, что здесь сможет пожить в тишине и покое, пока не разберется в своем запутанном настоящем и не спланирует будущее.
Констанция понимала, что скрывать свое настоящее имя нет необходимости. Она знала — где бы она ни появилась, люди будут знать ее историю.
Так и вышло.
Она заранее ждала жалости и снисходительных сплетен, твердо решив не обращать на них никакого внимания. Она была ко всему этому готова.
А потом настал день, когда в отеле поселился некий господин. Констанция не выделяла его среди других, но вскоре стало ясно, что тот пристально наблюдает за ней. Неужели он детектив и каким-то непостижимым способом ему удалось докопаться до правды? Констанция почему-то не сомневалась, что имя, под которым он сюда явился — Малькольм Додд, — вымышленное.
Констанция не удивилась, когда метрдотель усадил молодого человека за ее столик. Без сомнения, незнакомец каким-то образом сумел этого добиться. Она держалась настороженно, но не возражала против знакомства… А дальше все случилось само собой.
Однажды днем, вскоре после прибытия Додда, когда Констанция прогуливалась между сосен, он неожиданно ее догнал. Сделал удивленный вид, но она интуитивно поняла, что он шел за нею следом. И все-таки Констанция так отвыкла от того, чтобы кто-нибудь искал ее общества, что, несмотря на свои сомнения, почти обрадовалась, когда молодой человек заговорил.
В его манерах было нечто противоречившее представлению Констанции о детективах. Однако он и вправду кое-что о ней знал. Вопрос: как много ему было известно? Знал ли он что-нибудь помимо истории, и без того известной всем и каждому?
Присматриваясь к этому человеку, Констанция невольно отметила, что он тоже за ней наблюдает. В нем было нечто завораживающее, ведь загадка в мужчине всегда захватывает женщину. А Додд, со своей стороны, выказывал самый пристальный интерес к Констанции.
После той первой встречи она часто натыкалась на Додда на прогулках и постепенно становилась с ним более откровенной. Констанция даже пыталась его разговорить, надеясь получить хоть крупицу сведений о нем самом.
В один прекрасный день, когда они проходили мимо озера, у которого Додд впервые «случайно» встретил ее, он произнес:
— Я приехал сюда, не зная тут никого и не ожидал увидеть здесь никого, кто стал бы мне интересен… Честно говоря, я даже питал некие надежды не встречать здесь таких людей.
Констанция промолчала, но почувствовала, что он собирается сломать ее последние барьеры. Додд серьезно продолжал:
— Как бы то ни было, я начал наслаждаться нашими маленькими прогулками.
— Я тоже, — призналась она, повернувшись к нему лицом. — Но, знаете, иногда мне кажется, что Малькольм Додд — не настоящее ваше имя.
— Не настоящее? — переспросил он.
— И еще мне кажется, что вы здесь не только для того, чтобы… отдохнуть. Сперва мне даже подумалось, что вы детектив.
Он пристально посмотрел на Констанцию и, внезапно приняв решение, ответил:
— Да, вы угадали — меня зовут не Додд. Но я не детектив, тут вы ошиблись. Я наблюдал за вами потому, что ваша история… Ну, не то чтобы очень меня заинтересовала, но… Просто, когда я ее услышал, меня потянуло к вам. Вы многое пережили перед тем, как сюда попасть. И я тоже приехал сюда не от хорошей жизни. Я здесь для того, чтобы решить, что мне делать — бежать или сражаться.
Он без колебаний протянул Констанции визитку, на которой значилось: «Мюррей Додж, казначей, «Глоб импорт компани».
— Что вы имеете в виду? — быстро спросила она, почти не ожидая ответа. — Что вы такое натворили?
— О, полагаю, моя история не нова, — к больтому удивлению Констанции, устало ответил он. — Я начал в компании рассыльным, а когда фирма приобрела вес, выросло и мое положение в ней. В конце концов я сделался казначеем. Если коротко — я вложил кое-куда принадлежащие компании деньги и потерял их. Мне не нужно рассказывать вам, каким образом кассир или казначей может это сделать.
Констанция не на шутку испугалась. Был ли он тем, кем представился? Или искусно подводил ее к признанию? Подталкивал к тому, чтобы она тоже рассказала о своем прошлом, которое так искусно скрывала; о том, как вместе с покойным мужем подделывала чеки?
— Как же вы во все это влипли? — нерешительно спросила она.
— Несколько лет тому назад, — с обескураживающей откровенностью начал Додж, — компания обнаружила, что мы можем обставить своих конкурентов весьма нехитрым способом. Самый крупный акционер, мистер Дюмон, находился в дружеских отношениях с некоторыми таможенниками, и… Ну, мы начали проставлять в таможенных декларациях заниженную цену на наши товары. Это было легко. Все, что требовалось, — это подкупить некоторых таможенников. Президент компании, Валтон Беверли, возложил самую грязную работу на меня как на казначея. Можете себе представить, чем мне приходилось заниматься…
Теперь Додж уже не скрывал своего циничного отношения к работе.
— Вскоре выяснилось, что каждый человек имеет свою цену. У кого-то она была больше, у кого-то меньше, но купить можно было всех. Так я считал. В мои обязанности входило узнать, кто во сколько себя ценит, и постараться максимально сбить цену без ущерба для безопасности дела. Так все и шло, от одной нечестной сделки до другой. Я знал, что тоже нечист на руку, но думал, что не настолько плох, как мои начальники, возложившие на меня всю грязную работу. Вот только для подобных дел мне не хватило везения и, возможно, характера. Да, я тоже пытался не упустить свою выгоду — и вот потерял деньги, которые намеревался вернуть после того, как пущу их в оборот. А теперь меня преследуют или скоро начнут преследовать те самые жулики, поручившие мне делать эту работу! Поэтому я здесь и все время ожидаю, что кто-нибудь тихо подойдет ко мне сзади, хлопнет по плечу и шепнет: «Попался».
Время не смягчило для Констанции горечи утраты. Она почему-то чувствовала, что весь мир — по крайней мере, все общество — в долгу перед ней за то, что она лишилась мужа. Мир обязан был за это заплатить. Она сочувствовала молодому человеку, и ей казалось, что он так нуждался в ее дружбе. Почему бы ему не помочь?
— Вы и в самом деле хотите знать, что я думаю? — спросила Констанция, когда Додж рассказал свою жалкую историю.
Впервые с тех пор, как она поняла, что Малькольм с ней откровенен и действительно решил сбросить с плеч тяжелую ношу, Констанция посмотрела ему прямо в глаза.
— Да, — с готовностью ответил он, перехватив ее взгляд. И настойчиво повторил: — Да!
— Я думаю, — медленно проговорила Констанция, — что вы бежите от боя, который еще даже не начался.
Эти слова взволновали ее саму. Однажды она уже вкусила горько-сладкий плод преступления и теперь не остановилась, чтобы подумать, хорошо поступает или плохо. Если бы Констанция задумалась, ее этические воззрения стали бы нелогичными. Но ей хватило того, что вскоре после знакомства с этим человеком она почувствовала в нем чуть ли не родственную душу.
Малькольм, то есть Мюррей, тоже скорее почувствовал, чем понял, что между ними быстро протягиваются нити дружбы.
В характере этого человека было сразу переходить от слов к делу. И вот он потянулся к нагрудному карману, и в руке его блеснула холодная черно-голубая сталь автоматического пистолета. Мгновение Мюррей будто попытался взвесить оружие на ладони, потом быстрым и решительным движением отшвырнул. Пистолет упал в воду со звуком, отвратительно напоминающим предсмертное бульканье в горле умирающего.
Додж повернулся к Констанции Данлап и с вызывающей, отчаянной улыбкой, которую она видела уже не раз, воскликнул:
— Вот так! Занавес поднимается, вместо того чтобы упасть!
Несколько мгновений они молчали. Потом он спросил:
— И что мне делать дальше?
— Что делать? — переспросила она.
Теперь на Констанцию лег груз ответственности за то, что она помешала его отчаянным планам. Но груз этот ее не тяготил; наоборот, то была приятная ноша.
— Как следует из ваших же слов, — сказала она, — ваше начальство пока ничего не знает. Вы опередили их, взяв маленькие каникулы. Сейчас вы вполне можете исчезнуть, прежде чем обнаружится дефицит. Но… Вы спрашиваете, что делать? Возвращайтесь.
— А когда дефицит обнаружится? — спросил Додж.
Ему явно не терпелось услышать, что же она предложит делать дальше.
Констанция соображала достаточно быстро.
— Знаете что? — воскликнула она, отбросив всякую сдержанность. — Никто в Нью-Йорке, кроме довольно узкого круга моих бывших знакомых, меня не знает. Я смогу жить тихо и незаметно, заведя новых знакомых. Уже несколько недель я для собственного развлечения изучаю стенографию и теперь довольно сносно ею владею. Увольте вашу секретаршу. Поместите в газетах объявление, что ищете новую, и я отзовусь. Может, тогда я сумею вам помочь. Потому что издалека трудно решить, что делать дальше, а если я буду рядом, я смогу помогать вам советами.
Что побудило ее сделать такое предложение? Констанция сама толком не понимала.
Мюррей пристально смотрел на нее. Одно присутствие этой женщины придавало ему решимости.
Какой удивительный эффект оказывала на него сила личности Констанции! Еще несколько дней назад он посмеялся бы над предположением, что женщина способна пробудить в его сердце такие страсти, какие бушевали в нем теперь. Может, десять тысяч лет назад он подхватил бы ее на руки и унес, ко всеобщему торжеству родного клана или племени. Но нынче придется — и он это сделает — завоевать Констанцию Данлап более цивилизованными средствами.
Мюррей Додж принял решение.
Она указала ему путь.
Той же ночью он спешно покинул Вудлейк, чтобы отправиться в Нью-Йорк.
В бесплодной жизни Констанции будто появилась новая цель. Она выглядела почти веселой, укладывая чемоданы и саквояжи. Несколько часов спустя женщина прибыла в город и поселилась в тихом отеле, рассказав всем, что ищет работу.
Как и было договорено, на следующее утро в «Стар» появилось объявление. Констанция отозвалась на него по всем правилам, оставив свой номер телефона. Тем же вечером ей позвонили, и на следующее утро она уже скромно восседала в небольшой передней за столиком с пишущей машинкой в качестве личной секретарши Мюррея Доджа.
Констанция прилагала все усилия, чтобы вести себя как секретарша — и не более того.
Остальным служащим казалось вполне естественным, что новая сотрудница много времени проводит с Мюрреем, который должен был самым тщательным образом ввести ее в курс дел.
— Никто ничего не подозревает? — тревожно спросила Констанция, как только они остались одни.
— По-моему, нет, — ответил Додж. — Правда, они не ожидали, что я так скоро вернусь. Думаю, «так скоро» не совсем точно сказано; они вообще не ожидали, что я вернусь, — многозначительно добавил он. — Я тут жил в страхе и трепете, пока не появились вы. Обычную аудиторскую компанию уже попросили проверить наши бухгалтерские книги раньше, чем обычно. Я не стал спрашивать почему, только кивнул, когда мне об этом рассказали. Возможно, это предвещает скорую развязку.
Теперь, наняв Констанцию на должность личной секретарши, Мюррей Додж почувствовал себя куда уверенней, хотя Беверли и Дюмон с самого начала посматривали на нее с подозрением.
Сидя в своей маленькой приемной, Констанция уже усердно разбиралась в положении дел.
— Ну? — требовательно спросила она. — Проверка так проверка. Не пытайтесь ничего скрывать. Пусть они все обнаружат. Не останавливайтесь на полдороге. Бросьте им вызов — пусть они только попробуют подать на вас в суд.
Это было смелое и остроумное решение. Как великолепна была эта женщина во время кризисных ситуаций!
Мюррею, обладавшему сильным характером и привыкшему гнуть других во имя собственных целей (кроме того случая, когда другие согнули и чуть не сломали его), нравился властный склад ума Констанции. Он не возражал, чтобы она разыграла эту партию по своему разумению.
И вот Констанция принялась собирать факты, которые могли бы отправить начальников Мюррея в тюрьму за дачу взяток. Она работала день за днем, и ситуация становилась все более деликатной. Теперь Констанция с Мюрреем все больше времени проводили наедине. Беверли был занят другими делами (или притворялся, что занимается ими) и всеми силами избегал Доджа. Дюмон тоже старался заходить как можно реже.
Чем больше Констанция трудилась вместе с Мюрреем, собирая нужные сведения, тем больше восхищалась им. Вдвоем они раскапывали обширные подтасовки, практиковавшиеся владельцами фирмы вот уже много лет. Констанция терпеливо корпела над большими бухгалтерскими книгами, но брала лишь те, которые в данный момент никому не требовались, чтобы не возбудить подозрений. Из архивов Констанция и Мюррей извлекали записки, приказы и письма и выстраивали из них, по мере возможности, непрерывную цепочку событий и действий руководителей фирмы.
Додж, великолепно разбиравшийся в бухгалтерских книгах, мог надеяться обставить обычного сотрудника аудиторской компании. Он не сомневался, что они с Констанцией завершат свои труды раньше аудитора, которого на него натравили, чтобы расследовать, какую часть незаконных доходов присвоил Додж. Да, их окончательный рапорт о всевозможных мошенничествах будет готов раньше рапорта аудитора.
Вскоре Констанция поняла, что всякий раз, когда она вечером уходит из офиса, за ней следят. Сперва она решительно отклоняла предложения Мюррея проводить ее до дома. Не то чтобы Додж пользовался преимуществами ситуации, в которой она оказалась; он бы никогда так не поступил. И все-таки Констанции требовалось чуть больше времени, чтобы разобраться в своих противоречивых чувствах к нему.
А потом в переполненных вагонах подземки она то и дело стала замечать знакомое лицо. Это был Драммонд. Детектив никогда не смотрел прямо на нее, ему всегда удавалось найти более интересный объект внимания, чем она, однако никогда не упускал из виду, куда она направляется. Констанция решила, что его нанял Беверли или Дюмон.
Мюррей стал работать еще усерднее. И, лихорадочно трудясь, понимал, что теперь относится к этому делу совсем по-другому. Он начал наслаждаться риском, шаткостью своего положения, сбором фактов, которые, следовало признать, вообще-то лучше было уничтожить. Он часто ловил себя на желании, чтобы после счастливой развязки Констанция на самом деле стала его секретаршей.
Каждый миг, проведенный с ней, пролетал так быстро, что ему хотелось разбить все часы и уничтожить все календари.
Связи с другими женщинами казались Мюррею банальными в сравнении с дружбой с Констанцией. Она страдала, чувствовала, жила. Она завораживала его, и часто, сидя над книгами, они делали перерыв, чтобы поговорить о вещах неуместных, не относящихся к делу… Однако такие разговоры были для него интереснее всего. А потом Констанция напоминала ему о смысле их работы, и Додж с новыми силами устремлялся к задуманной цели.
Для Констанции Мюррей как будто заполнил пустоту в ее бессмысленной жизни. Ее душа была полна горечи по отношению к миру, и удовольствие помогать другому в борьбе с этим жестоким миром было для нее неописуемо восхитительной наградой.
Но постепенно Констанция начала понимать истину. Теперь ею двигали уже не только горечь и желание отомстить; настолько цельной натурой она не была. В союзе с Мюрреем Доджем появилась сладость, которая подхватила ее и закружила, как во сне. Она начала не на шутку в него влюбляться.
Однажды Констанция засиделась на работе позже обычного. Похоже, аудитор готовился завершить проверку раньше, чем они рассчитывали. Мюррей привычно ждал, когда Констанция закончит, и не уходил.
В почти пустом офисном здании не было слышно ни звука, не считая редкого хлопанья дверей и настойчивого звяканья звонка лифта, когда уставший рассыльный или задержавшаяся из-за дополнительной работы стенографистка спешили по домам.
Мюррей стоял, восхищенно глядя, как Констанция искусно закалывает булавками шляпу.
Потом подал ей пальто, и они оказались почти вплотную друг к другу.
— Вскоре разыграется финальная сцена, — заметил Додж, глядя на нее сверху вниз. Теперь он вел себя не так сдержанно, как обычно. — Мы должны одержать верх, Констанция, — медленно проговорил Мюррей. — Конечно, после того, как все закончится, я не смогу остаться в этой компании. Я навел справки и осмотрелся. Я должен… Мы должны выйти сухими из воды. Мне уже предложили наняться в другую компанию, на куда лучшую работу. Лучшую во всех смыслах этого слова: честную, прямую, без всяких грязных дел, не то что здесь.
Констанция предвидела этот момент, но так и не придумала, как себя вести. Она двинулась к двери, словно собираясь уйти, но Мюррей предложил:
— Поужинай со мной нынче вечером в «Риверсайде».
«Риверсайд» — так называлась гостиница в верхней части города, в очень красивом месте: из нее открывался вид на огни Гудзона и на публику, ищущую развлечений в веселых компаниях.
Констанция знала, что откажется, но не успела сказать «нет», как он взял ее под руку, вывел из кабинета, и лифт унес их вниз.
Они уже собирались выйти на улицу, как вдруг она заметила Драммонда — тот стоял в тени за углом прилавка с сигаретами. Констанция рассказала Мюррею, как часто видела следующего за ней Драммонда, и Додж скрипнул зубами.
— На этот раз ему придется подсуетиться, — пробормотал он, быстро вывел Констанцию на улицу и подсадил в ожидающее такси.
Не успел он сказать шоферу, куда ехать, как Констанция наклонилась к окошку и крикнула:
— К переправе!
Мюррей вопросительно посмотрел на нее, но потом понял, что задумала его спутница.
— Пока не к «Риверсайду», — прошептала она. — Детектив только что поймал другое такси.
В ее глазах Мюррей увидел тот самый огонь, который пылал в них, когда Констанция говорила о бегстве от еще не начавшейся битвы.
Такси кружило по почти пустым улицам Верхнего города, а Мюррей так и не смог отпустить руку Констанции, слегка поглаживая тонкую перчатку. Она не отняла руки, но отвела взгляд, и ее участившееся дыхание говорило само за себя. В голове ее роились тысячи мыслей — и о человеке, сидевшем в такси рядом с ней, и о человеке, следовавшем в другом такси примерно в полуквартале сзади.
У переправы они вышли и притворились, будто изучают расписание, хотя на самом деле уже купили билеты на паром. Драммонд сделал то же самое и начал лениво прогуливаться неподалеку от ворот. Похоже, ничто не ускользало от его внимания, и все-таки детектив ни разу не выдал, что наблюдает за парой.
Служащий у ворот закричал:
— Посадка!
Двери начали открываться.
— Пошли, — Констанция потянула Мюррея за рукав.
Они нырнули внутрь, но Драммонд последовал за ними.
Констанция и Мюррей двинулись по проходу, и вскоре детектив их опередил. Но шел он очень медленно, чтобы не упустить свою добычу. И вдруг Мюррей почувствовал, как Констанция дернула его за руку, а в следующий миг она с тихим возгласом уронила кошелек с монетами. Поскольку сперва она догадалась открыть замочек, деньги покатились во все стороны.
Драммонд был уже на борту парома.
— Посадка! — угрюмо понукал сторож. — Посадка!
— Отчаливайте, отчаливайте! — закричал Мюррей, пытаясь собрать рассыпавшуюся мелочь, но только разметав ее еще больше. Он наконец понял замысел Констанции. — Мы отправимся со следующим паромом. Разве вы не видите, что дама уронила кошелек?
Ворота закрылись. Раздался предупредительный звонок, и паром отчалил, увозя с собой Драммонда.
Это происшествие еще крепче связало Мюррея и Констанцию.
Они приехали на такси в «Риверсайд» и тихо поужинали. На улице расцветали все новые огни, пока Констанция рассказывала Мюррею свою историю. Еще ни одной живой душе она не поведала о себе так много.
Слушая ее, Додж с восхищением глядел на отважную маленькую женщину, сидевшую за столиком напротив.
Они отдались на волю судьбы…
В тот день им грозило разоблачение, но, как ни странно, Мюррей совершенно не волновался. Взаимопонимание, которого он достиг с Констанцией (или чувствовал, что достиг), преисполнило его решимости разом закончить дело.
Назавтра Драммонд явился в кабинет Беверли и на некоторое время заперся там с Дюмоном. Они явно разбирались с отчетом аудитора и другими делами. Драммонд зашел в кабинет, не посмотрев ни на Констанцию, ни на Мюррея, но они знали — детектив затаил досаду из-за того, что они провели его прошлым вечером.
Полчаса спустя один из рассыльных явился, чтобы официально пригласить Доджа к начальству.
— Они тебя ждут, — сообщила ему Констанция.
— У нас все готово? — с улыбкой спросил Мюррей.
Констанция кивнула.
— Тогда я пошел. А ты подожди здесь. Когда мне швырнут в лицо самое худшее, я вызову тебя. Приготовь материалы.
Додж не колебался и ничего не боялся, шагая в кабинет Беверли. Констанция приготовила записи, над которыми они работали все эти дни, и стала ждать, когда разразится буря. Она чувствовала, что готова ко всему.
Когда Додж вошел, его встретила зловещая тишина.
Он уселся и принялся ждать, когда заговорят другие.
— Над вашими бухгалтерскими книгами поработал эксперт, Додж, — откашлявшись, начал Беверли.
— Я это видел, — сухо ответил Додж.
— И выявилась недостача пятидесяти тысяч долларов! — выпалил Дюмон.
— В самом деле?
Дюмон задохнулся при виде такого хладнокровия.
— Ч-что? Вам больше нечего сказать? Ну, знаете, сэр, — он повысил голос, — вы даже не делаете попыток это скрыть!
Додж цинично улыбнулся.
— Это можно исправить, если нам удастся переговорить, — сказал он. — На совещании вам станет ясно, что все в порядке.
— Какое еще совещание? — в бешенстве вмешался Беверли. — Будете договариваться в тюрьме!
Но Додж только слегка улыбнулся.
— Итак, вас приперли к стене. Вы во всем сознались! — выговорил Дюмон.
— Да называйте как хотите, — отозвался Додж. — Я-то всей душой…
— Избавьте нас от этого фарса! Немедленно! — рявкнул Беверли. — Драммонд!
Детектив что-то быстро соображал.
— Одну минутку, — вмешался он. — Давайте не будем действовать опрометчиво. Выслушайте его, если ему есть что сказать. А потом я покажу ему, кто здесь банкует. Кроме того, есть и другая персона, которая может заинтересовать многих собравшихся.
— Значит, вы согласны посовещаться?
Драммонд кивнул.
— Мисс Данлап! — позвал Мюррей, на секунду опередив детектива, который хотел выкрикнуть то же имя.
Додж открыл дверь и придержал ее, пропуская в кабинет Констанцию.
— Нет-нет! Только без посторонних! — почти заорал Беверли.
Но детектив сделал ему знак, и бизнесмен смирился, что-то бормоча себе под нос.
Когда Констанция вошла, Драммонд остро посмотрел на нее, но женщина встретила его взгляд не дрогнув.
— Думаю, вам уже приходилось бывать в этом кабинете, миссис Данлап, — вкрадчиво начал детектив.
— Возможно, — ответила Констанция, по-прежнему глядя ему прямо в глаза.
Такой отпор заставил Драммонда ощетиниться.
— Вашим мужем был Карлтон Данлап, кассир «Грин и Ко», так?
Констанция прикусила губу. Она ожидала, что Драммонд будет выискивать ее полузажившие раны, но все равно это было жестоко. Такой тон показался бы резким даже на суде, где ее права защищал бы адвокат. Здесь же это казалось вдвойне грубым и безжалостным. Додж хотел вмешаться, но не успел.
— Тот самый Карлтон Данлап, — продолжал детектив, — который покончил жизнь самоубийством после того, как подделал чек, чтобы покрыть свою…
Мюррей набросился на Драммонда, как сторожевой пес:
— Еще одно слово, и я придушу вас!
— Нет, Мюррей, не надо! — взмолилась Констанция. Она кипела от негодования, но собиралась одержать победу, не прибегая к грубой силе. — Дайте ему сказать все, что он хочет.
Драммонд улыбнулся. Он без колебаний прибегал к таким допросам третьей степени , к тому же на его стороне было два союзника.
— Вы с мистером Доджем не так давно оба жили в Вудлейке, верно, миссис Данлап? — спокойно спросил он.
В подтексте вопроса нельзя было ошибиться. И все-таки Драммонд не стал рисковать, что его не так поймут, и добавил:
— Один мужчина уже стал ради вас растратчиком. А вот перед нами и второй преступник. Как, по-вашему, это будет выглядеть перед судом?
Расстановка сил в битве сместилась еще до ее начала. Бой должен был разгореться между Беверли и Дюмоном с одной стороны и Доджем — с другой, но теперь, похоже, превратился в столкновение между хладнокровным детективом и умной женщиной.
— Миссис Данлап, — перебил Мюррей, издевательски отсалютовав детективу, — не расскажете ли нам, что вы выяснили с тех пор, как стали моим личным секретарем?
Констанция ни на миг не утратила самообладания.
— Я просмотрела кое-какие бухгалтерские книги, — медленно начала она.
Теперь все уставились на нее.
— И быстро выяснила, что ваша компания слишком низко оценивает импортируемые товары. Полагаю, торговля товарами по заниженной цене — одна из разновидностей контрабанды. Тот, кто совершает такую подтасовку, часто делает своим орудием одного из подчиненных. Этот подчиненный должен играть на слабостях нечестных таможенников и коррумпированных ревизоров на таможенном складе, где проверяют импортные товары и фактуры.
Драммонд попытался вмешаться, но она заговорила быстрей, не давая шанса себя перебить.
— Вы одурачили правительство на сотни тысяч долларов, — выпалила Констанция, глядя на Беверли и Дюмона. — Газетчики станут драться за эту историю.
Дюмон неловко шевельнулся.
Драммонд молча глядел на Констанцию. Он еще никогда не сталкивался с такими женщинами. Разве он мог угадать, что придется иметь дело с Констанцией Данлап, которая умела воспользоваться каждым слабым местом в броне противника?
— Мы зря теряем время, — грубо буркнул детектив. — Давайте вернемся к первоначальной теме беседы. Судя по бухгалтерским книгам, речь идет о недостаче в пятьдесят тысяч долларов.
Попытка перевести разговор с Констанции на Доджа была очевидной и очень неуклюжей.
— Прежние проблемы миссис Данлап, — яростно заявил Додж, — не имеют ничего общего с этим делом. Упоминать о них было подло. Зато то, о чем она говорит сейчас, имеет самое прямое отношение к нашей беседе.
— Минутку, Мюррей! — воскликнула Констанция. — Дайте мне закончить то, что я начала. Теперь это и мое сражение тоже.
Она говорила быстро и отрывисто, глаза ее пылали.
— Три года он делал за вас грязную работу! — рубанула она. — Он давал взятки… И вы сэкономили полмиллиона долларов.
— Он украл пятьдесят тысяч! — заявил белый от гнева Беверли.
— Я подсчитала все, — не позволив себя перебить, продолжала Констанция. — Я подытожила все отчеты и записки, и теперь мы можем связать начальников Доджа с тем, чем он занимался по их поручению. Ему, скорее всего, дадут иммунитет как свидетелю обвинения. Я не уверена, но, если на суде пригодится информация, находящаяся у него в руках, мистер Додж может даже получить свою долю левых доходов, которые обнаружат правительственные агенты.
Констанция сделала паузу. В кабинете, похоже, никто не дышал.
— А теперь подсчитайте сами, — с силой добавила она. — Десять процентов комиссионных от полумиллиона долларов, которые он для вас сэкономил, составляют пятьдесят тысяч долларов. И недостача, о которой вы говорите, джентльмены, — его вознаграждение.
— К дьяволу такое вознаграждение! — воскликнул Беверли.
Констанция потянулась к телефону, стоящему рядом на столе.
— Соедините меня с таможенной полицией, — сказала она в трубку.
Дюмон побледнел и лишился дара речи. Беверли едва мог сдержать бурлящую в нем ярость. Но что они могли поделать? Эти двое поменялись местами с Доджем, став из обвинителей обвиняемыми. Если они не согласятся на беспрецедентное предложение Констанции, они могут отправиться в тюрьму, тогда как Додж останется свободным, состоятельным человеком.
Бизнесмены и детектив смотрели на Доджа, на миссис Данлап и понимали, что те не дрогнут. Эти двое были такими же безжалостными, какими прежде были их противники.
Дюмон буквально вырвал телефонную трубку из рук Констанции.
— Центральная, не соединяйте, — пробормотал он.
Потом двинулся к двери, и остальные последовали за ним.
Снаружи аудитор терпеливо ждал, когда Драммонд позовет его, чтобы подтвердить рапорт. Он прислушивался, но из-за двери, вопреки ожиданию, не доносилось разговора на повышенных тонах. Что бы это могло значить?
Дверь открылась. Появился бледный Беверли, за ним — ошарашенный молчаливый Дюмон. Додж снова придержал дверь для Констанции, и та быстро прошла мимо изумленного аудитора.
Теперь все взгляды были направлены на Дюмона, как на самого красноречивого из всех.
— Додж дал удовлетворительные объяснения, — только и сказал он.
— Я бы заперла все эти бумаги в самом крепком сейфе самого безопасного банка Нью-Йорка, — заметила Констанция, выкладывая на стол Мюррея доказательства вины его начальства. — Это единственная гарантия вашей безопасности.
— Констанция! — порывисто выпалил Додж. — Вы были великолепны!
Теперь, когда сражение осталось позади, Констанция почувствовала, что ее начинает бить дрожь.
Она отошла и встала у окна, а Мюррей, понизив голос, продолжал:
— Я хочу кое-что вам сказать.
Он подошел к ней, наклонился ближе и страстно заговорил:
— С того дня у «Вудлейка», когда вы отговорили меня от глупого и недостойного поступка, я понял, что вы… Вы значите для меня больше жизни. Констанция, раньше я никогда не любил. Для меня имели значение только деньги. Мне некого было любить, не о ком думать, не о ком заботиться, кроме себя самого. Вы все это изменили.
Констанция смотрела в окно на высокие здания Нью-Йорка. Там, в мириадах кабинетов, таились несметные богатства и множество неиспробованных возможностей эти богатства заполучить.
Повернувшись, она лишь на мгновение взглянула на Мюррея, потом быстро опустила глаза. Здесь ей больше нечего было делать.
— Теперь вы чисты от подозрений, вы уважаемый и респектабельный человек, — просто сказала она.
— Да, слава богу. Я чист, и у меня появились новые амбиции благодаря вам.
Констанция с прошлого вечера ожидала этого разговора. И она верно угадала, как будет вести себя Мюррей, когда с огромным облегчением избавится от висевшей над ним угрозы. Но почему-то он ее разочаровал. Констанция чувствовала, что триумф в ее душе превращается в пепел.
— Говорите яснее, — нетвердым голосом попросила она.
— Констанция, — настойчиво сказал он, подходя ближе и беря ее за холодную руку.
Что, если Драммонд, несмотря на свою враждебность, был все-таки прав? Что, если она перекроет Мюррею все пути к новой жизни, которая теперь перед ним открыта?
Констанция осторожно высвободила руку. Нет, это счастье не для нее.
— Боюсь, в глубине души я порочная женщина, Мюррей, — грустно сказала она. — Я слишком далеко зашла, чтобы вернуться. На мне клеймо. Но я не окончательно погибла… Пока еще нет. Вспоминайте меня добрым словом.
Реальность происходящего обожгла ей душу, и она неистово воскликнула:
— Да! Я должна вернуться к своему одиночеству. Не пытайтесь меня остановить, вы не имеете права!
Констанция вырвалась и очертя голову выбежала вон.
Но теперь она знала, какова цель ее жизни. Мир сперва отобрал у нее мужа, потом — любовника. Мир должен за это заплатить!
