Покачивая головою,
Маша крылами надо мною,
В тени ветвей над озерцом,
Поросшим тихим тростником,
Как попугай, и день за днем,
Романс учил меня азам.
На мягких травах я лежал —
И немладенческим глазам,
Младенец верить начинал —
И вслед за ним залепетал.
Настало время — не для пенья.
Миров кровавое кипенье,
Тропически-кричащий свет
На небе исполинских бед
Взошел — и годы, как пустыни,
Объял кромешный мрак гордыни —
И только молнии зигзаг
Терзал порой всеобщий мрак.
Анакреоном упоен,
Я пил вино и пел, как он, —
И слышал Страсти холодок
В согласии холодных строк;
И — маг, алхимик, чародей —
Он счастье делал все больней,
Все невозможней, все желанней
В реторте пламенных мечтаний, —
И Меланхолию одну
Я возлюбил в мою весну,
Отверг Доступное и — вместо
Покоя — впал в безумье жеста,
Любовь — мой вечный идеал —
С дыханьем Смерти повенчал;
Рок, Время, Узы Гименея —
Все пропасть между мной и ею.
Но годы Кондорами в небе
Кружили — и грозил полет
Громами гулкими невзгод, —
И мне глядеть не выпал жребий
На безмятежный небосвод.
И если на крылах Покоя
Парит мгновение иное
И рифмы с лирой перезвон
Порой овладевает мною,
Преступно было б — если б он
Проникся краткой тишиною!
Лишь ныне — для души простор:
Пропала страсть, погас костер;
Что было черным, стало серым;
Конец и славе, и химерам!
Бунтарь, я проклял тишину!
Теперь безропотно усну.
Я жаждал страсти понапрасну —
Я успокоюсь и погасну,
Избуду жизнь мою во сне;
Не пир — похмелье любо мне.
Но прокляты, обречены
И безысходны сами сны.
Лишь мимолетная пора
Прикосновения пера
К бумаге — в Завтра и Вчера
Разнообразье вносит. Но
И этого не суждено:
Рисунок строк давно исчез —
И лишь седобородый бес,
На миг раскрыв тетрадку снов,
Прочтет ее — и был таков.