ДЕРЕВО

Когда Ойген увидел, как исчезает из виду берег, он раскурил первую в своей жизни трубку. Вкус табака ему не понравился, но, вероятно, к этому можно привыкнуть. Он отпустил бородку и сам себе впервые не казался больше ребенком.

Утро после ареста осталось для него в далеком прошлом. Усатый начальник жандармерии ворвался к Ойгену в камеру и с такой силой отвесил две пощечины, что свернул ему набок челюсть. Немного погодя начался допрос. На удивление вежливый человек в сюртуке печально спросил его, зачем он это сделал. Оказав сопротивление при аресте, он сам себя загнал в тупик, а нужно ли ему это было?

Но он не сопротивлялся, воскликнул Ойген.

Агент тайной полиции спросил, уж не хочет ли он уличить прусскую полицию во лжи.

Ойген попросил связаться с отцом.

Тяжко вздыхая, агент спросил, неужели арестованный сомневается, что они это давно сделали. Он наклонился вперед, осторожно схватил Ойгена за уши и сильно приложил его головой к столу.

РљРѕРіРґР° Ойген очнулся, РѕРЅ лежал РЅР° чисто застеленной РєРѕР№РєРµ РІ конце РѕРіСЂРѕРјРЅРѕР№ больничной палаты СЃ решетками РЅР° окнах. Рто РЅРµ самое плохое место, сказала немолодая сестра, СЃСЋРґР° кладут только лиц благородного происхождения или людей, Р·Р° которых походатайствовали, РѕРЅ должен радоваться.

К вечеру опять появился все тот же вежливый агент тайной полиции. Все уже урегулировано. Ойгену придется покинуть страну. Надо готовиться к переезду за океан.

Он, право, не знает, сказал Ойген, это уж как-то очень далеко.

Собственно, это не предложение, ответил агент тайной полиции, и сама идея не подлежит обсуждению, а если бы Ойген знал, какой участи он избежал, то рыдал бы от радости.

Вечером пришел отец. Сел на край постели и спросил, как он мог поступить так с матерью.

Что сделано, то сделано, сказал отец, с отсутствующим взглядом похлопал сына по плечу и сунул ему немного денег под подушку. Барон все устроил, он благородный человек, хотя немного и чокнутый.

Ойген спросил, на что он там будет жить.

Отец пожал плечами.

Шаровые функции, сказал отец, весь погруженный в собственные мысли, вот как это надо делать. Он вздрогнул и посмотрел на Ойгена, словно очнулся от летаргического сна. Ну ладно, как-нибудь всё образуется!

Он крепко притянул Ойгена к себе и так уперся плечом ему в челюсть, что молодой человек на несколько секунд потерял от боли сознание. А когда пришел в себя, отца уже не было. � только тогда Ойген понял: он его больше никогда не увидит.

Через три дня он добрался до порта. Ожидая парома в Англию, Ойген разговорился с тремя коммивояжерами, добродушными людьми, не отличавшимися особой интеллигентностью и работавшими на вновь созданные банкирские дома; они склонили его к карточной игре. Он сразу стал выигрывать. Сначала немного, потом все больше и больше, а под конец так много, что новые знакомые приняли его за шулера, и ему пришлось срочно ретироваться. При этом Ойген не делал ничего, кроме как запоминал карты по методу Джордано Бруно, этому его обучил много лет назад отец. Нужно запоминать каждую карту, превращая ее в голове в фигурку человека или животного, чем смешнее, тем лучше, а под конец сама по себе выстраивается целая история. Если набить на этом руку, то весь кон при игре в тридцать две карты спокойно укладывается в голове. Раньше у него никак не получалось, отец сердился и наконец оставил эту затею. А сегодня все вышло само собой, легко и просто.

В другом трактире Ойген слишком много пил. Воздух вокруг него дрожал, и он чувствовал легкую усталость во всех членах. Желание спать было таким сильным, что он даже не заметил юную красотку, которая взялась неизвестно откуда и уже сидела рядом с ним. Особенно юной, это он разглядел потом вблизи, девушка не была, да и шибко красивой тоже, однако когда Ойген солгал, что у него нет денег, она спросила его оскорбленно, уж не принимает ли он ее за такую, и чтобы доказать ей, что не имел в виду ничего плохого, он взял ее с собой в комнату, которую снял. По дороге туда он обдумывал, удобно ли ей сказать, что она его первая женщина и что он практически не знает, что нужно делать. Но потом все оказалось очень просто, и когда он в полутьме почувствовал ее руки у себя на лице, он уже был счастлив, но так устал, что чуть не заснул, однако она хорошо знала, как не дать ему отключиться, и тогда уже было совсем не важно, юная она или нет и как выглядит, а когда на следующее утро Ойген понял, что она забрала с собой весь его выигрыш, он даже не смог разозлиться. Насколько легче относиться к жизни, когда все бросаешь и уезжаешь навсегда.

А потом Ойген прибыл в Англию: чужие люди, странно звучащий для непривычного уха язык, щиты с непонятными географическими названиями и очень странная еда. Вероятно, в Лондоне жили миллионы людей, но он никак не мог себе этого представить; миллион людей какой же в этом смысл? В гостинице Ойгена настигло письмо Гумбольдта, который советовал ему непременно сесть на совершенно новый тип корабля, который называется пароход. Он присовокупил к этому еще советы, как лучше обращаться с дикими людьми: нужно производить на них впечатление дружелюбного и искренне всем интересующегося человека, ни в коем случае не умалять своего превосходства, но и избегать всяких нравоучительных суждений по поводу благосклонного отношения к невежеству других, что может быть воспринято как проявление высокомерия. Ойген невольно улыбнулся. Можно подумать, что он собирается поселиться среди дикарей! От отца ни словечка. Ночью ему не спалось от тоски по родине и от одиночества. Он сел на первый пароход, отправлявшийся за океан.

Путешествующих на борту было мало, пароходы только недавно начали совершать пассажирские рейсы, и для многих они были еще в новинку. Небо висело низко и было затянуто тучами. У Ойгена погасла трубка, он хотел ее снова разжечь, но дул слишком сильный ветер. Капитан, который пронюхал, что Ойген смыслит кое-что в математике, пригласил его к себе в капитанскую рубку.

Нисколько, ответил Ойген.

Капитан задумался. Ойген удивился, почему людям всегда нужно так РјРЅРѕРіРѕ времени, чтобы ответить. Рто же был РЅРµ Р±РѕРі весть какой трудный РІРѕРїСЂРѕСЃ.

Ночью, когда Ойген не мог спать больше от возбуждения, чем от шума моторов, да еще от храпа ирландского напарника по каюте, начался настоящий шторм: волны со страшной силой били в стальной корпус парохода, моторы ревели, и когда Ойген, качаясь, вышел на палубу, в него с такой мощью ударила высокая волна, что его чуть не смыло за борт. Мокрый с ног до головы, он поспешил назад в каюту. �рландец прервал свою молитву.

У него большая семья, сказал он, с трудом подбирая немногие известные ему французские слова, он за нее в ответе, ему никак нельзя умирать. Его отец был жестокосердым человеком и не умел любить, его мать рано умерла, а вот теперь Бог хочет забрать и его.

Его мать еще жива, сказал Ойген, а отец много чего любил, только не его. � он не думает, что Бог уже готов призвать его к себе.

На следующее утро океан был спокоен, прямо как большое озеро. Капитан несколько раз склонялся над своими картами, смотрел на секстант и сверялся с хронометром Харрисона. Они сильно сбились с курса, придется брать новый запас горючего.

Корабль причалил к берегам Тенерифе. Глаза слепил яркий свет, с балкона только что возведенного здания таможни на них с любопытством смотрел попугай. Ойген сошел на берег. Мужчины выкрикивали команды, грузили ящики, туда-сюда семенили мелкими шажками полуголые женщины. Нищий просил подаяние, но у Ойгена вообще уже не осталось денег. Открылась клетка, и свора орущих маленьких обезьян кинулась наутек в разные стороны. Ойген покинул гавань и пошел, ориентируясь на контур конусообразной горы. �нтересно, а каково это стоять на вершине? По-видимому, далеко все видно. Воздух был совершенно прозрачный.

РЈ края РґРѕСЂРѕРіРё стоял памятный обелиск. Рельеф РЅР° нем изображал РіРѕСЂСѓ, Р° СЂСЏРґРѕРј СЃ ней человека СЃ шарфом, РІ сюртуке Рё цилиндре. Надпись Ойген РЅРµ РїРѕРЅСЏР», Р·Р° исключением имени. РћРЅ сел РЅР° обломок скалы, пускал РІ РІРѕР·РґСѓС… кольца дыма Рё смотрел РЅР° изображение РЅР° обелиске. Какой-то местный, РІ пончо Рё шерстяной шапочке, остановился СЂСЏРґРѕРј, показал РЅР° обелиск, сказал что-то РїРѕ-испански, потом показал РЅР° землю, СЃРЅРѕРІР° вверх, опять РЅР° землю. Многоножка СЃ непривычно длинными усиками ползла РїРѕ штанине Ойгена. РћРЅ оглянулся. Как РјРЅРѕРіРѕ новых растений. Р’РѕС‚ Р±С‹ интересно узнать, как РѕРЅРё РІСЃРµ называются. Рђ СЃ РґСЂСѓРіРѕР№ стороны, подумал РѕРЅ, РєРѕРјСѓ это нужно? Рто же всего лишь названия!

Ойген дошел до обнесенного стеной сада, калитка стояла открытой. По стволам деревьев карабкались орхидеи, голоса сотен птиц наполняли воздух. Вблизи вновь строящейся стены росло очень толстое дерево. Кора его вся потрескалась и была очень жесткой, наверху ствол разветвлялся, превращаясь в пышную крону. Ойген неуверенно встал под тень дерева, прислонился к стволу и закрыл глаза. Когда он их открыл, перед ним стоял человек с граблями в руке. Незнакомец тут же начал ругаться. Ойген мягко улыбнулся. Дерево, вероятно, очень старое? Садовник топнул ногой и показал на выход. Ойген извинился, он лишь немного отдохнул и даже в какой-то момент подумал, что стал кем-то другим или вообще растворился, такое тут приятное место. Садовник угрожающе поднял грабли. Ойген быстро ушел.

Пароход отчалил рано утром, через несколько часов остров скрылся из виду. Целыми днями океан оставался таким спокойным, что Ойгену казалось, пароход вообще не движется. Но мимо постоянно проходили корабли с надутыми ветром парусами, два раза повстречались даже пароходы. Однажды ночью Ойгену показалось, будто он видит вдали огненные вспышки, но капитан посоветовал ему не обращать на это внимания: океан посылает обманные видения, миражи, иногда так и кажется, что он грезит как человек.

А потом опять поднялись сильные волны, из тумана вынырнула какая-то птица с взлохмаченными перьями, прокричала дурным голосом и снова исчезла. �рландец спросил Ойгена, не объединиться ли им, может, открыть вместе дело, маленькую фирму.

Он набил трубку остатками табака, пошел на нос корабля и долго стоял там со слезящимися на ветру глазами, пока в вечерней дымке что-то не нарисовалось: сначала полупризрачное, далекое от реальности, а потом все более отчетливое, и капитан с улыбкой сказал: Нет, на сей раз это не химера и не фантом, это Америка.