2. Реформа нравов

Разгромленное старое дворянство утратило последний престиж. В результате декретированных императорами переселений и длительных войн различные группы населения Китая перемешались и породнились. Выросли города, ставшие административными и торговыми центрами, с бьющей через край деятельностью и всякого рода новациями. Они заселены наемниками, удачливыми предпринимателями, то есть людьми, которых ничто не связывает с давними феодальными обычаями. И все же в этой новой среде, похоже, зарождается архаизирующая нравственность. Имперская знать старается подражать правилам поведения феодальной знати, которую явилась сменить. Крах последней приводит к распространению жизненного идеала, который хотел бы основываться на ее традициях.

Своим распространением этот идеал в значительной мере обязан официальному давлению. Осуществлялось оно самыми разными способами. – Цинь Ши Хуанди в своих надписях восхваляет себя за то, что «очистил нравы», «исправил и улучшил странные нравы». Главным образом имеются в виду сексуальные отношения. Первый император похваляется тем, что восстановил в его былой силе древний принцип разделения полов, установленный на заре человеческой эры государями Фуси и Нюйва. На его стелах провозглашается, что «они со всей очевидностью разделили внутреннее и внешнее» и что отныне «мужчины и женщины подчиняются обрядам». «Мужчины с радостью трудятся на полях. – Женщины заняты своими делами. – У всякой вещи – свой чин», ибо император «установил границы между внешним и внутренним. – Он уничтожил и запретил разврат. Мужчины и женщины подчиняются правилу и непорочны». Первый император стремился быть окруженным той же славой, что была у основателя династии Чжоу. В результате прямого воздействия собственной добродетели, которая прежде всего послужила царю Вэню для призвания к порядку собственной жены, он добился, что даже в странах Юга воцарилась совершенная непорочность. Китайскием эрудитам будто бы известно, что Ши Хуанди также чванился тем, что сумел установить добропорядочные нравы даже в южном крае Юэ, который он присоединил к Китаю: со времен Цзюцзяня там забыли о насаждаемой царем Вэнем нравственности, ибо этот властелин, похоже, проводил политику поощрения рождаемости, которая мало соответствовала старым здоровым традициям. Однако то, что нам о ней сообщают, лишь доказывает, что народ Юэ сохранил характерные для нераздельной семьи порядки: пожилые женщины брали в мужья молодых парней, а старики женились на юных девушках. Как мы видели, подобные обычаи все еще сохранялись среди знати феодального общества. Цзюцзянь, рассчитывающий путем запрещения подобных порядков добиться от лучше подобранных семей более обширного потомства, ничего не предпринял против обрядового разделения полов: он помог движению, в результате которого из семьи нераздельной возникла семья патриархальная. В этом же направлении трудился Цинь Ши Хуанди. В разделении полов он видел действительно правило, благ оприятствующее становлению авторитета мужа и отца. Он хотел покончить с неустойчивостью брака: «Если жена убегает, чтобы найти другого мужа, – у детей больше не будет матери!» Поэтому он жестко осуждал адюльтер. «Если мужчина отправляется в чужой дом и ведет себя там словно свинья, тот, кто его убьет, не будет виновен». Он запрещал браки вдов, во всяком случае вдов с детьми, словно это было нарушением обязанности супружеской покорности. «Если у женщины есть дети и она повторно выходит замуж, она не покорна умершему и порочна!» Наконец – и этот факт явственно показывает смысл реформы нравов, которую попытался осуществить первый император, – он распорядился включить всех мужей-зятьев в крупные отряды, созданные из бродяг и мелких торговцев для покорения в 214 г. Гуандуна. Ему не удалось, однако, разрушить этот обычай, и среди крестьян все еще встречались молодые парни, бросавшие отеческий дом, чтобы зарабатывать на жизнь, трудясь на пользу родителей своих жен. Тем не менее Цинь Ши Хуанди, как подтверждает его суровое решение, стремился к тому, чтобы во всех классах китайского общества власть отца стала единственной основой семейного порядка.

Принадлежа по своему происхождению к знатному роду, первый император, естественно, попытался навязать всему своему народу характерные для всей знати патриархальные нравы. Вышедшие из народа императоры дома Хань проявили меньшую решимость. К тому же императорам Хань претило наказывать и провозглашать законы. Они вмешивались незначительно, отчасти для того, чтобы закрепить домашнее право и, может быть, смягчить жесткость связывающей членов одного семейства пассивной солидарности. В 179 г. император Вэнь своим известным декретом, оказавшимся пустой декларацией без реальных последствий, уничтожил правило общесемейной ответственности. Он запретил, чтобы в силу общего родства с преступником обвинялись его отец, мать, жена, дети и кровные братья. Напротив, легисты династии Цинь тщательно сохраняли коллективную ответственность сородичей в трех поколениях («сань цзу»): она служила противоположностью «сердечной солидарности», составлявшей силу братского сообщества. Несомненно, в эдикте императора Вэня следует видеть указание на то, что семья сокращается и все больше тяготеет к тому, чтобы основываться не на родственной близости, а на отношениях между отцом и сыном. Возможно, подобное развитие является последствием существования в городских условиях. Ведь некогда братское сообщество основывалось на совместной работе с отцовским достоянием. Но уже «И ли» допускает для братьев если и не возможность личного владения движимым имуществом, то право личного им пользования. Невозможно определить, к какому времени восходит обычай делить имущество между братьями сразу же по окончании траура по отцу и прекращении временного сообщества, но существует вероятность, что движение в сторону такого обычая возобладало, как только движимое имущество стало цениться выше земельных угодий. Независимость боковых ветвей сородичей выглядит давним результатом торжества городского права и коммерческих порядков. С другой стороны, представляется обоснованным вьшод, что отеческая власть и авторитет мужа смогли закрепиться только после того, как оказались изжиты самые значительные пережитки былой нераздельности. Уже с эпохи Хань кажутся абсолютными права отца и мужа, точнее, они ограничены исключительно нормами нравственной справедливости.

В соответствии с доктриной государственного обустройства роль императоров Хань в реформе нравов заключалась в нравственной пропаганде. Наблюдая движение к роскоши, они проповедовали возвращение к древней простоте. Отрывок текста, написанного Бань Гу во славу основателя восточной династии Хань Гуанъу, служит одним из самых знаменательных документов. Своими благодеяниями этот мудрый государь сумел очистить и преобразить народ. Его тревожил дух расточительности и порождаемое им презрительное отношение к труду на земле. Он приказал во всем проявлять чувство меры и экономии, а также соблюдать самую строгую простоту. По примеру мифических властителей он закопал золото в горах, а жемчуг опустил в морскую бездну. Он посоветовал своим подданным презреть редкое и бесценное, а пить из глиняных кружек и калебас, носить же одежду из единого куска ткани. Таким образом можно освободиться от желаний и пороков, жить в чистоте и сохранять присущие людям, освободившимся от пошлых страстей, спокойствие и выдержку. Уже император Уди подумывал о том, чтобы дать подобный урок, но только через подставное лицо. Великому советнику Гунсунь Хуну было дано указание показать «добрый пример Империи». «Так вот, за едой он съедал всего одно блюдо и носил одежду из холстины». Сымя Цянь не без лукавства отмечает, что «ничто из всего этого не улучшило нравов; мало-помалу все пустились в погоню за почестями и деньгами».

Поскольку примера оказалось недостаточно, прибегли к пропаганде с помощью листовок и изображений. Мастером в этом деле был некий Лю Сян, живший в конце 1 в. довольно подозрительный библиотекарь, которому мы обязаны множеством мошеннических переделок в редких древних документах, но в то же время превосходный сочинитель морализаторских притч. Это сборники иллюстрированных историй. Историйки пользовались огромным успехом и до бесконечности воспроизводились, как и рисунки, к которым они служили подписями. Многие из них оказались выгравированы на стенах погребальных камер, восходящих к эпохе вторых Хань. Они были изучены Шаванном. В своем большинстве они были позаимствованы из древности, что и предопределило их популярность. Вот несколько предлагаемых для размышления супругам примеров. Очень красивая и весьма добродетельная женщина из княжества Лян осталась вдовой с малолетним сыном на руках. Немало мужчин из знатных семейств предлагали взять ее в жены, но она всем отказала. Увлекся ею и сам князь Ляна. Он отправил к ней посланца, который ей преподнес свадебные подарки. Но женщина сначала объявила, что жена должна оставаться верной своему первому мужу, а потом взяла в одну руку нож, а в другую зеркало. После этого она отрезала себе нос, добавив, что не кончает самоубийством только потому, что у нее на руках малолетняя сирота. А теперь, когда она изуродовала свое лицо, словно была наказана за преступление, государь конечно же откажется от нее. Взволнованный подобной супружеской верностью, князь наделил ее титулом «той, кто поступает благородно». – Мужчина из страны Лу оставил свою жену через пять дней после брака и отправился в иностранное государство, где и оставался в течение пяти лет. Возвращаясь к себе, он увидел свою жену собирающей листья тутовника; друг друга они не узнали. Соблазненный ее красотой Цю Ху обратился к ней с грязными предложениями, которые она с негодованием отвергла. Продолжив путь, он добрался до дома и потребовал, чтобы к нему привели его жену. Когда она появилась, Цю Ху узнал в ней женщину, с которой разговаривал на обочине дороги. Она обрушилась на мужа с яростными упреками, а потом вышла из дома и пошла к реке, где и утопилась. – В Чанъане жил мужчина, у которого был смертельный враг. Поскольку его жена глубоко почитала своего отца, этот человек этим воспользовался и угрожал убить ее отца, если она не предоставит ему случая убить ее мужа. Сознание своего долга перед отцом сталкивалось в ней с чувством долга перед мужем, и в конце концов она сообщила, где ее муж проведет следующую ночь, но отправилась туда сама. Враг отсек ей голову. – А теперь вот образцы преданных сыновей: Минь Цзыцянь и его младший брат потеряли мать. Отец их снова женился, и у него появились еще двое сыновей. Однажды Цзыцянь правил колесницей своего отца и уронил вожжи. Отец схватил его за руку и обнаружил, что его одежда очень тонка. Вернувшись домой, он подозвал к себе сыновей от второго брака и пощупал их одежду. Она оказалась очень плотной. Тогда он обратился к жене: «Если я на вас женился, то прежде всего для блага всех моих сыновей. Вы же сыграли со мной злую шутку. Уходите и больше здесь не оставайтесь». Цзыцянь поднял голос. Он сказал: «Пока наша мать оставалась с нами, только моя одежда была тонкой. Но если она нас покинет, холодно будет всем четырем сыновьям». Отец не ответил ни слова». Лао Лайцзы происходил из удела Чу. Когда он достиг семидесятилетнего возраста, его родители еще были живы. Его сыновняя преданность была чрезвычайно сильна. Постоянно одетый в пестрые ткани, словно ребенок, он, принося родителям питье, при входе в зал притворялся, что спотыкается, и оставался распростертым на земле, испуская стоны на манер маленьких детишек. Или же, стремясь к тому, чтобы его родители чувствовали себя помоложе, он оставался играть перед ними своими длинными рукавами или же забавлялся маленькими курочками.

Эти морализаторские фантазии преследуют драматический эффект. Переход от смешного к ужасному совершается там с большой легкостью. Изобретательный сын, пережевывающий пищу для своего беззубого отца, стремительно превращается в сына-героя, который, будучи слишком бедным, чтобы прокормить свою мать и внука, сохраняет его, пока мать способна кормить того грудью, но едва ребенка отрывают от груди, готовится его похоронить, но при этом находит горшок с золотом, ибо Небо умеет вознаграждать добродетель. От всех этих напыщенных и ребячливых анекдотов на расстоянии отдает школьным учителем. И действительно, создавая школы по административным центрам и городам, государь обязал преподавать народу человечность («жэнь»), справедливость («и»), этикет («ли»), ибо воспитание порождает добрые нравы. Такого мнения придерживался Дун Чжуншу, долго развивавший свои взгляды перед императором Уди. Без колебаний он утверждал, что именно так поступали государи древности, и действительно, в обрядовых сборниках, вошедших в моду во времена Хань, находят указания на школьные программы самой глубокой древности. После того как кровавым омовением были освящены музыкальные инструменты, пиром, устроенным для стариков, и концертом открыли учебный год: это была прекрасная возможность угостить души умерших преподавателей некоторым количеством салата. Ученики приступили к учебе, исполнив несколько стихотворений из «Книги песен» («Ши цзин»), а затем «под грохот барабана извлекли из своих коробок книги и инструменты. Они покорно принялись за работу, ибо трости из катальпы и розги из колючих веток находились здесь же, совсем рядом, внушая им почтительность». «Обучение изменялось в соответствии с временами года»: «весной и летом учились владеть копьем и щитом (иначе говоря, исполнять военные танцы); осенью и зимой – держать перо фазана и флейту (то есть исполнять гражданские танцы)». Весной пели, осенью играли на струнных инструментах. Опять-таки осенью под руководством церемониймейстеров учились обрядности в школе слепых, а зима проходила в изучении истории в высшей школе. Так продолжалось девять лет. Школьники каждый год сдавали экзамен. С первого года им следовало доказать, что «они способны разделять фразы древних по смыслу и различать дурные или хорошие движения их сердца». На выпускном экзамене они должны были показать, что «понимают причины вещей и умеют распределять их по категориям». «На этом их подготовка заканчивалась», и «они твердым шагом отправлялись по пути долга». Действительно, они познали Шесть наук [а именно: 1) пять типов обрядов; 2) шесть разновидностей музыки; 3) пять способов стрельбы из лука; 4) четыре способа управления колесницей; 5) пять способов письма; 6) девять методов счета], Шесть этикетов [а именно: 1) манеру держать себя при совершении жертвоприношения – осмотрительность; 2) поведение гостя – почтительное внимание; 3) поведение придворного – услужливость; 4) поведение при трауре – важность; 5) поведение военного – по стойке смирно; 6) манеру держать себя на колеснице – бдительность], Три Добродетели (Искренность, Внимательность, Сыновняя почтительность) и Три практических действия (Сыновняя почтительность, Дружба, Уважение к учителю). – На самом деле ничего точного о школах феодального времени мы не знаем и нам очень мало известно о школах при династии Хань, разве что в первых с помощью практических занятий обучали умению прекрасно выглядеть, а во вторых прежде всего упражнялись в риторике на темы хорошего поведения и этикета. Важнейшее обстоятельство: преподавание было исключительно книжным. «Ведущие уроки учителя ныне ограничиваются напевным чтением лежащих у них перед глазами книг».

«В тринадцать лет я умела прясть, – в четырнадцать лет я могла кроить, – в пятнадцать я играла на лютне, – в шестнадцать читала стихотворения и историю, – в семнадцать я стала женщиной». Это идиллическое начало показывает, что даже при воспитании девушек знание литературы было обязательным. В еще большей степени оно было обязательно для каждого мужчины, желающего вступить на путь почестей. С этой точки зрения нет ничего более замечательного, чем надписи, которые высекались на надгробиях официальных лиц второй династии Хань. На стеле в честь У Жуна, умершего в 167 н. э., можно, к примеру, прочесть: «Личным именем достопочтенного усопшего было Жун, а обращались к нему, называя Ханьхэ. Он занимался изучением «Книги песен» в редакции Лу, она была разделена учителем Вэй на шесть разделов и на предложения. Еще до получения шапочки совершеннолетнего он «Книгу песен» преподавал и толковал. Он обширно изучил и постиг все тонкости «Книги Сыновней почтительности» («Сяо цзин»), «Бесед и суждений» («Лунь юй»), Книги Хань («Хань шу»), «Исторических записок» Сыма Цяня, «Книги Цзо» («Цзо чжуань»), «Речей царств» («Го юй»). В этих сочинениях не было ничего, что он бы не постиг и не охватил. Долгое время он посещал Высшую школу. Непостижимым образом был воспитан и серьезен. С ним можно сравнить лишь немногих людей. В остававшееся свободным от учебы время он служил. Он занимал поочередно посты… Когда он достиг тридцати шести лет, его заметил губернатор Цай и порекомендовал за сыновнюю любовь и неподкупность… Он был произведен в чин заместителя начальника охраны внутренних помещений императорского дворца… Вглядываясь в то, что было возвышенным, и пытаясь постичь то, что было недоступно, – он действительно обладал гражданскими талантами! Он действительно обладал военными талантами!.. Его знамена заливали красным светом Небо! Это было словно удар грома, словно вспышка молнии! – Ужасающ был распространяемый им свет! Впечатляющим было его рычание тигра!»

«С эпохи императора Уди, – писал Шаванн, – стала проявляться склонность китайского ума к поиску в книгах начала любой мудрости». И следует добавить – «и всех общественных добродетелей», включая храбрость, как это и показало похвальное слово в память У Жуна. Очень возможно, впрочем, что эта приписываемая чисто книжной культуре исключительная важность восходит к значительно более древним временам. Есть даже основание верить, что некоторые дерзкие умы считали ее опасной. Известно, что Цинь Ши Хуан-ди принимал особые меры для тщательного сохранения специальных трактатов по медицине, фармацевтике, сельскому хозяйству и садоводству, но запретил поэзию и книги по истории. Он конечно же думал, что нарождавшемуся государству будет полезна служба специалистов с четко очерченным кругом интересов, но что как на совете, так и в сражениях переполненные литературными цитатами и историческими прецедентами речи приносят мало пользы. Памфлетисты времен становления династии Хань утверждали, что первый император «сжег учения Ста школ, чтобы сделать глупыми черноголовых (то есть народ)». И действительно, императоры Хань подчеркнуто рассматривали право на упрек как единственный принцип согласия, которое должно царить между государем и его подданными под наблюдением Неба. Начиная с царствования императора Уди, его великий советник Гунсунь Хун «правил министрами и народом на основании истолкования Летописи Конфуция («Чунь цю»)». Он ощущал себя обладателем всеохватывающей науки, науки природы и политики, позволяющей как предвидеть, так и управлять, поскольку владел приносящим силу знанием мельчайших фактов Истории и соответствовавших им распределенных в симметричные категории примет Природы. Тот же Гунсунь Хун намеревался личным примером научить высокомерную знать простоте нравов, отличающей честного человека. Князьям и их подданным пришлось выстраивать свою жизнь с оглядкой на прапрадедов. Опасавшиеся группировок богачей императоры Хань заставили их пройти выучку скромности и соблюдения обрядовых приличий. Этикет уже доказал свою полезность. Он позволил обуздать страсти феодалов, которых превратил в придворных. Когда в противоположность императорам дома Цинь императоры Хань побуждали народ следовать примеру предков и жить в созерцательном уважении прошлого, они не думали «сделать его глупым». Они хотели, чтобы он стал мудрее. Осуждая технические знания, порождающие только любовь к роскоши и почитание силы, императоры Хань предлагали населявшим разбогатевшие города новым людям в качестве условия их облагораживания жизнь, целиком посвященную изучению классиков.