Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Давно желанна мне страна,
Где область вечная весны,
Где пажитей тихи и безмятежны сны,
Где дышит лилий купина.
И я молила Господа, чтоб дал
И мне почтить затишные края,
Где гребни дыбистые не имеют острия
И где безбурен сладостный причал.
Я утром выхватил любимца утреннего царства —
Светопрестола первенец, мой сокол верховое удальство
Явил, вскрылив над долом, и продолжил торжество,
Взнуздав воздушных струй дикарство
В высоком забытьи; и — прочь, долой, домой в пространство,
Сродни изящному фигурнику, явив сродство
Иное — растревожив потайное существо
Мое — своим господством и величием убранства.
Краса нагая, доблесть, воля, и — кураж, паренье, оперенье —
Сплеснулись. Огнь же, о мой вершник, твоего лица
Прекрасней многажды, опасней паче разуменья.
Но удивленья нет. Ведь блещет плут лишь в мышце тяглеца,
А бледные в предугасаньи угли, о мое раченье,
Лишь чрево расколов, зачервленеются.
Хвалите Господа за пестротканный мир;
За перепельчатых небес переполоши круг;
За родинки пеструшки, рябиновую рябь,
Опалистую опаль, снегиря мундир;
За разгородь полей — за перелог, плетень и плуг,
За этот разнобой, раздроб и разнокрапь.
Все вещи супротивны, едны и чудны,
У всякой есть начало, и всяко есть конец;
Есть соль и мед, есть тьма и свет, есть всё и ничего;
Красив отец наш, всей красы творец.
Так пойте же его.
Пылают зимородки, пышут коромысла;
В колодезном упавшие жерле гремят
Каменья; валкие колокола звонят,
Сойдутся с языком — и вновь уйдут отвисло;
Все твари мира, преисполненные смысла,
Промысленны, творят, не зная, что творят
Себя, себя являют и себя себят.
Бесчисленна вся яковость вещей, как числа.
И человек есть делатель и воплотитель
Того, зачем он здесь. Здесь праведника лик
В глазах Всевышнего есть то, что Вседержитель
В нем видит — лик Христа, ибо Христос велик,
Велик и виден в лицах ликов исполнитель;
Отец наш видит нас — он к каждому приник.
Припасть к себе, к своим ногам припасть,
Изжалить себя жалостью из жали
К себе, в печаловании-печали
Дрожащему. Ума отринуть власть,
Уму невидна умная напасть,
Но броситься на поиск изначалий
Отдушия, хотя б и заключали
Мой подвиг скорбь и горестная часть.
Работница-оброчница, к тебе,
Душа моя, свой голос обращает
Вместитель твой: Возрадуйся судьбе;
Пусть вышняя отрада завершает
Твой дольний дом в тщедушной городьбе.
Внезапен свет, который просвещает.
Оттасканный за космы облак-фук, за ним растрепы и нечесы
Плывут сверкающей гурьбой с воздушным током в перехлестку.
Сквозь вяз раздужистый на шубу стен, известку
Слетают светосколки и застень-талей косы.
В охотку вскрепший ветер канунной бури взносы
Разносит по странам, пускается в подметку,
Осушку, суховеет жижу с мокредью в сухотку,
Отметки выметая, наследь ногобосу
Печати наших ног. Неугасим всеядный огнь природы,
Но угасима искра, драгоценнейшее, цельное творенье
В ее костре; угаснет искра-человек и воды
Обступят тьмы его, и сгинут ока во мгновенье
Отметины-насечки. О жалкий жребий! Возмутительней исхода
Нет, как быть (как быть?) насытителем тленья,
Как в морок смерти угодить, в забвенье.
Пожрет нас ширь и время. Но довольно! Есть Воскресенье,
Есть светлый праздник. Прочь же темень, вон томленье.
Мой остов тонущий узрел спасенья
Пречистый луч. Пусть тлеет плоть; пусть мой зубатит труп
Червь-ненажора — его недолог будет зуб.
Однажды прогремит воструб,
И сей же час я воссияю во Христе, и возблещу я вдруг, тотчас
Холоп, дранье, осколье, олух, и пребудущий алмаз —
Аз огранюсь в пребудущий алмаз.
Когда в наш город ты придешь, вращая бешено глазами,
Чтоб в сотый раз произнести
Не прописные истины о пагубном пути,
Но прорицание о том, что будет с нами,
Прошу, не поминай о бомбе, оставь язык военных
И чисел длинный ряд оставь.
Для нас страшны не числа, но живая явь.
Ужасное лежит в вещах обыкновенных.
Избавь нас также от рассказов о гибели всего людского рода.
Возможно ли представить этот мир без нас?
Вообразить, что солнца нет, а есть горящий газ,
Что окаменел не только камень — вся природа?
Молчи о нас, но говори о мире, его судьбе. И помни про оковы
Воображенья нашего — мы знаем то, что знает взгляд:
Разорванное в клочья облако, позябший виноград,
Сдвиг перспективы. Поверить мы готовы,
Коль скажешь нам, что лань исконною украдкой,
Исконно трепеща, в исконный мрак скользнет,
Что окоем наш птица проклянет,
Что дикая сосна ослабит свою хватку,
Цепляясь за уступ, и что вскипит пучина,
Подобно Ксанфу, и прервет свой бег
Вмиг оглоушенная рыба. Кем был бы человек,
Когда б не видел он ни выстрела дельфина
Из вод морских, ни голубя круженья — этого начала
И зренья нашего, и речи? Спроси всех нас еще,
Как естество нам выразить свое,
Когда померкнет иль рассыплется зерцало —
Живой язык, собой скрестивший всех и вся,
В котором о любви нам толковала роза, рысак — о резвости, цикада — о душе,
Освободившейся от пут вотще, —
Язык, в котором осмысляли мы себя?
Спроси, пророк: что будем мы без розы, как устоим
И устоим ли мы, не дрогнем ли душой?
Останутся ль слова «могучий», «вековой»,
Когда исчезнет существующее к ним?
Войти с помощью соц. сетей: