Янтарной капелькой замерзшего стекла
Скатилась ножка из-под юбки.
Я взял ее за ноготь, и попробовал ее,
Какая кислая! Прозрачна и желта…
И подхватил за пятку — гнущуюся, длинную,
И опустил в свой рот — всю, целиком,
А проглотить забыл — так было вкусно!
И упустил — чужая ножка чужому чужда…
Утром проснулись — шум, крики. Скорей к окошку.
Падает снег. Черное море толпы кормят хлебными
крошками.
Хлынул — с неба на землю — рассыпался в воздухе
снег.
Настроены замки, дворцы — самосвалами, —
в капельках воздуха снег.
Падает в мириады комнат, кружащийся в воздухе,
из телевизоров свет.
Белые хлебные крошки.
Квадратные, как окошки.
— А! махнула рукой — падай снег!
Падай больше, падай весь век!
И вернулась в кровать,
Чтобы снова спать.
Только внизу, по хлебной крошке упавшего снега,
(Ногами! Ступая на хлеб!)
Почерневшими, угловато–хлипкими следами
Прошагал какой-то слабенький поэт.
Толпы очнулись… Снег стаял.
Следы обратились в льдины. Вросли в асфальт…
Вечером городское кладбище
Подметает небеса вениками деревьев.
На ветках тополей остаются только пылинки ворон.
Деревья сверху забрызганы грязью ворон.
Воздух утекает с улиц, вытесняемый машинами,
В землю. В сетке ветвей, в их клетке
Заперты на ночь вороны. И спят.
А утром кладбищенский поп
Размахивает веником деревьев
И окропляет землю на много километров
Вокруг черными брызгами падающих в поля ворон.
Весной вновь прилетели на небо звезды.
Они приехали свысока. Одна из них выскочила,
закружилась,
И долго носилась по небу. Земля, которая прилетела
к солнцу.
Огромная птица. Она была покрыта белыми
кучерявыми перьями
Света и облаков. А внизу бегали маленькие
кусачие черные собачки.
Они вглядывались белыми точками людей,
совершенно голых ночью
Сквозь потолки квартир. И щелкала клювом.
Клювом деревьев.
С хвостом и крыльями. И долго смеялась, своим
клювом из лошадей.
Внутри нее было множество желтых, как солнце
яиц. Планет.
А вокруг смеялись и веселились мириады соседей.
Она прилетела сюда жить. Ей нужен был он.
Осеянные листьями, обсохшие в своей сине–зелени
травы.
Осмеянные будущей зимой несмелые морозы.
О, синие поля ветвей деревьев, неба, солнечного
хлеба!
О, сенными холмами загроможденный вздох полей.
О, сень тяжелых, опахальных туч,
где солнца пятнышки от темноты земли
желтеют на лету.
О, сень елей, огромных, как дубы, касающиеся
друг дружку в сизой тишине.
И осяки далеких птиц, жестоко уносимых ветром,
Из осень–к-осени шатающихся взад–вперед,
И целыми летящими осенями — пока здесь сухо,
там уже темно,
И в море жирное уже впадает снег огромной,
С неба, льдом покрывшейся рекой…
Что ты делал в малюсеньких
комнатках этого сада, где стволы
И деревья словно держат одну
большую тучу зеленого дождя?..
Ты
думал о девушке?
О том, как будут
танцевать ее ноги,
Когда она будет идти
по этой рассыпанной комьями
и вспаханной мокрой земле?
Где
стволы в саду, как лес,
и освещены солнцем.
Утренние персики по вкусу напоминают лимоны,
А свет утром — ярче, чем днем,
Так что глаза поднять невозможно,
Хотя солнце еще не встало с постели.
А только лежит на самом краешке ее.
Так низко лежит персиковым лимоном.
Что земле совсем холодно,
И с неба просыпался дождь
Из его кожуры цвета серых облаков.
Постучись в открытое окно и пощупай воздух:
Тук–тук–тук–тук–тук–тук.
По тропинкам убегающее время
Шевельнется и проснется вдруг.
Обернись! Еще мгновенье, ты забудешь все.
Шевельнись же! Шевельнись!
Еще! Еще!
Еще...
Еще.
Довольно!
На сегодня хватит! Все.
Наступает темнота, и из
Твоей щели начинают выбираться
И разбегаться мыши.
Они копошатся по углам.
Серая–серая ночь
Шьет из тебя шубу.
Пробираясь в зарослях ветра,
Провода и старые дома
Шумели и трещали.
Качающиеся их бревна,
Как раскачивающиеся деревья,
Лили меж окон
Своих тел
Свет внутрь себя.
I. 1. Мерно покачиваются
огромные черные деревья.
В ушах громко пульсирует
ночная тишина.
Озаряемые бледной луной
вздрагивают теплые звезды.
На холодную землю белым,
сморщенным и дряблым покрывальцем
ложится первый снег.
2. На какую-то минуту нежная
пелена обволакивает город.
Идет снег…
3. Четырехугольная луна.
4. Снег не переставая
работал всю ночь,
покрывая огромными пушистыми
хлопьями
все,
что ему попадалось на пути.
А утром, когда проснулся ненасытный
город,
он гиб под колесами машин,
умирал под ногами пешеходов,
таял в грязных, заполненных
мусором лужах.
И только на деревьях
лежал нетронутый, молодой,
первый СНЕГ.
5. Люди, широко расставив ноги,
неумело двигаются по замерзшим
дорожкам,
закутанные в панцирь шуб и шарфов.
В своих движениях они похожи
на младенца, совершающего свои первые,
осторожные и напряженные шаги.
6. Ты привезла апельсины, у
нас очень редкие. Их было жалко.
Всю неделю они пролежали на балконе
в целлофановом пакетике
огромные, оранжевые и такие
непривычные среди белого снега.
А ночью, когда шел снег, они
о чем-то шептались, светясь в белизне
совсем как маленькие солнышки.
II. 7. Мокрые, в каплях машины,
люди с зонтиками, спешащие,
прячущиеся в подъездах.
Потоки воды, несущие
желтые листья.
А на крыше чистятся голуби.
Смотрят вниз и изредка,
мокрые и взъерошенные,
перелетают с места на место,
сбивая нависшие капли.
8. Иду. Горят красные и желтые.
Дождь о витрины глаз.
Белые. Ночь и город. Слепит.
Ветер светит нам из-за каждого угла.
Пыльные лоси съели в городе всю траву
— Ох — ты!
— Ох — ты!
— Ох — ты! — повторяют твои каблуки.
Ну и пусть! — добавляет горло.
Через пять шагов мы сами станем
Прошлогодней осенью — по сравнению с тем,
Что творится вокруг.
А еще через шаг
Превратимся в сосуды для собственной крови.
Ячейки лимона и апельсина
Внутри балерины.
В белом кисейном пальто
Юбочки, тапочек и ногорук.
Апельсин ярким солнышком
Порхает внутри меня.
Танцует оранжевой бабочкой
Внутри моего живота.
Танцует не сцена — она,
Не она, а только моя —
Балерины душа,
И нет ничего.
Только глаза,
Лимоны — глаза,
И тельце — ее.
Балерина—собака, балерина—актриса,
Высокие в папке твои золотые глаза,
Темные, в пепле, твои паруса...
Антенны берез — ровные белые стволы —
принимают волны
И посылают их внутрь земли по корням–проводам.
Дерг–дерг — отзывается эхом.
По всем подземным секретным домам.
У солнца — миндалевидные глаза.
У солнца — уши с тонкой шерстью.
У солнца — маленькие зубки.
У солнца — ветерок на нитке.
У солнца — папиросы в котелке
И желтые забрызганные брюки.
Попробуйте весь день на небе просидеть.
Вы упадете, разобьетесь, — стыдно!
Попробуйте все это усмотреть —
Что происходит снизу — вам не видно!
И потому у солнца в небе котелки,
Палатка, соль и нож у солнца,
Буханка хлеба, ложка, зеркальце у солнца,
Книжонка песен, флейта и носки у солнца,
Тетрадь, иголка и бинокль у солнца,
Часы, шнурки, шкафы; машины — все это у солнца!
Утренние часы тихонько дрожали от ветра,
И минуты трещетками бились на тоненьких
Веточках.
Наступал день. Симфонировал. Фонтанировал.
Шел.
Звезды рождаются одна от другой,
Вспыхивают капельками на деревьях,
Перекидываются мостиками одна через другую.
Потом тихонько подлетают,
И впиваются в кожу своими цепкими глазками,
И глядят, глядят,
Шевеля носиками и виляя хвостиками.
Она была ванной. Снаружи — эмалевой ванной.
А внутри? — может, вода? Да. Ведь она ванна,
И грязная вода уходит через специальную
Дырочку внизу живота. А чистая вода
Вливалась через розовый кран
С двумя приятными винтами.