Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
I
Я ль, Господи? Твой взгляд,
Глагол Твой — неужели мне?
Слова любовь сулят?
Ужель душа моя в огне
Сих взоров страстных, этих жарких глаз?
Что? В круг меня объятья заключают?
Я ли трудов Твоих алмаз?
Глум чужд Любви, чист Правды глас.
О, как дрожу я: веру страх сменяет:
Я б верил, но нет сил: страсть эта изумляет.
II
Вот, черен я как ночь,
Как ад; чернее меня нет.
Твой блеск не превозмочь;
Светило — тень Твоя; но свет
Живет ли с тенью? Движутся ль навстречь?
Ей! тьма Ты, я же свет, — луч сможет мой
Мглу Твою адскую прожечь.
Веди со мною только речь.
Я маем делаю декабрь сырой,
Дай Твою ночь — я обращу ее зарей.
III
Я мертв и погребен,
Склеп мой, взгляни, — во мне самом,
Трудягою рожден,
Я сам себе служу рабом.
Свобода, жизнь, — но вольности ль любить
Неволю, смерть? Сам вольность я — сцепил,
Чтоб расцепить, с собой скрепить:
Мое ярмо легко носить.
Погибшая душа, родник Твой хил:
Со мной почий, чтоб жить; я жить в Тебе почил.
Лейтесь, слезы, долу,
Влагой станьте росной
Сим стопам, что с вестью
К нам сошли с Престола:
О спасеньи, очи,
Плачьте души косной;
Только лишь о мести
Плачут горько золы.
Потопите все мои
Лжи и произволы;
Боже, виждь сквозь слезы
Грех мой, глядя долу.
В ночи раздался крик:
«Где солнца блик?
Смогу ль теперь
Войти в Неба дверь?
Я средь личин
Брошен один!» — В ночи раздался крик:
Туман бледнолик,
Привиденье-луна,
Внизу — морок сна
Темной, стылой земли
В душной пыли. В ночи раздался крик:
Он в уши проник,
Сильней зазвучал —
Потом вдруг пропал,
Словно звезда
В мрак, никуда. В ночи раздался крик:
Не подмигнул блик,
Не прозвучал звук,
Только вокруг
Трепет земли, —
И замер вдали.
С корзиной, выстланной травой,
Я так легко скольжу.
Все вздох задерживают свой,
Когда я прохожу.
Там, на дне, в зеленой снасти —
Обещанье горькой сласти.
Посмотри на лилий цвет,
Нет их в царских цветниках.
Вот айва, когда нет,
Нет айвы нигде в садах.
Нет, ведь деревья не цвели,
Зима во всех концах земли.
Но эти плоды с юга,
Где холод — быль иных времен.
Росы бубенчик в мальве с луга
Так уж закален?
Земель тех звездных он краса,
Звезда ли то, роса?
Плод айвы ль в ладонь упал?
Нет, зрелая луна.
Мальвов цвет ее увял
В вечернем небе. — Не видна?
Уж зашла, душа? — Ни слов,
Ни Дороти, ни цветов.
Как мне сказать о нем?
Милость ли то — его, ее?
Извещенье ль посланцом
Выдано твое?
Твой договор не совершен —
И вдруг пропала без препон.
Ушло туда, где вечный свет,
Но здесь приобрело свой спрос:
Еще в душе свеж чуда след,
И равномерен чуда рост.
О ликованье! Слез из глаз
Поток, пока жив чуда час.
В крови бесстыдное стило,
И порчи полн приказов гнет.
Из кривого мира зло
С ветвью сей навек уйдет.
Проконсул! — Где Саприций мой?
Вот христианин здесь другой.
Солдатик Горн из казарм (за горкою они
Вон) — горнистик: мать с гор ирландских, отцом —
Англичанин по крови (в нем
Лучшие черты их, как ни поверни),
В тот день, по моем визите позднем, спустился в наш он дол,
Блага снискавши, коим его я обильно
Оделил посильно, —
Итак, к первому причастью в тот день он пришел.
В красном мундире колени склонил.
Был вынут из шкафа Христос — поспешить
Отрока возвеселить!
В легкой облатке — средоточие Его сил.
Приими! Вашими, благие, будь
Дарами, о небеса, осыпан — сердцем отважным;
Словом бесстрашным;
Юностью и чистотой, что мужества суть.
Ангел-хранитель грозный, суровый,
Срази вразей злобных, спеши на подмогу;
Шагай, ратник, с ним в ногу;
Придай дням его жизни порядок толковый.
Как сердце мое там ликует, когда они,
Ловки и ладны — мои ученики,
Как персик спелый мягки,
Стремят к лучшему своевольно упорству сродни!
Ступать мне, стало, стезею отрады
Долго еще, и перед Ним заслуга
В том, что был я прислугой
И пайку Христову выдавал солдату.
Не всё, нет, совсем не всё так бередит
Нас: цветопад цветущей юности в предвестье
Награды в том месте,
Царстве, где Владыка-Христос царит.
За работу смелей, елей священный!
В ход чары, чуры, заграду злу,
Клеть для любви в души углу!
Да не увижу его и досады мгновенной,
Что чаяньем чезнет, отчего — подъем,
Однажды заприметить броский багрец,
В кровавых каплях венец,
Гллахада Господа. Хоть идет путем
Дитя это предначертанным, и не мне
Стенать; но не пойдет ли дурной стезей,
Возвращаясь в край свой? —
Воля на то Господа, я в стороне;
На слове печатном доводы воздвиг,
Что потрясут непреклонные своды, едва
Мои замолчат слова;
Загодя, но всё же — пускай небеса услышат меня вмиг.
Желал ли отдыха, отрады
Вдали от города ль глотнул, —
Искать досуг другой не надо,
Как только здесь, у Пенмайн-Пул.
Ты альпинист? или гребец? —
Здесь спорту каждому посул:
Взберись на Кадера венец,
Плесни веслом на Пенмайн-Пул.
Что там вдали? — Дифвис седой,
Трехгорбый Великанский Стул,
Давай, друг старый, мы с тобой
Осушим чашу Пенмайн-Пул.
И весь пейзаж окрест часами,
От тихих троп до скальных скул,
Стоит, качаясь, вверх ногами
В простом, прозрачном Пенмайн-Пул.
И звезды дивные, и тучи,
Чью шерсть как будто вихрь раздул,
Сияют в небе, гурт летучий,
Колышась в темном Пенмайн-Пул.
Гляди, как Маутах петляет!
Разлива яростный разгул
На отмель реку загоняет
В низовьях, по-за Пенмайн-Пул.
А как бывает в непогоду,
Когда льет дождь и ветра гул? —
Дождинки вышивают воду
Мельчайшей рябью в Пенмайн-Пул.
Но и на святки, в день студеный,
Когда все реки лед стянул,
Пушистый снег посеребренный
Укроет хмурый Пенмайн-Пул.
И, наконец, достигнув дома,
Припомнишь, как ты отдохнул,
Отдав дань элю золотому,
Какой схож с пеной в Пенмайн-Пул.
Приди ж, кто отпуска, отрады
Еще в деревне не глотнул,
Ты не найдешь усладней клада
И кладезя, чем Пенмайн-Пул.
Лишь утра край —
Вороний грай
На Крэйги Ноуз
Рассвет зовет:
Рассвет зовет,
Вставай, вставай!
А день идет
На Крэйги Ноуз:
На Крэйги Ноуз
В округе всей
Услышу грай —
И кончен день.
И кончен день,
Звезда ярчей,
И ух сычей
На Крэйги Ноуз.
В землице сырой
Наш Джонни Макнил:
Хоть был он чудной,
Его всяк любил.
Был звон вразнобой;
И старый наш поп
Прощался с душой,
Когда клали гроб.
Зеленой травой
Тот холмик покрыт;
И знак небольшой:
«Тут Джонни лежит».
Сказ, в общем, простой:
Хоть Джонни Макнил
Был малость чудной,
Его всяк любил.
Кромвель был вояка,
Кромвель был святой,
В Скотию он прибыл
Как к себе домой.
К Перту подвел пушку
Страшной толщины.
«Бум!» — пальнула пушка,
Вот и нет стены.
Спейгейтская нищенка
Взвыла: «Стой, балбес!»
Каркнул: «Творю, старуха,
Волю я небес».
Тумак дали в школе —
Прочитать не сумел.
Тумак от мамаши —
Расплескать суп успел
Тумак же от брата —
Поиграть взял не то,
И тумак от папаши —
Бог знает за что.
Джон Нокс знал по-латински,
Иврит и грецкий знал,
Но всё ж с его амвона
Родной язык звучал.
Хоть росту небольшого,
Большой тряс бородой,
Сей бороды боялся
Всяк, даже зверь лесной.
С галер домой принес он
Морей озноб и страх,
И речи были солью,
Блеск моря был в глазах.
Джон Нокс был предназначен
Вступить с короной в спор;
Над Скотией всё веет
Его дух до сих пор.
Войти с помощью соц. сетей: