Книга: Век перевода (2006)
Назад: ОЛЬГА КОЛЬЦОВА{103}
Дальше: АНДРЕЙ КРОТКОВ{110}

ШЛОМО КРОЛ

ШМУЭЛЬ ХА-НАГИД (993 — 1056)

«Будь море между нами — мне…»

Будь море между нами — мне
Ужель препятствие волна,
Чтоб я твой прах не посетил
С душой, что трепета полна?
Тогда б я братству изменил,
На мне была б моя вина!
Увы, о брат, я здесь сижу,
Где плоть твоя погребена,
И в сердце, как в тот день, когда
Ты умер, — так же боль сильна.
Я говорю тебе: привет,
А мне в ответ — лишь тишина,
И мне навстречу не придешь
Ты, как в былые времена,
И мне не пить вина с тобой,
Тебе не пить со мной вина,
Ты лик не видишь мой, а мне
Твоя улыбка не видна,
Ведь дом твой нынче — мрачный гроб,
Шеол теперь — твоя страна.
Да будет доля в мире душ,
Мой старший брат, тебе дана!
Я в землю ухожу свою,
А над тобой земля черна.
Мне — ночью спать, вставать с утра,
А ты не встанешь ото сна.
И о тебе, пока живу,
В душе — печали пламена!

ШЛОМО ИБН-ГВИРОЛЬ (1021/22 — после 1045)

«Смотри, алеет солнце в час вечерний…»

Смотри, алеет солнце в час вечерний,
Надев багрец, на западном пределе,
Снимая ризы с полночи и с юга,
И волны моря пурпур свой надели,
Земля же остается неприкрытой,
В одной рубахе тьмы ночной на теле;
И небо вмиг покрылось мраком, словно
Одеждой скорби о Йекутиэле.

«Пой песню, о пчела, неспешным ладом…»

Пой песню, о пчела, неспешным ладом,
Узнал «Шема» я, вняв твоим руладам:
Протяжное «Един», и звон «Запомни»
О Том, Кого узреть не можно взглядом,
Что мед вложил в уста твои, а жало,
На страх врагам твоим, наполнил ядом.
Пусть телом ты мала, но первородство
Тебе дано и ты с почтенным рядом,
Очищенная прелестями, птицам
Подобна ты, не насекомым гадам.

«Коль мимолетна радость молодая…»

Коль мимолетна радость молодая,
И в персть земную мы сойдем, страдая,
И дни людские — тень, сосуд скудельный,
Что разобьется вдруг, не ожидая, —
К чему стремиться в мире, кроме Бога?
Всё в мире бренно, кроме Эль Шаддая.

«Украв мой стих, ты отрицаешь ныне…»

Украв мой стих, ты отрицаешь ныне?
Разрушив благочестия ограды,
Чужим кичишься ты в своей гордыне,
Чтобы снискать в нем помощь и награды?
Когда на небе солнце светит ярко,
То могут ли затмить его Плеяды?
В моих глазах проступок твой ничтожен:
Не вычерпаешь кадкой водопады.

«Шею склонив и преклонив колена…»

Шею склонив и преклонив колена,
Я в страхе пред Тобой стою смиренно.
Лишь малый червь я пред Тобой, влачащий
Все дни свои во мгле земного плена.
Объявши мир, и ангелы не вместят
Тебя, а кольми паче дети тлена!
Мне ль восславлять Тебя? Твое величье
Безмерно, беспредельно, неизменно!
О, я умом стремлюсь к Тебе, Чье имя
Восславит всё, что жизнью вдохновенно.

«Коль вожделенна горняя услада…»

Коль вожделенна горняя услада
И коль страшит тебя горнило ада,
Не дорожи мирским, да не влекут тебя
Богатство, слава и сыны-отрада.
Но принимай легко позор и нищету,
И что, как Селед, не родил ты чада.
Знай душу лишь свою: пребудет лишь она,
Когда прейдет телесная ограда.

ИЕГУДА ГАЛЕВИ (до 1075 — после 1141)

«Моя душа на востоке — я в закатной стране…»

Моя душа на востоке — я в закатной стране.
Найду ли вкус я в еде и наслажденье в вине?
И как обеты мои смогу исполнить, когда
Раб Идумеев — Сион, Араба узы — на мне?
Презрел бы я все сокровища Испании, коль
Узрел бы пепел святыни, что сгорела в огне.

«Исполненный прелести, краса земель, град царя…»

Исполненный прелести, краса земель, град царя,
Его я взалкал душой, от запада, чрез моря!
И жалости полон я о славе минувших дней,
Грущу об изгнаньи, о гибели алтаря.
Я прах напоил бы твой горькой слезой, когда
Умел бы достичь тебя, на крыльях орлов паря!
Радею о граде я, что днесь в запустении,
Дом царский, где змеи лишь кишат, в нем пути торя.
Развалины, сладостью меду подобные,
Ах, как бы припал я к вам, любовью в душе горя!

«К живому Богу страстию объята…»

К живому Богу страстию объята,
Душа моя взалкала града свята,
И я не обнял даже домочадцев,
Жену свою, друзей своих и брата,
Свой сад не оросил своей слезою,
Чтоб уродились в нем плоды богато,
Не вспомнил Иегуду с Азарелем —
Две лилии красы и аромата,
Не вспомнил об Ицхаке, что как сын мне —
Мой урожай восхода и заката.
И я почти забыл про дом молитвы,
Что был моей отрадою когда-то,
И праздников забыл великолепье,
Забыл про наслаждения Шаббата,
И свой почет я уступил невеждам,
Другим дана хвала моя, крылата.
Я променял свой дом на тень деревьев,
Был бурелом лесной — моя палата,
Постыли благовонья мне, и запах
Репья был вместо мирра и муската.
И перестал я ползать на коленях,
И в море устремился без возврата,
Чтобы узреть Всевышнего подножье
И там излить всё, чем душа чревата,
Врата свои раскрыть вратам небесным,
Встав у горы святой, что ввысь подъята,
Чтоб нард мой цвел от влаги Иордана,
Силоам силы дал корням граната.
Господь со мной — чего же мне страшиться?
Он охранит меня от супостата!
И вечно буду славить имя Божье,
Пока душа моя к Нему не взята.

ИММАНУЭЛЬ РИМСКИЙ (МАНОЭЛЛО ДЖУДЕО) (1261? - 1332?)

Похвала супруге

Спросили, как я стал мужам державным
Подобен славой мудрости толикой.
Друзья, благодаря прекрасноликой
Я всё, что сокровенно, сделал явным.

Подумал я: не как неблагонравным,
Во власти похотливой страсти дикой —
Моей жене к лицу супруг великий!
И, мудрость накопив, я стал преславным.

Чтоб не сказали про меня: колода,
Лицом как человек, а ум — бараний,
Взял в жены лань, чья прелесть безгранична,

Но чтоб сказали: солнце небосвода
Соединилось с Аш, звездою ранней,
Что паче всех светил ему прилична.

«Коль рок слепой, а мы — его сыны…»

Коль рок слепой, а мы — его сыны,
То будем же и мы — подобье рока,
Ведь из-за доброты мрачится око
И щеки справедливого — бледны.

Богаты злые, добрые — бедны,
Так, поневоле встав на путь порока,
Быть может, мы поднимемся высоко,
Ведь щедростью во прах мы сведены.

О щедрость! Я твое поставил слово
Перед собой, и я не позабыл
И не нарушил твоего завета,

Но день настал — не чаял я такого,
Что было мерзко мне — я возлюбил,
А что любил — мне стало чуждо это.

«Сказали лани грозной небеса…»

Сказали лани грозной небеса:
О, полно тебе, полной благодати,
Очами затмевать небесны рати,
Ведь посрамила нас твоя краса,

И горних звезд мы слышим голоса:
«Мы алчем в сей сокровищной палате
Блистать!» Не зря ваятель этой стати
Творил усердно эти очеса!

И возроптали светочи денницы,
Рекли Кассиль, Кима и Аш: «О, как
Хотим сиять мы на лице юницы!
Ведь сей удел и сладостен, и благ!
А небо зря величием хвалится:
Лишь днем сиянье в нем, а ночью — мрак».

Бесприданница

Из шестнадцатой тетради
…И ответствовал я, и сказал: С нею и с отцом ее я знаком, | и знаю ее дом. | И слышал я, как в доме своем | она оплакивала младость и рыдала о том, | что трех старших сестер ей судьба дала, | и о каждой из них несется хвала, | и каждая прекрасна и мила. | И оне — сладость для мужчин, | могли бы быть супругами глав общин; | да вот беда: не имеют приданого сестрицы, | лишь прекрасные лица, | да сверкающие зеницы, | прямо в сердце мечущие зарницы, | с белизною их плеч лишь лилия сравнится,| а уста их — багряница, | в них же нектар таится. | Но пуста их светлица | и весьма бедны сии девицы. | И в один из дней, вышел я на прогулку, | и через рынок прошел, и вышел к переулку, | и шла моя дорога | мимо их порога. | И увидел я вдруг красавицу-лань, и сияние ее лица | поражает взоры и пленяет сердца. | И сидит она молча, и тихо рыдает, | и в сердце своем горько страдает. | И лютня в ее руке, | чтобы игрою утешиться в тоске. | И вопросил я ее, чем душа ее полна, | и отчего заплакана она, | и сидит молчаливо одна, | так несчастна и грустна. | И сказала она: Да будет тебе от Господа благодать. | А мне как не страдать, | горьких слез не лить и не рыдать? | Ведь нас четыре сестры, и мы бедны | и из чаши горечи пьяны. | Доколе нам скитаться у стад чужих | и завидовать подругам в счастьи их? | И я последней родилась на свет. | Сегодня мне — осьмнадцать лет. | И мой черед выйти замуж — последний. И счастья нет. | А я — стена, и башни сосцов на ней, | и страсть во мне разгорается всё сильней. | А если я девицей умру, тогда | двойною будет моя беда, | ибо слышала я слова мудрецов | и поучения отцов, | что буде женщина умрет девицей, | к миру душ она не причастится. | Итак, приложу к тетиве стрелу напева | и оплачу горькую участь девы. |
Полны сосцы и волос мой возрос,
И сяду обнаженною, срамною,
И женихи все минут стороною,
И скорбь я изолью в потоке слез.

Такую долю кто бы перенес?
Приданого с серебряной казною
За нами не дают. А предо мною —
Сестрицы три. И сердце извелось.

Иссохну ль я в неутоленном пыле,
Иль пощадит меня коварный рок?
Летят года, уносятся, как птицы…

И обо мне мудрейшие твердили,
Что в райский не впускается чертог
И в царство душ не принята девица.

«Речам внимаю я день ото дня…»

Речам внимаю я день ото дня:
В аду огонь, злодеев пожирая,
Пылает, и проказников карая,
И ангел не спасет их от огня.

Мой дух, что отвлекаешь ты меня
Соблазном сладкой суеты от рая?
Но в колесницу блага и добра я,
Исполнясь страха, запрягу коня.

Кто может уберечь меня пред роком?
Великий человек и малый с ним
В свой день прешли, сменились, их не стало.

Ужели суету мне пить потоком,
Не разумея, как зверям лесным
В пустых жилищах разума пристало?

Сатира на врачей

Спеши, о сердце, взять себе в фиале
Иль чудотворной манны полный омер,
Иль гилеадского бальзама хомер,
Чтобы недуг упорный мой прогнали.

С клюкой расставшись, я б не знал печали,
Я был бы словно царь Кедарлаомер:
Он что желал — имел, и старым помер.
Меня же спасшим — слава и так дале.

Но вы, врачи, да сгинете в мученьи!
Лекарства ваши — ложь, и только чтобы
Страдал я больше — ваше попеченье,
Да чтобы ублажить свои утробы.
Обжоры, пьяницы, вкусил леченья
Уже довольно я и пьян от злобы!

О женах глупцов и мудрости мудрецов

…И ответствовал я на его словеса: | О князь, владыка, времени краса, | не говори такие слова, | ибо истинно, как душа моя жива, | и вот тебе моя голова, | что длань рока умна, | и мышца его сильна, | ибо прелесть мира была им, дуракам, отдана, | и ожерелья рока, и его венцы | получили дурни и глупцы, | а всех презренных и уродливых получили мудрецы, | а дур и злюк — князья и народа отцы. | Ибо хочет Бог, чтобы мудрый гордиться не смел, | а глупец в несчастии своем малую помощь имел. | Ведь мудрецы своею мудростью предупредят болезнь недостатка и скорбной доли, | бальзамом Гильада и лекарством от боли. | Что им недостало — презирают они | и с улыбкою смотрят в грядущие дни, | и преимуществом своего ума | над глупцами они вознесены весьма. | А несчастные глупцы — | они при жизни своей мертвецы. | А если к их глупости добавится рока беда, | как глина под печатью, изменится она тогда. | Но врат милости не закрыл рок, | и захотел всемогущий Бог, | чтобы человек от двух столов кормиться не мог. | И оттого высшая мудрость приняла решение | дать великим мудрость и разумение, | лишив их малого наслаждения. | И хоть дал рок дураку прекрасную жену, да ведь | раскинул над ним свою сеть, | лишив его величья мудрости, занес над ним свою плеть, | да устыдится он, когда расточает свою медь. | Мудрец же наделен прекрасной мудростью, да не убоится гордо вперед смотреть, | и лук его мощен и ныне, и впредь. | И хоть прекрасной жены и огромного богатства у него нет, | сияет над ним великолепья свет, | ведь если бы соединилась красота мудрости святой | с богатством и женской красотой | в мудром человеке, | то была бы в нем война между вожделением и разумом вовеки. | И чтобы не было тоскливо глупцу, | захотел Бог пасти его, как убойную овцу, | чтобы возрадовался он прелести венцу | и подобному лилиям лицу. |
Как назначил Он пауку плести свою нить | и мух, залетевших в нее, ловить, | и как назначил муравью тяжкий труд его, | и не разум побуждает муравья, но естество | летом собирать урожай в закрома, | чтобы насыщаться, когда придет зима; | и как заставляет пчел их природа | строить узорные палаты для меда, | так вот, как природа упомянутым неразумным тварям дала благодать | столь славную работу совершать, | так же Бог дал глупцам свет, | и пожалел их, и утешил суетою сует. | А без этой милости смерть бы их пришла, | и весь мир бы изведал от их злой доли зла — | колоть дрова и черпать воду для мудреца и учителя, | для пастыря и властителя. |
И к тому же злое начало в нашем сердце с младых ногтей | не дает нам видеть последствия наших дурных страстей. | А желание в человеке природно есть, | ради него отдаст он свою честь. | И сладострастники охотятся на ланей-юниц, | чтобы отстать от блудниц. | И если бы рок отдал красавиц мудрецам и владыкам, | сладострастники наставили бы рога мужам великим. | И оттого судила высшая воля, | чтобы красавицы были глупцов доля, | чтобы глупцы давали им яства и наряды, | а любовники — ласки и услады. |
И произнес я возвышенную речь, и сказал:
Рок отдал мановеньем умной длани
Всех ланей за глупца иль дуралея,
Пускай потеет, силы не жалея
Для яств, одежд, подарков, пожеланий.

Пусть бесятся в объятьях страстных лани,
Толчет любовник серну веселее,
Целует губы ей и, вожделея,
Ждет, словно тени — раб, ночных пыланий.

Когда б оленям отдал рок газелей,
Олени бы оленям изменили
Или исчезло бы величье страсти.

Когда б о наслажденьях мы радели
И серн у дураков переманили,
Произошли бы страшные напасти!

«Подумала в сердце газель, что должна быть…»

Подумала в сердце газель, что должна быть
Она как из света свитая, святая.
Уму ее всякий дивится. Девица,
К влюбленным презренье питая, пытая,
Смеется, взмывая горе, об их горе,
Стена между нами литая. Летая,
Услышь мое пенье, внемли моей пени,
Смотри, пред тобой без щита я, считая,
Что в мысли я мыслю как ты, а враждебным
Тебе — разорву и у стаи уста я.
Коль будешь жестока, тогда искупленьем
Вине твоей стану, и ста я, истая,
Коль будешь, о серна, ты блага — ты благо
Свершишь! Рану мне залатай, золотая!
Мой жалобный стих говорю я газели:
— Ужели тебе не чета я? — читая,
Тебе, белизною сравнимой с одною
Луною, пою, о мечта, я, мечтая,
О милости. Что же бежишь ты, любовью
Мне сердце мое оплетая, плутая?
Останься же, лань! Я — желанья обитель.
И, в ней обитая, любовь обретая,
Носи одеянья благого деянья,
Величьем блистая, хвалой возрастая!

Назад: ОЛЬГА КОЛЬЦОВА{103}
Дальше: АНДРЕЙ КРОТКОВ{110}