ЛИРИКА И СУДЬБА ТАТЬЯНЫ СНЕЖИНОЙ
НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ОДНОЙ ЖИЗНИ
Вадим Печенкин
В ТОТ ДЕНЬ…
Шоколад теплой негой расплывался у меня во рту, губы, прилипая, оставляли его застывшие следы на прохладной поверхности стекла балконной двери. От разглядывания аппетитных узоров… от неожиданной щедрости отца, подарившего конфеты, они казались еще слаще и вкуснее. Рассматривая через кругляшки отпечатков своих губ и сквозь сиреневый воздух вечера идущую стройку дома напротив, я чувствовал, как печаль постепенно вытесняла радость — «маму увезли дяди в белых халатах — врачи»… От стекла все сильнее и сильнее веяло холодом, и тоска, тоска холода, сжимала мое маленькое сердце — сердце семилетнего мальчика. К вечеру, то ли от опускающихся на город сумерек, разрываемых с треском вспышками сварочных аппаратов строителей, то ли оттого, что в остывающей квартире я оставался один и не было рядом мамы и папы, к печали дополнилась тревога. Зачем, почему увезли маму, как ей там в больнице? Когда ночью глаза стали наливаться свинцом, пришел отец и сказал, что маме уже лучше и что в ближайшее время за то, что я хорошо себя вел и был сегодня настоящим мужчиной, мы поедем к ней.
В тот день я не мог, ну просто никак не мог понять, почему мы встали так рано… А папа не идет при этом на работу. Папа был чему-то рад. Может, он радуется тому, что купит мне новую, давно обещанную игрушку — большой трактор с огромным красным бензобаком сзади. Еле скрывая радость от этой мысли, я стараюсь доказать отцу, что уже взрослый и, несмотря на свои только что исполнившиеся семь лет, могу не только быстро одеться, но и почистить ботинки.
Валерий Печенкин. Будущий отец Татьяны. 1959 год
Татьяна. 1962 год. В этот год они познакомятся
Свадьба Валерия и Татьяны. 1963 год
Пока отец, чему-то улыбаясь, смотрел вдаль на балконе и попыхивал сигаретой, что было крайне редко в моем присутствии и поэтому еще больше придавало ситуации загадочности, я усердно тер ботинки щеткой, поплевывая на уже и так блестевшую кожу, так как это делали в фильмах.
Уже в автобусе, когда он нас вез, перетряхивая, как неодушевленные вещи, по старому и знакомому маршруту в центр, где были парки отдыха, жила бабушка, и главное — был магазин, наполненный вещами, о которых мечтали все дети планеты — игрушки, глобусы, велосипеды… Уже в автобусе отец сказал шепотом на ухо, немного уколов его своей жесткой щетиной:
— Тебя ждет сюрприз…
Мое сердце запрыгало радостно. Мальчик из соседнего двора умрет от зависти и больше не будет задаваться, привозя к нам свой большой грузовик. Трактор — это трактор, это даже не грузовик. Он сильный и, если захочет, передавит своими гусеницами все грузовики. Так мне говорил папа, самый сильный и добрый на свете.
— Мы тебе купили сестричку, — не скрывая счастья и такой сильной, по-неземному светлой гордости, шепнул мне на ухо отец.
Сестричку?! Я старался быть сильным, как советские воины из советских фильмов, и «ни один мускул не дрогнул на моем лице». Но предательские слезы горячими ручьями хлынули из моих глаз. Они текли по щекам, я ничего не мог поделать, отец растерянно смотрел на меня, не понимая, что случилось. Он даже спросил: «Тебя пчела укусила?» Но я был не в состоянии отвечать, понимая, что как только я открою рот, превращусь в плаксу, плаксу девчонку… Девчонку! Эти мысли заполнили все мое сознание. Меня засмеют все дворовые ребята! Домой девчонку привел! Мне что, еще и играть с ней придется?!
А трактор? Как же он? Я решил, пока не поздно, вернуть ситуацию на свое место. Может, папа просто забыл, что я хочу?
— Папа, не надо мне сестрички. Я хочу трактор. Трактор…
Один дома. Вадим. Май 1972 года
Я не смог дальше говорить и произошло то, чего опасался, — я заплакал по-настоящему.
Я хотел трактор. Большой, игрушечный, но из настоящего металла и… и с красным бензобаком. Я, еле сдерживая обиду, прошептал отцу: «А трактор? Я хотел трактор…» Последние слова говорил уже шепотом, понимая их безнадежность, — я знал, что у папы не хватит денег на два подарка.
Почему-то смеясь, отец присел на корточки и, нежно обняв, прижал к себе. Я, всхлипывая, стал успокаиваться, чувствуя родной запах отца, его сигарет, и тепло сильных рук. Эх… Ладно… Пусть будет сестренка…
Через час, когда мы добрались до Парка отдыха имени 1 Мая, я истратил все свои мальчишеские слезы, а отец — аргументы и добрые слова своему наследнику. Поэтому по жаркой улице Ленинской мы шли молча. Шли, как на задание, молча и с серьезными лицами. Шли так, как идут, когда не идти нельзя. В какой-то момент отец слегка дернул меня за руку, остановив посреди улицы. Задрав голову, стал смотреть на окна напротив и звать почему-то мою маму. Вернее, женщин в этих окнах он стал просить позвать Татьяну. Мне тоже было интересно, я смотрел на этих женщин, они почему-то все стояли у окон, были в домашних халатах и в платочках и смотрели на улицу. Хотя., вскоре мне это надоело, и я стал рассматривать, как первый тополиный пух ветерок тащит вдоль тротуара, а на афишах кинотеатра висел плакат — бородатый мужчина с пистолетом. Новый шпионский фильм!!! Но тут меня опять дернул за руку отец, только сильнее, и сказал, не отводя взгляда от окон дома напротив:
— Смотри!
Да! И это то, что стоило трактора? Маленькое, маленькое… И черные, как угольки… нет, как две звездочки в черном украинском небе глаза. И я понял, что больше не расстраиваюсь… глаза были красивые, глаза моей сестренки. Я видел маму, она улыбалась, а я так люблю маму. Я зачем-то помахал ей рукой, а в ответ, заливаясь смехом, несколько женщин, косясь на моего красивого папу, помахали мне. Потом мама исчезла в оконном проеме, а мы пошли с папой в Парк культуры и отдыха. Пили газировку с сиропом, отгоняя пчел от стакана, ели пирожки с повидлом и катались на каруселях. Пожалуй, трактор мне и не нужен, у меня теперь есть лучше — сестра. А соседский пацан пусть играет со своим грузовиком, он ведь еще маленький, ему 7 лет только осенью будет.
* * *
В тот день, погожий день украинской весны, 14 мая 1972 года в г. Луганске в семье старшего лейтенанта Советской армии Валерия Печенкина и его жены, технолога местного завода Татьяны, родился второй ребенок — девочка, и назвали ее Таней. Так на свет появилась талантливая поэтесса и композитор, впоследствии ставшая известной всем как Татьяна Снежина.
ТРИ МЕСЯЦА СПУСТЯ
Офицерская судьба непростая и зачастую не считается со сложностями жизни. В тот же год, 26 июля, отца Татьяны командируют служить на суровые земли Камчатки. Спустя месяц его верная супруга, собрав немудреные пожитки семьи военных, держа одной рукой семилетнего сына Вадима, а другой прижимая к груди трехмесячную дочку, вылетела вслед за мужем.
Аэропорт, ударив в нос запахами большого количества людей и «машин», оглушил меня ревом десятка прогреваемых авиадвигателей. Мама немного грубовато, не замечая всего интересного, что было вокруг, тащила меня за руку к регистрации. Другой она прижимала Танюшку к себе. Танюшка — так назвали мою сестру. Рядом быстрым шагом шел мой дедушка, тащил огромную сумку и бабушкин чемодан. Тащил и все время что-то говорил моей маме. Говорил, как себя вести, как что делать… Только чаще всего он вздыхал и бормотал: — Танька… Танька… ну вы даете… Камчатка. Как же вы так?
Камчатка… я это слово услышал месяц назад, когда отец, обсудив с мамой свою долгосрочною командировку в этот край, объявил об этом маминым родителям. Значение этого слова на долгие годы врезалось в намять, вместе с ехидной ухмылкой моего дяди, которого позвали как авторитета по географии, ввиду окончания в недавнем школы:
— Камчатка? Камчатка — это очень далеко, на краю Земли, и там холодно, очень холодно, там постоянно идет снег.
Мне от этих слов сделалось обидно и грустно. На Украине так хорошо, тепло… здесь бабушка, дедушка…
Что такое детство? Это что-то розовое с голубыми каемочками, солнышко, тепло. Что-то нежное, пушистое. Это непроницаемые для зла и невзгод стены материнской и отцовской любви. Это наивность и легкий ветерок в голове и под мышками, потому что машешь руками, ни о чем не думая, пытаясь взлететь.
1986 год, Москва.
ДЕТСТВО
А там, где ветер свищет,
Шумит морской прибой,
Плывет корабль из Детства.
А может он за мной?
Но взглянем мы с высот
Давно минувших лет —
Осталась пена лишь…
Кораблика уж нет…
Январь 1986 года
ДНИ И ВЕЧЕРА НА КРАЮ ЗЕМЛИ
Камчатка 70-х… Какое воспоминание она должна была оставить? Неустроенность быта, сушеная картошка в магазинах, колбаса одного сорта, да и та после стояния в очереди, фрукты… фрукты только по страшному знакомству и непогода… постоянная непогода. Но мы были тогда еще дети и почти никогда не задумывались над тем, откуда что бралось, и чаще всего не замечали, или не понимали, отчего папа и мама не любят апельсины, и все, купленные к празднику, мы съедали сами. Почему отец был так горд, когда приносил офицерский воинский паек, где были сгущенка, кусок сливочного масла и несколько банок тушенки и рыбных консервов. И непогода вошла в нашу жизнь не так резко и неприятно. Непогода… Когда мы прилетели, был август. Август на Камчатке — хороший месяц, больше, чем обычно, солнца и меньше осадков, и ветра, приходящие со стороны Тихого океана, не так чувствуются, потому что еще тепло, и к запаху многочисленных трав, цветов и ягод примешивается запах моря… Но первый детский оптимизм не успел вытеснить воспоминания о пророчествах взрослых, которые остались далеко в тепле Украины и к которым не прибежишь теперь по воскресеньям, чтоб «слопать вкусненького».
Начался сентябрь… В школе, куда меня привели, пахло свежей краской, и этот запах всю мою жизнь, даже сейчас, ассоциируется с неким томлением ожидания, предчувствием перемен в жизни и чем-то светлым и хорошим. Так вот, первого сентября меня, проведя по гулким коридорам школы, усадили за парту, за которой предстояло просидеть несколько лет, и… начались дожди. Я, полный восторга от мысли, что теперь учусь в школе, что теперь первоклассник, смотрел с восхищением на учительницу, объяснявшую, как себя вести в этих стенах, но не мог отказать себе в непреодолимом желании смотреть в окно класса. Впоследствии это будет самым любимым занятием моим в школьные годы и Тани, которая через семь лет придет и сядет также за парту школы № 4. А за окном шел дождь, который будет без остановки идти еще неделю, по серому небу ползли волнами темные тучи, отражаясь в тихой глади Авачинской бухты. Они уползали к другому ее берегу и, задевая своими мокрыми тушами гребень вулкана, уползали дальше за горизонт. Никогда… никогда в своей жизни я не видел более прекрасного и величественного зрелища, нежели из окна моей школы — океан, бескрайнее небо, сопки и над ними вулканы. Об этом я, придя, с восторгом рассказывал маме. Она слушала и стирала, стирала руками в корыте Танины пеленки и слушала. Казалось, она радуется вместе со мной этим впечатлениям моего детства. Слушала, иногда хмурилась, но хмурилась скорее не моим словам, а своим женским мыслям о нелегкой судьбе жены военного, оказавшейся в неустроенном мире на краю Земли. Не знаю как, но я это понимал. Поэтому для меня не было чем-то неприятным или зазорным выполнение маминых просьб гулять с сестрой… Вернее, так это называлось, а на деле… вначале по каменным ступенькам надо скатить коляску на первый этаж подъезда, пахнущего кошками, потом, прижимая к груди «наше сокровище», укутанное молодой мамой, снести его вниз, уложить и катать это ухмыляющееся чудо, преисполненное сознанием своей значимости, туда-сюда, туда-сюда на пятачке метров 15 перед домом, так как дальше было опасно и мне бы влетело. Влетало постоянно… и все из-за «нее»… то не заметил, что она раскуталась, то долго не могла дозваться мама. Влетало… Но зато… моя сестра была самая красивая сестра на свете, ну… по крайней мере на нашей улице, и я гордился ею перед мальчишками из соседних дворов. И еще… она была прекрасный слушатель. Первый раз в первый класс, первая драка, первая любовь… все это, суча ручками, ухмыляясь и хихикая, слушала с готовностью моя сестренка Танечка.
По ночам в городе постоянно отключали свет. Вначале потому, что экономили электричество, потом потому, что что-то где-то ломалось. И наш мир погружался в ночную тьму. Я прижимал к груди свою сестренку, пока мама зажигала свечи. Слышал, как бьется ее маленькое сердечко, чувствовал, как ее ручонки меня обхватывают за шею, смотрел на разгорающиеся огни свечей и… слышал, как радостно под полом суетятся крысы. Иногда они раньше срока, не дожидаясь полуночи, когда все заснут, предпринимали попытки выбраться из подпола, норовя прогрызть дыры между половицами, чтоб добраться до лакомых продуктов. Крыс мы никогда не видели, но, слыша их злобное перешептывание и вспоминая балет «Щелкунчик», мы отчетливо представляли себе это подпольное царство теней.
Мама, подкинув поленьев в топку «буржуйки», приоткрыв ее дверцу, чтоб свет ее огня дополнял огоньки свеч, забирала у меня Таню и садилась на табурет у огня. Рядом устраивался и я. Так мы и ждали, прижавшись друг к другу в темноте, нашего папу, который, как правило, рано со службы не приходил. Мама пела вполголоса песни, часто русские народные, часто украинские, читала сказки. Таня, слушая, замирала, и в темноте, в паузах маминого голоса, было слышно ее тихое дыхание и видно, как двигаются ее глаза, рассматривая что-то на стенах. А на стенах нашей кухни огни плясали вместе с тенями, ветерок в печи подпевал маминому голосу, потрескивали дровишки, а за окном небо, звезды… мир детства, он так похож в воспоминаниях на сказку.
Однажды, после недели дождей, вдруг наступила передышка, и еще через неделю неожиданно пошел снег. Он шел и шел. Такого я еще не видел. Не видел я, не видела моя мама, не видел мой самый лучший и все видавший на свете папа. Это был не просто снегопад, это был снегопадище, он шел всю пятницу, субботу, воскресенье и понедельник. Шел так плотно, что из-за его огромных снежных хлопьев, размером с Танькин кулачок, уже метрах в десяти не было видно ничего… А еще в понедельник впервые задул камчатский ветер… задул по-настоящему. Утром меня, как обычно, разбудили в школу. Папа стоял в дверях и немного нервничал, ожидая, пока я зашнурую ботинки. Чтоб выйти из подъезда дома, папа несколько раз плечом сильно ударил по двери, трамбуя снег, ее заваливший. Отец хромовыми сапогами утоптал, борясь с осыпающимся снегом, ступеньки. И мы, скользя по ним, я держа папу за руку, другой опираясь на склон, карабкаясь вверх, выбрались на свет. Оказалось, что снега навалило уже около метра, и он плотно завалил входную дверь. В мой рот сразу ворвался ветер с колючими снежинками. Я стал задыхаться. Ветер, казалось, рвет мои легкие и не дает сделать вдох. Мела сильная метель. Я, чтоб не задохнуться, уткнулся лицом, ртом в папину шинель и сделал вдох. Как это было приятно… вместе со вздохом я почувствовал тепло отцовского тела и запах сигарет, впитавшийся шинельной тканью. Преодолевая порывы ветра, мы добрались до школы, где и узнали, что такое камчатские будни — на полуостров обрушился циклон, предприятия региона закрыты и главное… занятия в школах на неопределенный срок отменены. Моей радости не было границ. Отец отвел домой. Обратный путь показался легче, то ли потому, что под горку, то ли потому, что меня ждало продолжение самого приятного на свете — выходные. А отец, утопая по колено в снегу, побрел по центральной улице областной столицы на службу, воинская служба в такие дни не то что отменялась, а, как раз наоборот, усиливалась… Ведь «враг не дремал» и мог напасть в любой момент, а такой момент, когда все спрятались от непогоды, самый подходящий. Вот такой она была, наша жизнь в первые полгода вдали от родины. А потом… несколько лет спустя именно этот край навсегда станет и для меня, и для Тани на всю жизнь настоящей и единственной родиной.
После ночного снегопада
А пока я взял за правило, просыпаясь утром, первым делом включать радио, специально с улыбкой повешенное папой у меня над кроватью, в ожидании слов: «Метель со снегом… сила ветра 25–30 метров в секунду. Занятия в школах города Петропавловска-Камчатского временно отменены. Повторяем…»
Здесь и далее рисунки Т. Снежиной в творческих тетрадях
«Когда бывает грустно…»
Когда бывает грустно,
Я свечу зажигаю
И в темноте мечтаю,
Под «Битлз» стихи пишу.
А если все же грустно,
То я слезу роняю
И свечке помогаю
Излить свою тоску.
Свеча иссякает,
Слезинки стекают
По зябко-слепому
Квадрату окна.
1986Москва
«Хочу смотреть на этот мир…»
Хочу смотреть на этот мир
Во всех цветах и красках,
Но не хочу я видеть в нем
Людей с оружием и в касках.
Подумать только! Мощный взрыв,
И сгинет все на этом свете!
И белый голубь, в небо взмыв,
Уже не оживит планету.
Не верю я и не хочу,
Чтоб повторилась Хиросима.
Войне все горы по плечу…
У мира все же больше силы!
Что стоит всем нажать стоп-кран
И прекратить вооруженье!
Но вот не хочет кто-то там,
Кого-то там берет сомненье!
Вооруженье в пользу им,
Не выгодно разоруженье.
Так что ж, нам ради денег Мир
Отдать войне злой на съеденье?!
1986
Вместе с папой в снегопад
ПОЛНОЛУНИЕ
В камине огонь треплет клочья письма,
В огромном доме я снова одна.
Гости разъехались уже давно,
Погасли свечи, вечер смотрит в окно.
Дует ветер на улице сильно,
В комнате холодно невыносимо.
Потух камин и уголь тлеет,
Котенок во сне на подушечке млеет.
Месяц усталый смотрит в окно,
Устал он улыбкою быть уж давно,
Он всем улыбается очень светло,
А люди не видят, им все равно!
Им все равно, потому что он мал,
Но как полнолуние в ночь выходило,
Каждый кто мал, луну замечал.
Ведь людям большое все мило.
В ночь полнолуния кто-то гадает,
Ведьма на бал сатаны прилетает,
Волшебные травы колдун собирает
И с жадностью свой эликсир выпивает.
И тот, кто не ростом, душою кто мал,
Ничтожность свою, как умел, прикрывал,
Пред грозным владыкой, пред полной луной
Он выглядел нищим, терял свой покой.
Куда же девался тот властелин,
Что накануне ходил как павлин?
Куда же девался рост тот огромный,
И взгляд тот надменный, всех превосходней?!
2 декабря 1986
ДНИ ЗА ДНЯМИ
Так шли дни за днями. Быт наладился, появились друзья, появились радости жизни на Камчатке. Снега за зиму насыпало по край нашего подоконника на втором этаже с тыльной стороны дома. Менее удачливые соседи с первого этажа копали специальные туннели для прохода света к окнам квартир. А мы, мальчишки, копали «тайные ходы», армейские землянки, строили крепости и замки, благо материала — снега было в избытке.
Приходя домой с мокрыми ботинками и мокрыми варежками, приятно было греть ноги и руки, приближая, пока станет очень горячо, к раскаленной топке буржуйки. К моему приходу квартира наполнялась ароматами украинского борща, и обычно я устраивался на белом подоконнике на кухне и, сдобрив борщ сметаной, ел его, глядя в окно на заснеженные склоны сопки. Подоконник был деревянный, покрашенный белой краской, и всегда теплый, потому что под ним располагалась чугунная батарея центрального отопления. Когда Таня научилась самостоятельно сидеть, она проводила на этом подоконнике почти все свое детское время. То, сидя на нем, она постигала женскую науку, наблюдая за работой мамы по стирке, по готовке, то наблюдала за птичками и кошками на заборе напротив дома, то вечером, когда уже ничего кроме звезд и одинокого фонаря не было видно, слушала сказки, рассказываемые мамой или читаемые мной. Но это будет немного позже. А пока…
Одна среди снегов
Весна принесла солнышко и новые запахи. Город стоял посреди поистине девственной природы на склонах сопок. И когда пришло тепло, ручьи текли и текли, и с ними в город врывались ароматы природы. Однажды, когда я сидел и делал уроки, мама развешивала мокрое белье на веревках за окном, а в него врывался студеный, еще не по-весеннему ветерок, сестра, нахмурив брови, казалось, ее чем-то озаботил мамин труд, неожиданно для нас встала на ноги и побежала в соседнюю комнату. Мы, оторопев на секунду, кинулись за ней. А она уже сидела на полу около родительской кровати и, сняв телефонную трубку, кричала, продолжая хмурить брови: «Алеля, Алеля». Девочка, наблюдая, как тяжело маме вести хозяйство, по-женски решила, что мужу пора идти домой и помогать жене и, она подражая маме, звала «Валеру».
Среди камчатских сугробов. Февраль 1974
Последний снег сошел только к маю. А май прекрасный месяц еще и потому, что это конец занятий в школе, а значит, начало каникул, и не только у первоклассников. И опять в путь… денег у родителей на отпуск всем не хватило, поэтому отправили отдыхать тех, кому это важнее после полугодовой зимы — детей. Опять Украина, бабушка с жалостливыми глазами, дедушка с вечно оптимистичной улыбкой…
ПРОШЛО ДВА ГОДА
Прошло два года. Опять долгожданная весна. Ноги скользили по мокрой земле. Я жмурил глаза, но они все равно слезились. Слезились от многочисленных, приятно ослепляющих мириадов солнечных зайчиков, солнца, раздробленного в лужах и ручьях весенней земли. Слезы холодились студеным ветерком, долетавшим с просторов бухты и… от этого глаза слезились еще больше. Но это было приятно и радостно. Воскресенье! Мы вместе! Путешествие в дикий лес! И мы с папой идем жечь костер, пить березовый сок, есть шашлык и, может быть, нам встретится медведь. Да, настоящий медведь. Нам папа часто рассказывает, как жители окраин видят их на подходах к городу. А сейчас они проснулись от спячки и голодны, вот и рыщут вокруг человеческого жилья. И будет это настоящее приключение. «Р-р-р» — изобразил я медведя сестренке. Она почему-то звонко засмеялась и стала подпрыгивать на руках у мамы. Общее отличное настроение передавалось и ей.
Весна. Воскресенье. На сопке
Мы шли вверх по склону сопки. То там, то здесь над ней поднимались клубы сизого, еле заметного дыма от костров. По щекам уже текли редкие слезинки, а ноздри жадно ловили этот дымок среди ароматов весны. В нем чувствовался уксусный привкус — народ жарил первые шашлыки, в первое по-настоящему теплое воскресенье. Весна! Воздух все сильнее пах дымком и еще звонкими ручьями и солнышком.
Сумка тяжелая. Иду, тащусь. Ее ручки больно врезаются в руки, несмотря на частую их смену. Но это моя ноша. Я — настоящий мужчина и путешественник! В ней большой термос с горячим чаем, бутерброды с колбасой и красной рыбой. Эту сумку тащу я, мама — Таню, а папа несет из зеленого брезента рюкзак. Я знаю, в нем настоящий топор, чтоб рубить деревья на дрова, маринованное мясо на шампурах и еще много других интересных вещей, которые есть только у моего папы, — армейский фонарик, охотничий нож, транзисторный приемник, его сам спаял мой папа, и фотоаппарат… Выйдя за границу последних домов и углубляясь в заросли дикой рябины, которой покрыт крутой склон сопки, мы вышли на заветную тропинку, еле различимую среди выбивающейся уже из холодной земли травы, и отец пересадил Таню себе на шею поверх рюкзака. Она явно этому рада. Еще бы, наконец-то папа выступает в роли лошадки. Она периодически кричит «и-и-го-го» и делает ногами движения, как будто его пришпоривая. Ему не обидно, он улыбается и левой рукой тащит на «буксире» маму, мама — меня, взяв вторую ручку моей тяжелой сумки.
В горку идти трудно и жарко. Солнце уже нагрело одежду, тело вспотело, дышать тяжело. Но вот она, спасительная вершина. Грудь разрывается частым дыханием, но на душе весело и хорошо. Мы останавливаемся на несколько минут на небольшой привал. Папа спускает на ближайший камень юную наездницу, и мы любуемся открывшейся панорамой — снежные вершины, отражающиеся вместе с небом в синеве глади бухты, солнце, опять слепящее глаза своими зайчиками на ней, военные корабли и рыболовецкие сейнеры… и город лежащий у нас под ногами. Отсюда был виден наш дом, наша улица, моя школа. Наблюдая, как мальчишки соседские лазят по заборам, мне почему-то делается смешно и одновременно гордо за то, что мы здесь с отцом, и мы занимаемся куда более интересным делом.
Передохнув, мы продолжили наше путешествие. Удалившись немного вглубь леса и найдя укромную, скрытую от еще прохладного ветерка с бухты, но очень живописную полянку, мы разбили наш лагерь. Потом такие краски весны с яркими пятнами солнышка на зеленой молодой траве я увижу только на картинах Моне.
Усадив Таню на извилистый ствол камчатской березы, мы с мамой собрали хворост, и наконец папа, показывая мне, как это надо делать, разжег костер. Я рядом, чтоб никому не мешать, учась, пытаюсь разжечь свой. Таня наблюдает за хлопотами мамы. Такой экзотики на Украине не было — мама с видом опытной натуралистки на светлых полянках просыпающегося от зимнего сна леса собрала немного дикой черемши, которая позволит нам почувствовать себя окончательно героями настоящих приключений, прямо как в «Детях капитана Гранта». Я по указанию паны сбегал к ближайшей лесной ложбинке и набрал в большую алюминиевую кружку последнего снега ушедшей зимы. Пока жарятся шашлыки из маринованной говядины, пьем чай. Такого чая я больше не пил никогда, он пах весной, лесом, растущими вокруг и пошедшими на дрова ветками кедрача и его шишками, а вкус, вкус был сладкий и без сахара, потому что, чтоб не обжечься, мы топили в нем снег. А снег на Камчатке не только чистый, конечно же, не такой, как в Москве, он еще и сладкий… Ну, так нам казалось в детстве. А еще мы пили березовый сок. И вообще, разве передашь словами все чувства, которые возникали в душах нас — детей замечательных родителей, тогда, когда весна, скоро каникулы, настоящий поход, костер, чай со снегом, и мы все вместе, и нам от этого хорошо.
ШЛИ ГОДЫ
Шли годы. Мы продолжали мечтать, сидя на подоконнике. Книги, которые я читал себе, а потом сестре, остались навсегда любимыми: Волшебник Изумрудного города, Гулливер. Прекрасное время. А потом на кухне с мамой, обсуждали прочитанное, благо были библиотеки хорошие и в школе и, недалеко от дома, районная. Вообще, каждый вечер в семье заканчивался чтением книг. Если книга попадалась хорошая, то каждый ждал своей очереди… В доме постепенно стала создаваться своя маленькая библиотека. Толстой, Серафимович, Ожешко, Пушкин, Грин, Джек Лондон — с этого она начиналась, и это были не просто бумажные тома, это были целые миры, которые вначале проходили родители, а потом мы. Нередки были обсуждения прочитанного. Читали не только книги. Как-то с тех пор повелось и продолжается до сих пор, что мама, прочитывая по несколько газет за день, или делала вырезки, или ручкой помечала наиболее интересные статьи для меня и отца. Читали письма. Это было время писем, настоящих, на бумаге. Писала мама, писал папа, писали им… бабушки, дедушки, дяди и тети. Письма тогда шли неделю, иногда две. Потому что, как поется в песне: «А Камчатка, а Камчатка от Москвы далековата, и в том что вовремя не прибыл самолет, лишь погода, лишь погода виновата…» Иногда приходили посылки от бабушки с украинской колбасой, шоколадными конфетами, халвой.
Однажды папа купил проигрыватель пластинок. И он стал на долгие годы лучшим другом и собеседником для маленькой Тани. «Ослик Мафин», «Златовласка», «Бременские музыканты» ни на секунду не покидали наш дом до прихода с работы отца. Общую картину дополняла радиоточка, по которой постоянно транслировали постановки спектаклей. Конкуренцию ей не мог составить даже телевизор.
А скоро первой дорогой покупкой на новом месте стал подарок любимой жене — пианино. Тихие вечера наполнились божественными мелодиями Шопена и Бетховена. Сама Татьяна потом вспоминала о том, что ее музыкальное восприятие мира формировали «завывания пурги за окном, треск березовых поленьев в печи и нежные мамины руки, рождающие на свет незабываемые мелодии». Первые уроки музыки Татьяна получила от мамы еще в совсем детском возрасте, годика в три. Позже, в четыре года, Татьяна начинает проявлять задатки актерского мастерства, устраивая различного рода домашние представления для родных. Тогда же появляются первые собственные «стишки».
Вскоре наступил год, когда однажды в майский денек сестре исполнилось шесть лет, в год, когда осенью Таня пошла в музыкальную школу.
МУЗЫКАЛКА
Пацаны ждут. Сегодня очередной тур игры в «Банку», и моя «шпага» — настоящая рапира, подаренная отцом, опять пропылится в углу. А тут… сестру вести в музыкалку. Это, пожалуй, то, что я точно не любил в своих семейных обязанностях. Не потому, что вести, а потому, что у меня было потом только два варианта проведения своего времени — ждать конца ее занятий и валять при этом дурака, шатаясь вокруг музыкальной школы, или идти назад к нашему дому, а потом обратно за Таней. Но я нашел однажды поинтереснее занятие — подсматривать. Подсматривать в окна за играющими, это было очень интригующе: прокравшись за кусты, окаймляющие зеленые доски стен школы, опершись только кончиками пальцев ног об их выступ, и, подтянувшись на руках, заглядывать в наполненный светом класс. Это было здорово! У них светло и тепло, а ты в сумраке цвета сирени, и студеный ветерок неприятно холодит тебе оголившуюся спину — рубашка предательски вылезла из штанов при вскарабкивании по стене. Но холод это ничего, потому что тепло от зрелища и забавно. Улыбка почти никогда не покидала меня при этом. Я здесь, они там, и они меня не видят, а я их вижу. Интересно было наблюдать за девчонками, особенно если они красивы. В этой школе иногда занималась и девочка Ира, самая красивая девочка нашего 6 «а» класса. Она была вся такая… отличница одним словом… косы-бантики, вечно чистенький белый воротничок. Еще была красивая девочка — моя сестра, поэтому, когда не было Иры, я находил окно, где она занималась. И наблюдал…
То, что происходило за стеклом, если честно, первоначально иногда мало напоминало мои представления о «занятиях музыкой»… Так и я могу… Таня зачем-то плясала танец лезгинку, потом лезгинку, как маленький, плясал этот взрослый дядька — учитель, зажав, как кинжал, во рту большой карандаш, а Таня отбивала музыку на крышке пианино. А потом под его танец моя сестра пыталась придумать и сыграть свою мелодию. Конечно, так уроки проходили не всегда… Шопена так не сыграешь, и моя «несчастная» сестренка вместо того, чтобы лепить «куличи» из грязи вместе с дворовыми подружками, часами, «держа спинку» и контролируя локти, терзала мой слух первыми шагами в классической музыке, повторяя и повторяя гаммы.
И так — каждый вечер. Позже, оценивая по-своему жизнь сестры, размышлял, повезло ей или не повезло с тем, что наша мама играла на пианино. Потому что, с одной стороны, у нее был свой настоящий учитель дома, который мог заново повторить все сказанное на занятиях, объяснить и помочь, а с другой — это был строгий цензор, которого не обманешь и, сфальшивя при исполнении домашнего задания, не убежишь гулять.
ТВОЕ СЕРДЦЕ ОТТАЕТ
В городе нашем снова темно,
В доме напротив я вижу окно,
В него смотрю с надеждой давно,
Но не выйдет он все равно.
А в городе холодно, снег там идет,
По улицам белым метель метет,
Метет, заметая те следы,
Что оставил в памяти ты.
Но сердце мое все сильнее «бьет»,
Растопит оно равнодушия лед.
Растает лед, и любовь придет
По дорожке той, что к тебе ведет.
Твое сердце оттает, и ты
К порогу моему принесешь цветы.
С улыбкой в глазах, с цветами в руках.
«Я люблю тебя», — скажешь ты.
17 января 1987
СОВРЕМЕННОСТЬ
Вы скажете: «Рок — современность,
Металл — это мода теперь»!
А знаете ль, вы, Поколенье,
Что есть современность теперь?
Современность — все тот же джаз, блюз,
Современность — всего лишь к прошедшему плюс.
Современность — это ваш рок и металл,
Современность сегодня — был и не стал!
28 января 1987
ЛЮБВИ РОСТОК
Мечтать и думать о тебе…
Прекрасен этот ныл,
Но у нее глаза в дожде,
У той, что ты не полюбил.
Но почему ты так жесток?
В душе ты не таков!
Не затопчи любви росток
Камнями лживых слов.
Прими любовь как свет зари,
Как мать младенца бережно.
Ты дверцу в сердце отвори
И сразу вдруг поверишь ей.
Любовь ее, как ручеек,
Тонка, добра и ласкова.
Любовь ее, как родничок,
Чиста и жизнью счастлива.
Не окунай нечистых рук
В ручей любви умышленно.
Он станет водопадом вдруг
И силою немыслимой.
Тогда тебе несдобровать!
Придется покориться.
Придется прыгнуть в водопад,
Из родничка напиться.
Тогда познаешь ты любовь
И счастье неземное.
Уже не скажешь лживых слов
Про доброе, родное!
2 апреля 1987Москва
ПИСЬМО
Ты пишешь, что я лучше всех,
Отзывчива, скромна, добра.
Но почему ты пишешь все в письме,
А не тогда, когда с тобою я была.
Тебе меня не достает?
Ну что же, может быть…
А может, все-таки он лжет,
Твой сердца первый крик?
А если б ты писал не мне,
Моей подруги адрес знал?
Ты в жажде нежных слов и чувств
Ей то же самое писал?
15 лет, августЕвпатория
ИЗ ДУШИ
Как плачет соловей,
Как только дождь пройдет.
И ворон, спрыгнувший с ветвей,
Кружит день напролет.
Все это странно происходит
На протяженьи сотен лет.
Любовь весною к нам приходит,
Чтобы зажечь огонь в душе твоей.
Как дождь обрушился на землю,
Внезапно так любовь пришла.
И как туман опутал небо,
Мне помутила разум мгла.
Вдруг мне сказали, тебе я нравлюсь,
И вот так быстро сон прошел.
С подругой в классе я осталась,
А ты из школы в жизнь ушел.
25 мая 1987
«Вдохну я полной грудью запах липы…»
Вдохну я полной грудью запах липы
И стану возле дома твоего.
Увижу снова ту скамейку,
Где мы сидели так давно.
«Лист с ветки тополя упал…»
Лист с ветки тополя упал,
И прямо в грязь.
Прошу я, — ты любовь свою,
Пожалуйста, не сглазь.
Ты говоришь об этом всем,
Не зная, что со мной?
Но не тешь гордыню тем,
Что буду я с тобой.
30 июня 1987
«На звездных крыльях я лечу…»
На звездных крыльях я лечу,
Ветер обгоняя.
Над городом огней я восхожу
Как ночь…
Какую тайну ты хранишь,
Волшебница веков?
И в воздухе мерцает тишь
В оковах облаков.
Чародейка ночь,
Открой бессонниц тайну.
Наколдуй мне, ночь,
Счастье и удачу.
Август 1987Евпатория
«Три белых чайки…»
Три белых чайки
На волнах качались,
Когда с тобою, Море,
Мы прощались.
И каждый раз,
Во все года,
Я прощаюсь
С морем навсегда.
К его волнам
Я подхожу вплотную,
И пусть кроссовки
Намочить рискую,
Я руки в пену
Окунаю вновь.
О, Море, как с тобой
В разлуке я тоскую.
19 августа 1987Евпатория
ПРОЩАЙ
Прощай, прощай…
Быстро промчалось лето.
Снова спешу я в путь,
Пусть повторится это,
В жизни когда-нибудь.
Прощай, прощай…
Быстро промчалось лето,
Нельзя его вернуть.
Я вспоминаю все это
И ты, прошу, не забудь.
Снова спешу я в путь…
Август 1987Евпатория
Вечер поэзии с братом Вадимом. Москва, 1985 г.
«Вдали от дома, а значит…»
Вдали от дома, а значит,
Вдали от тебя,
Среди простора лишь только
Природа и я.
Я в речку лучистую
Свой взор окуну,
В ее отраженьи тебя узнаю,
Трава мне нашепчет святые слова.
И сердце подскажет —
Трава та права.
На небо взгляну, и там в синеве
Мираж меня манит, словно во сне.
Август 1987Ворошиловград
ПОЭТ
Поэтом быть не так легко,
Как кажется сперва.
Поэтам очень тяжело
Найти души слова.
Поэт не может
И не должен лгать.
Поэт обязан
В минуте трудной людям помогать.
Но никто, ни за что, никогда не поймет,
Что бывает у поэта время,
Когда душа у него совсем не поет,
И хочется забыть человеческое племя.
Но должен поэт все писать и писать,
В стихах своих ни за что не лгать,
Чужие чувства в них отражать,
Но дайте поэту и о своем слово сказать.
Он любит, поймите, так же, как вы,
Он верит, надеется, ждет, как вы,
Но только лишь скажет о своем он, увы,
Пред ним сразу встанут преграды судьбы.
О чувствах ему сказать не дадут,
В его глазах огоньки умрут,
Но люди жестоки, его не поймут,
Для этих людей поэт, словно шут.
Для тех, кто жесток, поэт только шут,
Читают его лишь в свободное время,
Серьезным стихом пренебрегут,
Предпочитая свободную тему.
Последним дыханьем
Стих свой согрев,
Поставив точку,
Скончался поэт.
А люди в метро,
У которых времени нет,
Спокойно скажут —
Умер поэт…
22 сентября 1987Москва
ЗАДУМАЙТЕСЬ
Тихий вечер, где-то смех,
Во дворах утихших лежит снег.
Иду, осторожно ступая ногой,
Чтоб не разбудить тополь нагой.
Старинный дом в воспоминаниях спит,
И лишь на первом этаже окошко горит,
Телевизор мигает и рама скрипит.
В лепной узор на стене крюк ржавый вбит.
Шагаю дальше с непонятной тоской.
Душа потеряла почему-то покой.
Подхожу к Александровскому дворцу,
И будто бы с прошлым лицом к лицу:
Чуть правее таинственный свет…
Но мечтаниям моим оправдания нет,
И совесть душит, будто бы яд —
На гвозде канцелярские счеты висят.
30 сентября 1987Москва
ПОСЛЕ СМЕРТИ
Как холодно лежать в покрытом белым кружевом гробу.
Ах, думала ли я, что когда-нибудь вот так умру!
Дорога, слякоть, мчится грузовик,
Вдруг поскользнулась я! Никто не слышал даже крик.
И вот я здесь,
Нелепо так лежу,
И руки на груди,
Хоть непривычно, но держу.
Ко мне подходит мать,
Прильнув к моей груди,
Рыдания не в силах все унять,
Вспоминает, что давно уж позади.
Вот подошел отец.
Слезы не проронил
И горьким лишь молчанием
Мне намять он почтил.
Вот брат пришел,
Не помнящий себя,
Букетик желтых роз
Кладет он на меня.
А вот и ты, моя подружка,
Ну, сколько можно ждать тебя?
Но по щекам твоим стекают слезы,
Как я хочу обнять тебя,
Но не могу. А где же он?
Он подойти не в силах к гробу.
Что ж он стоит, как бедный родственник, в углу
И утирает рукой слезы.
Но что это, куда меня несут?
Ну, прекратите эту музыку!
Довольно вам кричать и причитать!
Я не какой-то там вам уникум.
Ах, ну теперь начнут все речи говорить
И соболезнования родственникам сыпать,
И даже, кто меня здесь ненавидит, —
Прекрасные и лестные слова мне будут говорить!
Конечно, так оно и есть!
Еще слезами подлецы посмели обливаться,
Нет, чтобы во всем достойно им признаться,
Так будут все стоять и нагло завираться!
Но вот настал их звездный час —
Горстями землю мне в лицо кидают.
Они, конечно, понимают,
Что не отвечу я сейчас!
Но что вы делаете, не забивайте доски!
Ведь я не слышу щебет птиц.
Я только слышу, как жестоко
Упал мой гроб, и мир притих.
Я только слышу, как комочки
Сухой земли о крышку бьют.
И вот умолкло все, в загробном мире
Все сковано и мертвенный уют…
22 сентября 1987Москва
«Я стою на высокой горе…»
Я стою на высокой горе,
Окаймленной глубоким туманом,
И как будто лечу в вышине
В беспредельном небес океане.
НО ВОТ ОПЯТЬ
Ну, что со мной?
Ведь я тебя забыть хотела.
Тетрадь вот эта в ящик
Из прошлого, как птица, улетела.
Но вот опять непроизвольно
Рука достала чистый лист
И фотографию достала,
Где ты танцуешь, мой брейкист.
И вот слова.
За словом строчки,
И запятые, словно кочки,
Преграды ставят мне назло.
23 сентября 1987
«Окинуло взором туманным…»
Окинуло взором туманным
Утро осеннюю тишь,
Солнечный зайчик обманный
Сверкнул вдруг на инее крыш.
1987Москва
ЗАПИСКА ИЗ БЛОКАДЫ
Они лежат все на снегу…
Мне очень холодно и голодно…
Ах, руки зябнут, не могу!
А им не холодно… уже не холодно.
С застывшим воском бледных лиц,
В предсмертных судоргах не корчатся.
Глаза спешат в спокойный мир…
И мне вдруг хочется порою кончиться.
Уже нет больше силы ждать.
Что будет время, все изменится.
Мне хочется спокойно спать,
Но где-то теплится надежда, теплится.
В продрогшем сердце огонек
Разлился в гулкий жар по телу.
Найдите мне воды глоток.
Иль закидайте меня снегом!
Глотаю с жадной дрожью снег,
Уже не чувствую я голода.
Я где-то слева слышу смех…
И мне не холодно… Уже не холодно…
22 декабря 1987Москва
Я И ВЫ
Люблю в грозу я в море плавать,
Осенний дождь в ладонях держать.
Люблю я под музыку грустную плакать,
Чтоб горю для счастья все слезы отдать.
Мне хочется миру отдаться,
Стихии себя посвятить.
Мне хочется в бурю ворваться
И молнию в море вонзить.
Мне хочется быть одинокой
В бесчувственном токе людей.
Хочу я душою открыться
В пространстве вселенских огней!
Хочу во все верить, поверьте,
Но лава обмана с вершины ползет,
Ее невозможно измерить,
Раздавит меня и сожрет!!!
24 декабря 1987Москва
САМ СЕБЯ НАЙДИ
Бесконечная вечность —
Бурная стезя.
Обуздай беспечность,
Так шутить нельзя.
Нечего от жизни ждать,
Сам себя найди!
Чтобы чистым стать,
Грязное пройди.
Если в мире мрачном
Даже нет свечи,
В облаке прозрачном
Камень поищи.
Солнце раскаленное
Раствори в волнах,
Чтоб вода соленая
С берега ушла.
30 декабря 1987
…Куда податься человеку, подошедшему к тяжелым дверям адского храма жизни? Ведь за дверями так много манящего, тянущего, отпугивающего, злого, доброго, прекрасного и ужасного…
И хочется идти прямо к манящему, доброму и прекрасному, но на пути обязательно есть что-то отпугивающее, злое, ужасное. И хочется обойти стороной это зло, но оно все равно обязательно встретится на пути. Не сейчас, так позднее…
1988 год, Москва.
«Зашнурованы ботинки…»
Зашнурованы ботинки,
Перепутаны шнурки.
Плащ, застегнутый на кнопки,
А как будто на замки.
В шевелюре его кепка
С козырьком зад наперед.
В правом ухе есть сережка
С надписью: «А мне везет».
На перчатках его дыры,
Весь в заплатках старый джинс,
Хулиган он и проныра,
Старых улиц новый принц.
«Свеча на ветру…»
Свеча на ветру,
Пламя трепещет.
Свеча на ветру,
Жизнь скоротечна.
Ладонью прикрою
Жизни цветок,
Под пальцами
Сердце забьется.
МНЕ ЦЫГАНКА НАГАДАЛА
Мне цыганка летом нагадала,
Что мне недолго жить осталось на веку.
Я думать об этом часто стала,
И поняла, что права не имею и больше не могу.
Нам нельзя быть больше вместе,
Я жизнь ему калечить не хочу.
Я ночью лишь сижу в любимом кресле
И созерцаю тусклую свечу.
И жизнь была как тусклая свеча,
Скупа теплом и быстро истекает.
В текущий воск смотрю, в душе крича:
«Остановись на миг…» Но ничего не помогает.
Мне цыганка летом нагадала,
Что мне недолго жить осталось на веку.
Я думать об этом часто стала,
И поняла, что права не имею и больше не могу…
17 января 1988Москва
ПЕРВЫЕ МЕЛОДИИ
Помню точно. Первые мелодии Таня написала еще в старой квартире на Камчатке. Такое забыть нельзя и не с чем спутать. Это сейчас девочки роняют слезы над ее песнями, а звезды эстрады вторят ее нотам, а тогда… Мне иногда казалось, что моя голова не выдержит этой «какофонии» звуков: пианино, ритмичного перестукивания ног и «завывания» сестринского голоса. Она по десять раз переигрывала написанные ею мелодии. А мне уроки делать, за окном уже темно, воют собаки на непогоду, идти гулять тоже уже не с руки, опять же почитать хочется новую книжку. Мне хотелось хотя бы нескольких минут тишины. «Таня! Хватит ерундой заниматься. Иди лучше книжку почитай!..» «Отстань, иди сам читай», — это был достаточно традиционный диалог брата и сестры в те годы. И предлагаемые мной «Алые паруса» Грина или «Вурдалаки» Толстого не оказывали должного действия на сестренку. Тогда я переходил к «силовым методам». И сестра бежала жаловаться… Если успевала добежать до мамы, я получал словесные объяснения своей неправоты, если до папы, читавшего книгу в другой комнате, то… я получал… «невербальными методами» разъяснения, что я «уже мужчина» и должен уступать сестре.
Соблюдать тишину и, идя мне навстречу, читать книги Таня явно не хотела. Звуки… звуки… можно было с ума сойти. Но однажды, как в далеком детстве, я, впечатленный прочитанным, стал пересказывать ей историю Дона Рамиро Гейне и для пущей достоверности изобразил призрак влюбленного рыцаря и процитировал из книги строки: «…Отпусти! Пусти! Рамиро! Выдох твой — дыханье смерти!» И в ответ — все то же слово: «Ты велела — я явился!» Сестренка ухмыльнулась, искоса глядя на мою клоунаду. И продолжила, как ни в чем не бывало, мучить клавиши. Но вечером я обнаружил пропажу… пропала книга немецкого поэта. А еще через неделю она вернулась на место, но в ней я обнаружил закладки из фантиков конфет «Белочка» и карандашные пометки на полях.
Тогда еще не было Цоя, Лозы и Макаревича, поэтому русскоязычное песенное творчество, понятное мальчишке, помимо песен военной тематики из приключенческих фильмов, было скорее ближе к дворовому и блатному шансону, распространенному достаточно в портовом городе. Был, конечно, еще и Высоцкий, который не умолкал, когда отец был дома, но… И единственный, кто, с моей точки зрения, был близок к любовной лирике для девушек, конечно, Есенин. Пришлось сбегать в библиотеку, а вечером с безразличным видом спеть так, чтоб слышала сестра: «Ты меня не любишь, не жалеешь…» Книга исчезла опять. Постепенно стали появляться островки тишины… И появилось первое ее стихотворение. Но зря я надеялся на покой. Поэзия породила у сестренки новое направление ее творчества… Однажды, выполняя домашнее задание учителя, и, наверное, вдохновленная гением Есенина, она сочинила свою мелодию к бессмертным строкам: «Ты поила коня из горстей в поводу», и этот романс Татьяны надолго вошел в песенный репертуар наших женщин — мамы и дочки.
Мама и дочь
СВЕЧА (песня)
Тревожный лепесток свечи
Коснулся тайного немого,
Что по дороге от былого
Идет тихонько и молчит.
Густая тусклая печаль,
Слетая с пламени живого,
Меня укутывает в шаль
Из пряжи вечера слепого.
Играют блики на лице,
Проигрывая все, что было,
Стекает воск горячей жилой,
Не зная о своем конце.
Но будет ли конец ему?
Вдруг кто-то труд возьмет на плечи,
Расплавит вновь его в аду
И отольет в немые свечи.
И будет снова воск стекать,
В такт мыслям прошлым поспевая,
Свое же тело обнимая,
Он будет мертво застывать.
И кто-то вновь издалека
В себе мечтания разбудит,
И, в забытьи вздохнув слегка,
Дыханьем жизнь свечи погубит.
Дыханьем жизнь свечи погубит…
25 января 1988Москва
КАМЧАТКА
Только там так прекрасен закат,
Только там так прекрасен восход!
Там зима превосходит в сто крат
Зиму, что в Подмосковье идет!
На Камчатке суровой и властной
Солнце утренней лавой польет
Седые склоны вулканов,
И морозец чуть в щеки кольнет.
Разбегусь я и прыгну в сугробы —
Пусть покроют меня с головой.
Или в лес к уснувшей природе,
Что так манит меня за собой.
Разбушуйся же, о Непогода!
Ты так славишь камчатский наш край!
Вихрем взвей голубые сугробы!
Все вокруг и меня засыпай.
Небеса вширь Авачинской бухты
Протянулись, не зная границ.
Заглушая холодный плеск моря,
Дикой чайкой кричит стая птиц.
Только там так прекрасен закат,
Только там так прекрасен восход!
Там зима превосходит в сто крат
Зиму, что в Подмосковье идет!
30 января 1988Москва
НЕ ЗАБУДЬ МЕНЯ
Среди ночи и дня
Я прошу об одном —
Не забудь меня,
Словно дождь проливной.
Не оставь меня,
Словно прожитый день,
Не беги от меня —
Я с тобою, как тень.
Ну а если ты вдруг
Разучился мечтать,
И тебе, мой друг,
Никогда не летать,
Ты, конечно, увидишь
С собою лишь тень,
Ты мгновенно забудешь
Прожитый день.
Если дождь проливной,
Ты пойдешь под зонтом
И от встречи со мной
Схоронишься в свой дом.
1988Москва
ДИКИЙ ВЕК
Слегка опустим тени век
И вспомним все, что было с нами,
Под кроной грусти и печали
Забудем вмиг наш дикий век.
Ты помнишь, как с тобой беспечно
Мы мчались, весело смеясь,
Бежали только в бесконечность,
Ну а теперь куда бежать?
Ведь с виду все пути открыты,
А ступишь шаг и вдруг — стена!
И мы всем миром позабыты…
Жизнь впереди? Но в чем она?!
В мечтаньях странных о высотах?
В наивной вере в чистоту?
Душою взмыли мы высоко
И вдруг упали в пустоту.
И стали лгать, что жизнь прекрасна,
Тогда как в ней есть ложь и дым.
Мы часто лжем, а ложь ужасна,
Раз лгать пристало молодым.
Мы лжем в любви, мы лжем в признаньях,
И в клятвах лжем и без причин.
Мы часто жаждем пониманья,
Но разум лжет, душа молчит.
О, будет ли за то отмщенье?
Когда вползает ночи тень,
Душа вновь жаждет очищенья,
Пред тем как впиться в грязный день.
И сердце в муках искупленья,
Так страшно рвется из груди,
Разум, застывший в исступленьи,
Обратно хочет знать пути.
Но мы бежим все дальше стадом,
Гася сомнения в груди,
И ложь былая станет правдой,
Пред ложью той, что впереди!
Настанет час, придет затменье,
Замрет весь мир на полпути.
В финале жизни, как знаменье,
Правда заставит ложь уйти.
Мы все опустим тени век
И вспомним все, что было с нами.
Холодной вечности устами
Касаясь, вспомним дикий век.
1988Москва
«Весной во сне приснилось счастье мне…»
Весной во сне приснилось счастье мне.
Приснилось и исчезло в прозрачной тишине.
Я радостно кружилась вдвоем с ним налегке,
Но счастье не удержишь на крепком поводке.
Во сне весной ты часто был со мной,
Любил меня и был самим собой.
Но сон прошел, осталась лишь весна.
Весна уйдет — останусь я одна…
1988Москва
Новогодние праздники с братом Вадимом
ОДИНОЧЕСТВО (песня)
Верный друг моей судьбы — Одиночество.
Друг во сне и наяву, как пророчество.
Я из дома ухожу с Их Высочеством,
Возвращаюсь и молчу, хоть не хочется.
Одиночество — мой век. Одиночество.
Рядом с именем моим, словно отчество.
На подушке моей спит Одиночество…
С Одиночеством моим день короче стал.
День укутает меня Одиночеством,
С Одиночеством моим ночь чиста…
На дорожке мокрой дождь тихо топчется,
Тоже хочет стать моим Одиночеством…
Верный друг моей судьбы — Одиночество.
Друг во сне и наяву, как пророчество.
Одиночество — мой век. Одиночество…
Одиночество…
Апрель 1988Москва
ДЫМ СИГАРЕТ (Песня)
Слепой туман
Окутал ночь,
И дождь стучит
В мое окно.
Стекает тушь
Огней реклам,
Дым сигарет
Слепит глаза.
Уходит год
Последний прочь,
Со мной осталась
Только ночь.
Торшера свет
Давно молчит,
Заменит он мне
Свет свечи.
Напомнит мне
Дым сигарет —
Моих друзей
Туманный след.
И только тот,
Кто дорог мне,
Лишь тень
Оставил на стене.
Последний танец
Под танго
С тобой иль с тенью
Все равно…
И этот аромат
Ночных цветов
В плену зеркал
И хрупких снов.
Слепой туман
Окутал ночь
И дождь стучит
В мое окно.
Последний танец
Под танго,
С тобой иль с тенью —
Все равно…
1988Москва
ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ?
Страдать, мечтать, надеяться и ждать,
Идти сквозь все ненастья.
Любить, забыть, ласкать и гнать —
Вот сущность счастья!
Все кроется за этими,
Семью простыми буквами,
Но хорошо ли знаем их,
Ты, он, да и вообще все мы?
Люди отвыкли от слова СЧАСТЬЕ.
В погоне за будничным сумраком дел,
Твердим мы всегда: «Счастья нам, счастья»,
В лихорадочных судоргах тел.
Последняя буква гласит — «За себя».
Она все твердит: «Только мне, только Я».
Она в этом слове будто бы дверь.
Надеюсь, ты понимаешь теперь,
Что люди забыли, что счастья хотеть —
Это прежде всего долго терпеть.
Счастье твое, если счастье у всех!
А счастье сейчас — на горе — успех.
И люди зациклились только в себе,
Хотят видеть солнце в своем лишь окне.
В погоне счастью крылья ломали,
Своими руками Солнце марали.
А если все вместе протянете руки,
Исчезнут мгновенно все ваши муки,
Солнце одарит всех вас теплом.
А счастье придет своим чередом!
Апреля 1988Москва
СКАЗКА
В небе темном летела звезда
И в полете собой наслаждалась.
И не думала, что не года,
А секунду лишь жить ей осталось.
Она думала только о том,
Что живет и свободно летает,
Что вдруг залетит в чей-то дом
И звездою любви засияет.
И летела она, так чиста,
Исполняя желанья влюбленных.
Все неслась, озаряя места,
Где была тень лесов затаенных.
Вот секунда прошла, как столетье,
И звезда, улыбаясь, погасла.
Нету больше звезды, но заметьте,
Что Земля ее светом прекрасна.
В небе тучка за всем наблюдала
И от чего-то вдруг захохотала,
А потом громко зарыдала
И дождем летним наземь упала.
Утром солнце взялось за работу,
Сразу стало высушивать воду.
И вода, солнышку покоряясь,
Быстро ввысь понеслась, испаряясь.
А на небе собралась вновь в тучку
И сказала: «Бедняжка звезда,
Протянула к любви земной лучик
И погасла. Ах, как же глупа!
То ли дело вот я — бесконечна —
С неба наземь, с земли в небеса.
Солнцу, Ветру покорна извечно —
Мне не страшны веков голоса».
Над Землею когда-то сияла Звезда,
Исполняя желанья влюбленных,
И земная Любовь ее светом жива…
Апрель 1988Москва
«Я зажгу свечу, и лучик ее света…»
Я зажгу свечу, и лучик ее света
Стал дорогой вдруг на другой край света.
Я канатоходцем по нему наверх взбегу
И посидеть на краешке Млечного Пути смогу.
Поболтаю со звездами, в путь их провожу,
И земную сказку вслед им расскажу.
Вместе с тучкою ночною солнце встречу,
На все вопросы дождика, как смогу, отвечу.
А на земле ночь, ночь, ночь…
Тучи мчатся прочь, прочь, прочь…
Людям опять невмочь — ночь.
Месяц — балетмейстер звездный
Дает балет звезд.
А когда розовый, как нега, рассвет
Нежный, ласковый,
Приоткроет мои веки
И прохладный свой пошлет привет,
Я умоюсь снегом, а может, из ручья,
И пойду заре навстречу, так как верю я —
Там, где кончится земля
И начнется небо, счастье ждет меня.
А сейчас ночь, ночь, ночь…
Тучи мчатся прочь, прочь, прочь…
Мне спать невмочь — ночь, ночь,
С месяцем, танцором звездным,
Мы даем балет.
31 июля 1988Ялта
Я МОЛЮ ТЕБЯ, СТИХИЯ
Дождь, когда все небо мглой закроет
И в окно мне пальцем погрозит,
Встрепенется сердце, и натянет струны
Та гитара, что покой любви хранит.
Та гитара, что тепло любви хранит.
Одолею все невзгоды-непогоды,
Выйду из дому, сквозняк захлопнет дверь.
Пусть хлестает дождь меня, покуда сможет,
А устанет, сам отстанет, не встревожит,
А устанет, сам отстанет, не встревожит.
В силуэте вижу облик твой тревожный,
Ты пытаешься укрыться от дождя,
Я молю, молю тебя, моя стихия,
Отхлестай его покорно за меня,
Приюти его покорно за меня.
«Звездный вечер склонился над морем…»
Звездный вечер склонился над морем,
Млечный Путь надо мною повис,
Бледный диск занял место в просторе,
Нежит сердце ночной легкий бриз.
Протянулась по глади дорожка
И, сверкая, зовет за собой.
Но наступлю на нее хоть немножко,
Меня тут же проглотит прибой.
Та дорожка похожа на путь тот,
Что манит меня к счастью с тобой.
Прикоснусь, и затянет в болото,
Та страна, что зовется судьбой.
И любой бы в стране той был счастлив,
Если б птицу надежды, тепла
Ты не прятал в своем бы кармане
И не путал бы птице крыла.
И живешь ты один, наслаждаясь
Одиночества счастьем, теплом.
Плотной дверью от всех закрываясь,
Ты не думаешь больше о том,
Что звездный вечер склонился над морем,
Млечный Путь надо мною повис,
Бледный диск занял место в просторе,
И нежит сердце тоскою ночной легкий бриз…
31 июля 1988Ялта
ВДАЛИ
Как я скучаю по дождю.
Ах, если б знал кто, боже!
Как я Москву свою люблю,
Москву, что всей земли дороже.
В стране, где солнце постоянно,
Хочу идти, бежать туда,
Где есть та улица Солянка,
Туда, где дождь и суета.
Я не хочу туманов Лондона,
Там мы не встретимся с тобой.
Любовь моя столице отдана,
И счастье здесь найдет любой.
Как я скучаю по дождю.
По той квартирке в центре города,
Которую я так люблю,
С ее высокой дверью гордою…
1 августа 1988Ялта
«Судьбе в угоду ждать приказа?..»
Судьбе в угоду ждать приказа?
И ничего не сделать самому?
Как низко, свыше ждать указа!
Когда ты сам не веришь никому.
Эй, слышишь, ты, Судьба!?
Эй, слышишь, ты, Судьба!?
Склоняйся предо мною!
Я больше не боюсь тебя,
Я властна над тобою!
Твой перст мне больше не указ,
Уйди с моей дороги.
Я не приму твоих проказ,
Что как в реке пороги.
Тобой отныне правлю Я.
Ты слышишь, я не верю,
Что сможешь ты сломить меня,
Закрыв за плотной дверью.
1 августа 1988Ялта
ХВАТИТ, УСТАЛА (песня)
Сможешь простить,
Сможешь прийти,
Зачем так долго мучаешь меня?
Я дверь уже открыла,
На стол давно накрыла.
Если не придешь, так и скажи.
Я дверь закрою за тобой,
В окно ко мне влетит покой,
Не буду больше ждать твоей любви.
Хватит, устала.
Я не о том мечтала.
Не могу я больше быть одна.
Ты придешь, уйдешь,
Словно летний дождь,
Больше не хочу быть радугой твоей.
Все фотографии сожгу,
Где ты со мной, где я живу.
Я не хочу твоих улыбок ледяных.
Слышишь, уйди,
Сам себе не лги,
И меня избавь от этой лжи.
Звезды зажгу,
В ночь одна уйду.
Так давно хотелось звездной тишины.
Я распахну свое окно,
На крыльях ночи далеко
Меня умчит судьба в мерцанье темноты.
Сможешь простить,
Сможешь прийти,
Зачем так долго мучаешь меня?
Я дверь уже открыла,
На стол давно накрыла.
Если не придешь, так и скажи.
Я дверь закрою за тобой,
В окно ко мне влетит покой,
Не буду больше ждать твоей любви.
1988Москва
НАЧЕРТАЛА ОСЕНЬ СТИХ (песня)
Он ушел, сказав, что навсегда,
Но я знаю, он придет наверняка,
Когда любовь наполнит вновь
Русло высохшего сердца,
Испарившейся любви.
Ну а мир волшебной краской расцветет,
Снова снег с высот ручьями запоет,
Когда любовь наполнит вновь
Русло высохшего сердца,
Испарившейся любви.
Снова я волшебной тропкою пройду,
Разбужу ногой опавшую листву.
Когда мечты вдруг завянут как цветы,
Белый пух укроет землю
И уснувшие листы,
На которых так небрежно
Начертала осень стих
О любви моей безбрежной…
Сохрани на память их.
1988Москва
НЕ ЗАБУДЬТЕ ЛЮБОВЬ
В доме моем темно за окном,
Кто-то шумит за стеною.
Что-то такое вселилось в мой дом,
Кто-то стоит за спиною.
Кто ты и что ты, не буду гадать!
Просто оставлю свой домик,
Буду вне дома я продолжать
Записи в жизненный томик.
Встану, покуда не видит никто,
Начну собираться в дорогу.
Возьму с собой туфли, любовь и пальто,
А дома оставлю тревогу.
С тревогою нечего делать в пути,
Пусть с нею живет этот Кто-то,
Когда нет тревоги, чуть легче идти,
Куда не летят самолеты.
Поклажи значенья не знает никто,
Хотя догадаться несложно,
Что туфли — на праздник, а в беды — пальто.
Любовь? — Без нее невозможно!
Бегу от кого-то, любовь берегу,
В пальто ее кутаю, прячу!
Чтоб ей не замерзнуть на том берегу,
Еще, как котенку, незрячей.
А станет теплее — любовь расцветет.
На праздник я туфли надену,
И счастье ко мне, несомненно, придет,
И трудность ему будет сменой.
Но жизнь меня не учила тужить,
Накинув пальто, двинусь дальше,
Ведь жизни бояться — значит не жить.
А жизнь не приемлет злой фальши.
Вот туфли сносились, порвалось пальто,
И кажется, вот-вот погибну.
Грохочет все небо, как горный поток,
Подобно небесных сил гимну.
Но то, что спасала я день ото дня,
Любовь, что с собою носила,
Меня вырывает из злого огня
Своею огромною силой!
И, если у вас закипит в жилах кровь,
Бегите со мной что есть силы.
Но главное, вы не забудьте Любовь!
Она все в себе воплотила!
1988Москва
«А я иду босая без удержи…»
А я иду босая без удержи,
А я в окна бросаю свои гроши.
И хочется войти, да боязно,
И хочется уехать на поезде.
А дождик в ладони морошкою,
Вода бежит моею дорожкою.
Листок — изумруд нечаянный,
Ах, ветер, сорванец отчаянный!
Стихия все живет без умолку,
Кукушка все зовет: «Ку-ку, ку-ку»…
А тот говорит: «Слепая ты…»
А тот говорит: «Немая ты…»
А я иду босая без удержи,
И в окна бросаю свои гроши…
1988Москва
ПОЗДРАВЛЕНИЕ (песня)
Позволь тебя, мой друг, поздравить
С такою датой, боже мой,
Тут ни прибавить, ни убавить —
Семнадцать лет прошли гурьбой.
И в этот день ты стал добрее,
Как жаль, не вижу я тебя
В тот миг, когда ты стал взрослее.
Как жаль, как говорится, не судьба.
В семнадцать лет уже за уши не потянут,
Целуют в щечку, так примета говорит.
И в праздник твой все поцелуями тебя завалят,
Лишь только мой не долетит.
Но все же я тебе желаю
Остаться навсегда таким, как есть.
О, это трудно, понимаю,
Но для тебя такой проблемы нет.
Будь милым, добрым, сильным, нежным,
Цени людей и не зови печаль.
Будь умным, искренним, как прежде,
И говори: «В прошедшем ничего не жаль».
Да, не жалей того, что было в прошлом,
Лишь постарайся вспоминать
Все то, что для тебя всего дороже,
И тех, тебя кто будет вспоминать.
Позволь тебя, мой друг, поздравить
С такою датой, боже мой,
Тут ни прибавить, ни убавить —
Семнадцать лет прошли гурьбой.
1988Москва
ПРОСТО ЖИЗНЬ ЛЮБЛЮ (песня)
Вот и снова хлещет ливень
И стоит сплошной стеной,
Так что и не разглядим мы,
Что с тобой, а что со мной.
Я люблю смотреть на дождь,
Так как в дождь не видно слез.
Я люблю его, и что ж,
Я полна надежд и грез.
Я люблю дарить гвоздики,
Так как нет на них шипов.
Я люблю дарить, простите,
Радость всем без лишних слов.
Я люблю смотреть на небо,
Ведь на небе столько звезд,
Я люблю кормить птиц хлебом
И смотреть на их полет.
Я люблю не спать ночами,
Потому что мир весь спит.
Я люблю быть со свечами,
Когда город снегом скрыт.
Я люблю все, потому что
Просто жизнь люблю.
Я люблю жизнь почему-то,
Каждый миг ее ловлю.
И вот снова хлещет ливень,
И стоит сплошной стеной.
Знаешь, почему день длинен?
Потому что ты со мной.
1988Москва
НОЧЬ ПРИШЛА
Ночь пришла и вместе с ней
Вспыхнул ураган огней.
Я в такси спешу к тебе,
Ты не знаешь обо мне.
Ты меня встречал не раз,
Но не встретил моих глаз.
Я теперь спешу туда,
Где горит твоя звезда.
Звездные огни плывут
И куда-то ввысь зовут.
Мне бы крылья за спиной
И умчаться ввысь с тобой.
Но зеленый огонек
От полета так далек,
Он везет меня домой,
А я в мыслях лишь с тобой.
Ночь пришла, и вместе с ней
Вспыхнул ураган огней.
Мысленно спешу к тебе,
Но такси перечит мне, во сне.
1988Москва
«Вот снова день прошел…»
Вот снова день прошел,
И укатился солнца шар.
Вот снова час настал,
И гаснет день.
И опускает ночь вуаль,
А с нею тень.
ЛУННЫЙ САКСОФОН (песня)
Надо мной в тихой мгле
Вьется сладкий сон,
И звучит в тишине
Лунный саксофон.
Ухожу сквозь себя
В этот звездный дом.
Лишь во сне живу, любя,
Не зная, что потом.
Восхожу до звезды
И сияю с ней.
Мне волшебные сады
Всех земных милей.
Здесь не тронет меня
Благородный лев,
И укроет от дождя
Самый добрый лес.
Только здесь лунный блик
Это солнца луч.
Только здесь тихий крик
Станет вдруг могуч.
Только здесь мне к тебе
Можно руку протянуть.
Руку ты сожмешь в руке,
И я вдруг проснусь.
Надо мной в тихой мгле
Вьется сладкий сон,
И звучит в тишине
Лунный саксофон.
Лунный саксофон —
Это только сон…
1988Москва
«Смотрю на мир сквозь тюль занавески…»
Смотрю на мир сквозь тюль занавески,
Плывет он предо мной в какой-то дымке.
Я вижу звезд хрустальные подвески
И новый месяц с вечною улыбкой.
МНЕ БЫ БЫТЬ СОБОЙ (песня)
Мне бы быть собой и не быть,
Мне бы обмануться.
Полюбить и разлюбить
И ни с чем вернуться.
В белом саване белых роз
И с шипом на сердце
То ли в шутку, то ль всерьез
В рану всыпать перца.
Боль цветами заглушить
И с любой преградой
Путь Христа бы совершить
И не ждать награды.
Странной странницей в ту страну,
Где моя страница,
Я когда-нибудь все ж дойду,
Долечу, как птица.
Там сотку себе полотно
Из счастливых строчек,
Завернусь в него так тепло
И поставлю прочерк.
Можно быть собой и не быть,
Можно обмануться,
Полюбить и разлюбить,
Но назад вернуться.
1988Москва
НИ СЛОВОМ, НИ ВЗГЛЯДОМ (песня)
Которую ночь я не сплю по причине,
Что ты от меня так далек.
И смотрят в окно ко мне звезды ночные
И лунный безликий рожок.
А утро настанет, и снова в пучине
Неясных дорог и тревог
Ты снова пройдешь и холодный взгляд кинешь,
За что же ты так жесток?
Ни словом, ни взглядом тебя не обижу,
Пускай за любовь ты меня ненавидишь,
Но утром однажды откроешь глаза
И сам ты поймешь, кем я тебе была.
Порою мне очень тебя не хватает,
Что жить и не жить — все равно.
В невинной любви моя жизнь угасает.
Не всем это счастье дано.
Пускай за любовь ты меня презираешь,
Тебя я за это не виню.
Ты этим презреньем меня убиваешь,
Но я тебя все же люблю.
Ни взглядом, ни словом тебя не обижу,
Будь счастлив, ты больше меня не увидишь.
Когда среди ночи откроешь глаза,
Увидишь, как тает моя звезда.
Ни словом, ни взглядом тебя не обижу,
Пускай за любовь ты меня ненавидишь.
А утром однажды откроешь глаза,
И сам ты поймешь, кем я для тебя была.
Ни взглядом, ни словом тебя не обижу.
Пускай за любовь ты меня ненавидишь.
А утром однажды откроешь глаза —
Увидишь — упала моя звезда,
Там…
1988Москва
ШЕСТЬ МАГИЧЕСКИХ БУКВ (песня)
Мне шептал морской прибой:
«Утони в моей любви,
Будем вечны мы с тобой
В глубине одной судьбы».
Только я все пишу
На мокром его песке
Шесть магических букв,
Окрыливших душу мне.
Океан руками и волнами.
Губами своими,
Делал гладким
Вновь песок.
Только я все пишу
На мокром его песке
Шесть магических букв,
Окрыливших душу мне.
Захлебнувшись в моей любви,
Говорил мне небосвод:
«Будем счастливы в ночи,
Ты не будешь знать невзгод».
И душа моя взлетела,
Не удержалась. Как же быть?
Заблудилась в звездах ночи
И стала звездой светить.
Только я смотрю на небо,
Под нежный шепот волн,
Звезды ночи и души моей,
Словно взгляд твой — это он.
Шесть магических букв
Смотрят с неба на меня,
Их волна мне раздает,
Их никогда не смыть дождям.
1988Пицунда
ПУРГА, СНЕГА, МЕТЕЛЬ, ДОМА (песня)
Пурга, снега, метель, дома.
Кружится вьюга.
И мы не сможем никогда
Найти друг друга.
Быть может, это навсегда,
И в мире снежном
Я не узнаю никогда
О взгляде нежном.
Ах, мне бы сердцем растопить
Весь зимний лед и снег,
Тебя найти и полюбить,
Но так не будет, нет.
Снежинки тают на щеках,
Как будто слезы,
И я в снежинках, как в мечтах,
Я в царстве грезы.
Увы, не кончится зима,
Пурга не стихнет,
Пока я не найду тебя
В снежной стихии.
Ах, мне бы сердцем растопить
Весь зимний лед и снег,
Тебя найти и полюбить,
Но так не будет, нет.
Тебя никак не разгляжу
За белой вьюгой.
Боюсь, никак не отвяжусь
От злой подруги.
Кружится снег под фонарем,
И в снежных тучах
Забилось сердце снегирем —
«Ты самый лучший».
Ах, мне бы сердцем растопить
Весь зимний лед и снег,
Тебя найти и полюбить,
Но так не будет, нет.
Пурга, снега, метель, дома,
Кружится вьюга.
И мы не сможем никогда
Найти друг друга.
Быть может, это навсегда,
И в мире снежном
Я не узнаю никогда
О взгляде нежном.
1988Москва
«Как мне воспеть мучительную думу…»
Как мне воспеть мучительную думу,
Что накипела в разуме моем?
Как воссоздать упущенную сумму
Высоких слов, что сказаны о Нем?
Кто предсказал на будущее путь
С его замаскированной завесой?
Мне хочется Тому в глаза взглянуть —
И убедиться, что он не повеса.
Убедиться, что путь его правдив,
И, приоткрыв завесу времени былого,
Найти свои следы, на прошлое ступив,
И убедиться, что не смогу иного.
1989Москва
БИЛЕТ ДО ЛЕНИНГРАДА (песня)
В кармане билет до Ленинграда,
В кармане потертых изношенных джинс.
Теперь ничему здесь, увы, я не рада…
Я даже не знаю, придет ли мой принц.
Когда совершит в замочном просвете
Последний свой круг усталый мой ключ,
Замкнется кольцом все, что было на свете,
И новую эру начну я свою…
По лужам, по грязи, в избитых кроссовках
Дорогой к вокзалу, с вокзала в вагон.
Участвуя в вечной вокзальной массовке,
Оставлю Москву, не взглянув на перрон…
И будут мелькать за окном век за веком,
Когда проводница мне чай принесет,
Застынет слеза за опушенным веком,
И пусть меня поезд везет и везет…
Пусть он увезет меня прочь от судьбы злой,
Пусть стуком колес ее смех заглушит,
Пускай для меня он отцепит вагон свой
И вместе со мной бросит в этой глуши.
И будут в купе мое звезды тянуться,
И резать стекло алмазом лучей…
И некому мне в темноте улыбнуться,
И не дотянуться до дальних огней.
Но есть лишь билет до Ленинграда
В кармане потертых джинсовых брюк.
От мира сего ничего мне не надо,
Чтоб тихо докончить песню свою.
1989Москва
НЕОЖИДАННЫЙ ЗВОНОК
Ты позвони мне завтра утром.
Я завтра все тебе скажу.
Ой, подожди, сейчас, минутку,
Ребенка спать я уложу.
Алло, послушай, уже поздно,
И муж не спит из-за меня.
Что? Да нет же, я серьезно!
Вот так сложилось у меня.
А что, тебя это тревожит?
Да что ты! Да не может быть!
На тебя это не похоже.
Неужто камень смог любить?!
Я говорила? Ой, да брось ты,
Ведь это было так давно!
К тому же ты смотрел так просто,
И не ответил ничего…
Ах, ты сейчас решил ответить?
Ну что ж, мой милый, опоздал.
Хотел ты славу в жизни встретить,
Но вот, как видно, проиграл.
Ну, ничего, не огорчайся.
Тебе ведь только тридцать шесть.
Ты утром бегай, обтирайся,
Быть может, сбросишь ты лет шесть…
Меня ты любишь? Нет, не верю!
С чего бы это, так вот, вдруг?
Ушел тогда ты, хлопнув дверью,
И я ушла! Вот так, мой друг!
Не можешь жить? День непогожий…
Тревожат сны? Смотри-ка, дождь пошел…
Нет, на тебя он не похожий.
Кто, я? Нет, он меня нашел!
Ты не звони мне завтра утром.
Я думаю, ты все сказал?
Сегодня я устала жутко
И завтра еду на причал.
Что? Провожаю в рейс я мужа.
Да, капитан. Не ожидал?
Тебя никто не провожает?
Ну что ж, ты этого искал!
Да ты не слушай бога ради!
Одна живу я, знай, одна!
Я не боюсь тебе сказать так!
Я не пропала без тебя!
Свиданье? Нет! В киношку? Что ты!
И в ресторан я не пойду!
Да не старайся ты! Я просто
Тебя и видеть не смогу!
Нет! Не звони мне завтра утром!
Нет, дома! Трубку не сниму!
Напрасно! Двери не открою!
И письма я, как ты, сожгу!!!
1989Москва
«Я слишком много обещала…»
Я слишком много обещала,
Но все сдержать я не смогла,
Тебе не все я рассказала,
Ты ничего не знал тогда.
Тогда другого я любила,
Назло ему с тобой была.
Ты извини, что все так было,
Ведь я иначе не могла.
Ты в вечной мне любви все клялся,
Просил навеки быть с тобой,
Вдруг с сердца занавес сорвался…
Я обещала. Я обещала, боже мой!
В висках гудел шум беспокойный,
Я верной быть клялась тогда,
Глаза глядели лживой правдой,
И вот одна я навсегда.
Ушел любимый от неверной…
НИ СПИЧКИ, НИ СВЕЧИ (песня)
Когда на исходе летний день за окном,
Тогда ты приходишь в дом ко мне.
И вдвоем С тобой мы проводим солнце в путь
И отправимся взглянуть,
Где начнется ночь и тень.
С тобой мы окажемся в ночи под луной.
С собой нет ни спички, ни свечи в час ночной.
Порой мы от звездного дождя
Прячемся, как от огня,
Но ты все же посмотри.
Звезда в черном бархате ночном, как на бал,
Пришла, приглашая нас с тобой в звездный зал.
Она с миллионами подруг
Закружила звездный круг,
И мерцает все вокруг.
Смотри…
Ах, прости, не знала я, что ты спишь,
Склонив голову мне на плечо, и сопишь.
Тогда я не буду говорить,
Чтоб тебя не разбудить.
Ведь ты видишь сладкий сон
О том, как с тобою мы в ночи,
Нет ни спички, ни свечи,
Но нам так светло вдвоем…
1989Москва
А.Л
Как я хочу расцеловать
Мужчину, который мира дороже,
Ночами его рисовать,
Как это глупо! О Боже!
Хочу любоваться его тьмою глаз
Часами, неделей, годами.
Хочу, чтобы счастье мечтало о нас
И радость штормила над нами…
Об этом мне лишь остается мечтать,
Я вижу его лишь на фото.
На фото могу лишь его целовать,
А счастье разделит с ним кто-то.
1989Москва
ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ
Вот снова слезы капают
С лица на чемодан,
Словно дождинки крапают,
Вещая ураган.
Оставлю здесь картины,
В которых ветер грез,
И веки, как плотины,
Задержат реки слез.
Взгляну в твои озера,
И все ж спадет слеза.
Я улетаю скоро,
Как будто навсегда.
Нет, провожать не надо,
Иначе разревусь.
Не нужен блеск парада,
Я все равно вернусь.
Я снова улетаю в путь
И не хочу прощанья.
Мы встретимся когда-нибудь,
А значит — до свиданья!
22 сентября 1989Москва
FASTEN SEAT BELTS
Осталось немного,
Чтоб взмыть в небеса.
Там где-то дорога,
А здесь полоса.
Осталась Москва
В аэропорту.
Наш самолет
Набрал высоту.
Мелькают дома,
Квадраты нолей.
А я здесь одна
Во власти ремней.
23 сентября 1989Москва — Евпатория
«Мне тяжело от дома отрываться…»
Мне тяжело от дома отрываться,
И все, что сердцу дорого, лишь в памяти держать.
Я не могу без слез в путь дальний отправляться
И всю дорогу, и потом о доме вспоминать.
Взлетай, не бойся,
Расправь крылья и лети.
Взлетай, не бойся
И счастливого пути…
«Не свисти, соловей…»
Не свисти, соловей,
Душу щебетом раня.
Не молчи, соловей,
Омрачая мой путь.
Не грусти соловей,
Грустью взор мой туманя.
Просто ты прилети
И со мною побудь.
2 октября 1989Евпатория
ЗА ОКНОМ
На улице ветер гуляет,
А здесь у меня тишина.
Все свищет, летает, стонает,
А здесь все под крылышком сна.
На улице осень витает,
Но скоро уйдет и она.
Зима о приходе вещает.
Всю власть возьмет в руки Зима.
Покроет зеркальною гладью
Поверхности рек и озер
И ляжет заманчивой сладью
На окнах, оставив узор.
Но спать долго ей не придется,
Глядишь, на носу уж Весна.
Весенняя жизнь не уймется,
И мир отойдет ото сна.
Ручьи побегут по дорогам,
В ветвях запоют соловьи,
И Лето стоит на пороге,
Ну что ж ты стоишь? Проходи!
В ответ только ветер стонает,
Но здесь у меня тишина,
Здесь память о лете дремает,
И я рядом с ней не одна.
2 октября 1989Евпатория
«Да кому вы нужны…»
Да кому вы нужны,
воробьишки-трусишки,
Разве только коту,
хулигану-мальчишке?
И какое до вас дело
может быть мне…
12 октября 1989Евпатория
НОЧЬ
Ветер прохладный, контур луны,
По небу катятся туч валуны.
Шар лунный глотают, потом отпускают
И тащатся в дальние дали страны.
Бурлящую гладь разрывает волна,
Ползет лунным светом и тайной полна.
На берег вползает и исчезает,
Звенит на песке под волною струна.
В блестках луны море светлей.
Как светлячки, огоньки кораблей
На волны взлетают и угасают…
О, эта ночь, словно бал королей.
16 октября 1989Евпатория
«Я решила твердо…»
Я решила твердо,
Что тебя забуду,
С головою гордой
Я уйду отсюда.
Не ищи напрасно
Ты в дожде слезинку.
Помни, я опасна,
Если в сердце льдинка.
Не ходи налево —
Там тебя я встречу
Снежной Королевой,
Холодом отвечу.
Не ходи направо —
Бойся поворота,
Там за переправой
Очень злое что-то.
2 ноября 1989Москва
«Мы, женщины, в душе немного Маргариты…»
Мы, женщины, в душе немного Маргариты,
Вот только Мастерами мы давным-давно забыты.
2 ноября 1989Москва
СПАСИ И СОХРАНИ (песня)
Может быть, ему я не нужна,
Но мне до этого нет дела.
Ведь все, чего я так хотела,
Достигнуть все же не смогла.
Может быть, он счастлив без меня,
Мои напрасны все тревоги,
И я уйду с его дороги,
И буду ночью ждать огня.
Господи, спаси и сохрани
Того, кто мне всего дороже,
Того, — с кем я чуть-чуть моложе,
Того, кто больше всех раним.
Господи, спаси и сохрани
Того, с кем боль моя слабее,
Того, кто всех друзей вернее,
Спаси и сохрани,
Спаси и сохрани,
Аминь!
Я хочу, что б мне хватило сил
Любить его совсем другого,
Сберечь его совсем чужого.
О, боже, дай мне столько сил.
Господи, всесилен твой указ,
И я смогу согреть дыханьем,
Украсить роз благоуханьем
Того, чьих нет роднее глаз.
Господи, спаси и сохрани
Того, кто мне всего дороже,
Того, с кем я чуть-чуть моложе,
Того, кто больше всех раним.
Господи, спаси и сохрани
Того, с кем боль моя слабее,
Того, кто всех друзей вернее,
Спаси и сохрани,
Спаси и сохрани,
Спаси и сохрани. Аминь.
1989Москва
ДРУГ
Друг не сможет обмануть,
Не навеет грусть.
Друг поможет выбрать путь
На любом распутье.
Пусть кругом идут снега,
Пусть метет в глаза пурга,
Пусть дожди, гроза и зной,
Был бы друг всегда со мной.
Пусть со мною будет та,
Кто всегда во всем проста.
После долгих злых разлук
Будь со мной, мой верный друг.
И когда я буду там,
Где мне будет туго,
Я найду душе бальзам —
Это письма друга.
Знаю я лишь слово «друг»,
Не люблю «подруга».
Друг всегда, везде есть Друг,
А другое — полдруга.
1989Москва
«Человеческое сердце…»
Человеческое сердце…
Сколько в нем глубин и гор,
Сколько в этом малом сердце
Силы, и какой простор.
Сердце может сильно сжаться,
Когда внемлет не свое,
Плакать может и смеяться,
Распахнуться широко.
1989Москва
«Фонари рыжеволосые…»
Фонари рыжеволосые
Ночной мне шлют привет,
«Жигули» разноголосые
Поют мне что-то вслед.
Погоди, брюнетка жгучая,
Ночь! Постой, не уходи
Наколдуй, о ты, могучая,
Что б не наступили дни.
Ведь так чудесно рядышком
Здесь с ветерком пройтись
И еле видным камушком
Гладь пруда разбудить.
А днем мечтать нелепо,
Так душно, солнце жжет.
И здесь, у старой липы,
Меня никто не ждет.
Но вот спускает занавес
На город мой закат,
И вновь играет «Полонез»
Мой месяц — сводный брат.
И ветер, нежный спутник,
Обнимет вновь меня.
В ночи я вечный путник,
Бегу быстрей себя…
1989Москва
Я ГОД УЖЕ С ТОБОЙ ЗНАКОМА
Вот уже год с тобой знакома,
Второй пошел, как ни крути.
Брожу по-прежнему у дома,
Но силы нет к тебе зайти.
Тебя я знаю. Что ж поделать?
Твое я имя и во сне шепчу.
Души моей не переделать,
На крыльях сердца я мысленно к тебе лечу.
ЧЕЛОВЕКУ
Высокому полету птицы будь подобен.
И избегай тот путь, что более удобен.
Люби людей, будь предан одному из них.
Будь милосерден с душами больных
Людей, больных несчастною любовью,
И гениев с судьбою роковой…
1989Москва
Что может быть чудеснее, чем синий вечер с огромными белыми звездами, отражающимися в бескрайнем окружающем тебя океане?! Что может быть чудеснее вечера на крохотном островке в морской пустыне, пальм, испаряющих солнечный дневной зной, раскаленного песка, согревающего ноги в вечерней прохладе, и двух влюбленных, при дающих всему вышеперечисленному волшебству непередаваемое очарование и непостижимость Вселенной?
Из повести «Дождь»
ТЫ ГДЕ-ТО ТАМ (песня)
Поездом ночным
Уеду прочь из этих мест,
Где в небе чайки плавный жест,
Где море стало мне родным.
Поезд мой ночной
Отправит город в дальний путь.
И пальмы ветками взмахнут,
Прощаясь навсегда со мной.
А где-то там спадет печальная слеза,
И вспыхнет там на ясном небе вдруг гроза.
Ты где-то там сидишь у моря на песке,
И в эту ночь ты нежно помнишь обо мне.
Ты где-то там… Ты где-то там… Ты…
Поездом ночным
Слегка я город разбужу.
Не просыпайся, я прошу.
Ты так мне нравишься таким.
Южный аромат
Последний раз в себя вдохну
И поездом ночным — в Москву,
Туда, где волны не шумят.
А где-то там спадет печальная слеза,
И вспыхнет там на ясном небе вдруг гроза.
Ты где-то там сидишь у моря на песке,
И в эту ночь ты нежно помнишь обо мне.
Ты где-то там… Ты где-то там… Ты…
Сердце так стучит
Мгновениям последним в такт.
Сейчас колеса застучат,
И поезд в ночь меня умчит.
Смотрят фонари
Желтым взглядом мне в глаза.
И в ожиданьи спит вокзал,
А ты все где-то, где-то там…
А где-то там спадет печальная слеза,
И вспыхнет там на ясном небе вдруг гроза.
Ты где-то там сидишь у моря на песке,
И в эту ночь ты нежно вспомни обо мне.
Ты где-то там… Ты где-то там… Ты…
1989Москва
«Я люблю терпкий запах полыни…»
Я люблю терпкий запах полыни
И траву в алмазной росе…
Назад: АВТОБИОГРАФИЯ
Дальше: «Моя подруга…»
