Глава 2
Попытка номер один
В принципе, ныне мне вся Европа безразлична от слов «пошла она к чёрту рогатому». За исключением, пожалуй, Греции. Я очень люблю её острова, это давняя болезнь. Да и сам всю жизнь прожил на своеобразном северном острове.
И моря между островами обожаю, особенно Ионическое, омывающие любезный моему сердцу Корфу, где остались друзья, где прожиты лихие дни и месяцы начала новой жизни человечества. Новой жизни, которая началась применением людьми генетического оружия против себе подобных, а продолжилась инопланетным вторжением.
Мне симпатичны сами греки, которые никогда не были нам братушками, не десновались с соплями и объятьями, а просто хорошо к нам, русским людям, относились. Всегда и без всякой показухи. Там я себя чувствовал по-настоящему уютно, комфортно. Всё-таки искреннее расположение к себе чувствуешь сразу. Я не представляю, что кто-нибудь рискнёт осквернить памятник адмиралу Ушакову, установленный в Керкире, столице самого северного греческого острова.
Мне нравится сумасшедшее разнообразие диких бухточек, где ты, приезжая на авто, по желанию имеешь персональный пляж, и целые сутки никого не видишь рядом.
Даже неспешный образ жизни греков нравится, кажется, я его понимаю. Они всегда готовы заработать на чашечку крепчайшего горячего кофе, стаканчик фраппе, тарелку с жареным сибасом и греческим сыром. А вот дальше начинается философия, греки не согласны корячиться на износ ради эфемерной ценности избыточного материального изобилия. Не хотят сжигать годы жизни на работе. Ради чего? Чем германец или англичанин счастливей грека, каждый вечер отдыхающего в излюбленной прибрежной кафешке в окружении друзей или играющего в петанк на полянке рядом? Имея за спиной колоссальный цивилизационный путь, греки давно что-то поняли про соразмерность временных затрат. Это понимание пока что не пришло к представителям более успешных, как они считают, северных европейских цивилизаций, которые и насмехаются над греками, живущими точно так же, как жили их предки пару веков назад, а то и презирают их за кажущуюся лень.
Между прочим, в новом мире шансы греков выжить и обустроиться с максимально возможным комфортом гораздо выше, чем у других. Да, я так считаю! Каждый второй грек всё ещё помнит, как надо ухаживать за масличными деревьями, которые и ухода-то особого не требуют, и вполне способен прокормить семью нехитро организованным сельским хозяйством. А каждый третий умеет управлять древней рыбачьей лодкой, имел дело с сетями и спиннингом и всегда вернётся из моря с уловом.
Помогли ли в условиях апокалипсиса их обитателям все эти мегаполисы их фантастическими небоскрёбами, многоуровневыми наземными и подземными магистралями, мега-моллами и высочайшей организацией городского пространства в целом?
А как на севере Европы, что получили жители бывшей империи огня и стали? Невообразимое количество пожаров, обрушений, смертельно опасных загрязнений, непролазных заторов на улицах и дорогах и весь остальной набор масштабных техногенных катастроф… У греков же остались их вечные тихие острова, на первый, как и на второй взгляд, словно бы и не заметившие случившейся планетарной катастрофы. Маслины в садах и морепродукты из заливов никуда не делись, оставшись под рукой, а благосостояние человека честно зависит от капризов погоды и прочности снастей — у кого они лучше, а баркас крепче, у того оно и выше.
Покинув Корфу, я поначалу даже переживал, понимая, что больше никогда не увижу эти сказочные уголки. Однако именно Крым вернул мне оптимизм. Он ни в чём не уступает землям Адриатики. Даже обидно, что это важнейшее открытие я сделал так поздно.
Далёкие страны манили, видите ли…
Вторую неделю штормит, и я, к своему сожалению, не могу увидеть одно из тех чудес, которые мне так нравятся в гористых районах Средиземья, как Залётин называет бассейны Чёрного и Средиземного морей, — спокойное разноцветное море, расцвеченное возле берега тёмными пятнами водорослей и хорошо видимых сквозь призму прозрачной воды валунов… В Сочи такое редко где увидишь. Там, на Черноморском побережье Северного Кавказа, линия берега давно выровнена придонными течениями, и не изобилует потаёнными уголками: бухточками и заливами, мысами причудливых форм и живописными островами.
Жаль, что с Крымом я не был знаком раньше. Не получилось.
Отец всю свою жизнь мечтал купить домик в Гурзуфе или в Планерном, куда они с мамой каждое лето ездили в молодости. На мою долю таких отпусков не выпало. В ранней юности я занимался прыжками в высоту, до сих пор не знаю, что меня, дурака, туда заманило. Ну и допрыгался, получив на одной из тренировок крепкий ушиб левой голени. Боль скоро утихла, я не придал травме особого значения, пока через пару дней нога заболела так, что терпеть стало невозможно. Сильного отёка в месте удара не было, лишь синяк, и мы всей семьёй по-дилетантски посчитали, что всё рассосётся само собой, знай, пей анальгин, да жди выздоровления. Не тут-то было… В больнице, куда меня в итоге доставила скорая помощь, быстро поставили диагноз: остеомиелит левой голени. Страшная болезнь. Можно лежать месяцами, а то и годами, и не излечиться. Можно сказать, что мне повезло: время ещё не было упущено, а хирург попался опытный. Я провалялся всего четыре месяца, заполучив всего две операции. Но хирургией дело не закончилось, требовалась длительная реабилитация — мне прописали курорты Евпатории. Вот туда мы и ездили каждое лето, и в конце концов, евпаторийские и сакские грязелечебницы и волшебные эвкалиптовые примочки сделали своё дело, нога восстановилась и я вновь обрел самоходные свойства.
За годы реабилитации я изучил Евпаторию вдоль и поперёк, остальной же полуостров остался для меня загадкой. Порой отец брал такси, и мы однодневным маршрутом катались по горным и прибрежным дорогам, заезжая в Севастополь, Ялту и Феодосию, но в памяти детской почти ничего не осталось.
Во времена бурной украинской жизни, государственных, как и общественных исканий, перезагрузок, распада и неудачного переформатирования, я вообще почти не вспоминал о Крыме, даже когда полуостров вернулся в Россию. Занят был, осваивая Грецию, Испанию и Италию. Хотя пара моих приятелей именно тогда выгодно купили на полуострове земельные участки.
Так что в зрелом возрасте я увидел полуостров Крым уже с борта возвращающей меня на родину белоснежной «Харизмы»: Балаклаву, куда мы так и не попали, опустевший Форос и бандитский Симеиз… Прямо скажу, не впечатлил. Кто же знал, что вся движуха происходит именно в Севастополе и Балаклаве, а именно в тот момент, когда я из помещения курортного магазинчика кидал гранату под ноги бандюкам, сводные отряды крымчан начали заниматься зачисткой посёлков?
Честно говоря, я бы, попади год назад к нормальным людям, остался бы здесь. А сейчас не могу, я уже присягнул одной общине, в которой меня ждут, и где мне верят. Да и изменить уже ставшему родным Сочи непросто… Да, там нет такого шикарного моря, как в Крыму, там реже можно увидеть разноцветные мазки из киновари, бирюзы и белил, но есть сумасшедшей красоты горы, с которыми в Средиземье не могут конкурировать никакие другие. Курортный горный кластер, как говорили до катастрофы. Причём, курортный — не значит тепличный. Дикий он стал, как и миллион лет назад. И эта дичь, в обоих смыслах, теперь спускается в долину.
Так что извини, Крым, я поеду.
Но обязуюсь возвращаться. Рядом ведь, не Греция.
Шторм всё усиливался.
Тяжелые капли дождя прихлопывали листья и траву к земл, сливаясь под ветром, наискось перетягивали двор трёхэтажного дома водяными шнурами. Со стороны моря доносился неприятный низкочастотный гул, в котором захлебывались все остальные звуки.
Зараза, а ведь когда мы сюда приехали, стоял штиль!
Но безветрие не могло длиться бесконечно, зима близко, уют закончился.
Наступил день, заполненный сыростью и низкими стылыми облаками, в серой воде бухты качались отражения пёстро раскрашенных жилых домов и прочих строений, стоящих на берегу. Набережная Балаклавы, в хорошую погоду похожая на Венецию и Питер одновременно, казалась гигантской палубой выброшенного на берег торгового судна. Я помню тот день, когда задуло отовсюду сразу! Над крышами неслось грязное небо, зелёная вода в гавани с почти пустыми пирсами нервно дрожала, смятая шквальными ударами, небеса цвета селёдки призваны были нагнать на наблюдателя смертную тоску. Поначалу её у меня не было, позже пришла, через неделю, устал от непогоды…
По улице за домом пробежал, сильно согнувшись, человек в непромокаемом плаще, который был расстегнут и держался на одной пуговице, отчего его владелец выглядел привидением. В эти штормовые утренние сумерки видно очень плохо, поэтому изредка появляющиеся люди казались мне призраками.
Нет, не хочу на улицу. А ведь скоро ехать!
Я стоял под навесом балкона съёмной квартиры, глотая терпкий воздух, и лишь через несколько минут созерцания и осязания стихии понял, что это не просто дождь, а коктейль из морской воды, которую поднимал шквал, швыряя её пригоршнями на промокшие до кирпичика дома и облетевшие сады.
И всё-таки жаль, что у меня не флигёлёк с мансардой и вязами, а квартирка в общем доме, пусть и невеликом. Так было бы романтичней.
Шум от ветра стоял такой, что звука двигателя, когда небольшой чёрный джип медленно вкатился во двор, я не услышал. Ага, это трёхдверный «Паджеро» Брашпиля! Новости? Высмотрев удобное место, водитель начал сдавать задом, из вежливости не желая перегораживать узкий проход, вдруг ещё одно привидение захочет выскочить на улицу.
Бегом спустившись вниз, я не дал ему выйти из кабины, шлёпнувшись на сиденье рядом.
— Привет!
— Здорово, Гош! Как настроение?
— Бодрюсь, нервно жду.
— Мандражируешь? Зря, мандраж сильно сказывается на точности стрельбы.
— Ну тебя с твоими бойцовскими шуточками… А Дмитрий где? — я не привык видеть их по отдельности, они почти всегда вместе.
— Дома, с женой и детьми. Пока. У него четверо пиявок.
— Целых четверо? — удивился я. — Ничего себе! С такой работой…
Мне доводилось быть у Фиделя дома, днём. Детей я не видел, хотя по игрушкам понял, что они есть.
— А что работа? — сразу начал возражать маленький профессиональный убийца. — Не лучше и не хуже многих других. У меня свояк работал на северном руднике, в твоих краях, так там только так можно сотки сложить, сам не знаешь, где выхватишь. Глубина.
— Знаю, — кивнул я головой, протягивая руку и подбирая громкость магнитолы, с Брашпилем всегда можно качественно поболтать, он это дело любит. — Горное давление называется. Непредсказуемая штука.
— Во-во. Как приедет в отпуск с выводком, так и рассказывает всякие ужасы про смертельные несчастные случаи, жену мою пугает.
— И всё равно, на вашей работе, да с детьми… Кстати, а чего я их не увидел, когда у Димки дома был?
Он быстро и внимательно глянул на меня, словно проверяя, не провоцирую ли, и, повернувшись к форточке, бросил через плечо:
— Мы же не дикари, у нас два детских сада работают.
Уел, просто налету сбил! Про детские сады не слышал, а вот кафешки у них точно есть, по крайней мере, одно, я в нём обедал. В кафе на набережной всегда полно народу, бойко работают блестящие кофемашины, сквозь музыку дрожат холодильники, на улице дымят длинные мангалы, светится большой телеэкран.
Хорошо, что в этот момент спецназовец смотрел в другую сторону, потому что я похвастаться подобными достижениями своей общины не мог. В нашем районе многие небольшие общины до сих пор живут почти исключительно родоплеменными отношениями, какие уж тут детсады. Эх, пахать, не перепахать…
— Касательно рядовых бойцов, пожалуй, да, им лучше быть бездетным. А вот командир должен быть семейным.
— Почему? — глянув на наручные часы, я решил поддержать разговор, всё равно делать пока нечего, время есть. Пожитки с вечера собраны. Успею и одеться, и за Данилой с Константином заехать.
— Человек, не сумевший создать первичную ячейку общества, не способен разумно командовать личным составом, для меня это очевидно, Егор. Таких командиров не туда несёт, они жалости не ведают, сочувствия. Не показного, когда аж на сопли пробивает, а настоящего, постоянного, на всю жизнь, не на камеру или в зеркало с тёплым стаканом в руке. Чтобы каждый час сердце щемило за личный состав. Нам и так первыми умирать, но по-глупому нельзя, только в правильном деле, да правильным ходом.
— Ух ты, интересная мысль!
— А то! Я бы на месте кадровых служб везде ценз вводил, уверен, поможет. Нет, не имущественный по факту, как оно, сука, было, а семейный. Да-да. Есть семья с детками — иди, руководи коллективами и процессами. Нет — брысь.
Он, открыв форточку, закурил и, следя за струями синеватого дыма, начал развивать эту мысль:
— Возьмём, к примеру, Ангелу Меркель, Кондолизу Райз, Мадлен Олбрайт, кто там ещё? Ленина, любящего детей, но только чужих, Гитлера? Просмотреть элиты, в том числе и наши, выщелкнуть бездетных, и в лоб спросить: чего вы в вожди лезете, если с вами никто не смог ужиться? Как и вы ни с кем. Если смену не взрастили, преемственность не обеспечили?
— У Меркель, вроде бы, дети были? — неуверенно предположил я.
— Да не важно! — отмахнулся Валерка. — Неплохо бы включить такой ценз в пакеты прочих требований. Что-то подсказывает: так будет лучше.
— Жёсток ты, брат. А что делать человеку, если ему Создателем не дано детей нажить? Или если всю молодость она лето красное пропела, «потом-потом, личная успешность важней всего, выгул тем более», и вот, нате вам после тридцати лет, доабортировалась? Или он. «Привет всем, я дохолостяковал до идиосинкразии».
— А кто тут виноват? Что делать, говоришь? Что-что… Да ты уж сам реши как-нибудь. Я даже не стану вспоминать достижения современной медицины или количество малышей в приютах, в суррогатной жизни мечтающих о новых родителях.
— Закончились медицинские достижения, — напомнил я уныло.
Он затушил окурок под дождём и убрал его в выдвижную пепельницу.
— Ну, это ж я в общем плане говорено, о возможностях. У Димки двое приёмных, между прочим.
— Ого! Молодец!
— Ещё бы. Потому и идём за ним впритык, вся группа в затылок дышит. Он группер что надо, и разведчик от бога…
— И всё-таки о судьбе?
— Слушай, а что делать, если человеку не дана антропометрия, необходимая для занятия любимым спортом или для работы в спецназе морской пехоты? Как быть несостоявшемуся астроному, слепому от рождения? — с лёгким раздражением ответил он. — Или если человек тупо не блещет умом, страдает провалами памяти, не способен к самообучению? Он ведь тоже мечтает. Он даже знает, как нам обустроить Планету Земля. У него, может, есть гениальный План!
— Он у всех есть.
— Короче, нужен ценз. Есть муж, есть дети — можете командовать, баллотироваться в Думу, заседать в правительстве. Опробуем его, раз умеет построить малое, то, может, и с большим сладится. Ну, ладно, сказал и сказал. Почти шутка.
— Подожди, — вспомнил я. — А этот ваш Мельничнко?
— Кап-раз, капитан первого ранга. Тоже семейный, трое.
— А Шугайло? — хитро сощурился я.
— Не порти настроение, — Брашпиль поморщился, потому что настроение у него всё же испортилось, и резко поменял тему разговора: — Вообще-то я к тебе по делу.
— Новости? — с тревогой спросил я, почувствовав, что раз он сразу не выложил, то держит что-то далеко не радужное. — Чёрные появились? Турки?
— Не, турки теперь долго к нам не сунутся. А чернота действительно набегала, ночью две большие тарелки морем прошли. Повоевали с ними немного. Удачливые экипажи оказались, дерзкие, хорошие бойцы, даже приятно. Подбили нам огневую точку. И ушли, паскуды… Но я не с этим. Ты собрался уже?
— А как же… Не тяни!
— Короче, погоди концы отдавать, похоже, ваш старт откладывается. Если вообще не отменяется.
Я натурально открыл рот. Это что ещё за фокусы, в чём дело?
— Из-за гугонцев?
— Вот же чудное словечко вы с Залётиным к нам занесли, теперь все его используют! — делано возмутился он. — Липкое. Но подходящее, надо же их как-то называть. Нет, тут дело не в гугонцах, а в людях. Какие-то козлы мост перекрыли.
— Какой мост? — по-дурацки спросил я.
— Гош, соображай быстрей. Керченский, — коротко одёрнув меня, Брашпиль не стал язвить, дополнив тоже по минимуму: — Пока не ясно, на Тузле или вообще на другом берегу встали. Заслон поставили, настоящий блокпост.
— Как же так?
Он вздохнул, не желая макать котёнка носом.
— Жди ответа и решения. Можешь к своим съездить, это даже нужно сделать, чтобы парни тоже не дёргались, на нервах же. Они на складе возле фур?
Я кивнул настолько резко, что аж шея заболела. Быстро помассировав мышцы рукой, потрясённо покачал головой — все наполеоновские планы и тщательно составленные графики движения рушились на моих глазах с жутким треском и лязгом.
— Скоро Фидель подъедет с бойцами, рванём туда на разведку.
На разведку?
— С вами поеду, — решительно сказал я.
— Не дури.
Но я уже разозлился.
— Это твоя задача, Брашпиль? Нет? Это моя задача, понимаешь, персональная. И это мой мост, по крайней мере, на ближайшие дни, пока не уедем. Я поеду с вами.
— Ладно, чего мы с тобой ругаемся. Приедет группер и решит…
— Хоть бы стихло немного.
Если в стареньком дворе сталинской застройки под напорами ветра и оставался ещё какой-то курортный уют, то задержался он только в надворной кухоньке, где одна из хозяек каждый день раньше всех зажигала две керосинки и пекла вкуснейшие оладьи. А ещё его часть вселилась в пушистого кота Ваську, спавшего на подоконнике одного из окон первого этажа рядом с геранью. Вот он посмотрел на нас и сладко зевнул.
— Лучше пусть и не стихает. Как по мне, то это самая лучшая погода для разведки, сплошная гадость, — хмуро ответил мне спецназовец.
— Тогда просто ждём.
* * *
С таким навороченным автоматом ему легко рассуждать.
— Оружия кругом навалом, вопрос лишь в том, сколько его нужно реально? Стрелковку взять — вообще никаких проблем. Ты представляешь себе, сколько всего изготовленного за десятилетия лежит по складам?
— Только где те склады…
— Да брось, Егор, детство это игровое, — хлопнул сложившейся кистью Дмитрий и крикнул в сторону: — Побыстрей давайте!
Потом обратился ко мне:
— Сколько тебе нужно автоматов для счастья? Три? Пять?
— От пяти не отказался бы.
— Все сразу на плечо накинешь?
— В запас.
— И какую задачу ты ими решишь? Для войны с инопланетянами не автоматы нужны. А взаимно добивать остатки человечества трудно и глупо. Если уж на то пошло, стрелковое оружие постепенно теряет свою востребованность, такую, как в первые дни, разве не заметил? Все наелись, сейчас только ленивый не имеет пары стволов. Но даже такая насыщенность не сняла проблему локальных стычек, налётов и диверсий… А вот серьёзное оружие действительно нужно охранять, это не для всех.
Ага, теперь понятно, что он имеет в виду. Охрана подобного вооружения у севастопольцев налажена, и, наверное, неплохо. Собственно, они в основном этим и занимаются: сбережением остатков флота, охраной арсеналов и поддержанием городских и поселковых систем обеспечения в рабочем состоянии. Представляете, какая численность личного состава для этого нужна? Я не представляю, и даже не понимаю, как вообще это можно сейчас сделать.
Мне никто не докладывал об общей численности севастопольского анклава, ясно, что это стратегическая информация, тут лучше с вопросами не выскакивать, чтобы любопытный нос не оторвали. По моим прикидкам, больше семисот. Но меньше тысячи. Тем не менее, это много, очень много.
Наша мини-колонна из двух машин остановилась на подъезде к Гурзуфу.
Брашпиль уже показал мне гору Аю-Даг, похожую на огромного медведя, пьющего воду, и объяснил, что у подножия именно этой горы находится законсервированный «Артек» — самый лучший в мире детский лагерь.
Заповедный берег притягивал глаз. Не было у меня времени для экскурсий, но, может быть, именно благодаря этому разрозненные впечатления не проскальзывали мимо, а надёжно оседали в памяти, чтобы ещё раз возникнуть много позже. Казалось, что с высоты этих взметнувшихся над бездонно-синим морем гор можно рассмотреть весь Крым. Поверхность моря на западе терялась, смешиваясь с горизонтом, и лишь плывущие облака, похожие на средневековые европейские города с крепостными стенами, подчеркивали эту границу, убегая от неё на восток.
Рядом с машинами стояло огромное старое дерево, и его светло-зелёные ветви, все в тёмных пятнах и полосках мха, извивались над землёй, словно огромные анаконды. Вот бы туда кота запустить! Сказочного, пожившего, пушкинского… Он будет важно ходить по ветвям, ворчать, вспоминать, рассказывать что-то брехливое о семи богатырях, а над ним, словно опахала, с тихим шелестом будут покачиваться эти большие листья с неправильной формы прорехами, оставшимися после нападения каких-то мелких паразитов.
Внизу пустынные вылизанные улочки бежали к пляжу, сваливающийся с гор крепкий ветерок сгибал верхушки пирамидальных можжевеловых кустов, тянущихся вдоль безлюдных разномастных домиков.
Над легендарной горой хмуро висели клочья тёмных туч. Здесь нет общины, всех оставшихся эвакуировали. Жаль, что здесь у нас очень короткая остановка, ничего толком не разглядишь.
Вот тебе и отцовская мечта… Безлюдье.
Жители огромной страны, как и он, долго копили деньги, потом присматривались, решались — покупали вожделенный домик и переезжали сюда. А вышло вот так.
Сколько же всего людей живёт в Крыму? Вполне может быть, что даже такие компетентные и информированные товарищи, как недавно избранный губернатор полуострова, которого за глаза называют Гауляйтером, и всемогущий Мельниченко не знают точной цифры, как и Залётин не знает, сколько точно живых осталось в районе Большого Сочи, переписи ещё не проводилось.
Война с турками и странами НАТО не так потрепала Севастополь, как Новороссийск, крымчане смогли отбиться от воздушных и морских атак, потеряв в развернувшихся на фоне чудовищных непоняток боях с ополоумевшими напоследок соседями самых лучших своих людей. Так утверждает Фидель. А гугонцы в летающих тарелках, появлению которых в первые недели никто не придавал должного значения, искренне радовались, глядя на это взаимоистребление и потирали пупырчатые чёрные ладошки. Им меньше работы.
Когда всё стихло — дальше воевать настолько серьёзно, по большому счёту, стало некому, — люди начали приспосабливаться под драку с новым, самым главным противником, а не ушедшие в боевой поход корабли остались стоять в гавани, как бы ни навечно… Даже такая большая община, как Севастопольская, не может себе позволить собрать экипаж сторожевика, пусть и не полный, заправить его драгоценной соляркой по края танков и отправить в плавание непонятно с какой целью. Тогда и было принято решение: провести ревизию, решить, что и зачем можно и нужно сохранить.
Фидель приехал на своём «Хайлюксе» с двумя бойцами. Одного из ребят звали Сергей, у него было умное лицо студента-физика, коротко подстриженные чёрные усы над поджатыми губами и очень спокойный, почти равнодушный взгляд. Неожиданно интеллигентен. Зато второй боец, которого звали Максим, обликом был что надо — чисто разбойник с большой дороги. Он похож на грека: слегка горбатый нос со шрамом, большие тёмные глаза и ослепительно белый фарфор искусственных зубов на загорелом до бронзы лице.
— Все оправились? — опять крикнул группер.
— Там Макс застрял в лавровишне! — откликнулся Сергей. — Вчера нажрался салата из банок…
— Чё ржёте? У хорошего воина перед боем всегда понос, — огрызнулся грек-разбойник, выходя из кустов и на ходу поправляя разгрузочную систему.
— По машинам! — скомандовал группер, опуская большой обрезиненный бинокль, и через минуту снова зашуршали на обочине шины, выплевывая перед выездом на асфальт мелкие камешки.
Брашпиль вслед за командиром тоже поджал педаль газа, и наш заряженный на бездорожье джип с торчащей над крышей решёткой экспедиционного багажника и запаской, закреплённой там же, подвывая турбиной, ринулся вперед, пока не набрал хорошую скорость, уходя от посёлка по сверкающему на солнце асфальту. В городе и пригородах подобной лихости спецназовец не показывает, лишь на горных дорогах его охватывает мальчишеский раж. Заходя в поворот, Валерка подхлестывал «Паджеро» короткими толчками педали, быстро переключал механическую коробку и радостно стучал левой рукой по рулю. Так что мы выскакивали на виражи агрессивно, словно собираясь улететь дальше в небо. Хорошо бы не в пропасть! Ух! Но он резко перекладывал руль, отводя машину от обочины, и порой на двух колесах вписывался в поворот.
— Куда несёмся… — проворчал я.
— А чего тебе? — осведомился Валера.
— Хоть осмотреть бы чего. Коктебель, например.
— А чего там смотреть? — удивился старожил полуострова. — В районе Гурзуфа хоть природа шикарная, а в Коктебеле где природа? Одни степи и скалы.
— В Коктебеле осенью всякие фестивали проводили, этот как его, Волошинский! — вспомнил я.
— Ага. А потом менты нарков по кустам собирали.
— Да ладно, модное место, романтичное.
— И пустые бутылки кругом, — дополнил он картину.
Романтики в нём ровно столько же, сколько её в малой пехотной лопате.
— Тебе, как я вижу, всё пофиг, хреновый из тебя выйдет поэт-песенник, а я вот, может, всю жизнь мечтал побывать в Никитском ботаническом саду! Мама много раз рассказывала по фотоснимкам о чудном месте, где растут тысячи разных деревьев и кустов, собранных со всего земного шара.
— Дендрарии не диковина, они много где имеются, в чём проблема? — не вник в мои страдания бездушный спецназовец.
— Хотелось увидеть сосну Монтесумы, это обязательно, бамбуковые заросли, банан широколистный… — продолжал я настырно. — А ещё, и это, может, самое главное — гинкго там есть, ты хоть знаешь, что это?
— Не-а… — невозмутимо покачал головой водитель. — Специя?
— Дерево, которое росло на Земле ещё до того, как образовался каменный уголь, я читал.
Сухарь ржаной. Маленький закалённый в огне сухарь.
Мы ехали вдоль берега, местные редко едут на восток через почти полностью сгоревший Симферополь. Говорят, что и дороги там неважные, разбомбленные.
Стрелка возле пулемёта, установленного в кузове идущего впереди «Хайлюкса», не было. Значит, места здесь относительно спокойные. Можно сказать — мёртвые. Потому и пёрли мы по шоссе ракетами, на такой скорости в кузове пикапа не устоять, выбросит к чёртовой матери.
Открыв форточку, я смотрел в окно на неспокойное море, ветер холодил щёку, редкие автобусные остановки укоризненно смотрели вслед колонне, а высокие кипарисы, кедры и платаны покачивали нам зелёными макушками… Все крымские бухты врезаны в ноздреватые берега из песчаника, и на этой губке прорастают, вытягиваясь, как змейки, жёсткие кусты с вылинявшими листьями величиной с чайную ложку. Растения жаждут небесной влаги. Вот опять закапал дождик, прижимая киммерийскую пыль к полотну дороги. Мне это не нравится, а флора радуется.
В некоторых из посёлков живут общины.
Не все из них плотно контактируют с Севастополем, но все проверены спецслужбой — у крымчан есть и такая структура — и признаны годными. Время дурное, старосты выдумывают внутренние порядки, исходя из своих представлений о добре и зле — от хиппанской анархии до посконного домостроя. Я на подобные сообщества уже насмотрелся. Часто бывает так, что внешне всё выглядит нормально, а внутри ужас, люди стонут… Однако такие беспредельщики, предпочитающие проявлять свой врождённый или приобретённый деспотизм безнаказанно, а при внешних контактах изображать добродушного рубаху-парня, быстро вычисляются. После чего лидеры территории принимают волевые решения, смещая их по-доброму или вычищая радикально.
Отношение к войне с гугонцами, к необходимой обороне, к оружию и праву свободного человека его иметь и применять тоже разнится. Старшины старой закалки ношение оружия не одобряют. И тут новенькому нужно держать ухо востро.
Дам совет: обнаружив уютную, казалось бы, общину, членам которой внутри периметра запрещено носить личное оружие, бегите оттуда, сломя голову! Вспомните голливудские поделки об апокалипсисе, хотя бы тут американские режиссёры и сценаристы не ошиблись: пацифистки настроенный анклав вскоре непременно издохнет сам, а уж с вами внутри сгинет ровно через сутки. Закон жанра.
Ёлки, вот и Новый Свет… Знаменитые места.
— Нет, здесь не живут, — почувствовал мой вопрос Брашпиль.
Потом я увидел Судакские горы, где старая генуэзская крепость уже который век чувствовала себя единовластной хозяйкой над преходящей суетой, пахучие заросли туи на каменистой земле, и всё то же пустое море.
Скоростная экскурсия продолжалась. Проезд через Щебетовку, где Фидель на несколько минут остановился, чтобы о чём-то побеседовать с местным старостой, и вскоре моему взгляду открылась огромная чаша Коктебельской бухты, как и все прочие, лишённая парусных яхт и катеров. Чуть дальше от бухты, хоть как-то оживляя пространство, по воде скользил маленький смерч. Меня вогнало в печаль чистое небо, в котором ещё долго не будет планеров, дельтапланов и парашютов с подвешенными снизу отдыхающими, застроенные склоны с уступчатыми домами и извивами автострады, по которой двигались две маленькие машинки.
Здесь тоже стояла тишина, только близкие птицы обеспокоились кратковременным нашествием, а ароматы увлажнённой дождём травы пахнули особенно сильно.
Потом дорога ушла от моря вглубь полуострова.
И тут Брашпиль неожиданно для меня выдал:
— Жаль, что мы не северней поехали, там свои красоты. И запахи. Ты видел поля маков, гиацинтов и левкоев? Целые горизонты, закачаешься. Сейчас не сезон, конечно, да и не сажают уже, сам понимаешь… У меня тёща от первой жены жила неподалёку от Джанкоя, так что часто приходилось по степи ездить. Представляешь, она по запаху могла погоду предсказывать, особенно шторма. Во время цветения ароматы крепкие такие. Откуда запахом тянет, оттуда и погода идёт, а в разных районах разные цветы выращивают…
— Здорово, — не выдержал я. — Сам-то научился?
— Нет, — улыбнулся мой наставник. — У тёщи рядом, в овражке за забором, всегда рос местный чертополох с красными колючими листьями. Он в жару настолько приторный запах давал, что других я не чувствовал.
— Да, посмотрел бы на такие поля, — мечтательно молвил я.
— И Арабатская Стрелка, вот на что тебе надо бы посмотреть. У моря что? Берег и берег, мало ли подобных мест. А там, о-оо… Интересную штуку природа слепила: песчаную косу шириной в полтора километра да длиной больше сотни. Пляжи из мелкого красного ракушечника, курорт, в Азовском заливе вода парная! Ну, с запада, правда, порой тухлятиной несёт с мелководного Сиваша, вода в нём стоит порченая. Зато, говорят, нефти полно, природного газа, минералов всяких. Я туда семью на отдых вывозил, в тишину.
Вот тебе и на. Похоже, я ошибался, и любой крымчанин всё-таки романтик.
Пригороды Керчи возникли как-то неожиданно.
Колонна остановилась на обрывистом берегу, и Фидель быстро вызвал кого-то по рации. Валерка, сняв с плеча свой автомат со сложенным прикладом, распахнул дверь и, опуская ногу в берце на землю, жестом дал команду, мне оставалось последовать его примеру. Все вышли из машин, и я, услышав впереди глухой рёв, шагнул к берегу. Порт был вдалеке, а огромной протяжённости красавец-мост, гордость Крыма, почти рядом. В паре сотен метров слева высился небольшой маяк, огней на нём, естественно, не было. Под маяком и ближе к тому месту, где стоял я, ревели длинные злые валы, накатываясь на новенькие волнорезы, отскакивая от них и сшибаясь с накатывающими. К небу взлетали столбы вспененной воды.
Минут через сорок к нам подъехали две машины, в одной из которых в сопровождении несколько затрапезной на вид охраны находился местный староста по имени Константин, сухощавый человек с коричневым от крепкого загара лицом и черными печальными глазами. Вместе с Дмитрием они начали что-то обсуждать. Естественно, мне очень хотелось послушать этот важный разговор, но Брашпиль решительно остановил меня рукой.
— Не мешай, пусть беседуют.
Пожав в ответ плечами — не очень-то и интересно, подумаешь, секреты какие! — я подошёл к машине и начал размышлять о том, что сейчас поделывают наши. Наверное, нервничают в ожидании, возятся около тягачей, всё перепроверяют. Обе «Скании» полностью готовы к дальнему пробегу, контейнеры собраны и опломбированы, все замечания военных консультантов учтены.
— Даже антенны сделали пониже, — вспомнив весь геморрой подготовки, проворчал я, обращаясь к напарнику, который никакого любопытства не выказывал.
— Вот и хорошо, не заденешь растяжки на деревьях.
— Слушай, Валера, по-моему, это перестраховка. Какие растяжки на деревьях, мы же по шоссе пойдём.
— Это всё твои надежды, — ухмыльнулся он. — А там как жизнь покажет, может, начнёте задворками да просеками по дебрям пробираться.
— Не понял, ты действительно считаешь, что дальше Тамани по сторонам от трассы начинается глушь: разбойничьи леса, непроезжие дороги, гнилые колодцы, кучи старого навоза, кладбища с поваленными крестами, труха, нищета и пьяные бандиты с большой дороги?
— Если бы. Никто не знает, как там дело обстоит, и кто под кем ходит, до Геленджика, во всяком случае. Надо предусматривать всё.
Бесполезно с ним спорить, он профессиональный военный, мало того, сам диверсант, и борется с диверсантами, в том числе и в этой самой глуши.
— Шкипер ваш легендарный здоров?
— Старта ждать будет, пой дёт вдоль берега, когда убедится, что мы выехали.
— Это правильно, — удовлетворился спецназовец.
— Ты на что намекаешь?! — возмутился я.
— Тихо, тихо… Командир идёт.
По недовольному и даже озабоченному виду группера была ясно, что услышанное от старосты его не обрадовало.
— Подтягивайтесь все сюда! Довожу до сведения личного состава: на Крымском мосту стоит чей-то блокпост. Постоянный.
В ответ Валерка тихо присвистнул.
— На Тузле? — спросил я, потому что все остальные дисциплинированно слушали.
— Нет, не на острове, а на материке. Там досмотрово-распределительный терминал, пункт ДПС, спасатели стояли…
— И пожарные, — напомнил Сергей.
— Так точно, — подтвердил группер.
— А на Тузле что? — не уставал интересоваться я.
— Ничего особенного, Егор, наблюдение там было. Противодиверсионная станция МГ-7, зачем тебе это?
— Было? А где она сейчас?
Парни как-то синхронно, все сразу переглянулись, и я понял, что переступаю какую-то грань. Не стоило.
— Отставить лишние вопросы! — рявкнул группер и продолжил уже спокойно: — В общем, там в своё время целый городок построили. О блокировании сообщили экипажи двух грузовых машин, направлявшихся в Керчь с грузом из Анапы, потом они для чего-то заехали в Темрюк, но в Тамань не заезжали… Принадлежность захвативших объект пока не установлена, водители рассказывают, что те только становились, не разобрать было. Машины остановили и полностью осмотрели, после чего часть груза неизвестные изъяли, сообщив, что встали на неких законных основаниях, и будут стоять всегда.
— Нормально, крышу кинули, подорожники! — возмутился Макс.
— Украинцы?
— Не похоже, Серёжа, те бы сразу себя обозначили со всей возможной яркостью, ты же знаешь… После происшествия Константин проезд по мосту запретил, само собой, связался со штабом, отправил катер, но тот вернулся из-за шторма. На машинах своих людей на разведку не посылал. Теперь дело за нами.
Посмотрев что-то на планшете, Фидель внимательно оглядел группу, потом кинул взгляд на грандиозный мост, который теперь воспринимался мной не технологическим чудом инженерной мысли, а дорогой в западню.
— Выдвигаемся через пятнадцать минут.
Мужики занялись делом, а мне опять пришлось выслушать ворчание старшего относительно моей роли и вообще необходимости участия в предстоящей операции. В другие времена меня просто завернули бы в приказном порядке. Но сейчас не завернёшь, именно мне и ехать через этот чёртов мост, по большому счёту, это моя проблема.
В кабине «Паджеро» Валерка в третий раз быстро проинструктировал меня о порядке связи и исполнения приказов, в завершение добавив:
— Ремень распусти подлиней. И перевесь свой итальянский огрызок на грудь.
— Да я просто на колени его положу, годится?
— Не годится. Если придётся экстренно покидать машину, то необходимо, чтобы в любом случае оружие оставалось с тобой, не усвоил урок? Подлинней, тебе говорю! Ага, теперь хорошо, так не забудешь и не упустишь… Вот, две гранаты, положи в карманы, — он протянул мне пару РГД. — Магазины тоже распихай. Как выпрыгнешь, на машину не надейся и за ней не прячься, корпус проткнут, как картонку, разве что за двигателем есть шанс. Там сбоку почти везде идёт сплошной бетонный отбойник, достаточно высокий, за него и ныряй. Не торопись, огонь сразу не открывай и не паникуй, за пару секунд найдись в ситуации, постарайся понять, кто где находится. Слушай рацию. Плохо, что у тебя гарнитуры нет… И главное: беспрекословно и с максимальной скоростью выполняй приказы любого из нас, ты меня понял, воин?
Я нервно кивнул. А что мне оставалось делать?
Минут через двадцать мы вырвались на подъездную дорогу и уже с эстакады увидели разворачивающуюся величественную картину переплетения виадуков и сложных развязок, обслуживающих Первый Крымский Мост. Второй, что начали возводить незадолго до катастрофы рядом с паромной переправой порта «Кавказ», так и не успели достроить. Все полосы были свободны от техники, если что и оставалось, то давно растащили. Грустное и немножко пугающее зрелище. А ведь были времена, когда здесь в обе стороны неслись разномастные ленты легковых и грузовых машин, перед выходными, летом все полосы были забиты желающими побыстрей попасть на курорты, колонны двигались медленней. Иногда водители нервничали, вели себя неадекватно, и тогда автомобили натыкались друг на друга и подолгу стояли, образуя уродливые пробки, ещё больше тормозившие движение. В такие часы над мостом и рядом с ним висели небольшие патрульные вертолёты, в реальном времени передающие картинку в пункт контроля.
«А ещё были всякие хитрые спецназеры, дежурившие возле противодиверсионной станции. Наверное, что-то связанное с эхолокацией, ну, не электроток же они через воду пропускали… Да и профилактическое гранатометание никто не отменял!» — вспомнил я скупые пояснения Валерки.
Движение «Хайлюкс» начал не очень резво, хотя путь и был свободен — возле крупнокалиберного пулемёта пристроился Сергей, поэтому группер не разгонялся.
В этом секторе уже положено поглядывать за небом, потому что ущербная, как ни крути, система ПВО Севастополя не может обеспечить полную защиту района от ударов с воздуха. Кругом простор, видимость в хорошую погоду миллион на миллион, рельеф такой, что летательным аппаратам спрятаться особенно негде, однако вполне возможен подход тарелок гугонцев с моря. Странно, но стратегический мост пришельцев, похоже, не интересует, не зафиксировано ни одного удара по конструкциям. Что если они сами планируют использовать переправу после ожидаемой победы?
Остров Тузла быстро остался позади, я даже рассмотреть его не успел, приближался материковый берег.
Пш-ш…
— Общий, внимание, встреча! — раздался в эфире глухой голос группера, я напрягся, всматриваясь вперёд.
Выполненный из бетонного монолита сложный комплекс на берегу было видно хорошо. Все здания сделаны в едином проекте и соединены между собой галереями. Знаковая обстановка усложнялась, тут и там стояли табло, экраны и прочие световые приборы. До сей поры ярко размеченные полосы движения обогащались дополнительными отрезками для маневрирования, карманами и ответвлениями, но здесь основные полосы шли под огромный прямоугольный козырёк, нависающий над автострадой.
Со стороны зданий в нашу сторону быстро ехал подготовленный для серьёзного бездорожья отечественный «Хантер», кустарно, без всякой мысли и расчётов усеянный кляксами в зелёной гамме. Такой камуфляж на фоне белого бетона был подобен мишени, нарисованной на груди у жертвы, но владельцев машины это не смущало. Зато смотрится круто, боевито.
— Еще пятьдесят вперёд, — скомандовал Фидель. Мы остановились по сигналу Серёги, решившего, что теперь позиция его устраивает.
— К машине! — прозвучала команда.
Мой напарник, протянув чуть дальше пикапа и прижавшись к обочине, не стал прятаться, присев у задней двери «Паджеро». А говорил, что на авто надеяться не стоит!
— Твою мать, почему сбывается? Чувствовал я… Давай, прыгай за бордюр, — приказал он мне, и почти сразу указал цель: — Рядом с пожарным щитом пулемёт ПКМ, держи его.
Выбрав место, я пристроил сошки и быстро прицелился. Отличная, всё-таки, у меня оптика, бледное лицо стрелка, лежащего возле пулемёта чуть больше чем в полутора сотнях метров от меня, видно было так, словно он рядом стоял. Я уже давно пристрелялся, подружился с винтовкой и прицелом, а потому был уверен, что, несмотря на ровный ветерок с правой руки, попаду в него первым же выстрелом.
Когда разукрашенный отечественный джип приблизился к нам, Валерка махнул переговорщикам рукой, показывая на Фиделя, дескать, вот старший, проезжайте дальше и разговаривайте с ним. Хитрость удалась, и визитёры оказались словно в кармане. А мне было отлично слышно весь разговор.
Внешний вид прибывшего уполномоченного лица впечатлял. Это был казак.
Широкие атласные лампасы, фуражка, стилизованная форма защитного цвета, ордена какие-то, нагайка за голенищем сапога и огромный бебут. Не кинжал-кама, как у Залётина, а кривой тесачина, точно такой же я видел у своего двоюродного дядьки, когда приезжал к нему в Таганроге, где он держал небольшую артель по производству очень вкусной колбасы. Жутковатое оружие, дядя доставал его в моменты подпития, непременно поминая казачьи корни и усечённый перечень былых доблестей рода. Но он же едко посмеивался над своим гетманским происхождением и любил говаривать, что его деды и прадеды были самыми обыкновенными трудолюбивыми овощеводами и виноградарями, хотя и считались потомками запорожских казаков. Прадед, про которого дядя знал чуть больше, чем про остальных родственников, в давние времена был чумаком. Он ездил на волах к Перекопу за розовой солью и вяленой азовской тюлькой, не помню точно, как эта рыбка называется, мы тоже любили употребить её за пивом… И рассказывал открывшим рот внучкам, что где-то за лазоревыми степями Екатеринославщины и Херсонщины простирается благодатная крымская земля. Казачество для дядьки не являлось фетишем, хотя и форма лихая имелась, и значки всякие, и дружки весёлые да усатые.
У этого расплывшегося над ремнями и портупеей усатого пузыря средних лет присутствовал неприятный мне элемент какой-то дешёвой клоунады. Всё слишком ярко, напыщенно: и усищи эти, словно из гримёрки украденные, и странный герб на двери джипа. Кинжал… Я смотрел, и глазам своим не верил: оказывается, не украинцы, не турки и не бандиты с посёлка, а самые настоящие казаки закупорили полуостров! Родные отечественные казачки! Вот о чём Рашпиль ворчал!
Что за чертовщина?
— Бог помощь, люди добрые или недобрые, с чем пожаловали? — важно просипел дяхон, поправив на груди укороченный автомат Калашникова.
У меня всего один раз получилось оглянуться и попытаться оценить позиции и поведение действующих лиц — Рашпиль бросил уничтожающий взгляд, и я опять прилип к окуляру. Но кое-какие выводы сделать успел.
Внешне бравый атаман — другого слова не подобралось — выглядел несколько нервно, даже напугано. Он теребил пальцами флажок предохранителя, умудрившись пару раз его перекинуть, часто переступал с ноги на ногу и не мог остановить взгляд на собеседнике. А наши парни выглядели невозмутимо, как… да как вот этот бетонный камень, за которым я укрылся! Роботы, машины для убийства.
Дмитрий, не выпуская документ из рук, показал усатому корочки и уставился прямо в глаза, о чём-то тихо спрашивая. Макс куда-то спрятался… Валерка стоял вполоборота к командиру, контролируя делегацию, особенно водителя джипа, однако успевал поглядывать и в сторону комплекса. Автомат у него не дрожал, как и у группера. У всей группы на вооружении АК-74М, других не видел. Замерший возле КПВТ Сергей уже выбрал свою главную цель. Я тоже бросил взгляд по направлению ствола, сразу увидел ротонду на крыше основного здания и открытое в ней окно, где был установлен второй пулемёт казаков. Одно нажатие, и крупнокалиберная машина спецназовца разберет всю надстройку на крупные и не очень обломки.
Страшно ли мне было? Да. Хотя и понимал, что именно у меня тут, за высококачественным железобетоном, шансов остаться в живых в случае серьёзной заварухи неоправданно много. Весь разговор Фиделя с атаманом я не слышал, с некоторым усилием заставив себя почти полностью сосредоточится на цели. Лишь кое-что долетело до ушей под тревожный стук сердца…
Тук.
— А ты не загоняй, командир! Мы ж не чужие!
Тук.
— Вы реально хотите проблем с Севастополем?
— Какие проблемы? Мы мост не трогали, он нам вообще не нужен! На своей таманской земле стоим.
Тук-тук…
— А не борзо ли?
— По-божески, командир, не наглеем, не разбойники.
— Диверсанты.
— Не обижай!
Тук, сердечко. Да успокойся ты!
Стволы сторон хищно смотрели друг на друга, тихо гудел под эстакадой ветер, прошло три минуты по моим наручным часам, но мне показалось, что минутная стрелка должна была продвинуться значительно дальше. Правая рука, палец которой лежал на спуске, стала затекать, всё дерьмо всплывает не вовремя. «Черт, — подумалось мне, — не сообразил рюкзачок прихватить, урод гражданский, подложил бы поудобнее, сейчас легче было бы…». Однако отпускать руку, чтобы быстро размять кисть, было страшно. Я действительно боялся потерять цель и подвести друзей. Напряжение было бешеное.
Голоса слились в тихий бубнёж, в ушах что-то гудело, мне казалось, что я чувствую тяжелое дыхание ребят сбоку и сзади. Сколько всего прошло времени трудно сказать. Однако, когда, наконец, громко хлопнула дверь «Хантера», я удивился, что стрелка началась всего лишь восемь минут назад.
— Фу-ух, зараза… — с чувством выдохнул я, увидев, что наш группер, смотревший вслед удаляющемуся джипу, перекинув автомат параллельно груди, спокойно сложил на нём руки.
Бедняга Рашпиль, который за запаской никак не мог устроиться комфортно, стал энергично приседать и размахивать короткими крепкими лапами, разгоняя по телу затекшую кровь, я с наслаждением распрямился. Появился Макс, но Серый всё так же находился в кузове. Контролирует.
— Ну что, орлы, всё поняли? — невесело спросил у личного состава Дмитрий. — До такой подлости даже наши северные соседи не додумались, а тут родные готовы нож в спину вставить. Всё продумали!
— Ага, десятину берут с груза, — зло подтвердил Рашпиль. — Командир, тут дело короткое. Сейчас быковать не будем, не резон. Подгоняем сюда малый ракетный корабль и разносим будку с этим псами в пыль!
— Самим бы объект пригодился, — не согласился группер, с прищуром глядя в сторону неприятеля.
— Но зачем им это? — спросил я с полным непониманием. — Зачем десятина с груза, что, сами не могут набрать?
— Для понтов голимых, тьфу! — сплюнул в сторону Макс, зачем-то отряхивая наколенники. — И что бы домочадцам показать, мол, мужики у вас крутяки, не отвлекать, при деле состоим, некогда нам со свиньями возиться.
— Нет, Максим, они гораздо хитрей, — Дмитрий медленно покачал головой, а потом указательным пальцем. — Эти подлецы на будущее забиваются, с прицелом на времена, когда всё поутихнет, и люди начнут новые границы рубить. Типа на своей земле стоят, мост не трогают, но и эту заставу не минуешь, Тамань, падла!
Соглашаясь с командиром, мы дружно покивали, кто задумчиво, кто с негромкими матюгами.
— А для тебя, Егор, у меня совсем плохие новости, — повернулся ко мне Фидель. — Здесь вам ехать точно нельзя.
— Как нельзя, ты чего несёшь? — ошалел я, на лету заводясь не на шутку, и постепенно набирая громкость, — Вы же их снесёте! Стой, Дима, ты же сам говорил, что через перешейки никак не получится, так? Да у меня машины готовы, груз тухнет! У меня каждый день срочное РДО от шефа! Люди в Адлере ждут, всё заряжено! Ты хоть представляешь, как я намаялся требования подписывать и накладные оформлять у ваших начальничков? Бюрократии меньше не стало! И теперь что, отбой? Свалить их тут, и вперёд, к победе!
— Подожди, — группер, положив тяжёлую руку мне на плечо, постарался найти веские аргументы: — Ну, снимем мы этих лосей таманских с блока, откроем проезд… Это сделаем по-любому, срубим, не вопрос. Они тут лишнего натворили, неприемлемо. А дальше что? Я про тебя говорю. Кто после такого серьёзного инцидента прогарантирует тебе свободный путь, особенно на первой сотне километров? Численность таманской общины неизвестна, до сих пор они как-то тихарились, мы и не парились. Кинутся в погоню, зажмут где-нибудь… Тут время нужно, доводы всякие, пока командование не договорится, они умные. Или спецоперацию проводить! Время, понимаешь?
— В сторону отскочим, грунтовками пойдём, бочком! — огрызнулся я.
— Навигации нет. А это местные, Гош, индейцы-затейники, — тихо сказал Брашпиль. — Они же все стёжки-дорожки знают, тебе с ними не тягаться.
— И что теперь прикажете делать? — мне оставалось только растерянно посмотреть на друзей.
А кто бы не растерялся при таких хреновых новостях?
— Кто же знал, что такое случится? Ладно, разгребём. Шкипер твой наготове стоит, ведь, так? — неожиданно уточнил Фидель.
Я удивлённо посмотрел на него.
— И что теперь?
— Вызывай его сюда. Морем пойдёте, вот что! — жахнул группер, с трудом сдерживая тяжёлый кулак, готовый опуститься на капот пикапа. — Нужна небольшая самоходка или же сухогруз с несложным управлением, это не вопрос. Шторма придётся переждать, само собой, окно погоды будешь караулить, Нептуну молиться. Да и груза сможешь прихватить побольше. Как ты там сказал? К победе? Во! Но только морской. Такой, брат, реальный вариант.
