Темница

То предки возвели для человека!
Так мы являем мудрость и любовь
К несчастному, что грешен пред нами,
Невинный, может быть — а коль виновный?
Излечит ли одна тюрьма? Господь!
Коль в грешном поры сузились и ссохлись
От нищеты, невежества, все силы
Его назад откатятся, как волны;
И станут вредоносными, ему
Неся болезнь и гибель, как чума.
Тогда мы призываем шарлатанов:
Их лучшее лекарство! — поместить
Больного в одиночество, где плача,
С лицом угрюмым, под тюремный лязг,
Он смотрит сквозь пары своей темницы
В зловещем сумраке. Вот так лежит
Он среди зла, пока его душа,
Несформированная, станет разлагаться
При виде ещё большего уродства!

Ты прикоснись легко к нему, Природа!
И чадо озорное исцели:
И благотворно подари ему
Свет солнца, красоту, дыханья сладость,
Мелодии лесов, ветров и вод,
Пока он не смягчится, и не будет
Столь неуклюже, резко отличаться
Среди всеобщей пляски и напевов;
Но, разрыдавшись, исцелит свой дух,
Чтоб вновь он добрым стал и гармоничным
Под действием любви и красоты.

The Dungeon

And this place our forefathers made for man!
This is the process of our love and wisdom,
To each poor brother who offends against us —
Most innocent, perhaps-and what if guilty?
Is this the only cure? Merciful God!
Each pore and natural outlet shrivell`d up
By ignorance and poaching poverty,
His energies roll back upon his heart,
And stagnate and corrupt; till changed to poison,
They break out on him, like a loathsome plague-spot;
Then we call in our pamper`d mountebanks —
And this is their best cure! uncomforted
And friendless solitude, groaning and tears
And savage faces, at the clanking hour[,]
Seen through the steams and vapour of his dungeon,
By the lamp`s dismal twilight! So he lies
Circled with evil, till his very soul
Unmoulds its essence, hopelessly deformed
By sights of ever more deformity!

With other ministrations, thou, O nature!
Healest thy wandering and distempered child:
Thou pourest on him thy soft influences,
Thy sunny hues, fair forms, and breathing sweets,
Thy melodies of woods, and winds, and waters,
Till he relent, and can no more endure
To be a jarring and a dissonant thing,
Amid this general dance and minstrelsy;
But, bursting into tears, wins back his way,
His angry spirit healed and harmonized
By the benignant touch of love and beauty.

Отправить