Часть вторая. Andante

СВЕТ ОСЕННЕГО ХРАМА

Что за свет по земле? Иль затеплила свечи трава?
Или в зеркальца луж загляделся Господь с высоты?
Это осень горит на ресницах твоих, синева.
Это сердце печет Серафим у могильной плиты.

Это вечную память творит облетающий лист,
Обещая забвение боли ушедшим от нас.
Свет осеннего храма, как радость пасхальная, чист
И страданье в любовь обращает, как пепел в алмаз.

Я причастье приму, отрясая прошедшего прах,
Всем древесным нутром ощутив обнаженья озноб,
И, себя распиная на пересеченных ветрах,
Их елею подставлю пылающий памятью лоб.

ЗНАК НАДЕЖДЫ

Был в начале жизненной повести
Перестук вагонных колес.
В полумраке ночного поезда -
Страх, растущий из детских слез,
Из фантазий: а вдруг на станции
Папа с мамой сойдут на перрон -
И отстанут, и там останутся,
А меня унесет вагон.
Непостижными жизни законами
Все свершилось, сбылось, стряслось…
Мимо мчащими эшелонами
Решетило судьбу насквозь.
Уходили вагоны радости,
Шли случайных удач поезда…
Но в каком-то немыслимом ракурсе
Знак надежды чертила звезда…

ДОЖДЬ И БЕЗЫСХОДНОСТЬ

Когда дождь барабанит по крышам и стеклам
и сплошною завесой отгораживает вас от мира,
вы сидите в своих уютных квартирках,
довольные тем, что никто не ждет вас там, под дождем.
Синеватый огонь тлеет в телеэкране,
тихо вьется дымок сигареты
и рассеивается, как ваши мысли
(всё об одном, но о чем?)
и снова растет, и взвивается, а потом
исчезает опять — Безысходность.
Безысходность царит в вашем доме
и раскладывает ваши пасьянсы
и читает молитвы о том,
чтобы хоть один промокший путник
постучался к вам, попросил ночлега,
оставил следы мокрых сапог
на вашем уютном ковре,
выключил назойливый телекамин,
наполнил комнату холодной сыростью
и теплыми слезами, но никто -
никто, кроме Безысходности -
не посетит ваш дом, и сигарета
(о когда же прекратится этот дождь!)
будет вашей единственной собеседницей.
Сигарета и Безысходность,
которая всё молчит,
бездумно разгоняя сигаретный дым — и настежь -
настежь готовы распахнуть вы двери,
выбежать, вырваться
в дождь с непокрытой головой, пробежаться
по холодным лужам с криком: «Воздуха!»…
Но мысль о простуде,
и о вашей солидности,
и о соседях, крутящих пальцем у виска -
останавливает вас, и вы улыбаетесь
кисло и тупо.
И, не отрывая глаз от телевизора,
раскладываете всё тот же пасьянс.
(«Пасьянс» — значит — «терпение» -
о, вы терпеливы!) Терпите же.
Терпите и знайте,
что дождь всё равно когда-нибудь кончится.
Кончится раньше, чем вы решитесь на безумство.
… Но если бы с ним кончалось
всевластие Безысходности!

ГАЛЕРНЫЙ РАБ

Спина уже привыкла, задубев,
К змеиным, обжигающим ударам.
Однажды бросят в океана зев
Меня — еще не старым.
Усталым сном сменился гром цепей
На краткий час — и вновь полуживого
Влекут к веслу — и возглас «Веселей!»
Плеть подкрепила снова.
Так день за днем по капле жизнь моя
Из тела тощего сочится в поры.
О, знаю, в неизвестные края
Уйду я скоро.
Но в тех краях чем буду я без вас -
Без плети, без весла и без цепей гремучих?
Так сросся с тем я, от чего угас.
Что бьет и мучит,
Что если избавленье там, в раю.
То намертво вцеплюсь я в цепь свою!

КАПЛЯ

Мир перевернутый сжат до предела
В капле дождя на окошке моем.
Вот бы душа отстранилась от тела:
Глянуть в нее, как в оконный проем!
Что я увижу? На загнанной кляче.
Неисправим, все вперед и вперед
Едет, затем, что не может иначе,
Едет за правдой сеньор Дон Кихот.
Криком «Распни!» исцеленный калека
Метит в соавторы новых Голгоф.
Пред человечностью у человека
Невозместимых все больше долгов…
Капля дождя на окошке набухла,
Слишком для тяжести этой мала,
И взорвалась хрупкой россыпью, будто
Выдержать больше не в силах была…

* * *

Переполненная чаша
Тихой струйкой изливалась,
И кроваво расползалось
По столешнице вино.
Перепуганное детство
Тихомолком в угол жалось,
И в глазищах расширялось
Темной немоты пятно.

Перепаханное поле
Жизни, смерти, драк, сомнений
Все сливалось в боль и жалость
Переломанных судеб.
Перемятое терпенье
Глухо в бунт перерождалось -
И, казалось, еще малость -
Лопнет небо в сотни неб…

Перерезанное горло
Больше страшным не казалось:
Что-то вдруг со всеми сталось -
То ль привычка, то ль усталость
Мертвой хваткою сильна.
Перекошенной личиной
Дно угрюмо издевалось,
Мертвой зыбью продолжалась
Гробовая тишина.

Переполненная чаша
Вдруг пустою оказалась
В перевернутом пространстве
Неразгаданных миров.
И в обратной съемке струйка
Тонкой змейкой извивалась,
Легким дымом удалялась,
Высветляя в воду кровь.

* * *

 

О боль и трепет каждого заката,
Когда с тревогой глупой смотришь вдаль:
Не навсегда ли свет ушел куда-то?
Не навсегда ль?
О боль и трепет каждого рассвета,
Когда с тревогою — взойдет иль нет? —
В каемку неба глядя, ждешь ответа:
Не брезжит свет?
О смерть отчаянья, спокойного и злого,
Прыжок в пучину с черного моста -
Тот страх во сне: вдруг не проснешься снова?
Вдруг позади — черта?..

МАЛЬЧИК ДЛЯ БИТЬЯ

Анне Мамаенко

У конюшни, в навозной луже,
Только мухам зеленым нужен,
Бьется, корчится человечек -
За чужие грехи ответчик.
Тонет, желтую жижу пьет…
Лишь ленивый его не пнет.
Лишь ленивый не кинет камень,
Не разжижит лужу плевками…
Мальчик, мальчик — в чем виноват он?
Что на свет родился когда-то?
За кого он несет ответ
В той игре, где ответа нет?
Он не знает — он только терпит,
Сердца птичий смиряя трепет.
Чистый–чистый в луже лежит:
Он слезами своими омыт.

СОН ГЕНИЕВ РОЖДАЕТ ЗЛОДЕЕВ

Анне Мамаенко

«Ты заснешь

надолго, Моцарт!»

А. Пушкин

Моцарт, Моцарт! Зачем ты уснул так рано?
Там, в зеркальном проёме ждал тебя Он -
Черный твой Человек — иль не знал ты — странно -
Что злодеев рождает гениев сон?
И что в недрах твоих зародилось твое созданье -
Твой Сальери, тебя отравивший вдруг
Жаждой почестей здешних? Твое призванье
Погибает, раздавленное признаньем…
Сын ли, пасынок ты Гармонии?.. Гаснет звук…

Моцарт, Моцарт, зачем ты уснул безмятежно?
Так безгрешно доверчив, так светел, что глух и слеп:
Пожирает тебя изнутри так легко и нежно
Червь, рожденный в тебе — и ты теперь просто склеп…

Моцарт, Моцарт! Зачем ты уснул однажды,
Не окончив свой Реквием?.. Да не ты ли
Сам себе заказал его? Смерти жажда -
С жаждой жизни в обнимку в одной могиле.
И когда сочинял ты первые такты,
По пятам за тобой брела твоя слава -
Иль бежала она впереди? Разве не так ты
Обращал вино свое в уксус — в отраву,
Много лет хранимую для особого случая,
Когда вырастет новый хозяин львиного прайда,
Когда Моцарт бездарно уснет — или лучше:
Доктор Джекиль выпустит своего Хайда -
Того, кто допишет тебе за тебя твой Реквием,
Поверяя алгеброй такты последние — звуки посмертные
Те, в которых сольются в одно семейство
Гений твой и твое — твое! — Злодейство!

МОСТ

На кладбище солнечном, сонном, спелом
Плодами прозрений земных,
Бреду, эфемерным касаясь телом
Тугой травяной волны.
Бреду, аки посуху, морем травным -
И поступь моя легка…
Бреду к бестелесным, как равная к равным
Лишь на свиданье — пока.
И чую, что бьюсь не своею волей
Над мелочной злобой дня,
Заранее из него уволена,
Но там зачем-то хранят
Мои устаревшие фотографии -
Мусорный, пыльный архив,
К миллионам судеб других, уравненных,
Фактуру мою приобщив.
Свиданье окончено. Возвращаться
К вокзалу здешних сует -
Надо. К прежним своим несчастьям.
Сама за собою вслед,
Плыву, сохраняя остатки легкости,
Утратив вектор пути.
Иду, теряя чувство полетности -
Просто чтобы идти.
Сутулясь под плетью дня–экзекутора,
Вползаю на виадук.
Отсюда виднее распутий спутанных
Кукан — на него мой дух
Неласковою судьбой нанизан,
Пойман, повязан, пленен,
Бьется и стелется — низом, низом
Гонимый ветром времен,
Обреченный вечно утраченный вектор
Искать в неизвестных местах…
Мятущийся, разнонаправленный ветер
Сдувает меня с моста…

ЧЕТВЕРТОЕ ИЗМЕРЕНИЕ

Путь в четвертое измерение
Лежит через пучину познания,
Через пустыню жажды неутоленной,
Через собственное ничтожество
И всемогущество Высшей Власти,
Где Бог есть Любовь,
Обалдевшая от самой себя.
До полного изнурения
И до — по стенке — сползания
Пред чудотворной иконой -
В смерть. Из небытия и убожества.
Что за чушь — все наши земные страсти!
Но — прибоем — вновь, вновь
Накатывают, губя.

Путь в четвертое измерение -
Это прыжок в бездну.
В Зазеркалье, где Время
Тонет в Вечности и очертанья
Теряет, но хватка его сильней смерти.
Решаешься? Медлишь? Страшно?
Стоит подумать, ибо
Всякое откровение
Есть возможность вовсе исчезнуть.
Теряешь неведенья бремя…
В обмен на разочарованье.
В пламень из тверди.
Отведав этого брашна,
Сможешь ли — и кому — говорить «спасибо»?

И все же, решаясь, помни:
Предстоит еще путь обратный -
Без опознавательных знаков,
С бесчисленными тупиками,
Темными закоулками,
Где ты сам себе Ариадна,
Своего пути господин -
Один в ночи и в полдни -
И отзвук шагов многократный
Со всех сторон одинаков.
Кругом только голый камень.
Множатся звуки гулкие -
И вместо инстинкта стадного -
Гнет молчаливых льдин.
Но и это еще не главное.
Ибо мир, пока ты в нем не был,
Как и собственный твой дом в нем,
Уже стал «другой рекой».
Войдя в него, не узнаешь ты
Ни себя, ни мира, ни дома -
Если даже найдешь дорогу.
Но шансов на это немного.
Может, будет все по–другому:
Мир зацепит тебя самым краешком -
И как будто снова с тобой
Все, что любил ты и помнил
На земле. Но с тобой теперь небо -
И ты меж мирами в бессрочном плаванье…

Ведь пути из четвертого измерения,
Может быть, вовсе нет…

ЗАПОВЕДНИК ВОСПОМИНАНИЙ

Превращаешься с возрастом
в заповедник воспоминаний.
Вход по пропуску
Узнаваемо теплых глаз.
И все же, боясь браконьеров,
прячутся пугливые звери -
призраки неприкаянные
несостоявшихся встреч,
не спетых и не услышанных песен,
любви, заплеванной, как общественная уборная…
Неугасимой лампады
горит там напрасный свет -
на кладбище, где унавожена почва
убитыми влет мечтами.
Поливаемые обильно
настоем непролитых слез
многолетней выдержки,
произрастают там невероятные травы
и спрятанные в них цветы.

«Noli tangere circulos meos!»

Ночь — сгущенье бесплотных и тайных структур.
Ночь — пора, когда разрешаются узы
Злобы дня.
У меня -
отпуск. Ретроспективный тур
В Сиракузы.
На крыльце своем сидя, чертит палкою на песке
Сероглазый старик: он в отпуск давно ушел -
Еще мальчиком. И гуляет вдали от стен
Осажденного города — любопытен и неискушен.
Этот мальчик бежит над обрывом петляющей тропкой
И вот–вот до заветного добежит ключа…
Тайн коснется рукой благоговейной и робкой…
Эх, в расчетах не ошибиться бы сгоряча…
Чья-то тень нависает, чертеж заслонив от света.
Он отмахивается: отойди, мол, не засти…
Подымает взгляд — с занесенным мечом, в доспехах -
Белокурый юнец. Глаза хмельные от власти.
Отрок, отрок! Сам мальчишкою был давно ли?
По тропинке над пропастью не тебя ли влекла тогда смелость?
Нет! Не тронь… — чуть шевелятся губы: «Noli…»
Чертежи мои! «Noli tangere circulos meos!»
Там, в таинственном линий сплетенье — ключ…
Тот, заветный… И ты ведь бежал к нему — помнишь?
Немигающий взгляд из-под шлема всё так же колюч.
Он не помнит. Не видит. Не знает. И мыслит о том лишь,
Что он первым во вражеский город ворвался проворно.
Что любой в этом городе — враг. И как доблестный воин…
Что там шепчет старик? Что он так заслоняет упорно,
Над каракулями на карачках? Не все равно ли!
Раз!.. И дальше помчался… Темнеет под телом песок,
Размываются формулы, катеты, гипотенузы…
Кончен отпуск. Мне утро стучится в висок.
Сиракузы…

НОСТАЛЬГИЧЕСКОЕ

Школяры на вакациях -
Где вы, братья–ваганты?
Меж стручками в акациях -
Меж вас мое место вакантно.
Вариации вальса
Ностальгируют вечно.
Я, врастая в быт пальцами,
Потенциально беспечна.
Если что мне судьбина
И обеспечила -
Это те три аршина,
Что и каждому встречному.
Вокруг них все мы вертимся
По орбитам ионным…
В нас несбывшейся версией
Дремлют наши Вийоны…

ВЕЧЕР (фантазия–ретро)

Вечереет. Вечер реет
Белым флагом. День сдается.
Золотым червонцем рдеет,
Западая в запад, солнце.
Безначальная дорога
Там теряется, где небо
Плату спрашивает строго
За день, прожитый нелепо.
По дороге — пни да ямы.
И усталая старушка
Семенит, крепясь упрямо
Вслед за отроком тщедушным.
Пожалеть никак не хочет
Бедолагу путник резвый.
Там, где круче, путь короче.
Так и ищет, где бы срезать.
А старуха в странной гонке,
Чуть живая от одышки,
Будто нитка от иголки,
Не отстанет от мальчишки.
Меж землей и небом прорезь
Ежедневно по червонцу
Принимает и за совесть,
И за страх не встретить солнца.
Там, где их ночлег оплачен,
Пыль дороги ляжет пухом.
Не оглядывайся, мальчик!
Поспевай за ним, старуха!
И пока старуха тенью
Мчит за мальчиком беспечным -
Пусть в архив сдается день мой,
Но еще не гаснет вечер…

Отправить