ЩЕКА К ЩЕКЕ. Новые стихи
1. У ЗЕРКАЛА
Мгновение
Её окликнули. Она
Уже в сумятице квартала,
Но прежним всё ещё полна,
Кого-то взглядом поискала.
В глазах вопрос, но под конец
Как завершение отрывка
И подлинный его венец —
Непроизвольная улыбка.
«Возникает у двоих…»
Возникает у двоих
Совпадение желаний,
Рук и губ — моих, твоих
Или общих — в дымке ранней.
Путь единственный найдя,
Так сливаются две капли
После краткого дождя
На стекле, как в смутном кадре.
На постое
Тюфяк с утрамбованной стружкой
При каждом движенье шуршит,
И если вы, скажем, с подружкой,
То это порою смешит.
В положенный сон отпуская,
Вам полночь сигнал подала.
Забыта постель городская
И прежние ваши дела.
А поздним рассветом осенним,
Когда лишь туман по селу,
Подушка, набитая сеном,
Внезапно уколет скулу.
Щека к щеке
Танцевать щека к щеке,
Обняв друг друга,
Засыпать щека к щеке,
Как два супруга.
Трудно или налегке
Катить свой обод.
И смотреть щека к щеке
В зеркальный омут.
Осень
Густая тьма течет садами.
Уже пора, пожалуй, спать.
Но всё задумчивей с годами
Жизнь вспоминается опять.
Холодным вечером осенним
Приходит изредка в тиши
Черёд телесным наслажденьям,
Небезразличным для души.
Свидание
Заслоны потвёрже
Случались порой на пути,
Но мимо лифтерши
Приходится всё же пройти.
Сквозь дырочку в шторе
Дрожала полоска луча.
А дверь — на запоре,
На два поворота ключа.
И так всё далёко:
Окно за ветвями, скамья.
И глаз поволока,
И шёпот, и жизнь, и семья.
Как страшно раздеться
И платье повесить на стул,
Но некуда деться
И выполнить надо посул.
Открытия
И вошли под неведомый кров
Для ночного свиданья.
Никаких дополнительных слов,
Только звуки дыханья.
И, во всем этом мире одни,
Лишь собою согреты,
Открывали друг в друге они
Вечной жизни секреты.
У зеркала
Поведя плечами и спиною,
Отступила от окна.
Посмотрелась в зеркало стенное,
Будто в комнате одна.
Заломила руки на затылок,
Потянулась на носках…
Как он молод был тогда и пылок!
Как стучала кровь в висках!
«После первых невинных утех…»
После первых невинных утех
Потрясение взрослой любовью,
Ослепительным чувством, — из тех,
Что пронзают восторгом и болью.
Но впоследствии, чем ни живи,
Нет, не всё забывается быстро:
Тянет изредка к первой любви,
Как убийцу на место убийства.
Побег
Это был последний шанс
Для побега.
Запоздалый дилижанс,
В небе — Вега.
В небе яркая звезда
(Это Вега!).
Слишком тихая езда
Для побега.
Обвенчаться наконец
В позднем храме.
Надевание колец…
А утрами,
Покрестясь на образа
От испуга,
Посмотреть глаза в глаза
Друг на друга.
Студент
Привыкают быстро к новому укладу:
Домик оказался мил, хотя и мал,
Где студент за, в общем, сдержанную плату
Вместо общежитья комнатку снимал.
Под окном выл ветер, и сосна скрипела.
Он поверх конспекта щурился во тьму.
Иногда хозяйка вечерами пела,
Это не мешало, в сущности, ему.
«Как бы мне, рябине, к дубу перебраться…»
А студент хозяйку называл на «ты»,
И она терпела это панибратство
Из-за его дивной юной красоты.
Любовь
Нежные поцелуи,
Скованные слова,
Те, когда вас милуя,
Шепчут едва-едва.
В долгих ночах без счёта
Женщина ждёт вас вновь…
Ждёт и её за что-то
Мстительная любовь.
Женщина за стеной
Снова чувствую всей спиной
Эту женщину за стеной.
Так, наверное, бедный странник,
Позабытый страной изгнанник
Появляется близ границ,
Чтоб опять не смыкать ресниц,
Ощущая цветенье лип
И колодезный слыша скрип.
Поздний ребёнок
Г. У.
Поздний ребёнок — как внук.
Радость повтора.
(Славно сработала вдруг
Ваша контора.)
Северный город Надым.
Всплески ручонок.
Сделал отца молодым
Поздний ребёнок.
Сделал опять молодым?
Или же старым?
Ах, что сравнится с таким
Сладостным даром!
Можно гордиться собой…
Копятся с лета
В небе над Обской губой
Отблески света.
Воспоминание о персональном деле
Жаловалась женщина в партком:
«Муж опять гуляет».
Вызовут — а он стоит молчком,
Дурака валяет.
Длинный персональный разговор
Только-только почат.
Это всё дружки с давнишних пор,
Что его песочат.
Есть в парткоме женщина одна —
Секретарь парткома.
Чувствуется: тайно влюблена,
А не лишь знакома.
Иногда бормочет в тишине:
— Эти бабы, ну их!..
И к его же собственной жене
Мужика ревнует.
Жена художника
На натурщиц, понятное дело,
Денег не было в те времена,
И хотела жена, не хотела —
Эту роль выполняла она.
Акварели, гуаши, пастели…
И она занята день-деньской.
Дети, кухня… Ночами — в постели,
А с утра у него в мастерской.
Но потом — не деталью в пейзаже,
А добавкой к иным новостям —
На грядущем его вернисаже
Обнажённая выйдет к гостям.
В метро
Человек заглядывает в книгу
Женщины, читающей в метро,
И, поддавшись выпавшему мигу,
Видит чьей-то комнаты нутро,
Погружаясь в некую интригу
И к тому же в самое ядро.
Он смущён, но он уже увлёкся.
Он попал в волшебные сады,
Ощущая слабый запах флокса,
А, возможно, также резеды,
От своей реальности отрёкся,
Не предвидя всяческой беды.
Мысли беспорядочно-неловки:
Потянуть ему за эту нить,
Позабыв о должной подстраховке,
Проявить и выдумку и прыть,
Или на ближайшей остановке
Опрометью тут же выходить?
Причуда
Решительных женщин причуда —
Как в пруд погрузиться до дна,
Немедля раздеться, покуда
Находится в доме одна.
В наплывах прозрачного света
Скользит по квартире своей,
Уловлена створкой буфета
И зеркалом возле дверей.
Но вдруг, отмечаемый кожей
Растерянно вспыхнувших щёк,
До кухни из близкой прихожей
Доносится внятный щелчок.
Застыла, забыв о посуде,
Прикрыла, стыдом залита,
Одною рукой — обе груди,
Другою — мысок живота.
Прощание
— Возвращайся, милый.
Лучше — поскорей.
Хочешь, стань унылый,
Даже постарей.
— Не рыдай, не висни!
Стыдно — смотрит всяк.
Если хватит жизни,
Я вернусь и так.
«Былое чувство долга и печали…»
Былое чувство долга и печали,
На столько лет по-прежнему одно,
Незыблемо, как если бы в начале.
И стало одиночеством оно.
Однако это всё-таки не к долгу
Относится, а просто ты опять
Своей судьбы оставшуюся дольку
Ни с чьей не пожелал соединять.
«Журавли летят, трубя…»
Журавли летят, трубя,
На зов природы.
Как я прожил без тебя
Все эти годы?
Вновь зима пришла, слепя,
Мир стужей полня.
Как я прожил без тебя? —
Почти не помню.
«Шли когда-то парочкой…»
Шли когда-то парочкой,
Смеялись на ходу.
А сегодня с палочкой
По берегу иду.
Над озёрной рамою
Кружит кленовый лист.
Я иду, прихрамываю,
А день осенний мглист.
Рухнувшее зодчество
Разрушенных аллей…
Снова одиночество
Заметней и острей.
«Десяток немыслимых лет…»
Десяток немыслимых лет
Прошёл с того страшного года.
На что мне плацкартный билет —
Моя ветеранская льгота?
Не ведал, что вдруг окажусь
В настолько заброшенной зоне.
Не думал, что так задержусь
На этом пустынном перроне.
«Были пророчества…»
Были пророчества
Добрые в дому.
Нынче ворочаться
Ночью одному.
Шли с тобой рядышком
Тропкою своей.
Ты была ядрышком
Нашей жизни всей.
Ожидание
Дверная пружина
Сжималась, насколько могла.
Снаружи пуржила
Глубокая снежная мгла.
В достаточной мере
Собой занимаясь, метель
Барачные двери
Сорвать собиралась с петель.
Подобье аврала.
Затменье средь белого дня…
Но ты уверяла,
Что видишь в окошко меня.
Марусенька
Вечером летним, после дороги,
Мыла Марусенька белые ноги.
После заката, в тёплой запруде,
Мыла Марусенька белые груди.
По сторонам озираясь несмело,
Мыла Марусенька всё, что имела.
Не отличаясь скромностью высшей,
Месяц сиял над соломенной крышей.
Свадьба. 1954
Не шумел барак.
В окнах гасла зорька.
Лишь один дурак
Добивался: — Горько!
Человека два —
Кто знаком с невестой,
Да и то едва.
И жених — не местный.
Видно, впрямь одни
На просторном свете.
Никакой родни —
Только гости эти
Засчитали как
Первую попытку.
Им законный брак
На живую нитку.
Разрыв
М.Л.
Никак не ждал такого
И не был начеку —
Жена ушла рисково
К его ученику.
И вот в дыму разрыва
Он посмотрел вокруг:
Струился день тоскливо,
Валилось всё из рук.
Зато густела свита
Приятелей теперь,
И женщины открыто
Входили в эту дверь.
Привыкнуть к новой доле
Не смог он и потом
И говорил о доме:
— Незащищённый дом.
Одиночество
Приютила, сказала: живи!..
Толковала порой о любви.
Длинной ночью бывала близка,
Но в глазах его тлела тоска.
Чем и сколько его ни корми,
Он когда-нибудь хлопнет дверьми.
Изделие из Гжели
Изделие из Гжели —
В постели муж с женой,
А из гардинной щели
Синеет свет ночной.
И лампочка мерцает
На их семейный быт.
А муж в очках, читает.
Но и жена не спит.
Усталость друг от друга,
От сдвоенной судьбы
Сильнее, чем от плуга,
А также от косьбы.
Как эти ночи длинны!..
А бело-синий шик
Из подмосковной глины
Игрушка для больших.
«Та, которая любила…»
Та, которая любила,
Размечталась — в прежний след
Вновь вступить… Не тут-то было
Через двадцать с лишним лет.
И невольно расхотела,
Отказалась не спеша:
Всё другое — мысли, тело
И особенно душа.
«Он веровал в Бога, он женщин любил…»
Он веровал в Бога, он женщин любил,
Не зная запрета.
Немало накопленных жизненных сил
Он вкладывал в это.
Со щедростью тратил душевный запал
Как будто с получки.
Но руки священникам не целовал
И женщинам ручки.
Ласки
Она его поцеловала,
В задумчивости обняла
И, как не раз уже бывало,
Легко вкруг пальца обвела.
Но отсвет глаз не слишком добрых
Мерцал во мраке, как Дамаск,
И зябко было от подобных
Немотивированных ласк.
Помада
За окном листва с дерев
Уступает листопаду.
Смотрит женщина, стерев
С губ пунцовую помаду.
Хочет вас поцеловать
И проделывает это.
Задохнется — и опять,
Не почувствовав запрета.
Отпускает вас сама,
Всё же чуточку жалея —
Без багрового клейма
На щеке или на шее.
Сцены
— Ты слышишь? Я не виновата! —
И утверждению вослед,
Как если б то была граната,
Метнула чашку на паркет.
Потом, под сводами вокзала,
У металлических перил,
«Ты не кричи», — она сказала,
Хотя он тихо говорил.
Помеха
В глаз попала нелепая мошка,
Совершая порханье своё.
Может быть, зазевалась немножко,
Но избавься теперь от неё!
Промахнулась на самую малость
И влетела в чужую игру.
— Поморгайте!.. Осталась?.. — Осталась.
— Трите к носу!.. — Я к носу и тру.
Но упорная женщина нежно
Уголком носового платка
Хочет, правда пока безуспешно,
Снять помеху с глазного белка.
Брезгливость
Слегка глупы
Казались девочки в ту пору —
Средь их толпы
Любовь к пустому разговору.
Зато щедры
Тогда подружки эти были —
Как без чадры,
Весной без лифчиков ходили.
Реки разлив.
Из клуба слышно звуки вальса.
Я был брезглив —
С кем попадя не целовался.
Одноклассники. 1942
Она, слегка склонив лицо
Над тонкою тетрадкою,
Мне составляла письмецо
С привычной лаской краткою.
И в тот же миг, покуда мне
Нанизывала буковки,
Он осторожно, как во сне,
Расстёгивал ей пуговки.
Я часто видел их вдвоём,
Не сразу, а впоследствии,
В воображении моём
Являвшихся как бедствие.
Косточки
Из окна торча, как из скворешни,
Ублажая собственный каприз,
Поедала спелые черешни,
Косточки выплёвывая вниз.
Ей порой казалось: это вилла,
И она блаженствовала всласть
Да ещё к тому же норовила
В проходящих мальчиков попасть.
Роза
Голый и этим
Волнующий сад.
Что мы заметим,
Порой невпопад?
Юношу мучая —
Только сорви! —
Рдеет дремучая
Роза любви.
Щёлкнув щеколдой,
Он в доме давно,
Бледный и гордый,
Он смотрит в окно,
Явственно чувствуя
Порой любой
Это присутствие
Рядом с собой.
Прогулка
— Пойдёмте вдоль реки.
Скажите, голубок,
Вы на ногу легки?.. —
Он отвечал: — Легок!
Хотя спешить куда?..
Прохладою дыша,
Багряная вода
Густеет не спеша.
Тропа порой узка.
Трава кругом в росе.
Мы с пятки и с носка
Промочим ноги все.
— Четыре все ноги?.. —
И хохота обвал.
А по воде круги,
Где камешек упал.
Зимние шуточки
Шагаю в баню,
Встречаю Ваню.
В ответ:
— Привет!
Январь с морозом,
Иван с вопросом:
— Матрёш,
Потрёшь?
— Просите Нинку
Тереть вам спинку!..
— А ты
В кусты?..
Пристал, как банный,
Благоуханный
В свой срок
Листок.
Невестка и свекровь
Посуду мыла — чашку раздавила,
За ней ещё вторую.
— Ты что же озоруешь, как кобыла?
— Да я не озорую.
Тут, в вашем доме, чашки больно тонки,
Хотела вымыть чище…
— Да ты как экскаватор на бетонке,
Не руки, а ручищи!..
На что довольно вежливо, но веско,
К лицу с приливом крови,
Задумчиво и сдержанно невестка
Ответствует свекрови:
— Послушайте, вы так кричите, мама!
В чём, собственно, причина?..
— Ну я тебе скажу, пожалуй, прямо,
Что я боюсь за сына…
Казанский вокзал. 1950
Деловито, словно в бричку,
Невзирая на смешки,
Бабы лезли в электричку,
На плечах держа мешки.
Уместив свои покупки,
Вслед за тем, не для красы,
Задирали дружно юбки
И садились на трусы.
Утирали долго лица,
Набирались новых сил —
В час, пока их от столицы
Душный поезд уносил.
Две японки
Две японки, крашеных блондинки,
А вернее, каждая из них,
До сих пор с природой в поединке,
Что вполне сознательно возник.
Головы соломенного цвета
Отливают полем золотым.
Для чего понадобилось это,
Ведомо, пожалуй, только им.
В самолёте, в самой серединке,
Странную являют новизну
Две японки, крашеных блондинки,
А одна ещё и в рыжизну.
Женщина, которую кто-то назвал кошкой
Я не кошка — скорее собака!
Привыкаю не к месту отнюдь,
А к хозяину. Малого знака
Мне довольно, чтоб руку лизнуть.
Без него было б мне одиноко,
Не прельщало б уже ничего.
Мне достаточно только намёка,
Чтобы встать на защиту его.
В гостях
В густом застолье, как в чащобе,
Сидели рядом мать и дочь,
И он почувствовал, что обе
Ему понравиться не прочь.
По-разному. Лишь небольшая
Здесь конкуренция была.
Дочь, матери слегка мешая,
Скорей наивностью брала.
Он отвечал на их вопросы
И сам выслушивал от них
Сужденья о новинках прозы,
В которые ещё не вник…
Потом с ним попрощались грустно
И в снежной вьющейся пыли
Они, под ручку взявшись дружно,
По белой улице пошли.
Баллада
В. Б.
Дети выросли. Сделалось ясно:
Им заботы отца не нужны.
И тогда незаметно, негласно
Он решился уйти от жены.
Не к молоденькой и хитроватой
Разрушительнице семей,
А к застенчивой, не виноватой
Однокласснице бывшей своей.
Между ними стояли невзгоды
И всего лишь почтовая связь…
А ждала его в разные годы
И лишь только теперь дождалась.
Тротуар в молодости
Проходя по старому Арбату
Лучшей из столиц,
Ощущал мгновенную утрату
Встречных женских лиц.
Незнакомых женщин обгоняя,
Скашивал свой взгляд:
Непонятно, кто она такая?
Чем я смутно взят?
И хотя порой мы ощущали
То, что жизнь сладка,
Некое подобие печали
Брезжило слегка.
2. УКЛАДКА ПАРАШЮТА
«Опять мне это мелколесье…»
Опять мне это мелколесье,
Снежок, струящийся в окне,
И серенькое поднебесье
Напоминают о войне.
Как будто я ещё в начале
И мне опять это дано —
Такой пронзительной печали
Я не испытывал давно.
«Над челом полно кудрей…»
Над челом полно кудрей,
Полон рот зубов.
И к тому же соловей
Снова про любовь.
И подруга смотрит вслед
Ночью из окна.
Мне всего шестнадцать лет,
А уже война.
Начало войны
Когда в упор ударила беда
И завопила дальняя дорога —
Наверно, многим именно тогда
Казалось, что война сильнее Бога.
Людские судьбы сразу же она
Перелопатила и перетасовала.
Любимые исчезли имена
В холодной роще вечного привала.
И каждый догадаться не успел
В дыму, в плену или в окопной жиже
Кому какой предвиделся удел,
Кому и что планировалось свыше.
Райвоенкомат
Помню жаркий райвоенкомат
Посреди раскинувшейся стужи.
Разговоры, слёзы, смех и мат —
Всё это оставлено снаружи.
Срок настал — прощай, родимый край
А судьба едва ли виновата,
Что лежит дорога прямо в рай
Через двери райвоенкомата.
Портрет
Солдата круглая башка
И нулевая стрижка —
Как у восточного божка,
Где никакого лишка.
Ещё в черты портрета взят
Испуганный отчасти,
Слегка задумавшийся взгляд
Отставшего от части.
Метель
Бешеная метель,
Та, что сгубить готова, —
Фирменная модель
Пушкина и Толстого.
Я замерзал в полях,
Вязнул в снегу глубоком,
Двигаясь не в санях,
А по-солдатски, пёхом.
Взводных терял из глаз,
Рушился как попало.
И надо мной не раз
Холмики наметало.
Укладка парашюта
Тогда для десанта
Ещё не придумали, нет,
Такого дизайна,
Как нынче: тельняшка, берет.
Одна лишь новинка
Была, отличавшая нас:
Отличная финка,
Способная радовать глаз.
Но вот ты пощупал —
И твёрдой осталась рука, —
Перкалевый купол,
Густые его вороха.
Косишься украдкой
На небо, где дыма следы,
И занят укладкой
Своей неизбежной судьбы.
Облако
В небесный омут голубой,
А часто в облако густое
Проваливался с головой,
Не так уж много в жизни стоя.
Когда я дёргал за кольцо,
На ощупь, словно бы спросонья,
Как будто Кто-то мне лицо
Прохладной протирал ладонью.
Законы жизни таковы,
Что я, той службе на потребу,
Был в бездну выброшен…
А вы
Имели отношенье к небу?
Гибель парашютиста
Разбивается парашютист,
И лежит его бедное тело.
А ведь был настоящий артист
Своего поднебесного дела.
В чём же кроется главное зло?
Ведь не раз выручала умелость!
Слишком долго и скучно везло,
Так, что даже удача приелась.
В результате былая любовь
Нервы заново не щекотала,
И опасность, возникшая вновь,
Для него уже значила мало.
В кузове. 1945
Оставшаяся памятка:
Мадьярский город Мор.
Конечно, водка — палинка,
Вино сухое — бор.
Мы едем. Бочка в кузове,
И наш стрелковый взвод
Пьёт — от души, от пуза ли —
И шланг передаёт
Друг дружке… Сколько разного
Потом прошло, ушло…
Но — солнце светит ласково.
Весна. Совсем тепло.
Скажу последней строчкою,
Что для иных в судьбе
Тот тесный кузов с бочкою —
Поминки по себе.
Натюрморт «Плащ-палатка»
На расстеленной плащ-палатке —
Фляжка, финка и сухари.
Кружки, несколько в беспорядке,
Розоватые от зари.
Тут же спаренные иголки,
Что с невидимой нам сосны,
То ли срезали их осколки,
То ли ветром занесены.
Карты.1945
Я в сумраке синем
Проснулся в мадьярском селе.
Несло керосином
От лампы на круглом столе.
Сидят лейтенанты.
Какое ж занятье у них?
Игральные карты
Уже интересней штабных.
В коричневой пенке
Томилось в печи молочко.
На местные пенге
Гвардейцы играли в очко.
На грозной планете
Настало теперь торжество.
А денежки эти
Не значат почти ничего.
В селении дальнем
Мне снились иные края.
А был я дневальным,
Но смена была не моя.
Ранения
Раненая рука
Не поднимала шашку,
Позже наверняка
Не удержала чашку.
Раненая нога
Ночью шагать хотела,
Так как была слуга
Вымуштрованного тела.
Острого языка
Позатупилось жало —
Раненая башка
Плохо соображала.
Старик
Дети-внуки — по делам
Ранним утром — знай, мол, наших!
Он на месте, старый хлам,
Наугад в окошко машет.
Городской осенний свет.
Дня пустынная громада.
Телевизора, газет —
Ничего ему не надо.
Он сидит, ещё живой,
Сердцем преданно растаяв,
Верный пёс сторожевой,
Ждущий к вечеру хозяев.
«Полюбила Лида инвалида…»
Полюбила Лида инвалида,
Но сказал на это инвалид:
— Понимаешь, миленькая Лида,
Не нога — душа моя болит.
Оправляя кофточку из ситца,
Глянула серьёзно на него:
— Так к тебе я буду относиться,
Чтобы не болело ничего.
Участники войны
Давно не снятся
для стрельбы ориентиры,
И лень уже касаться этих тем.
Не всем живым даны отдельные квартиры,
А павшим — даже братские не всем.
Временная жизнь
Временная жизнь —
В печали, во мраке
(Иногда и в семье).
Временная жизнь —
В землянке, в бараке.
На войне, на земле…
Прощание с другом
Умение общаться за столом,
Вновь подтверждая выучку былую,
Где рюмки не колом, а соколом,
И жизнь ещё гудит напропалую.
Из дома что-то вытащило нас.
Уже в закат окрашивались дали.
Мы думали: вернёмся через час,
Но сил своих, увы, не рассчитали.
Мы были только чуть навеселе,
Когда, ладонью выбив пробку с ходу,
Оставили бутылку на столе…
А водка выдохлась и превратилась в воду.
Снимок
Собственной персоной
В двадцать с лишним лет
Выправлял сезонный
Проездной билет.
Лишним фото было —
Сунул под стекло…
Временем побило,
Молью посекло
Самого. А снимок —
Вот он, хоть куда.
Не поблёк, не вымок
В разные года.
Странная страница
Чуточку сладка.
Вид — посторониться
Хочется слегка.
И другие снимки:
Вот я с другом снят.
У меня и Симки
Оловянный взгляд.
Спросим: неужели
Из такой глуши
Добралась доселе
Часть моей души?..
Домашняя боль
Памяти Э. Киселёва
После операции ноги
Боли страшные у Киселёва.
Господи, бедняге помоги,
Очень уж судьба к нему сурова!
Врач сказал: нормально пять часов
Нам для операций на сосудах…
Но больной, не слыша голосов,
Спал ещё не меньше полусуток.
А потом — как будто в бой
На рассвете падая с откоса,
Окунулся прямо в боль
При откате общего наркоза.
Впрочем, терпеливый, ничего!
Что ему — готовиться к параду?
И в момент спроворили его
Из реанимации в палату.
И — домой, где маяться начни
Старой болью нового оттенка…
Господи, мальчишки из Чечни
Заселяют госпиталь Бурденко.
Господа офицеры
Не офицерские балы
С московской барышней фасонной,
А та любовь из-под полы
Официантки гарнизонной.
Не выходной зеркальный хром
(В кармане желтая бархотка!),
А полевой аэродром,
Где полушубок как находка.
Не «вольво» около крыльца,
Не дача зимняя с камином,
А общежитья до конца
Или приказ: идти по минам.
Не золотой большой погон,
Что носят юношей кумиры,
А горечь службы — и вдогон
Опять ни денег, ни квартиры.
«Поколенья, как волны прибоя…»
Поколенья, как волны прибоя,
Бьются в берег и сходят на нет,
И наивно считать, что любое
На земле оставляет свой след.
Последние известия
Картинка новых уже времён:
Мельканье пригородного леса
И возвращающийся ОМОН
Из Грозного или из Гудермеса.
Сквозь ожидание без конца
Перрон, где чувства никто не прячет,
И в кадре женские два лица —
Одно смеется, другое плачет.
Шефы в госпитале
Халаты на многих в обтяжку,
На ком-то и вовсе внаброс.
Отставим овсяную кашку —
Здесь будет важнее вопрос.
Своей же заботой согреты,
Высокие шефы опять
Внесли шоколад, сигареты,
Кассеты — попробуй не взять!
Но есть ещё странная плоскость,
Где все они отражены:
Какая-то, право, неловкость
И с той, и с другой стороны.
И грустные мальчики эти,
Лежащие в ряд и не в ряд,
При каждом вручённом предмете
Задумчиво благодарят.
Однополчане
Пока брели тропинкой узкою,
Прикладывались — и не раз.
Черника нам была закускою —
Вот пальцы синие у нас,
А также губы… Над полянами
Дрожало солнце в вышине.
Нет, мы не выглядели пьяными
Мы вспоминали о войне.
Потом, умученные вдребезги, —
Приняв, по правде, не одну, —
Валялись мы в лиловом вереске
И — забывали про войну.
«Остаётся полчаса…»
Остаётся полчаса.
Для судьбы не так уж мало.
Рёв турбины. Полоса.
Роща в залежах тумана.
Выработали ресурс.
Предназначены к списанью.
Но опять легли на курс
В раннем небе над Рязанью.
Весы
Мягкий день. Река. Обитель.
И, обрушив дробный гул,
Треугольный истребитель
Мимолётно промелькнул.
Фантастическое лето.
И как будто на весах —
Колокольный звон и эта
Погремушка в небесах.
«Ввязаться — дальше будь, что будет!..»
Ввязаться — дальше будь, что будет!
Втянуться в ближние бои,
И нас отчизна не забудет,
Коль сложим головы свои.
Забудет — тоже, брат, не ново.
Ведь обещания — враньё.
Тем более, что мы иного
Не слишком ждали от неё.
3. СТОН
Перебои
Перебои с мукою, с крупою,
С хлебной нормою, самой скупою.
Перебои с любою едою.
Перебои со светом, с водою.
А потом что случилось с тобою?
В бедном сердце твоём перебои.
В слабом пульсе твоём перебивы,
Эти пропуски и перерывы.
Нарушение чёткого такта —
Констатация грустного факта.
«Так в августе ночью бывает всегда!..»
Так в августе ночью бывает всегда! —
Пока над громадностью ели,
Сорвавшись, внезапно сгорела звезда,
Своё загадать не успели.
Вот так, вероятно, и жизнь промелькнёт
Среди золотого угара,
Истает, как крохотный тот самолёт,
Пропавший с экрана радара.
Больница
Под сенью Господа и Красного Креста
Находятся те близкие места,
Где происходит в стонах и в тиши
Починка тела и ремонт души.
Реанимация
Вновь сестричка над старичком
Наклонилась взять кровь из вены:
— Поработаем кулачком!
(Эти речи проникновенны.)
Только что он томился в снах,
А уже прошептал: — Спасибо…
(Сине-жёлтый сплошной синяк
Посреди локтевого сгиба.)
Чей-то голос и чей-то стон,
И ещё разговор за ширмой.
И провал в тот же самый сон
За словами: «Инфаркт обширный…»
«С бойкостью на лицах…»
С бойкостью на лицах,
Средь палатной суеты,
К старикам в больницах
Обращаются на «ты».
Не одни сестрички —
Часто высший персонал:
Общие привычки
Каждый быстро перенял.
Это обращенье
И его небрежный тон —
Жизни опрощенье,
Прочно принятый закон.
Так зашедший в роту
Старослужащий солдат
Не понизит голос ни на йоту,
Если рядом спят.
Игрушка
Кончилась наша пирушка
Много быстрей, чем за год,
Просто сломалась игрушка,
Перекрутили завод.
Сделалось небо с овчинку,
А ведь казалось — герой!
Всё-таки взяли в починку,
Раз, а потом и второй.
Всякие знаем примеры
На протяжении лет,
Но уже нет в неё веры,
Прежней беспечности нет.
Стон
Я проснулся от чьего-то стона
Ночью, при отсутствии луны.
За окном просвечивала сонно
Полоса туманной пелены.
Билось горячо и потрясённо
Сердце, не привычное к слезам.
Я проснулся от чьего-то стона…
Боже мой, да это же я сам!
Кризис
Услыхал голоса,
Что для полночи громки.
Как в Заречье леса,
Жизнь пылала по кромке.
И я понял, давно
Ожидая подвоха,
Что, как в подлом кино,
Не поспеет подмога.
Что за ближним углом
Смерть дежурит, окрысясь..
Тут настал перелом,
Избавительный кризис.
Отделение интенсивной терапии
И. П. Караваевой
Интенсивная терапия,
Применённая бурно ко мне,
Результаты дала неплохие —
Я остался доволен вполне.
Долгих капельниц нудное бремя,
Процедур бесконечный разгул,
Кровь из вены в рассветное время,
Когда, может быть, только заснул.
Были, к счастью, сомнения редки.
Я валялся, небрит, некрасив.
Мне бессчётно совали таблетки,
Я глотал их, — что в них, не спросив.
Так! Но вместо рыданий у морга,
Что доносятся без выходных,
Выраженье любви и восторга
На измученных лицах родных.
«Испугался сердечного приступа…»
Испугался сердечного приступа,
Разбудившего ночью опять,
Как боятся судебного пристава,
Что способен и жизнь описать.
«Реанимационная сестрица…»
Реанимационная сестрица,
Видавшая немало на веку,
Мне подавала утречком умыться,
Что я и делал, лёжа на боку.
Качались ветви в небесах бездонных.
Я увлажнял водою бельецо
И непривычно чувствовал в ладонях
Небритое костлявое лицо.
«Голый, укутанный простынёй…»
Голый, укутанный простынёй,
Словно патриций,
По коридору я ехал — больной
И бледнолицый.
Впрочем, не ехал; вернее — везли
В кресле-каталке.
Мысли ж мои пребывали вдали,
Шатки и валки.
Я здесь теперь уже абориген,
Влипнувший сдуру.
— Зоя, куда ты меня: на рентген?
На процедуру?
Я пребываю почти в полусне,
Я — как патриций,
Едущий в белой своей простыне,
Но без амбиций.
«Не застрахованы — все…»
Не застрахованы — все:
Ни от рассвета в росе,
Где рожь ленива;
Ни от любовных утех,
Ни от провала в Физтех,
Ни от призыва.
Но ни с того ни с сего
Сердце уже ничего
Вновь не боится.
Не зарекаемся мы
Ни от тюрьмы и сумы,
Ни от больницы.
«В стёклах отражена…»
В стёклах отражена,
Прежняя жизнь двоится.
Длинная тишина
Дома после больницы.
Схлынул недавний зной.
Что-то душа забыла.
Кажется, не со мной
Всё, что случилось, было.
Как далеко уже
Меркнущие зарницы…
Как хорошо душе
Дома после больницы.
4. СТАРЫЙ ПОЭТ
Покой
Помимо усталости
Есть также у старости
Над хмурой рекой
Возникший покой.
Для каждого омута
Не сыщется опыта —
Любая беда
Внезапна всегда.
Но всё ещё ползаю
(Хотелось бы с пользою)
По этой тропе
И в этой толпе.
Общее развитие
А читать я начал рано:
Бегло лет в пять.
Поначалу было странно
Буквы низать.
А курить? В тринадцать вроде.
До дурноты!..
Женщин знал, что по природе
С жизнью на «ты».
Вот такая мастерица
Увела в темь.
…Научился материться
Только лет в семь.
Возраст
Будто явился с повинной.
Спросят: — А сколько вам лет?
— Семьдесят пять с половиной,
Следует точный ответ.
Что там считать по старинке! —
В небе иные огни:
В дело пошли половинки,
Месяцы даже и дни.
17.06.2001
Старость
Он мёрзнет и на солнцепёке
(Попробуй столько проживи!),
Однако медленные токи
Тихонько тикают в крови.
Он наблюдателен. Но дети
В упор не видят старика —
Как будто нет его на свете,
А лишь деревья и река.
Пусть жизнь его не замечает
Средь отличительных примет.
Сие отнюдь не означает,
Что впрямь его на свете нет.
Спешащие
Так торопились, что перебегали
На остановках в следующий вагон
И пассажиров некоторых пугали,
Когда производили этот гон.
На эскалатор — первыми! Скорее!
И вылетели пробкой из метро.
А наверху по мёрзнущей аллее
Уже снежком задумчиво мело.
Послушайте, куда вы так спешите?
На свадьбу друга или на свою?
К процентам в банке? К докторской защите?..
И почему на месте я стою?
Старый поэт
Блаженствуя, поскольку жив,
А оппоненты жалки,
Сидит он, руки положив
На набалдашник палки.
Благоразумье и протест
Одновременно выбрав,
Сидит он — сам себе подтекст
И сам себе эпиграф.
Титульный лист
На титульном листе
Сам автор в высоте,
Как будто на кресте.
Чуть ниже в свой черёд
Название идёт,
Похожее на код.
Ну а внизу клеймо,
Как на глазу бельмо, —
Издательство само.
Год выпуска при сём
Напомнит обо всём,
Что мы в себе несём.
Первое полное издание «Мастера и Маргариты»
Как жадно вместе кинулись читать! —
Всего минута минула едва ли,
А проглотить страниц успели пять
И книгу друг у друга вырывали.
Тут телефон ударил в свой черёд,
И к аппарату попросили мужа.
Жена ушла тем временем вперёд,
Он только ахнул, это обнаружа.
Что делать? Хоть страницы вырывай!
Нет, книгу вы, конечно, не порвёте.
(А за окном полуночный трамвай
Позванивал на дальнем повороте.)
Муж уступил законные права
И отступил, но до утра цепляла
Пустая мысль, что нужно было два
Иметь на всякий случай экземпляра.
Воспоминание о Казимире Малевиче
Я жил в Немчиновке, когда там жил Малевич.
К нему туда Харджиев приезжал.
Когда ты за кого-нибудь болеешь,
Тебя знобит, тебя кидает в жар.
Но дело вовсе даже и не в этом.
Струился за оградой дачный дым.
Мне было семь. Малевич был неведом
Как мне, так и родителям моим.
Ни чёрного, ни красного квадрата,
Естественно, не знали мы тогда.
Но почему душа сегодня рада,
Что жил с ним рядом в детские года?
Я помню пруд и лодку голубую.
Мальчишки часто наперегонки,
Нырнув с мостков, усердно плыли к бую
(Там были настоящие буйки).
А Лидия Василиевна Чага
(Жена Харджиева) значительно поздней
Зверушек двух, в знак дружеского шага,
Для внучки изготовила моей.
Чичиков и Бонапарт
Чичиков похож на Бонапарта —
Тоже с дерзкой думой на челе.
Русская раскатанная карта
Перед тем и этим на столе.
Впрочем, не какая-то двухверстка,
А простор, где каждый — словно гость…
Деревушек встреченная горстка —
Будто фишек брошенная горсть.
И лицом, пожалуй, и фигурой
Оба схожи, часто невпопад.
А в двойной усмешке этой хмурой,
Может быть, Калягин виноват.
На Луне
«На Луне мужики топорами секутся».(Народное наблюдение)
В невероятной вышине
Над спящими дворами
Два человека на Луне
Секутся топорами.
Блеснёт у каждого топор
В наплывах лунной пыли,
И непонятно до сих пор —
Чего не поделили.
Но вам видна наверняка
Луна в оконной раме,
Где два туманных мужика
Секутся топорами.
Два — изнемогшие от ран,
Всегда — зимой и летом…
Горит насыщенный экран
Чужим, заёмным светом.
Выражение лица
Выражение лица —
То одно, а то другое.
Но читается с листа
Человеческое горе.
Стоит выйти на Кольцо
Или в памяти порыться
Вытянутое лицо…
Перевернутые лица…
Наш «Титаник»
Наш «Титаник» — «Адмирал Нахимов».
Что сказать? Сдаюсь.
Помнишь, как, причал слезами вымыв,
Плакал весь Союз?
Как трясло почтамт Новороссийска
И как был рисков
Стон висящих рядом или близко
Тех ночных звонков?..
Место трагедии
Нелепость его конца
Мы вспомним, идя сторонкой, —
Отчаянного пловца,
Затянутого воронкой.
Лишь брошенный вниз венок, —
Ах, вы это так поймёте! —
Печален и одинок,
Всплывает в водовороте.
Катаклизмы
Снова уши
Заложило в эти дни.
Станет хуже —
Чаще воздуху глотни.
В этом вихре
Слёзы выбило из глаз.
Ты их вытри —
Ведь они не напоказ.
Террор
Всем известно с давнишних пор:
Если власть начала террор,
Непременно коснётся это
Замечательного поэта.
Ни за что не вернут семье
Обезглавленного Шенье
И расстрелянного Гумилёва…
Лишь с годами вернут их слово.
«Пристрастие к трагедиям и драмам…»
Пристрастие к трагедиям и драмам —
Привычная публичная судьба,
Когда по всем каналам и программам
Звучат повторно взрывы и стрельба.
Не следует из нового теракта,
Из чьей-то ужасающей беды
Устраивать подобие театра,
Рассматривать кровавые следы.
«На закате взглянуть за окно…»
На закате взглянуть за окно,
Приобщась к уходящему мигу,
И, обратно идя, заодно
Взять из шкафа старинную книгу.
Сдуть с неё в золотой этот час
Слой едва накопившейся пыли
И задумчиво молвить о нас:
— Боже мой, как давно они жили!..
Движение осени
Уже сжимает сердце золотая
Вторая половина сентября,
Чеканная, а может быть, литая,
Своей печальной прелестью даря.
Ещё есть время до переворота,
Октябрьский не предвидится разбой,
Но начала осенняя природа
Разбрасываться жёлтою листвой.
…Потом я шёл знакомыми местами,
Где липы, смутно помня о былом,
Обрушивались целыми пластами,
Задетые нечаянным крылом.
Воспоминание о даче
Накрыли на стол для пинг-понга
За домом в вечернем саду.
Колбаску нарезали тонко,
Ещё притащили еду.
Какие роскошные яства! —
Консервы, картошка и лук.
(В преддверье возможного пьянства
Озноб, потирание рук.)
А зелень пахучая, с грядки
Едва поступила она,
С гостями приезжими в прятки
Сыграла, почти не видна.
В окрестных таинственных рощах
Совсем уже стало темно…
И брали стаканы на ощупь,
И пили сухое вино.
Возле церкви
Возле церкви жмётся нищий люд.
В чём, скажи, причина их стоянья?
Всё так просто: эти люди ждут
Подаянья после покаянья.
"Привычно предусмотренный размах…"
Привычно предусмотренный размах,
Печально соблюдённый по старинке:
Пока все были на похоронах,
Три женщины готовили поминки.
Салат строгали, жарили блины
(Телячий студень загодя варили)
И, за собой не чувствуя вины,
О чём-то постороннем говорили.
"Уже молодым…"
Уже молодым
Знал Божие слово.
Он не был святым —
Был в свите святого.
Не граф и не князь,
Лишь небу обещан,
Он жил, сторонясь
Монахов и женщин.
Всходя на порог,
Вступая в обитель,
Он был одинок —
Почти как Учитель.
"Часто в осень холодную эту…"
Часто в осень холодную эту,
Стоя дома один у окна,
Я куда-то всё еду и еду —
Тени мечутся вдоль полотна.
За окном штормовая погодка,
И над полем распластанных трав
Тучи низкие движутся ходко,
Будто встречный товарный состав.
Пристань
Какие места! —
Простор серебристый,
И явно пуста
Дощатая пристань.
А наш теплоход
Со сдержанной мощью
К ней плавно идёт
Архангельской ночью.
Безлюдье… Зато
Куда торопиться? —
Не сходит никто,
Никто не садится.
Расстояния
Маяк помаргивает близкий —
Вот-вот дотянется рука.
Японский берег и английский,
И каждый — у материка.
Отчётливое уложенье
О правилах и о правах.
Левостороннее движенье
На тех и этих островах.
А что далёко друг от друга —
Им это, кстати, всё равно:
Земли единая округа
Объединила их давно.
Парижская парковка
В. Сидоровой
В Париже парковка
Такая, что сухость во рту, —
Почти как швартовка
В ночном океанском порту.
Пристроить машину,
Кого-то чувствительно зля, —
Как втиснуть махину
Прошедшего мир корабля.
Мы, вправду, не боги,
Но всё-таки верим в успех…
В конечном итоге
Находится место для всех.
Кладбище
Близилось новое лето,
Тихой погода была.
Русское кладбище это
В Сент-Женевьев-де-Буа.
Чётко наставлена лупа:
Чья здесь беда и вина?
(Общеизвестные глупо
Перечислять имена.)
Собраны к высшему крову,
К скромному, впрочем, одру, —
Ясно, что не поздорову,
Точно, что не подобру.
Батумский балкон
Восемь женщин на длинном балконе,
Словно ласточки на проводах,
Снизу видятся как на ладони,
С розовеющим небом в ладах.
Кто б там ни был: жена ли, невеста
Или чья-то суровая мать —
Ни одна ещё с этого места
Не желает пока улетать.
Часть какой-то извечной приметы,
Векового заката деталь —
Неподвижные их силуэты
Дополняют бездонную даль.
Воспоминание
Стемнело давно,
И скоро за ужин мы сядем.
Мне видно в окно
Старушечку с дочкой и зятем.
Бредёт, не ворча.
А сердце болит втихомолку,
Но нету врача
В посёлке и в жалобах толку.
Мне видно в окно,
Как их силуэты понуры.
Наверно, в кино
На станцию выбрались сдуру.
И вновь, погодя,
Лишь оцепенение скину,
Сквозь сетку дождя
Я вижу сутулую спину.
Памяти отдыхающих
Насилуя мотор,
Не слишком в жизни петря,
Среди холодных гор
Вы лезли на Ай-Петри.
Внизу, по лону вод,
В своей безмерной лени
Полз белый теплоход
В ужасном отдаленье.
Закат почти потух,
И тень легла долиной.
Угадывал пастух
Мотора гуд шмелиный.
Ложились вновь и вновь
Закрученные петли.
Водитель хмурил бровь.
Вы лезли на Ай-Петри.
Не знали, в ресторан
Мечтая закатиться,
Чем вам за этот план
Придётся расплатиться!
Следствие
Под этим небом пустым,
Под этой хмурою высью
Травмы получены им,
Не совместимые с жизнью.
Снимки дорожной беды —
Рядом с незыблемой рожью,
С белой полоской воды,
Тоже не тронутой дрожью.
Щель
Ещё горя во весь накал,
В окне кого-то видя справа,
Как он бежал, как он махал,
Не отставая от состава!
И жутко помнится досель,
Как в устремленье упоённом
Он поскользнулся в эту щель —
Между платформой и вагоном.
Посетительница
Женщина, которую я жду,
Оказала милость:
Против наших окон на виду
Всё же появилась.
Вытащила с адресом листок,
Память чуть попестав,
А сама пошла наискосок,
Вдоль других подъездов.
И пропал бесследно вдалеке
Маленький листочек,
Как порой трепещущий в руке
Беленький платочек.
Летний день
Нет ещё спада
Летнего дня.
Ленится стадо.
Небо без дна.
После полудня
Явно смелей
Слышится лютня
Ос и шмелей.
Сколько усилий,
Чтоб пересечь
День этот синий,
Скинутый с плеч!
Леса
Стволы, прошедшие отбор
В боях растительной природы.
Березник, ельник или бор —
Вполне отдельные народы.
Осины или же дубы
Знать не желают друг о друге.
И там, и там свои грибы
В давно очерченной округе.
Но смешанный российский лес,
Одетый в утреннюю дымку! —
Здесь тоже розный интерес,
Однако многие в обнимку.
Над оврагом
Вроде срок уже истёк
Соловьям, но только лягу:
Тёх, тёх, тёх. Тёх, тёх. Тёх, тёх
Раздаётся по оврагу.
И внезапно полный звук —
Словно чья-нибудь проказа, —
Регулятор этот вдруг
Повернули до отказа.
Если б звук перевести
В свет, упавший на перила,
Эти крыши и кусты
Вмиг бы вспышкой озарило.
Время пришло
В нашем посёлке
Возле прудов
Время засолки
Летних плодов.
Время закатки
Лета в стекло.
Нет здесь загадки
Время пришло.
В бликах веранды
Разных годов
Сохнут гирлянды
Белых грибов.
Перед зимой
Ещё не затопили.
Слегка знобит порой.
Тончайшей книжной пыли
Лежит на полках слой.
Дрожит снаружи прутик.
Вдали желтеет склон.
И этот бедный прудик
Пока не застеклён.
Ворона спит, насупясь.
Звук слышен за версту.
Отчётливая сухость
В природе и во рту.
"Три дня над крышей нет дымка…"
Три дня над крышей нет дымка,
И, согласитесь, это значит,
Что там, внутри, наверняка
Иной отсчёт событьям начат.
Наступит вечер, но одно
Окно останется при этом
Пустым, где мрачно и черно —
А ведь светилось ровным светом.
Придёт ноябрь и в аккурат
Припорошит снежком поленья,
А пыль покроет аппарат
Для измерения давленья.
Освещение
Когда все спят в бараке
И трудно видят сны,
Вдруг так светло во мраке
От вылезшей луны.
Когда, забыв про лето,
Январь встречаем мы,
Темно в глазах от света
Сверкающей зимы.
Январское утро
Белые крыши квартала
С небом слились вдалеке.
Электробритва шептала
Что-то надменной щеке.
Запахом одеколона
Следом ударило в нос.
Ветер со снежного склона
Свежесть морозную внёс.
Жесткость крахмальной сорочки.
День, наступивший всерьёз.
А вдоль дороги сорочьи
Рощи летящих берёз.
Осенняя прогулка
Солнцу бледному помеха —
Тучи движутся гурьбой.
В них внезапная прореха
И кусочек голубой.
Но недолго эту милость
Кто-то в небе нам берёг.
Всё опять уже закрылось,
Как на станции ларёк.
За оврагом ради смеха
Крикнул некто: — О-го-го!
И отчётливое эхо
Вторит голосу его…
Кровельщики
Кровельщики на соседней крыше —
Аккурат, не ниже и не выше,
А напротив моего окна —
Тарахтят с утра и до темна.
Дождь готов проверить их работу,
А они — к такому повороту.
Близкий гром разносится: ба-бах! —
А они, как прежде, без рубах.
Солнце вновь сияет честь по чести.
А они гремят по мокрой жести
У окрестных окон на виду —
Будто в ослепительном пруду.
Уличная съёмка
Три женщины, стоящих рядом.
И, видя только их одних,
Любитель с фотоаппаратом,
Согнувшись, пятится от них.
Я подождал — он всё не щёлкал.
Я так минуту проторчал,
Но только двинулся с кошёлкой,
Как он мне что-то пробурчал.
Мне спорить было неохота,
Но я ответил на ходу,
Что самым ценным будет фото,
Где в кадр я тоже попаду.
Альбом с фотографиями
Лет явно больше ста
Семейному альбому.
Который неспроста
Даст сто очков любому.
Ответит на вопрос
Прелестная старушка
(Серебряных волос
Просвечивает стружка):
«Вот бабушка моя
И дед времен Цусимы.
(А стаи воронья
Уже невыносимы.)
Вот Николай II
И перед ним кадеты.
Вот Ленин с детворой —
Как скверно все одеты!
Вот мама-медсестра.
Вот барышни-курсистки.
А это я с утра
В Нарпите ем сосиски.
Растила косу — блажь!
Вот я в войну за Камой…
А это папа наш,
Оставивший нас с мамой».
Баллада о химическом карандаше
Химический карандаш
По-школьному фиолетов,
И вы не входите в раж —
Он вовсе не для портретов.
Десяток забавных рож,
Набросанных шутки ради,
Потом уже не сотрёшь
В несчастной своей тетради.
Но в силу каких идей
Он нам бесконечно близок?
Для длинных очередей
Короткий его огрызок.
Любому понятный шифр,
Усвоенная привычка:
Двузначных, трехзначных цифр
Суровая перекличка.
А ну, поскорей покажь
Лиловую эту мету…
Химический карандаш,
Сегодня таких уж нету.
Лишь где-то в былом дыму,
В стихающем перезвоне —
Протянутые к нему
Доверчивые ладони.
…От прошлого вдалеке,
С рассветным проснусь трамваем.
Знак памятный на руке
По-прежнему несмываем.
Коллизия
Меня не только что не били —
Мне выдавалась нежность вся.
Меня родители любили,
Друг друга не перенося.
А я, влача свои салазки,
Мечтал в те ранние года
Заметить что-то вроде ласки
Промежду ними иногда.
Какая боль, какая жалость!..
Когда же был я на войне,
Их жизнь совместная держалась
Ещё заметнее на мне.
Вот так и жили только мною…
И это как ни назови —
Я стал невольною виною
Им не явившейся любви.
Чудак
Эту тему не тронь! —
Отдаваясь порыву,
Невзирая на бронь,
Он ушёл по призыву.
Принят общей войной,
Не надеясь на чудо,
Он с медалькой одной
Воротился оттуда.
Был он всё-таки смел,
А скорее находчив
И жениться сумел,
Института не кончив.
А. Коваленков на семинаре
Это не лишено интереса —
Коваленков всю жизнь говорил:
Пионэры, Корэя, Одэсса, —
А других за любое корил.
Разговор был у мэтра короток.
Вижу — с чьей-то расправясь строкой,
Как он, пальцами сжав подбородок,
Улыбается жесткой щекой.
Слон
A.M.
Мне джунгли видятся во сне.
Я слышу треск прибрежных галек.
Об удивительном слоне
Мне рассказал художник Алик.
Голубоглазый белый слон
Из золотого Таиланда,
Известный там как эталон
Невероятного таланта.
Он кисти брал и рисовал —
Сквозила в этом полушалость.
Авторитетом рисковал,
Но превосходно получалось.
Недурно шли его дела.
Агенты составляли смету…
Абстрактной живопись была,
Но замечательной по цвету.
Комбинаторы
Комбинаторы былые —
Чичиков или Остап —
У читающей России
Остаются на устах.
Им любовь и восхищенье
Выпадают в наши дни
Не за хитрые хищенья —
Просто нравятся они.
А сегодняшние силы
В гуще схваток деловых
Так бесцветны и унылы,
Что никто не вспомнит их.
Премия
Он работает на раздаче,
Объясняет, как трудно: «Уф-ф!..»
Но вершина его задачи —
Самому испытать триумф.
Милый дока по части купли
И продажи — он вам знаком,
Сам недавно ещё у кухни
Ошивавшийся с котелком.
Мимоездом
Придорожный «ТРАКТИРЪ» —
На конце с твёрдым знаком.
Современный сортир
Обживают со смаком.
А за стойкой одна —
Соблазнительный кадр.
То ли служит она,
То ли эксплуататор?
Отзывается мне
Благосклонно и чинно.
(Эдуарда Мане
Есть такая картина.)
Попросили пивка —
Не обидит отказом
Даже тех, кто слегка,
Извините, под газом.
Друг твердит: — Посиди!
Право, что за капризность?..
Но — «Трактиръ» позади.
Средний класс… Малый бизнес…
Нижний Ломов
Под говор пьяных мужичков.Лермонтов
Ехали мимо холмов
И по равнине.
Именно Нижний Ломов
Помню поныне.
Чем этот Нижний Ломов
Лёг на скрижали?
Тем, что у тихих домов
Нам угрожали.
Воспоминаний улов:
Вижу колонку
И у кого-то из лбов
В пасти коронку.
Дать бы, считаю теперь,
Малому разик…
Но ничего, без потерь
Влезли в уазик.
И мимо мирных дымов —
Дальше, в Тарханы,
Слыша, как Нижний Ломов
Сдвинул стаканы.
Волк
Волк, машущий хвостом,
Замечу, знали чтобы, —
Даёт сигнал, притом
Агрессии и злобы.
На яростный разбой
Нацеленные знаки,
В отличье от любой
Виляющей собаки.
Добавлю, что его
Коварное полено —
Причина, отчего
Не ждёт его арена.
1934-й
А время шло всё круче в горку,
В коротких снах и наяву.
Героев первую семёрку
И нынче с ходу назову.
А Отто Юльевича Шмидта
Арктическая борода
Была не меньше знаменита
И почитаема тогда,
Чем та раскуренная трубка
Или Будённого усы.
…Уже секла по стёклам крупка
Началом страшной полосы.
Лампа
Давнего лета примета —
Лампа над дачным столом.
Резкий, при помощи света,
Мрака холодного взлом.
Движутся листьев узоры,
Бьются в стекло мотыльки.
Взрослые те разговоры
Как от меня далеки!
Детского сердца услада —
Свет в золотой кожуре.
В гуще вечернего сада
Лампа на длинном шнуре.
След
Был уничтожен Мандельштам…
Васильев Павел…
Однако всяк, пропавший там,
Свой след оставил.
Остались книгами одни,
А те — листвою.
Ещё страданьями родни,
Слезой живою.
С этапа брошенным письмом,
Безвестной зоной.
Стандартной справкою потом,
Вполне казённой.
Тем, что костёр горел, дымя,
И час их пробил.
Иль просто снимками двумя:
Анфас и в профиль.
Слуцкий
Слуцкий не пропускал премьер,
Выставок, новых книг.
Слуцкого ставили всем в пример —
Лучший был выпускник.
Слуцкий со всеми был знаком,
Знал, говорить о чём.
Ежели кто-то был замком,
Слуцкий — всегда ключом.
Кое-что ставят ему в вину,
Но в иной полосе
Слуцкий не пропустил войну —
Впрочем, почти как все.
Не было денег порой на обед
И ни малейших благ.
(Из роковых всенародных бед
Лишь пропустил ГУЛАГ.)
Как на добро был нацелен он,
Так он и строил стих.
Не пропустил ничьих похорон
(В том числе и своих).
Он топора не держал в руках,
Но уж свою судьбу
Слуцкий рубил упоённо — как
Плотник рубит избу.
"Себя не чувствую стариком…"
Себя не чувствую стариком,
Что, согласитесь, довольно странно.
Займусь каким-нибудь пустяком,
И, между прочим, опять без плана.
Мне нравится, как звенит трамвай,
Мне по сердцу, как звонит церквушка,
Как свежий режется каравай
И как побулькивает чекушка.
Себя не чувствую стариком,
И вдруг в обыденном этом гаме
На миг продует, как сквозняком,
Жестоко прожитыми годами.
Начало дружбы
В окне алела даль.
Мы выпили навскидку,
Тем отдавая дань
Пиратскому напитку.
Какая благодать! —
Одно и то же имя,
Мог что-то загадать
Я, стоя между ними.
Закат был как аврал
Менявшихся полотен…
Бернес ещё играл.
Галлай ещё пилотил.
Письмо из Котласа
Б.Б.
Не про туннель и свет в конце туннеля,
А друг подробность сообщил одну,
Что вновь мороз, и вот уже неделя,
Как ходят все по льду через Двину.
Времена года
Шуршащие колосья.
Тропа, ведущая к реке.
Скрипящие полозья
Через полгода вдалеке.
Сквозных ветвей узоры
По утреннему потолку.
Скупые разговоры
По утреннему холодку.
"Говорят, что за прожитый век…"
Говорят, что за прожитый век
Изменился характер погоды:
Выпадает неправильно снег,
И не так разливаются воды.
Но меняется что-то всегда:
Догорает заката полоска,
Возникает на небе звезда,
И ломается голос подростка.
Кража
Могут запросто влезть из сада,
Как случилось в давнишний год.
То-то будет свербить досада,
Если рукопись пропадёт.
Но иная сегодня кража:
В дом втащили через окно
Вечереющего пейзажа
Непросохшее полотно.
С японского
Посредине восьмого десятка
Вдруг у ног розоватый вьюнок.
Жить, поверьте, по-прежнему сладко —
Если не был бы так одинок.
Неузнавание
Не вспомню враз
Сквозь временные расстоянья
Ни глаз, ни фраз —
И угадать не в состоянье.
— Не узнаёшь? —
И вздрагивают губы эти,
Почуя ложь
В моём уклончивом ответе.
Ну что ж, ну что ж,
Ведь жизнь, по сути, на излёте…
— Не узнаёшь? —
И помолчав: — Не узнаёте?
"Грязи на кедах — по пуду…"
Грязи на кедах — по пуду.
Поле на том берегу.
Долго ли здесь я пробуду,
Точно сказать не могу.
Ветер гуляет безбожно.
Меркнет над крышами свет.
Радости будут? Возможно.
Счастье? Я думаю, нет.
Воспоминание о разъезде
Узкоколейка-одноколейка.
Неяркий день. Тополей аллейка.
Две чахлых грядки. Пустая лейка.
Тот паровозик смешной — «кукушка».
Берёзы брезжущая макушка
Да отплывающая опушка.
Флажок. Летящая косо галка.
Лоскут линялого полушалка.
…Но и себя почему-то жалко.
Назад: От автора
Дальше: ФРАГМЕНТ ИЗ ПРЕЖНИХ КНИГ
