Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Всюду небо и небо,
И земля — до небес!
Ребятишки, что негры,
А Лариска — как бес!
У нее-то силенки?
Не смеши-ка парней.
Ах, зеленые елки,
Не угнаться за ней!
Солнце бесится летом.
В небе сизая синь.
Брызжет пот, как из лейки,
Со сверкающих спин.
Приударили б в гонги,
Эй, степные грома!
Как Винсента Ван-Гога,
Солнце сводит с ума…
Ворошим мы пшеницу.
В небе звезды снуют
А под утро нам снится
Общежитье в раю.
15 мая 1962 года.
Играют парни скупо,
С усмешкою в глазах.
Играют так, от скуки,
В костюмах и плащах.
Придет она, прищурится
И встанет меж парней,
Веселая и шустрая…
И мяч летит над ней!
Она к нему навстречу
Вся тянется, светла!
Как кудри треплет ветер!
Куда Земля ушла?
Движенье ног и тела.
Улыбка — похвала.
Играла, как летела.
Смеялась, как звала.
Глаза, глаза живые!
И парни бьют сплеча,
Как будто бы впервые
Постигли суть мяча.
23 мая 1962 года.
В детстве мы как ни беспечны,
Не могли мы жить без песни —
Днем, и ночью, и с утра,
А тем паче у костра.
Пели над водою длинной,
Над заснеженной долиной…
Если непогода, — что ж! —
Пели в ветер, пели в дождь.
Песня русская, о, чудо!
Вот, когда смотрю отсюда
В детство радостей и бед,
Все струит лишь чистый свет.
Знаю, были голод, холод,
Смерть отца за дальний город,
Мамин враг — туберкулез,
Одиночество до слез…
Детство с песнею слилось.
Все к прекрасному свелось.
16 января 1963 года.
Сугробы — словно Гималаи!
Летим, как слаломщики, мы.
За нами вслед собаки с лаем
Несутся из конурной тьмы.
Хорош мороз — сердит он слепо.
Бьет по щекам нас справа, слева…
И так же, как из дымных труб,
Струится пар меж наших губ.
Так можно отморозить руки.
Заиндевел со мною Пушкин.
И вот порог — мороза нет,
Вступаем робко в теплый свет.
Теперь куда? Вошло в привычку
Ходить хоть изредка в Публичку.
Но детство помню, как никто:
И что б не отдал я за то,
Чтоб снова пар в дверную щелку
Струился, словно конфетти,
И, грея руки, губы, щеки
На теплой извести печи,
Спросить впервые: «Есть Толстой?»
Впервые видеть том восьмой.
Впервые взять его домой!
1-2 февраля 1963 года.
Сидела женщина за мною.
Смотрела в окна далеко…
Троллейбус мчался над Невою.
Мне было весело, легко.
Да, помнится, такое было:
Лесное озеро — оно
С меня усталость разом смыло,
О том не ведая само.
А после шел я перелеском…
Я унесу ее с собой,
Когда она сойдет на Невском,
Сольется с уличной толпой.
Ей жить во мне — без слез, без муки —
Счастливой, светлой, как тогда!
И согревать иные руки.
И прояснять иным года.
1 марта 1963 года
— Ишь, чего он хочет!
Вот уж нет! Извини! —
И девчонка хохочет,
Спотыкаясь о пни.
Мы вступаем в болото.
Под водой мощный мох.
И загар с позолотой
Заискрит с мокрых ног.
И девчонка хохочет,
Прячась в даль и в кусты,
То вся гневом клокочет,
То тиха, как цветы.
Так брести нам до ночи.
Наплывут облака.
Влажный мох нам замочит
Спины, руки, бока…
— Хочешь?
— Хочешь, — с березкой
И с усмешкой шмеля,
С красной лилией броской
Враз исчезнет земля.
11 июля 1963 года.
Кто живет? Что делает?
Словно сквозь века,
В рощах стынет белое —
Палатка рыбака.
Над лодкой зелень луга.
В слоистой глине ржа.
Весла друг возле друга
Без трепета
лежат.
На быках,
длинных, тощих,
Как в рисунках детей,
Который день на солнце
Сохнет груда сетей.
Сети нависли лохмато,
Таинственны и грустны,
Точно занавес МХАТа
В выходные дни.
21 августа 1963 года.
Помню, шел мимо старой заимки
Я со школы однажды пешком,
И следы мои, точно корзинки,
Наполнялись свежим снежком.
Помню, верил я в чудо свято.
И, как будто одно из чудес,
Появилась машина рядом,
Я в кабину проворно влез.
Понеслись. Дребезжало оконце.
Впереди, у сосновых лесов,
Закрутившись, летело солнце,
Как сорвавшееся колесо.
Было чудно… Где мы? Золотые
Облака на краю Земли!
Это Русь, а вокруг Россия,
И Россия вдали.
21 сентября 1963 года.
Меня притягивают сосны.
Они высоки и светлы,
Стоят, окрашенные солнцем,
Светясь крупинками смолы.
Меня притягивают иконы.
Смотрю в Рублевские глаза.
Там зреют думы, скачут кони,
Взлетает скатерть в небеса.
Меня притягивают церкви…
И распятья, и кресты…
Твои искания и цепи,
И дерзкие твои мечты!
И те же сосны, те же церкви
На фоне неба и воды,
И ракеты цвета вербы —
Слились в волну моей судьбы.
Бегут к ней девочки босые.
Стою, взволнован, светел, тих,
И слово синее — Россия —
Я говорю, как лучший стих.
22 сентября 1963 года.
Опавшие листья, иглы.
По ним снуют муравьи,
Как по мосту автомобили
Или как мысли мои.
Тянется к вверху лиственница.
Рядом маленький куст.
А над ними сосны, сосны высятся,
Как произведния искусств.
Не верю, что к ним непричастна
Человеческая рука.
Они мне приносят счастье,
Как пушкинская строка.
Не эти ли сосны веками
Взыскательный русский глаз
Строгал, шлифовал, чеканил,
Выказав высший класс?!
23 сентября 1963 года.
Хижины? Нет, это кроны.
Как столбы, стоят стволы.
Над водой свисают корни,
Узловаты, будто злы.
Мощные проходят баржи.
Шкипера во власти сна.
Баржи — дружеские шаржи
На амурского сома.
Громче тигра, легче рыси,
Скомкав гладь и тишину,
Пролетает мимо глиссер,
Посылает мне волну.
Мне бы ласты, жабры мне бы!
Отдаюсь, как плот, волне.
Свежесть вод и ясность неба
Переливаются во мне.
24 сентбяря 1963 года.
Осина — шуба лисья.
Березки — шкурка рыси.
Играют листья
В третий — лишний.
Листья густо летят,
Дают финты.
Как будто от дождя,
Висят зонты.
Под ногами шелестит,
Детям нравится идти.
Просят тетю: «Подожди!
Листья не мети!»
Художники — два юнца —
Идут.
Пишут без конца
Этюд.
Как девчонка босая,
Шаловлива, юна,
Осень шишки бросает:
Земля — Луна!
И смеется, разыгрывает
И уходит в кусты.
Понемножку проигрывает,
Ложится в листы.
25 сентября 1963 года.
Росла ты на чистом паркете,
Как куклы изящная тень,
Как игрушка в пакете,
Нужная на праздничный день.
Но, верно, светилось что-то
В душе, как в ночи светлячок,
Ты суровела, как герои Джотто,
И сжимала ты кулачок.
Хотелось любви, хоть маленькой,
Что правде так сродни.
Но мимо проходят мальчики,
Чего это ищут они?
Они-то не знают разлада
Между людьми и страной.
Ты бываешь им очень рада,
Но надо идти домой.
Тебе хочется тоже поиска.
Тебе хочется войти в их мир.
Тебе хочется просто поезда,
Уходящего в Сибирь.
26 сентября 1963 года.
Быстро, красиво и просто
Мама готовит лапшу.
Маленький, точно наперсток,
Я возле мамы сижу.
Лампа похожа на сосны.
Лампа похожа на сны.
Лампа похожа на солнце
Ранней холодной весны.
Вся из чистейшей извести,
Из полыханья огня
Печка гудит неистово,
Греет, как мама, меня.
2 октябоя 1963 года.
Горы — близко, рядом!
Прозрачны небеса.
Пропахли виноградом
Школа и леса.
Октябрь на исходе.
Пустынно у реки.
На зимнюю охоту
Уходят старики.
Последний скрип уключин.
Последний блеск сетей.
Мальчишки режут клюшки
И сушат у печей.
5 октября 1963 года.
1. Начало.
Он выскочил на берег,
В сосну всадил колун.
Сорвал расцветший вереск,
Счастливый, как Колумб.
Кто? Мастер из Магнитки?
Волжанин иль москвич?
Ударил дождь — до нитки,
Медведю впору взвыть.
Смеялись, будет солнце!
И соскочили с барж.
Валили кедры, сосны
И возвели шалаш.
2. Векам!
Мечты, порыв и знания
Прошли, как ток, в дела
И воплотились в здания
Из стали и стекла.
Строители бессмертны.
И Братск, и Комсомольск,
Великий современник,
Твоя душа, твой мозг.
Работа, юность, будни
Огнями городов
Летят, как вечный спутник,
В даль голубых годов.
7-8 октября 1963 года.
Охотники, холерики,
Подвижны, как огни,
И, как фигурки Рериха,
Таинственны они.
Так солнцем пропеченные!
Мальчишки — что шмели.
Девчонки — словно пчелки —
Хозяйственны и злы.
И вот урок твой первый.
Без всякой шелухи
Ученики, как эльфы,
Сидят,
тихи.
А за тобой долины,
В трубах
города…
Твой путь далекий-длинный,
Твои
года.
Ты вращаешь доску.
Затих твой класс.
Ты стоишь, как фокус
Ребячьих глаз.
Глаза чисты, как росы
На розах клумб.
Ученики — матросы,
А ты — Колумб.
Ты — первая, ты — гений.
Гений красоты!
И Пушкин, и Тургенев
Ребятишкам — ты!
26 октября 1963 года.
Анюй бурлит и пенится
С радугой на луга.
Анюй — таежная пленница,
Борются вода и тайга.
Анюй порывист, как ветер.
Повороты его круты.
Анюй — летящий конвейер
Бревен, лодок, кеты.
Анюй — это ваша работа,
Плотогоны и рыбаки!
Анюй — это струя брандспойта,
Рвущаяся из тайги.
А день прозрачный,
весенний.
Гомон птиц на весу!
Здесь проезжали Арсеньев
И Дерсу.
9 ноября 1963 года.
Уходит корабль в Космос.
Летит уже сотни лет.
Человек упрямо, как компас,
Обращается к Земле.
И где-то в космической мгле
Рождается тихо тоска о Земле.
И ни с чем несравнимо
Его новое чувство жжет.
А Земля проплывает мимо,
Миллиардами жизней цветет.
Ему снится земное сиянье…
Или это его сознанье?
Пролетая во мгле,
Постигает он мирозданье
По далекой своей Земле.
28 ноября 1963 года.
И откуда вас взяли?
Вы летите, озорны и легки!
Равнодушным и вялым
Здесь не встать на коньки.
И летают мохнато
Свитера, как шмели.
Карапузы! Гиганты!
Здесь девчонки смелы!
Звон, движение, смех…
Две улыбки навстречу…
В электричестве снег…
— Это вы? Добрый вечер! —
И мальчишку заносит,
Он заносчив и нов.
Завтра тихо он спросит,
Что такое любовь.
Где-то ждущая мама,
Укоризненны ее шаги.
А луна — керосиновая лампа
В сказках стынущей Бабы-Яги.
8 декабря 1963 года.
Грусть любите, храните!
Грусть — рожденье мечты,
Жажда в людях, в граните
Чистоты, красоты!
Грусть моя — это отрочество,
Вызревание чувств.
Грусть моя — это творчество,
Мой ван-гоговский куст!
12 декабря 1963 года.
Случилось милой школьнице
По-женски полюбить.
Ах, девочка-ровесница,
Что делать нам? Как быть?
Зависима от матери,
Учителей, подруг,
Призвания и будущих
Дорог, разлук,
Скучала ты и плакала.
Мучительно светла,
Взаимная и чистая,
Была любовь, была!
И не забыть то раннее,
Во мне живет оно,
Как наизусть зачитанное
Татьянино письмо.
15 февраля 1964 года.
Прижаться удивленно
К ее груди, губам.
Трепетно, влюбленно
Внимать ее словам.
Читать ее, как книгу,
Как лучшую из книг.
И мять ее, как глину,
Чтоб новый мир возник.
Крутить баранку МАЗа,
Лететь во звездный мрак
Царственно, чумазо,
Как Геракл.
Строить гидростанции,
Словно пишешь стансы.
И пусть летит твой свет
До городов, планет.
Во всем пусть страшно хочется!
Во всем дерзки, чисты
Увлеченность, творчество,
Жажда красоты!
15 февраля 1964 года.
Мне было восемь лет,
Когда я вдруг постиг:
В глазах моих весь свет
Исчезнет, как возник…
То было за обедом.
Смеялись брат и мать.
Я плакал и при этом
Не смел им все сказать.
Не смерть страшна, не смерть.
А мысль о ней страшна.
Еще страшней: не сметь
Возникнуть, как весна.
И будет день, и будет свет,
И небо голубого дня,
И люди — миллионы лет,
Но это без меня.
17 февраля 1964 года.
В детстве далеком, как горы,
В детстве прозрачной мечты
Я прожил лучшие годы,
Видел я лучшие сны.
Облако плыло на запад.
Облако плыло в лучах.
Янтарный сосновый запах
Пылал в белых печах.
Солнце светило впервые.
Меж сосен сквозь синеву
Я видел в тропинках Россию,
В бегущих огнях Москву.
29 февраля 1964 года.
В часы внимательных уроков
Смотрю я прямо ей в глаза.
В окне холодно и далёко,
За облаками небеса…
И лес осенний, лес дремучий,
Под солнцем сочный, золотой.
Она меня чему-то учит,
Как словом, чистой красотой.
Когда зимой, сугробы выстроя,
Кружась, летит слепой буран,
Она, озябшая и быстрая,
Войдет и улыбнется нам.
Когда весною все растенья
Еще прозрачны и чисты,
Она стеяняется растерянно
Своей высокой красоты.
Она стоит и с нами строго
О Маяковском говорит,
О Ленине читает строки,
Лицо прекрасное горит…
4-5 марта 1964 года.
Бабье лето — радостно и больно.
Небо, журавли, года летят.
Женщины торопятся по бонам,
Женщины тропинками спешат,
Полные любви к кому-то, ласки,
Полные невысказанных слов.
В рощах полыхают листья-краски.
В мире голубом свежо, светло.
Женщины спешат, смеясь и плача,
Жизнь торопят с нежной жаждой жить.
Будущее зреет в муках счастья.
Будущее женщинам вспоить.
Выказать ему так много ласки,
Высказать ему так много слов…
В рощах полыхают листья-краски.
В мире голубом свежо, светло.
9 сентября 1964 года.
1
День, как айсберг, высокий и синий.
Золотые леса!
Мне и грустно, и дивно, Россия.
Я в тебя устремляю глаза.
Там над Волгой стремительно-долго
Журавли, журавли!
И в закат с вековою тревогой
Полыхают в лесах Жигули.
2
Может, мне лучшей доли не надо —
В руки меч, на коня!
Звук мечей, словно песня, отрада
И влечет, и волнует меня.
Хорошо мне до грусти и странно.
Неужели не жил?
В пору древнюю утром рано
По росе не пахал, не косил?
3
Помню день. Вся в сиянии света
Ты встречала меня!
Ах, наверно, поэта
Сотворила улыбка твоя.
Было счастье, юное, древнее,
И тревога в певучей крови!
Красный дерн в роще ив за деревнею,
Тайна первой любви.
6 октября 1964 года.
1
Я снова в той глуши, где с юных лет
Грустил и радовался жизни,
Рос, чувством постигая путь моей отчизны,
Неведомо, в душе своей, поэт.
Грустил? О чем? О небе голубом
За синей цепью гор… В сиянье золотом
Россия беспредельно простиралась,
И мысль моя понять ее старалась.
Река, бесшумно ширясь, льется без конца.
Вода — как свежий вырез старого свинца…
Грустил — так значит, я умел любить.
Грустил — так значит, я хотел полнее жить.
2
Под небом голубым амурская лагуна.
Песок хрустальный, слой воды — тепло и юно!
Волной изваянные волны
Хрустального песка, по ним блуждают челны
Улиток. Мир уютный, как будто для детей!
Вода пронизана отрезками лучей,
Как стайки рыб серебряным стремленьем.
И снова вспоминаю с упоеньем…
Как было все чудесно: воду пил, как лоси,
И заплывал в сиянье, беспредельность плеса.
И неподвижно лежа на спине,
Я плыл, я плыл, река меня несла, несла,
И белая громада туч в небесной вышине
Меня влекла, влекла…
3
Высок утес. Сижу в лучах закатных.
Внизу Амур. Закат — разлитый кадмий.
Меж нами города и небосклоны,
И люди, судьбы — сотни, миллионы…
В них столько мыслей и мечты.
О, как бы я хотел со всеми быть на «ты»
И говорить легко и просто, как с тобой,
Всем передать закат лилово-золотой,
Как грусть мою, и думать, и смеяться!
Всем, всем желаю в жизни счастья.
Мигают маяки — навстречу им огни.
Сейчас, как никогда сильней
И голос Революции, и путь моей страны
Звучат, как реквием, звучат, как гимн, во мне.
2-17 ноября 1964 года.
Плывет ли где под ветками серебряный карась,
Стоят ли золотые сосны, шелушась,
Струится ли вода, и галька там на дне —
Все это в сизой дымке, как во сне.
В осоке сом зелено-синий и икринки.
Что амфоры, таинственны кувшинки.
2 февраля 1965 года.
Восходят голубые небосклоны…
И реки, и леса, и города…
Сквозь этот мир, то белый, то зеленый,
Уходят вереницей провода.
Уходят вдоль шоссе, то близко, то вдали,
Но чаще по лесам, где просеки прошли.
Я слушаю, как небо, провода —
В них музыка лесов, мои года.
Ребенком я хотел пройти с конца в конец,
Но кто-то мне сказал: конца им нет.
А просека, как пасека, гудела.
Цветам раздолье, пчелам много дела.
Мне на руку садились мирые шмели.
И, кажется, я видел самый край Земли.
3 февраля 1965 года.
В высоком зале гулко слово…
В начале зябко и свежо.
И раз толчок, полет и снова
Бег с упоением — прыжок!
На стойке стоп и разом сальто,
И шаг в шпагат, и все опять…
Не надо спрашивать о счастье.
И ей не нужно отвечать.
А небо в тучах голубело.
Ложились окна на ковер,
То все темнело, то светлело —
Рояль, фигурка, чистый взор!
22 марта 1965 года.
И снова птица в вышине
Крылами трепетными машет.
О чем поет — она не скажет.
Глядит девчонка — как во сне.
И светел дальний небосклон
Над темным лесом… Сосны, ели.
У нас фиалки, там метели,
Мелькают рыбы подо льдом.
Как рельсов ранний перестук,
Весна идет в леса, в деревни
И что-то новое и древнее
Мы снова видим за версту.
10 апреля 1965 года.
Там домик деда (он обходчик),
В глухом лесу у полотна.
Там поезда все дни, все ночи
Спешат, стучат: война! война!
Спешат гудки… Над дальним лугом
Стога, густая синева.
Летели листья друг за другом
И за вагоном, как слова…
А ты — лосенок, несмышленыш,
Осока, девочка, ветла —
Ты провожала эшелоны
Одна, испуганно светла.
И, верно, юные солдаты,
Седые ополченцы — все,
Что пролетали, были рады
Увидеть девочку в росе.
Она махала им, махала.
Вон исчезал вагон вдали…
Рука ребенка уставала,
А эшелоны шли и шли.
3 мая 1965 года.
На льду реки с последним рейсом
След автозимника пропал,
Как самолетный след над лесом…
И долго лед синел, сверкал!
Теперь мы ждали с нетерпеньем…
Синели цепи дальних гор.
Теперь, как только перемена,
Бросалась школа на бугор.
И, наконец, река проснулась.
Мы все сбежались у воды.
Весна беспечно улыбнулась
Со всей свободой красоты!
И также люди Лены, Волги
В те дни смотрели ломкий лед.
Всплывали колышки, осколки…
Все говорили: «Лед идет!»
17 мая 1965 года.
Под снегом светлым спит селенье.
Сугробы стынут в вышине.
Ты возникаешь во Вселенной
И устремляешься ко мне.
Идешь, слегка раскинув руки,
По склонам выше облаков.
Твои шаги — родные звуки,
Прозрачный ход моих часов.
И мы бежим, бежим по склонам,
И оба падаем в провал.
По звездным странам Орионам
Твой взор смеющийся блуждал.
Но, отклоняя губы, ласки,
Ты скажешь: «Милый, отпусти.
Уж очень поздно, холод адский!»
А я скажу тебе: «Прости!»
И мы уходим, мы другие.
Погас высокий звездный свет.
И я подумаю впервые,
Что счастья вечного в нас нет.
Но принесут мне утром рано
Записку милую твою:
«Люблю все больше, даже странно,
Как, милый, я тебя люблю!»
21 мая 1965 года.
Нам лодки легкие дарили
И берег дальний и покой.
Мы ни о чем не говорили.
Лежали ясно над рекой.
А в небе голубели горы
И зеленели рощи ив.
Река приковывала взоры…
Моторок та-та, всплески рыб…
В нас что-то кончилось отныне,
Что не вернется никогда.
Тому не просто юность имя,
То — жизнь, то — лучшие года.
То — словно осень в буйстве красок,
То — словно иней в первый раз,
То — словно музыка фиалок,
То — словно лето в реках, в нас.
И мы беспечно понимали,
Что жизнь была, что жизнь ушла.
О новой жизни — что мы знали.
Там даль, а даль всегда светла.
22 мая 1965 года.
Она укладывает спать
Моих товарищей, меня…
И мне так весело встречать
Ее глаза в тот миг, как я,
Вдруг расшалившись, рассмеюсь.
Ну, подойди, мне это надо,
Вот отчего и сердце радо,
Я юных женщин не боюсь.
Она не скажет мне ни слова.
Коснется пальцем тонких губ,
И взгляд серьезный, — знаю снова,
Как перед ней я мал и глуп.
Но, выключая свет и радио,
Она пройдет в последний раз,
Меня походкой стройной радуя,
Закроет дверь, покинет нас…
Снег запоет, она уходит
И растворяется вдали…
Во мне ее сиянье бродит,
Лежу я на краю Земли.
15 августа 1965 года.
Ну да, осенние дожди.
Не скажешь: пережди!
По селам, рощам, городам
Дожди.
По шоссе, по дальним поездам
Дожди.
В море рыбаки — и по ним
Дожди.
Лесорубы в просеках — и по ним
Дожди.
По лугам далеким, по стогам
Дожди.
По быстрым рекам, по плотам
Дожди.
А в душе, ах, все же отчего?
И покойно, и светло!
Сентябрь 1965 года.
Жизнь моя, голубая Россия!
Твое небо, твои облака,
И пути твои вековые,
И твои золотые века —
Всё во мне. Ты дала мне искусство —
Эту муку, как ад, эту радость, как рай,
Эту искрами искренность чувства,
Совершенство, любимый край —
Всё во мне. Ты дала мне таланта
Беспокойство, певучую кровь.
И за что мне такая награда.
И за что мне такая любовь.
Сентябрь 1965 года.
На родине моей далекой,
Дорогою в тайгу,
Лежит могилка одиноко
В нетронутом снегу.
В осенний вечер в непогоду
Исчез мой детский след,
И холмик тает год от году,
И вот сойдет на нет.
А где-то — то ли под Берлином,
Быть может, под Москвой —
Водою, минералом, глиной
Отец горячий мой.
Но я-то знаю всей душою —
Из детства эти сны! —
Живут, как прежде, над рекою,
Как не было б войны.
Я шлю им маленькие вести.
Всю зиму напролет
Мечту лелею к ним приехать,
А время все идет.
4 октября 1965 года.
Нету писем с большой войны.
Нету весточки с самой весны.
Снег белеет за темным окном.
Мама дома, и светел наш дом.
Звали маму беленькой веткой,
А теперь ее видим мы редко,
Нынче мама — рыбак,
Кожа рук, что наждак.
Пусть отец никогда не курил,
Мама курит. Нам скажет: не сметь!
Пусть отец никогда и не пил,
Мама пьет, чтобы плакать и петь.
Что ж! Руками, лицом огрубела,
А душой — не успела.
Как огонь по тайге, весть прошла
Через сердце ее — и дотла.
Дом, как прежде, светло убирала.
Стала мягче, светлей, родней…
Неприметно для нас, для детей,
Долго, трудно она умирала.
24 октября 1965 года.
Ничего, может, не было?
Все придумал потом?
Вспоминается весело
И рогатки, и дом…
В черных точечках глазки…
Вверх и вниз, вверх и вниз
Вьются робкие ласточки
И тотчас под карниз.
Бесконечно, чудесно
Дзинь-дзинь-дзинь провода.
Босоногие песни,
Мягкий мох и вода.
В небе синем смородины,
Страх и счастье в зрачках.
Ты — открытие Родины,
Детство в летних лесах!
28 октября 1965 года.
Зимним утром в школе полумрак…
По углам, за печью привиденья,
Шепот, шорох, быстрые движенья…
— Тише, тише! Не шуми, дурак!
В небе за окном звезда горит.
А в деревне гаснут огоньки.
Белый столп из труб мне говорит,
Что день безветренный, и ждут меня коньки.
Робкая рука нащупает рубильник.
Бросится стремглав полумрак-олень.
Вот и все. Надо же, убили
Утро. Начинается веселый день!
2 ноября 1965 года.
Куда-то сердце просится.
Светло, чего-то жаль.
И возникает просека,
Дорога в даль.
Там близко, далеко ли,
То плача, то смеясь,
Девчонка ходит в школу,
И вновь спешит сейчас.
Ее виденья, песни,
Заботы, беды, сны
Прощальней и чудесней
Во мне отражены.
Все тайна, все впервые.
Все повторилось вновь
То утро над Россией,
Та первая любовь!
10 ноября 1965 года.
1
В отдаленьи редкий лес,
Дуб и красные березы.
Неподвижный летний свет.
Мотыльки. Стрекозы.
Ближе — зеленеет луг,
Поле алых лилий.
В старину здесь люди жили,
Всех сразил недуг.
У полоски чистой гальки
Начинается река.
Все блестит. Мне тихо, сладко.
Камнем канули века.
2
Кто здесь бросил семена?
Проросли арбузы.
Я нашел простые бусы —
Засмеялись времена!
Как давно, давно я не был
Здесь, в родных веках.
Эти бусы, словно небо
В белых, синих облаках.
11 ноября 1965 года.
Как легко я умею задачки решать
И все, все понимать на уроках.
И быстрее любого на лыжах бежать
Мимо сосен на солнечных кроссах!
А случится — река и коньки,
Кто обгонит меня?
Только это теперь пустяки.
Не проходит ни дня,
Мне мучительно трудно.
Отчего мне так грустно?
И чего мне так хочется, хочется?
Но, боюсь, жизнь моя скоро кончится,
Скоро кончатся лето, весна,
Солнце тоже остынет, как эта луна,
И исчезнет Земля…
Что же я?
12 ноября 1965 года.
Вода чернела, пар дымился,
И лед блестел на треть реки…
Волнуясь, наточив коньки,
Ты шел и торопился.
Теперь лети — такое дело!
Дома, фигурки на бегу,
Стога на дальнем берегу, —
Как в кадрах фильма, полетело!
Среди толпы гонись за ней,
В глазах ее веселья влажность.
А где соперник? Эка важность!
Лети вослед, лети скорей!
Рокочет лед, сияют звезды
В воде блестящей, как смола.
Теперь одни, толпа ушла,
Летим, считая счастья версты.
15 ноября 1965 года.
Тихо в светлом доме.
За моим окном
Зимний ранний вечер,
Красный небосклон.
Фиолетовые тучи.
Белых крыш антенный ряд.
Скверик, снегом занесенный.
Фонари горят.
20 ноября 1965 года.
Гималаи, мое суеверье,
Фиолетовый свет снегов…
А внизу дрожит акварелью
Море розовых облаков.
Что там миг или вечность?
Никогда. Никогда. Никогда.
Только в замке, где дремлет древность,
На столетия делят года.
Но в домах за горами, лесами
Делят годы на дни, на часы…
Тает женскими голосами
Время скоро, как звон косы.
27 декабря 1965 года.
Как в аквариуме рыбки,
Люди в комнатах освещены.
Их движенья плавны и зыбки,
И в безмолвие погружены.
Гаснет небо, и ярче окна
Загораются тут и там.
Ёлка светится, как икона,
Обещанием счастья нам.
29 декабря 1965 года.
Лодка входит в узкий залив,
И качнулись кувшинки.
Там, над лесом вдали,
Домик старой заимки.
Одиноко, глубоко, легко
Станет снова, как в детстве.
Спит вода. Никого. Далеко
Только небо и тонкие ветки.
29 января 1966 года.
Замолчи! Замолчи!
Жизнь мы губим словами,
Как взрывают грязью ключи,
Наступая сапогами.
Но ведь глупо, воля твоя.
После сами не рады.
Ты права, прав и я,
Значит, оба мы виноваты.
8 февраля 1966 года.
Со мной — твои цветы.
Заботами о них я тихо занят.
Когда приедешь ты,
Они не знают.
Поникли стебли, засохли лепестки.
Увидит милая — и загрустит.
Их красота, их колорит
Вошли в мои стихи.
9 февраля 1966 года.
Эти белые гор вершины,
В серых скалах склоны гор…
Мир зеленой долины,
Незнакомки ясный взор…
Красный камень, босые ноги,
Струи светлой воды…
Велосипед ее — у дороги,
На песке — ее следы.
Вот и все. Никогда не узнаю.
Наплывут города.
Мой глубокий поклон краю,
Где пройдут ее года.
Хорошо мне порою
Вспоминать, как стояла она
Наедине со мною,
А вокруг — вся страна.
7 марта 1966 года.
Как ты живешь и что погода —
Я знаю всё, живя вдали.
Когда, какое время года —
Как знают это журавли.
Твоею первою любовью,
Ветрами голубых полей
И я прикован к Подмосковью
В далекой нежности моей.
3 апреля 1966 года.
Сколько ландышей, сколько лилий
Расцветало в нашем лесу!
В детстве разве мы их любили?
Разве видели их красу?
И всплывало сколько кувшинок
По зеленым разливам рек!
Но чудесных лесных картинок
Не забыл человек.
Как в года голубые,
Зеленеет во мне тайга.
Мысли — пчелы мои золотые —
Облетают мои луга.
10 апреля 1966 года.
Как послушно юное тело.
Нега ласки рука.
Песней летней звенела
В звездном небе река.
Шла ты быстро, волнуясь.
— Боже мой, не молчи! —
Нет, не мне повинуясь,
Покоряясь ночи.
15 апреля 1966 года.
Как качаются тонкие ветки
В сине-влажной весне,
Так живу я в России,
А Россия — во мне,
Беспредельно в пространствах,
Беспредельно в веках,
Беспредельно в искусствах,
Беспредельно в мечтах!
15 апреля 1966 года.
Как весна — по лесам пожары,
И далече свисает дым.
— Кто сорвет первый ландыш,
Тот умрет молодым.
— Кто ж о смерти мечтает?
И с тех пор говорим:
— Кто сорвет первый ландыш,
Будет вечно любим.
16 апреля 1966 года.
Ты несешь, как ребенка, сумку,
Ты идешь, как день, светла,
Так спокойно и нежно,
А давно ли ты цаплей была.
Как ты весело хорошела,
Я следил все года.
Нет, на снег не сворачивай,
Там, под снегом, вода.
Говорят о тебе худое,
Только я им не верю ничуть.
Красота — моя муза, мой гений,
Мой единственный путь.
16 апреля 1966 года.
Олени в зеленом просторе,
На самом краю земли,
У речки, впадающей в море,
У сопки, нависшей вдали.
Людей они коротко знают,
Но все ж если дрогнет лист,
Как тени, в зарослях тают,
И слышится дальний свист.
21 апреля 1966 года.
Убегали мы в лес от людей.
Зеленели пока только ели.
Прошлогодних желудей
Мы искали, что белки, и ели.
Желудь терпкий, как лес, как вино.
В горло льются сладкие струи.
Или мне так твои поцелуи
Ощущать сквозь года дано?
13 мая 1966 года.
Как я люблю, когда во мне,
Как в озере кувшинки,
Всплывают вести о весне
И тихий сад глухой заимки…
Там вишня тонкая цвела,
И ты по саду пробегала.
Была ты сон, мечтой была,
И в дальний путь меня призвала.
В московской шумной толчее
Ты мимо, мимо уходила…
И в городе на Неве
Меня ты вдруг остановила:
«Вот я! Но, знай, твоей любви
Иная суждена награда.
Я в людях, в них меня лови!
Лови, лови! Я буду рада!»
17 мая 1966 года.
Пело, бегало, кричало
Детство неприкаянное… Пусть!
Но сегодня юности начало —
Тишина, тревога, грусть.
В этой грусти свет и тайна,
Слезы первые твои.
Всё, что было, неслучайно, —
Мысли первые мои.
Но в тревоге, в даль зовущей,
Ничего теперь не жаль —
Ни любви, ни дружбы лучшей…
Необъятна даль!
19 мая 1966 года.
Женский голос печальный,
Словно где в вышине,
Светлый, медленный, дальний,
Все поет о весне.
Где — в ночном океане,
Где — в лесах золотых,
Где — во вражеском стане,
У друзей дорогих —
Всюду голос волнует,
Как признанье, мечта,
Припадает, целует…
Божество, красота!
21 мая 1966 года.
Люблю ли ее я, не знаю,
Но, верно, мы с нею друзья.
Легко нам бродить по краю,
Где ближе и быть нельзя.
Забота в ее обращеньи,
И вера, и сладкое ты,
Свобода ее движеньи
Прекрасны и просты!
24 мая 1966 года.
В окне синело небо влажно-густо.
Пред самым домом грядками к реке
Был огород — картофель и капуста,
Арбузы, огурцы — и вдалеке,
Там, расцветая белым, красным цветом
По пирамиде ивовых жердей
Фасоль взбиралась, с женственным приветом,
Как в хороводе женщин и детей.
Так тихо — что неясно, где же люди?
Кто ты — растенье, зверь иль человек?
Что было в мире или только будет?
И не понять, какой сегодня век?
Август 1966 года.
1
Мы шли из интерната друг за другом
Тропинкой телеграфных проводов,
Где голубой просвет над лесом, лугом
Нам открывал причуды облаков.
И день звенел в сияющей истоме…
А вот село, там в центре школа, клуб.
Я поворачиваю здесь: наш домик,
Похожий на меня, отцовский сруб.
И вскинется собака, чуть залает,
И ласточки со свистом пролетят.
Вдруг сердце, как в испуге, замирает,
Навстречу мама: «Это ты, дитя!»
2
Как в раннем детстве, чисто, тихо дома.
Зачем ты жил за тридевять земель?
Вот мир, где было все до слез знакомо,
Где тишина звенела, как свирель.
А мама говорила: «Ты доволен?
Довольны ли тобой учителя?
Отец в могиле может быть спокоен?
Ну, хорошо! Я рада, жизнь моя!»
И плакать мама опускала руки,
Что муж погиб, что молодость прошла,
Что счастья миг и горестей разлуки
В несоразмерных долях приняла.
3
Сиянье уж возникло в клочьях тучи.
Так тихо, и туман. Селенье спит.
За ивами далекий скрип уключин.
То едем мы, и утро уж блестит.
Мне впору весла, мне грести удобно.
Вода взрывается, летит назад.
И лодка движется легко, свободно, —
Сегодня маме лучше — ты и рад!
Вдоль берега свисают близко ивы,
А красный дерн, как бахрома, висит.
Мы едем, повторяя все извивы
Реки… И мама тихо говорит:
4
«В Буни живут, как в старину, охотой
И рыбу ловят острой острогой.
Мужчина ловок, занятый работой,
Беспечен и ленив, придя домой.
А женщина плетет из ив корзины.
В корзины собирает лебеду,
Варит ее и сушит… Вдоль долины
Безмолвие, как будто на беду.
Там вечно тишина, там вечно сумрак,
Там люди — тени, мир — большая тень.
Там неотвязны дрема, горечь, дума,
Неотличим от ночи белый день».
5
«Но было утро… ясным, как сегодня.
Чем ярче разгорался новый век,
Тем все раскованней, все свободней
Жил на Земле веселый человек.
Когда он шел — так просто, вдоль дороги,
Уже и это было торжество!
Казалось, лишь у него есть ноги
И руки сильные — лишь у него.
И правда, ими он владел отлично.
Что б делал он — он делал лучше всех.
Но что в нем было даже непривычно,
Всего приметней — постоянный смех.
Ребенка плач иль всякие вопросы,
Жены ли ропот, он встречал смеясь.
Обидно, жаль, ну, я когда и в слезы,
Но он умел развеселить сейчас».
6
Твой поплавок заснул. Вода сияет,
В ней зелень леса, неба синева.
В душе твой — о чем, о чем? — кто знает,
Восходят тихо облака- слова.
Слова о том, что мне всего дороже.
Какой-то мягкий акварельный свет.
Не Пушкин это и не Блок, но кто же?
Ужели это ты? И ты — поэт?
Печали нет, покой сегодня сладок.
Мы сварим на обед уху в ведре
(Картошка, сом и дюжина касаток)
И карасей зажарим на костре.
7
Присядет мама отдохнуть под ивой.
А нам идти купаться и бродить…
Мне мама кажется такой счастливой,
Устала только очень — не забыть!
Мы шли и шли знакомыми местами,
Тропинкой пыльной, прямо через луг
С травою новой, с теплыми ветрами,
И в легкой дымке мир сиял вокруг.
И также лето разгоралось где-то,
И также на луга ложилась тень,
Так уходило голубое детство,
И долго вечерел далекий день.
8
Как встарь, вдали беспечный скрип уключин
Мир оживит присутствием людей.
Легко и вольно, быть может, лучший
Сегодня день за много, много дней.
Бегу на берег, окунаюсь в воду,
Плыву в воде, просматривая дно.
Предчувствую чудесную погоду,
А если и ненастье — все равно!
С тех пор, как помнишь ты себя, ты знаешь,
Есть некто в мире — человек иль бог? —
И если ты о нем вдруг вспоминаешь,
Казалось, сразу он тебе помог!
9
Он жил, быть может, в облаках высоких,
В огромной акварели над Землей,
А может, в тех лесах далеких,
Как эхо, отзываясь: «Мир, он твой!»
Ты уходил зелеными лугами,
Забытыми тропинками в пыли,
Как солнцем лес, наполненный мечтами,
Глядел на небо на краю Земли.
Нет, бога не было, была Россия,
Зеленый лес и голубая даль.
Тогда в тебе взошли ростки живые,
Слова, в которых радость и печаль.
Июль-август 1966 года.
Ты в жажде, радостной, упорной,
Колени приклонил, припал
К ручью, что странно лепетал,
К воде студёной, звездно-черной.
Возник, пропал и засветился
Веселый свет из глубины.
У родника ты сном забылся
И видел чередою сны:
Ты — грек, и нынче век Перикла,
Ты — скиф, заколот ты в бою…
Из века в век летать привыкла
Душа и жить в любом краю
Волшебным таинством искусства,
И знать один источник чувства —
Россию, Родину мою,
И постигать чужие нравы,
И понимать любой язык…
Ты пожелал высокой славы,
И славу обещал родник.
21 октября 1966 года.
Там некогда, в начале века, —
Казалось, вижу я в кино, —
Стреляли сверху в человека,
Упал тот в воду, лег на дно.
И с ним его ружье осталось
Лежать на чистом с галькой дне.
И ил, и листья — все смывалось
С ружья в прозрачной глубине.
Сберег он также в жажде мщенья
Знак власти в мире над людьми —
На гальке золото, каменья
Горели тускло, как огни.
Но в ночь коленопреклоненный,
Поодаль от золотых монет,
Он, вынув медальон спасенный,
Тянул ладонь на лунный свет.
Лицо красавицы сияло
С тяжелой силою в очах!
Вот так она торжествовала,
С упреком сладким на устах.
Он плакал. Кто о том узнает?
Он снова жил в краю родном…
Залив предвечно отражает
И лес, и цепи гор кругом.
26 октября 1966 года.
Я помню тишину в деревне,
Я мало думал о войне,
В той жизни бедной, жизни древней
Я жил, ребенок, как во сне.
Она мне приносила хлеба,
Глядела, уходила прочь,
С глазами синими, как небо,
Простая пекарева дочь.
Как детство, помню сон минутный.
Она живет где? Умерла?
Но женский лик, чудесно-смутный,
Душа по жизни пронесла.
И сколько женщин не встречала
Беспечной, дивной красоты,
Душа повсюду узнавала
Ее счастливые черты.
1 ноября 1966 года.
Я рос, долговяз и застенчив.
Девчонка, живая душа,
Росла и проста, и беспечна,
Собой, как цветок, хороша.
Однажды я рассказал ей
О светлой любви моей,
Она мне сказала с досадой,
Чтоб я не думал о ней.
Но как-то мы шли над рекою.
Я видел, она ждала
Слов прежних и много новых,
Печальна и весела.
Над плесом в сиянье света
Струился зеленый луг.
Вошли мы в лесную чащу,
Шиповником пахло вокруг.
С меня она глаз не сводила.
Траву я примял слегка.
Она приклонила колени,
На землю вся легла.
Казалось, нельзя, невозможно.
Сейчас разразится гроза.
Лицо ее нежно горело
И негой светились глаза.
23 декабря 1966 года.
«Жил на свете рыцарь бедный…»Пушкин
Он жил и весело ленился.
Вел счет кукушкиным ку-ку.
Не свил гнезда и не влюбился,
Красноармеец в отпуску.
Он вырезал в далеком мае
Нам, детям, каждому свисток.
Но не стрелял по дикой стае
Он, безошибочный стрелок.
Чего он ждал? Во что он верил?
Какую думу он имел?
Иль жизнь свою он всю измерил
И торопиться не хотел?
Шел пароход амурский мимо.
И он узнал ее: она!
Она с тоской неизъяснимой!
Сказали: «Началась война!»
Из леса где-то в Подмосковье
В тулупе, спрятавшись в снега,
Как бы с особенной любовью
Сносил он фрицам черепа.
И вот в бою упал устало.
И вдруг над ним ее черты.
Она его совсем не знала.
А он сказал: «Ах, это ты!»
20 мая 1967 года.
Если снова во мне небосклоны,
В детстве виденный свет над водой,
Синий-синий вдали и зеленый
В роще ив над моей головой,
Значит, новая песня в дороге,
И сейчас я услышу ее,
Чуть помедлит она на пороге
И взойдет в мое жилье.
Вот она! Улыбаясь, присядет,
Все такая, как в детских снах,
Словно ветка в зеленом наряде,
С негой дивной в лукавых очах.
17 июня 1967 года.
Войти с помощью соц. сетей: