Картина седьмая
Над морем, над панорамой города полоса чистого неба сияет феерическим золотым сиянием.
Интерьер комнат Куниных.
Зоя одна сидит на тахте, взобравшись на нее с ногами, глубоко задумавшись.
ГОЛОС ГЕНЫ. В фойе кинотеатра мне скучно всегда. Мороженое не ем, пиво — это вещь. Нет, не думаю. Пусть интеллигенция думает. Бесполезно думать. Конечно, все бесполезно. И самые бесполезные вещи — самые приятные: любовь, футбол, кино, вино…
ЗОЯ. Знаю все, что ты скажешь.
ГОЛОС СОФЬИ БОРИСОВНЫ. Разве что я говорю? Танцуете — стыд один. Пьете — до белой горячки. Курите — точно делаете самое важное дело в мире. Ужасно.
ЗОЯ. Ужасно. А что сказал старик Пикассо? Современная молодежь действительно ужасна, но самое ужасное, что мы больше к ней не принадлежим.
ГОЛОС АНДРЕЯ. Я работаю в системе интересов и желаний людей и пишу стихи. Разве этого мало?
ЗОЯ. Нет, милый, все в порядке!
ГОЛОС ТАНИ. Разве я красивая, Зоя? Просто я одеваюсь и держусь, как все, как с детства приучена. Это воспитание. Личная заслуга — самая малая. Да нет, так рассуждают дети. Для счастья нужно гораздо меньше, проще, это невыразимо, как счастливое вдохновение поэта. У каждого свое. Счастье понятие индивидуальное, как понятие Равенство — общественное. Все люди не могут быть счастливы, но могут быть равны перед Природой и перед Обществом. У нас это есть. Это главное. Я ходила счастливая, когда надевала новое платье. Теперь я счастлива, если вижу голубое небо, деревья Летнего сада…
ЗОЯ. А я получила воспитание? (Вскакивает на пол.)
ГОЛОС САШИ. Есть у Чехова рассказ «Дом с мезонином» и кончается он так: «Мисюсь, где ты?» Я о тебе так буду думать. И хорошо. Жить на Земле трудно. Ты этого еще не знаешь, как знает Таня. Для тебя Время — это всего лишь быстро-медленно. Между тем Время — это драма, а юность смеется над Временем, на то она юность.
ЗОЯ. Не так все просто, Саша.
ГОЛОС САШИ. А когда ты уедешь, я буду всегда знать, что где-то на Земле ты… Ведь о тебе я знаю все, и вдали я буду жить с тобой. Я состарюсь, ты останешься вечно юной, как картина, написанная ясными линиями, чистыми красками. Для одних это всего лишь цветной туман, для других это вся жизнь. На самом деле, это и то и другое сразу.
Стук в дверь. Входит Софья Борисовна.
ЗОЯ. Садитесь, Софья Борисовна. Рюмочку коньяку?
СОФЬЯ БОРИСОВНА (качает головой). Зоя, я пришла проститься, мне нужно уходить по делу.
ЗОЯ (дружелюбно). Что за дурная привычка — делать большие глаза, Софья Борисовна.
СОФЬЯ БОРИСОВНА. Не дурная привычка, Зоя, дурные последствия блокады.
ЗОЯ. Простите меня, я нечаянно.
СОФЬЯ БОРИСОВНА. Я видела, что и ты, глядя на меня, стала делать большие глаза…
ЗОЯ. Разве?
СОФЬЯ БОРИСОВНА. Поначалу я думала, ты передразниваешь меня, как дети, а потом поняла, что это на тебя действует. Ты очень впечатлительная. Врачом тебе работать будет трудно.
ЗОЯ. Привыкну.
СОФЬЯ БОРИСОВНА (делает большие глаза). Не привыкай! От равнодушных врачей один вред.
ЗОЯ. И я взглянула на вас так…
СОФЬЯ БОРИСОВНА. У тебя красиво получилось. Не привыкай. Прощай, Зоя, прощай.
ЗОЯ. Прощайте, Софья Борисовна, спасибо вам за все. Дай бог вам здоровья и вам пенсию прибавили.
Они целуются, и старая женщина, заплакав, уходит по своему делу.
Появляется Андрей.
АНДРЕЙ. Пошли?
ЗОЯ. Пошли.
АНДРЕЙ. Только там лестница узкая, запачкаешь платье.
ЗОЯ. Пускай. Я ведь принарядилась, как на свадьбу.
Они уходят и через некоторое время показываются на крыше.
Небо потемнело.
Внизу в комнате за маленьким столиком сидят Гена и Саша. Таня собирает стол.
САША. Таня, где Зоя?
ТАНЯ. Побежала куда-то с Андреем. Сейчас придет.
САША. Гена, как бы нам собраться на рыбалку.
ГЕНА. Да, в любой день. Только скажи, мы поедем.
САША. Да, хорошо бы!
ГЕНА. Жалко.
САША. Чего жалко?
ГЕНА. Зоя уезжает.
САША. Грустно. Ты верно это заметил. Выпьем.
На крыше.
ЗОЯ. Андрей! Здесь замечательно.
АНДРЕЙ. Белые ночи пошли на убыль.
ЗОЯ. Уже?
АНДРЕЙ. Видишь, как темно. Сегодня первый раз после перерыва на белые ночи зажгутся ленинградские фонари.
ЗОЯ. Это и есть твой сюрприз?
АНДРЕЙ. Двадцать тысяч фонарей и все разом.
ЗОЯ. Скоро?
АНДРЕЙ. Скоро.
ЗОЯ. А что мы будем делать?
АНДРЕЙ. Я буду тебе читать стихи.
ЗОЯ. Давай!
АНДРЕЙ
За горами, лесами,
За дорогами пыльными,
За холмами могильными —
Под другими цветешь небесами…
И когда забелеет гора,
Дол оденется зеленью вешнею,
Вспоминаю с печалью нездешнею
Все было мое, как вчера…
В снах печальных тебя узнаю
И сжимаю руками моими
Чародейную руку твою,
Повторяя далекое имя.
ЗОЯ. А я думала, ты свои прочтешь.
АНДРЕЙ. Тсс!
ЗОЯ. Сейчас?
Загораются по улицам, по рекам и каналам фонари.
Ах, Андрей! (Обнимает его.)
АНДРЕЙ. Не трогай меня, а то мы скатимся вниз.
ЗОЯ. А что внизу?
АНДРЕЙ. Асфальт, двадцать пять метров.
ЗОЯ. Если упасть — насмерть?
АНДРЕЙ. Конечно.
Зоя вздрагивает и делает движение в сторону. Андрей хватает ее за руку.
Что ты делаешь?
ЗОЯ. Андрей! Смерть неизбежна, так лучше сейчас!
Андрей хватает ее за плечи.
Отпусти, Андрей, отпусти!
Андрей ведет ее перед собой к нише чердачного проема. Зоя в слезах.
ЗОЯ. Ты просто трус!
Андрей одним прыжком выскакивает на крышу и, громыхая жестью, бежит… Зоя издает такой душераздирающий крик отчаяния, что Андрей бросается назад. Зоя плачет навзрыд.
АНДРЕЙ. Я здесь. Не плачь.
ЗОЯ (успокаиваясь). Ты бы в самом деле кинулся вниз, Андрей?
АНДРЕЙ. Упал бы, сам бы скатился.
ЗОЯ. Мы с тобой самые глупые дети на свете.
АНДРЕЙ. Ты слышишь, планета летит…
Андрей протягивает руку, показывая, как планета летит.
ЗОЯ. Куда летит?
АНДРЕЙ. Я не знаю.
ЗОЯ. Там Азия, большая Азия. Здесь маленькая Европа, там Африка, а там Америка, и всюду огни городов, представляешь, всюду слезы отчаяния и счастья… Жизнь, жизнь, жизнь.
Опускается занавес-стена.
На улицу выходят Зоя, Таня, Саша, Гена и Андрей. Зоя уезжает. При свете фонарей.
ЗОЯ. Вот я уеду сегодня и умру… Умру для вас и в памяти вашей останусь такой, какой я была в эти 21 день в Ленинграде в мои 21 год навсегда.
Сцена темнеет. В темной глубине сцены возникает слабое белое свечение: усиливаясь, оно становится цветным и переливающимся, как цвета в калейдоскопе, в которых проступают виды морей и городов.
Конец
notes
