Глава вторая

Князь

Согласно теориям, которые специалисты по феодальному праву, спохватившись, с опозданием выработали, сеньор – это тот, кто, получив инвеституру от единственного владыки всего китайского края, царя, обязан управлять уделом. Он управляет им от имени Сына Неба, принуждая соблюдать все уставные положения, которые тем изданы. В каждом уделе достоинство сеньора принадлежит одной фамилии. Однако после смерти держателя власти его преемник начинает носить знаки своего достоинства лишь после получения царской инвеституры. Сюзерен всех сеньоров Китая, царь, носит на своих одеждах двенадцать символических знаков. Первые три – Солнце, Луна, Созвездие принадлежат исключительно ему. Право ношения остальных или, точнее, отдельных из них жалуется различным возведенным в сан сеньорам. Количество выделяемых каждому эмблем изменяется в зависимости от качества инвеституры. Ею определяется место каждого из них в феодальном обществе. Сеньоры составляют пять ступеней – герцогов, маркизов, графов, виконтов и баронов, причем в теории размер удела находится в зависимости от титула. Личный домен Сына Неба насчитывает тысячу ли как в длину, так и в ширину. Мерой удела герцога или маркиза служат сто ли, пятьдесят ли – удела виконта или барона. Владение поменьше также считается уделом, но не зависящим непосредственно от царя, во всяком случае, от него в качестве царя. Его владелец является хозяином личного удела. Сеньоры и царь жалуют не только наследственные уделы-домены, но и обязанности или уделы-пожалования. Удостоенные подобными уделами-пожалованиями делятся на пять ступеней и носят титулы высших распорядителей («тайфу») и просто распорядителей («ши»). Как и все феодальные титулы, когда-то они имели военное значение: все они связаны с представлением о командовании. Но каждый из них в конце концов стал соответствовать определенному чину, а позднее степени в феодальной иерархии. Слово «распорядитель», соответствующее низшему уровню знатности, с ходом времени стало вообще обозначать знать. Слово «герцог» или «князь» приложимо к любому сеньору, во всяком случае в границах его владения. У себя каждый является хозяином. Теоретики феодального права, впрочем, приписали царю право возвышать или разжаловать сеньоров в зависимости от их заслуг. Эти заслуги распознаются по хорошему уходу за Алтарями почвы и предков, по соответственному применению царских эдиктов относительно нравов, музыки, мер и одежды. Назначения и повышения должны производиться царем и князьями после обсуждения на совете и быть обязательными для вассалов. Наказания, во всяком случае наиболее суровые – смертью или изгнанием, должны были объявляться на площади и получать одобрение всего народа. Конституционной теорией подразумевается, что никто не обладает властью, иначе как через инвеституру сюзерена, одобренного вассалами и подданными. Сам царь-сюзерен держит свою власть сразу же от Неба и от народа. Его задача— это поддержание цивилизационного порядка, значимость которого оценивается с помощью явлений Природы и чувств людей. С высоты своего положения он передает различным подданным власть низшего порядка, но той же природы. Сеньоры, генеалогия которых соединяет их с царствующей династией или династией более древней, получают право начальствования в своем уделе только после некогда полученной их предком инвеституры и после ее подтверждения при каждом наследовании.

Действительно, если летописные материалы вроде бы показывают, что во время периода, описанного в «Чунь цю», сеньоры, получая власть, постоянно просили о царской инвеституре, интерес власти состоял более всего в том, чтобы закрепить их положение в значительно более подвижной и упорядоченной иерархии, чем утверждают ортодоксальные традиции. Вопреки заверениям теоретиков феодального права, которых вдохновляла высокая и благородная идея центральной власти, основание власти князей определенно находится не в царской инвеституре. Слово «мин», означающее «инвеституру» и «мандат», тождественно слову «мин», означающему «судьбу», и оно не отличается от слова «мин», или «имя». Имя выражает сущность человека и предопределяет его судьбу™ до такой степени, что человек, родившийся князем, становится конюхом, если его назвали «Конюхом». Другой же, названный «Он преуспеет», не может не преуспеть. Более того если ребенок, предназначенный судьбой носить имя Юй, имеет при рождении на руке знаки, читающиеся как Юй, то он должен обладать, далее против царской воли, уделом Юя. Связанные с местностью фамильные имена шли от предков; личные имена давались после изучения голоса ребенка (ведь голос – это душа и это имя), а также после совещания с предками. Подобно имени, и власть идет от предков, и каждому особому решению власти должно предшествовать обращение к предкам затем, чтобы узнать их волю. Сеньор не имеет права действовать, не имея мандата предков. Действительно, участь его самого, как и всего его рода, сугубо зависит от Добродетели основателей этого рода. Она смешивается с уделом своего рода, с определенным количеством могущества, значимость которого устанавливается самой той Добродетелью. Совершенный государь, проживший сто лет, Шунь передал своим потомкам возможность в течение ста поколений совершать княжеские жертвоприношения. И враг, который попытался бы истребить род Шуня, никоим образом не смог бы в этом преуспеть, пока не будет исчерпана доля ста княжеских поколений. Никакая людская сила не способна сократить продолжительность фамильной судьбы. Пока эта семья сохраняет часть добродетели, она не может быть оторвана от земли, в которой эта добродетель укоренена. Судьба рода действительно связана с определенной землей, со столицей, со Святым местом. Она соответствует обладанию генеалогией, легендами, танцами, культовыми привилегиями, талисманами и драгоценностями. Короче говоря, она соответствует определенному набору эмблем и значимым возможностям конкретного духа – тогда знаки, пожалованные в ходе инвеституры сюзереном, просто свидетельствуют о достоинстве и о ранге.

Жалуя инвеституру («мин»), сюзерен подтверждает постановление («мин») Неба: оно первоначально «открывает путь». Слово «путь» переводят словом «дао». Это одно из самых насыщенных слов древнекитайского языка. В особом языке, присущем древним философам даосам, оно обозначает некую способность осуществления, которое, будь оно смешано с началом действенности во всех вещах, часто называемым Дао, или представляя отграниченную индивидуальность, никогда не перестает быть цельным и идентичным самому себе. Не меньшей силой слово «дао» обладало в повседневном языке. Чаще всего оно применялось вместе со словом «дэ». «Дэ» и «дао» соответствуют понятиям-близнецам, которые, однако, противостоят друг другу. Они обозначают две стороны действенной силы, причем «дао» свидетельствует о чистой, если можно так сказать, сконцентрированной и в такой же мере неопределенной действенности, тогда как «дэ» означает ту же действенность, когда она растрачивает себя и выделяется среди других. Слово «дэ», к примеру, обозначает своего рода дух, который вместе с именем приобретается при долгой жизни на определенной земле: этот дух дает право по-хозяйски командовать там. Употребленные отдельно или вместе, слова «дэ» и «дао» выражают объединенные представления о власти и могуществе, действенности, силе и удаче. Выражение «дао-дэ» может быть передано только словом «добродетель» («дао-дэ»). Понимаемая как сила одухотворения вселенской сущности даже в том случае, когда та заключена в личности, она служит характерной чертой вождя, перед которым Небо открывает путь («дао») и которого оно наделяет «мин», особым определенным духом («дэ»), обеспечивая ему судьбу («мин»), характерную для сеньора. Сеньор является, если можно так сказать, единственным и вселенски могущественным вдохновителем края, над которым его индивидуальный гений призван царствовать. Он там приказывает природе и людям, а точнее, он заставляет природу и людей быть природой и людьми. Он раздает судьбы людям и вещам. Он предоставляет им определенную мощь бытия, соизмеримую с его собственной мощью. Следует буквально принимать выражение: «каков сеньор, таковы и подданные; каков князь, такова и страна». Камыш, хризантемы вырастают крепкими, когда дух князя находится в расцвете своей силы. Но стоит ему ослабеть от истощения – и подданные князя умирают преждевременно. У проса есть все для богатого урожая, вассалы и вассалки соединяются, приумножаясь, подорожник дает тысячи зерен или же почва истощена, люди отказываются основывать семьи, земли осыпаются, источники иссыхают, звезды падают – все это в зависимости от того, нова или угасающа, могуча или ослаблена Добродетель рода сеньора. Ведь началом любого успеха служит «дао-дэ» государя. Он – судьба удела. Только от него одного зависят людские нравы, участь вещей. Правоверные теоретики, являвшиеся моралистами, которые не очень-то думали о людях, считают, что это господствующее влияние князя объясняется подражанием ему: князь-де образец для всей страны, и он действует, воспитывая. На самом деле действенность княжеского гения по своей природе магическая и религиозная. Его гений командует всеми вещами и все налаживает прямым действием, действием духа на дух. Его воздействие напоминает заразу. «Мысль князя распространяется беспредельно: – он думает о конях, и они сильны!.. – Мысль князя неутомима: – он думает о лошадях, и они устремляются вперед!.. – Мысль князя всегда совершенно верна: – он думает о лошадях, и они бегут совершенно прямо». Князь черпает свою власть из особой мистической силы, заключенной и сосредоточенной в нем, но когда она рассеянна, то одушевляет его страну.

В князе полностью воплощен гений края. Действительно, князь питает свою власть и мистически основывает ее на участии в жизни своего домена самым непосредственным образом. В своем уделе он тот, кто всем пользуется и все искупляет. Он использует всю свою жизнь на то, чтобы породниться с сообществом, на управление которым претендует, и это сообщество – людское и природное. Он отдает себя стране, становясь ее искупителем. Он искупляет проступки, успехи, трауры, поражения, победы, милости, суровость погоды, хороший урожай и неурожайный год, малейшие горести и малейшее счастье вещей и людей. Он нейтрализует опасную сторону любого события; он высвобождает его счастливую часть. Он берет на себя несчастья каждого человека и содержит в себе желаемый всеми успех. Он подвергается всем опасностям. Он воплощает всеобщее счастье. Каждой весной он первым вспахивает землю; при каждом урожае он первым пробует плоды. Эта княжеская пахота в пользу всей общины, эти господские пробы лишают ставшую было девственной землю, все еще запретные первые плоды их священного характера, но в то же время всем успехом пахота обязана князю, и самая суть плодов заключена в тех первых плодах, которые были им попробованы. Когда вассал умирает и когда «труп еще для всех только предмет ужаса», князь первым обнимает покойного, прижимаясь к нему грудь к груди, но в конце траура, открытого этим жестом преданности, если семья усопшего обрела предка, он отправляется расширить двор княжеских предков, повышая их престиж и престиж государя. Воины бежали, армия разбита: вождь умерщвляет тело, болит его сердце, он пьет желчь. И когда он питается желчью, у его воинов возрождается доблесть, и в конце концов княжеский удел увеличивается. Побежденный враг в унижении, и должно опасаться поворота удачи. Успех окажется мимолетен, если победитель, со своей стороны, не испытает унижения. Выиграв битву, армия сделала меньше, чем князь, когда он «удручен, вздыхает» и обеспечивает победу своей стране, исповедуясь в собственной недостойности. Если же во время засухи он исповедуется в своих проступках, если уличит себя в недостаточной добродетельности и призовет на свою голову небесную кару, то, как только это испытание останется позади, как только Небо будет принуждено к раскаянию княжеским раскаянием, властитель получит право провозгласить себя единственным творцом природного порядка. Когда, одеваясь в траур, лишая себя музыки, воздерживаясь от принятия пищи, скорбя в течение трех дней, он искупляет обрушение холма, совершенное подданным преступление отцеубийства, утрату территории, бедствие пожара, когда только на себя призывает он осквернение, которое нанесено было несчастьем или преступлением, и когда, наконец, он его стирает с помощью лишений и очищения, его покаяние очищает весь край и его подданных, а его самого окружает обновленной, сверкающей и высшей чистотой. Его святость крепнет, когда он очищается от зол и снимает запреты. Он растрачивает себя в пользу всех, но приносимая им повседневная жертва себя самого поддерживает в нем святую силу, полученную им от праотцев. Его власть, как и их, зиждется на принципе искупления и преданности. Она даже утверждает, что ведет свое историческое происхождение от прославленного искупления: основание княжеской власти сопровождается героической и полной жертвой, принесением в жертву Великого предка, который соединил свой род со Святым местом, отдавшись ему телом и душой.

Но властелин роднится со своей страной не только благодаря жертвенности собственной жизни. Ему удается ее покорить с помощью системы положительных освящений. Он добивается, что к нему сходятся все благодатные силы. Он их усваивает и таким образом создает себе княжескую душу. Его столица – это центр, стремящийся быть центром мироздания; идеальным было бы, чтобы посреди лета, в полдень, указатель солнечных часов совершенно не отбрасывал бы тени. Но в любом случае столица должна быть центром погоды. «Там соединяются Небо и Земля; там собираются четыре времени года; там ветер и дождь сходятся; там Инь и Ян находятся в гармонии». Князь находится в центре края, в месте, куда все сходятся и объединяются в союзе. Когда он с обращенным к югу лицом принимает подданных, сверкающее начало, Ян, озаряет его своим сиянием. Еще он может уловить энергию Ян, если у него есть высокая башня и он поднимется на самый ее верх. Оставаясь же в просторной и свободной комнате, он усвоит энергию Инь. Нет никакой нужды в великолепном дворце: сеньор способен поглощать наполняющие вселенную силы, выставляя свое тело поочередно лучам солнца (ян) или росе (инь). Как только он ими вскормлен и его край оказывается при его посредстве ими напитан, его благодать распространяется на все. Она орошает все наподобие росы, оседающей на полевых растениях. Но опять-таки благодаря ей все согревается, ибо действует она вроде мягких лучей, под которыми излишек росы рассеивается. В начале весны князь озабочен, как снять, разбив и собрав лед, «барьеры, установленные морозом», перед наступлением царствования согревающих начал. Вместе с тем лед им сберегается в глубоком леднике, открываемом с бесконечными предосторожностями. И одновременно князь мешает ему ускользнуть в течение лета. Он не дает холоду скрыться, вызвав опустошительный град, и столкнуться с противоположными силами; ведь подошло время их царствования. Тем не менее он сберегает это начало холода, время которого однажды еще наступит. Кроме того, употребляя лед сам и его раздавая, он в состоянии умерить и для себя, и для других людей крайности жары. Таким образом он добивается для всей страны, но прежде всего для себя самого, правильной дозировки сил, поддерживающих жизнеспособность мироздания. С этого момента более не может случиться «ни бешеной жары зимой, ни разрушительного холода летом, ни ледяного ветра весной, ни катастрофического дождя осенью… и больше никто не погибает от преждевременной смерти». В первую очередь князь обязан следить за собственным здоровьем. Его здоровье – это здоровье страны. Особую важность имеет то, как он питается. «Пусть только князь потребляет драгоценную пищу!» Вождь питается сущностями. Его меню составляется таким образом, чтобы включать и передавать ему все забираемые у продуктов в нужное время присущие им специфические свойства, каждое из которых соответствует определенному времени года, а также знаково для определенной страны света. Им обретается душа вождя: действенная в любое время года и для любых стран света Добродетель. Если весной он ест барашка (баран – животное Востока) и хлеб, летом – горох и цыпленка (Юг), осенью – мясо собаки (Запад) и содержащие масло зерна, а зимой – просо и свинину (Север), в его уделе тучнеют стада, богат урожай всех даров земли. Но если вождь несовершенен и забывает об умеренности («цзе»), презирает гармонию («хэ»), не умеет сочетать в себе «горькое, кислое, соленое и сладкое» и в особенности если он подрывает содержащуюся в нем мужскую силу («ян»), необдуманно сближаясь с женщинами и их силой «инь», то становится жертвой «гу», платы за все крайности, вредоносным плодом противозаконных освящений, несчастий и болезней (более мощно воздействующих на более великую душу), порчи во всей ее силе. А если он владыка недостойный и преступный, то не сможет переносить и обязательные освящения, которые, хотя и дают справедливому мощь и добродетель, для него обернутся смертельным ядом. Князь Цзин из Цзинь, возжелавший, превышая свою власть, истребить целиком одно из семейств своего удела, услышал прорицание ведуна, сказавшего, что он сможет вкусить хлеба из зерна нового урожая. Когда подошло соответствующее время года и наступило время обеда, где он должен был бы его попробовать, «его живот тотчас же вздулся; когда же он отправился в место облегчения, то упал и умер». Напротив, мудрый князь «успокаивает свое сердце», выпивая отвар, где сочетаются «вода, огонь, соль, уксус, порубленное мясо, сливы и сырая рыба». Старший повар приводит все это в гармонию, по вкусу определяя соотношения, добавляя то, чего недостает тем или иным продуктам, умеряя, если чего-то у них в избытке. Благодаря этим предосторожностям властитель избегает беды, которая иначе сделает его неспособным «бодрствовать на охране Алтарей почвы и урожаев».

Алтарь почвы, простой квадратный в своем основании земляной курган, включенный в княжескую резиденцию, заключает в себе всю добродетель («дао») княжеских земель. Он тождествен отечеству. Когда этот курган расползается в грязь, отечества более не существует. Ради его защиты все вассалы должны быть готовы пойти на смерть, и первым – сам князь. Но долг вассалов отдать жизнь за князя существует только в том случае, если сам князь, живущий как истинный сеньор, отождествил свою душу с душой отечества. Алтарь почвы повторен в Алтаре урожаев. Будучи вождем воинов и хозяином землепашцев, князь обеспечивает вечность отечества и снабжение жителей, когда всеми силами великой, полной, уравновешенной души добивается для страны счастливого чередования богатых урожаев. В порядке завершит свой труд время, земля принесет обильные плоды, если князь из центра своего города сумел принять участие в ритме времен года и сельскохозяйственных работ. Вот почему городского бога урожаев в попечении князя оказывается достаточно для того, чтобы заставить поля давать урожаи.

Своими священными трудами государь обогащает свой домен. С другой стороны, и сам домен способствует обогащению души государя. Из полей и их продуктов им извлекается обильная поддержка собственным добродетелям. Другие, и не менее обильные добродетели получаются им из охотничьих угодий, мест рыбной ловли, из далеких окраин, где он владеет заказниками дичи и животноводческими загонами. Он «мясоед». В то время как скудно подкрепляемая плодами и зерном крестьянская душа не обладает достаточной силой, чтобы миновать смерть, и возвращается к земле, смешиваясь, как только замирает последний вздох, с силами почвы и зарождения, душа вождя, «ставшая могучей благодаря использованию большого числа сущностей живого мира», способна обрести «важнейшую крепость», которая ей позволит обойти смерть и сохраниться в виде «духовного существа» («шэнь мин»). Умирая в конце своего жизненного пути, простые мужчина и женщина из народа полностью утрачивают индивидуальное существование. Если их смерть случается в момент, когда у них еще остается какое-то количество дыхания, рассеивающегося за короткий промежуток времени, она тогда же высвобождает душу, чахлая сила которой может самое большее пойти на мелкие пакости. Иначе обстоит дело с княжеской душой. По правде говоря, только сеньоры имеют душу в полном смысле этого слова. Эта душа не стареет. Старость ее обогащает. Властелин готовится к смерти, насыщаясь изысканной пищей и выпивая одаряющие живительной силой напитки. Он ест «насыщенные жаренья» и пьет наперченное вино, «поддерживающее силы стариков с длинными бровями». В ходе жизни он усваивает множество разнообразных сущностей. Усваивает он их тем больше, чем обширнее и многообразнее его владение. Все это увеличивает субстанцию, полученную им в наследство от предков, уже богатую в силу того, что предки и сами были сеньорами, питавшимися различным мясом и подливами. После его кончины наделенная силой душа, отнюдь не рассеиваясь, в отличие от души заурядного человека, ускользает из трупа. Вместо того чтобы рассеяться, смешавшись с неразличимыми силами земли-кормилицы, она способна войти в тела животных, являющихся предметом благородной охоты – кабана или оленя. Она может проявить свою свирепость, если сеньор не знал чувства меры или умер преждевременной смертью, какой он в этом случае заслуживал. Но если вождь вел жизнь в соответствии с правилами княжеской жизни, если умирает он в завершение долгой жизни в своей стране, в своей столице, в своей резиденции, в своей комнате, в соответствии с обрядами, его душа, которую еще более облагораживают и очищают траурные искупления, обладает после кончины величественным и невозмутимым могуществом. Она располагает благодатной силой духа-покровителя, сохранив при этом свою прочную и священную индивидуальность. Это душа предка.

В расположенном неподалеку от Алтарей почвы и урожаев храме она будет окружена почитанием. Благодаря сезонным церемониям душа будет участвовать в жизни природы, в жизни страны. Ей посвящают праздник весной, когда роса увлажняет почву, и осенью, когда образуется белая изморозь. Она питается, если была успешной охота. И постится, если урожай был плох. Душа предка сохраняется и продолжает существовать, будучи вскормлена зернами, собранными в ходе уборки урожая на священном княжеском поле, и мясом, поступающим из заповедников домена и приготовленным на княжеской кухне из дичи от охотников, принесших ее на Алтарь почвы. Однако наступает момент, когда и эта столь богатая личностным началом душа, как душа вождя, рассеивается и угасает. Через несколько поколений для таблички, с которой посредством соответствующих обрядов скреплена эта душа, становится не нужен отдельный храм. Вместе с дощечками с именами самых древних предков, имена которых ушли из памяти, ее помещают в особую каменную шкатулку, хранимую в зале, посвященном первому среди предков. Представляемого этой табличкой предка, чье имя было на ней начертано, перестают кормить словно сеньора, словно постоянного духа с ярко выраженной и различаемой индивидуальностью. Его путь завершен, он перестает играть роль предка. Окружавший его культ долгие годы помогал ему ускользать от судьбы, ожидавшей обычных смертных. Наконец-то и он вступает в толпу безликих и смешавшихся сил, представляющих неделимое достояние удела и княжеского рода. Как и другим безымянным силам почвы, ему будут подносить только сырое мясо. Он вернулся в массу священных предметов, образующих общую душу края, которую сеньор представляет себе в обличье Первого Предка с мифическими чертами героя-основателя. Он наделяет его всеми достоинствами изобретателя и творца. Обустроил ли он землю, усмирил ли воды, укротил ли огонь, изгнал ли чудовищ и поднял ли целину, одомашнил лошадей, в любом случае Великий предок доказал обладание добродетелью («дэ»), которая унаследована его родом и принесла ему его эмблемы, его удел, его имя, его судьбу, причем официальная история, с другой стороны, изображает этого первопредка как достойного вассала, заслуженно получившего от государя свою инвеституру.

Будучи наследником героического предка, слава которого, воспеваемая в священных гимнах семейства, распространяется и на него, хозяина Алтарей почвы и урожаев (ибо немало основателей считается богами почвы и урожая), обладателем храма, где сезонные церемонии заставляют ожить могучую личность его непосредственных предков, сеньор наделен святостью, которая обязывает и его самого, и его подданных соблюдать грозный этикет.

Одушевляющая вождя высшая сила мистична, она крайне напряженна и на редкость заразительна. Обыкновенно она действует простым излучением, но для этого ей нужно оставаться сконцентрированной и чистой. В исключительных случаях она должна применяться в свою полную силу, а для этого требуется, чтобы она не растрачивалась повседневно. Одинокий и бездеятельный вождь живет посреди своего двора. Вассалы «образуют преграду». Они оберегают своего властелина от любого заразительного приближения. Они действуют вместо вождя, возвышая остающийся нетронутым его престиж. Двор занят сохранением вождя в своего рода блистательном карантине, откуда сияет его слава.

В строгом смысле этого слова сеньор – это человек, с которым даже в третьем лице никто не заговаривает. Обращаются лишь к «его служителям», так что в конце концов выражение («те, кто находятся внизу ступеней трона и к кому только я решаюсь обратиться») стало означать в императорском Китае «Ваше величество». К вождю не обращаются, но в его присутствии разговаривают, и если ему высказывают советы, то это делается «иносказательно». Дыхание нечистого голоса не должно осквернять княжескую чистоту; для святости вождя непереносимы оскорбление прямого осуждения или непосредственно высказанного совета, как бы ни были они справедливы, ибо поступают они снизу. «Смотреть, уставившись выше головы, – значит быть высокомерным; смотреть ниже пояса – значит проявлять печаль; смотреть в сторону – это проявлять дурные чувства». Взгляд вассала не может «подниматься выше низа княжеского подбородка», но надо, чтобы он оставался направлен прямо на него. Каждый должен проникнуться добродетелью, лучащейся из глаз вождя. Никто не решился бы вынести их сверкание. Никто не осмелился бы смешать свой взгляд с этим священным взглядом. Прислугу князя обязывает строжайшая сдержанность. Служитель рядом со своим хозяином обязан «держаться согнувшись, так чтобы концы пояса касались земли, а ноги выглядели топчущими подол одежды. Подбородок должен выступать словно желоб водосточной трубы, ладони сомкнуты, а руки опущены сколь возможно низко». Заслуживали наказания писарь, который в присутствии князя осмелился бы «стряхнуть пыль со своих книг» или хотя бы просто «привести их в порядок», знахарь, «держащий в беспорядке свои веточки тысячелистника» или «прилегший рядом с панцирем черепахи». Там, где должен жить князь, все должно быть чисто и в полном порядке. Его самые близкие вассалы не должны забывать мыть руки пять раз в сутки. Прежде чем предстать перед хозяином, «они очищают себя строжайшим воздержанием; не входят в занимаемые женщинами помещения; моют свои волосы и тело». Тот, кто подает князю уже готовые блюда, заботится о том, чтобы иметь при себе «растения с горьким вкусом, ветку персикового дерева, тростниковую метелку»: дурные влияния, которые он не может в своем недостоинстве не занести вместе с собой, могут быть таким образом отделены от пищи, предназначенной войти в священную субстанцию вождя.

Укрытый двором с его мелочным этикетом от всех заражений, которые могли бы своим появлением осквернить его святость, сам вождь подчиняется еще более мелочному этикету. Он всегда окружен двором, и любой из преданных ему придворных обязан призвать его к порядку при самом малейшем упущении. Летописцы всегда на месте, чтобы запечатлеть каждый его жест, каждое сказанное им слово. Он живет под угрозой истории. Самый ничтожный из поступков чреват неисчислимыми последствиями. Вождь не смеет ни играть, ни шутить: то, что сделано, сделано; то, что сказано, сказано. Он обязан слушать только правильную музыку, держать себя только прямо, может присесть только на правильно расположенной циновке, должен есть только пищу, приготовленную в строгом соответствии с правилами, шагать исключительно равномерным шагом. Его первейшей обязанностью должна быть осмотрительность. В обстановке, когда простой знатный дворянин делает шаг в два фута, а крупный придворный – шаг длиной в один фут, длина шагов вождя не должна превышать полуфута. В то время как в его присутствии преданные слуги, вдохновляемые величием служения князю, торопятся, спешат, словно бы летят, «шагая с растопыренными будто крылья летящей птицы локтями», хозяин, обреченный своим престижем на недвижимую важность, обязан оставаться неподвижным, бездействующим и почти что немым.

Вождь ограничивается тем, что на совете говорит «да», но это княжеское «да» равнозначно указу, который влияет на судьбу, а если же князь говорит, то может выражаться только установившимися оборотами, ибо история подтверждает, что судьба государств изменялась, потому что такого-то числа князю было угодно прибегнуть для обозначения самого себя к тому разрешенному князю личному местоимению, которое в данном случае либо приличествовало, либо нет. Княжество Сун стало достойным процветания, потому во время наводнения у его князя, отвечавшего на соболезнования, мелькнула счастливая мысль применить, называя самого себя, выражение «маленький сирота», а не принятую формулу «человек малой добродетели»; но и это знаменательно: не князь сам по себе сделал этот выбор, а он послушался советника.

Славная и легко ускользающая добродетель сохраняется у князя только в том случае, если ее сохраняют жизнь двора и этикет. Порабощенный двором, связанный этикетом, царь правит, только оставаясь бездеятельным, не вникая в подробности, не управляя администрацией. Он действует лишь благодаря действенности его престижа. Реальная деятельность – это занятие его вассалов. Княжеское могущество основывается на обладании по своей сути магической и религиозной Добродетелью. Это в меньшей степени способность приказывать, чем способность воодушевлять. Государь – глава иерархии, а не глава государства.