По тропинке одинокой
Я вернулся из страны,
Где царит во тьме глубокой
Призрак Ночи-сатаны,
На окраине далекой,
Средь отверженных дубов —
Вне пространства и веков.
Там деревья-великаны,
Облеченные в туманы,
Невидимками стоят;
Скалы темные глядят
С неба красного — в озера,
Беспредельные для взора…
Льют безмолвные ручьи
Воды мертвые свои,
Воды, сонные, немые,
В реки темно-голубые.
Там, белея в тьме ночной,
Над холодною водой,
Точно спутанные змеи,
Вьются нежные лилеи.
И во всяком уголке, —
И вблизи, и вдалеке, —
Где виднеются озера,
Беспредельные для взора, —
Где, белея в тьме ночной,
Над холодною водой,
Точно спутанные змеи,
Вьются нежные лилеи, —
Возле дремлющих лесов, —
Близ плеснеющих прудов,
Полных гадов и драконов, —
Вдоль вершин и горных склонов, —
С каждым шагом на пути
Странник может там найти
В дымке белых одеяний
Тени всех Воспоминаний…
Чуть заметная на взгляд,
Дрожь колеблет их наряд!
Кто пройдет близ тени дивной, —
Слышит вздох ее призывный.
То — давнишние друзья,
Лица некогда живые, —
Те, что Небо и Земля
Взяли в пытках агонии.
Кто, судьбой не пощажен,
Вынес бедствий легион,
Тот найдет покой желанный
В той стране обетованной.
Этот дальний, темный край
Всем печальным — чистый рай!
Но волшебную обитель
Заслонил ее Властитель
Непроглядной пеленой;
Если ж он душе больной
Разрешит в нее пробраться, —
Ей придется любоваться
Всем, что некогда цвело —
В закопченное стекло.
По тропинке одинокой
Я вернулся из страны,
Где царит во тьме глубокой
Призрак Ночи-сатаны,
На окраине далекой,
Средь отверженных духов, —
Вне пространства и веков.