Веллингтон, Новая Зеландия. Сто пятьдесят тысяч жителей. Жилые кварталы карабкаются по обдуваемым ветрами холмам, которые словно нависают над остальной частью города. В порту всегда царит оживление, но в момент, когда мы прибываем в Веллингтон, город живет необычайной жизнью. Идет июль 1942 года. Начавшись в Европе, как и в 1914 году, война охватила весь мир. На зелено-голубом море стоят сотни боевых кораблей, выкрашенных в темно-серый или защитный цвет, и с каждым днем их становится все больше. На них развеваются английские либо американские флаги. Линкоры, крейсера, крейсера ПВО, эскадренные миноносцы, тяжелые танкеры с мостиком на корме, три авианосца с бесконечными палубами, на которых жмутся друг к другу боевые самолеты. Запах мазута чувствуется даже в жилых кварталах.

Стоит южная зима – дождливо, ветрено, холодно. Жители Веллингтона без всякого удовольствия рассматривают это скопище кораблей в порту и на рейде.

– Японцы не преминут напасть на нас. Это будет новый Пёрл-Харбор.

После Пёрл-Харбора японцы захватили Малакку, Борнео, Новую Гвинею, Соломоновы острова. Новозеландцы считают, что следующая цель японцев – Австралия. Затем состоялась Мидуэйская битва, и на дно отправились один американский и три японских авианосца. Война может затронуть и Новую Зеландию. Японцы могут совершить нападение на Веллингтон, пока там стоит такая армада.

Но угроза минует. В последний день июля мазутная вонь усилилась, как никогда. Флотилия – эскадренные миноносцы, крейсера, линкоры, авианосцы – отплывает. Корабли исчезают на севере, оставив в порту несколько сторожевых судов. Они уходят надолго. Война удалилась. Слава богу!

В августе газеты запестрели новым названием – Гуадалканал. Оно будет склоняться на все лады несколько месяцев. «Гуадалканал – зеленый ад». Тихоокеанский Верден. Большинство великолепных кораблей, стоявших в Веллингтоне, ушло на дно в районе острова Гуадалканал, в 2 тысячах километров к северу от Новой Зеландии.

26 декабря 1942 года. Над рейдом Веллингтона сияет солнце. Дует свежий северный бриз. Два американских сторожевых судна покидают рейд. Они отправляются на патрулирование и встречают небольшое парусное судно норвежского типа, с заостренной кормой, около 10 метров в длину, которое безуспешно пытается войти в бухту, борясь со встречным ветром. Один из сторожевиков подходит чуть ближе, поскольку человек у руля парусника подает знаки руками.

На мостике небольшого военного судна стоят капитан и вахтенный офицер – они держат бинокли у глаз.

– Тип не похож на раненого или больного, – говорит капитан, – его парусник не выглядит поврежденным. Курса не менять.

– Может, он хочет, чтобы его взяли на буксир, потому что он не успевает домой к чаю? Ну и наглецы эти гражданские! Отправить бы их на Гуадалканал, пусть на собственной шкуре испытают, что такое война. Мне кажется, на нем аргентинский флаг.

– Опять аргентинский коммерсант из Веллингтона. Их прямо распирает от гордости, что они граждане нейтральных стран.

Шесть раз крохотный парусник пытался подойти к входу в порт. И шесть раз северный ветер и вызванное им сильное течение отбрасывали суденышко в открытое море. После шестой попытки человек убрал грот-парус и в полном отчаянии рухнул на палубу. Его обветренное лицо и рваные и заскорузлые от соли куртка и брюки могли бы подсказать офицерам сторожевика, будь те повнимательнее, что человек не похож на обычного яхтсмена и что прибыл он издалека.

На следующее утро поднялся южный ветер. Суденышко на всех парусах двинулось по портовому фарватеру. За рулем сидел улыбающийся человек – от вчерашнего отчаяния не осталось и следа. Парусник лег в дрейф рядом с небольшим военным катером, стоявшим у входа в порт. Яхтсмен молча предъявил судовые документы офицеру-новозеландцу, блондину громадного роста. Тот медленно и внимательно прочел их: «Вито Дюма. Член Аргентинского яхт-клуба. 42 года.

Буэнос-Айрес. Выездная виза: 27 июня 1942 года.

Кейптаун. Южная Африка. Прибытие 27 августа 1942 года.

Отплытие. 14 сентября 1942 года».

Разинув рот от удивления, офицер окидывает взглядом крохотный парусник и смуглого невысокого крепыша, затем хмурит брови:

– Откуда вы прибыли?

Он не помнит точно, какое расстояние отделяет Буэнос-Айрес от Веллингтона, но знает, что оно чудовищно. Даже расстояние между Кейптауном и Веллингтоном складывается из всей ширины Индийского океана, Тасманова моря и части Тихого океана.

Мореплаватель медлит с ответом, ощущая все более и более подозрительный взгляд офицера. Недоверие растет, поскольку Вито Дюма не решается сказать, что он прибыл из Буэнос-Айреса. Он даже сомневается, что новозеландец слышал о Буэнос-Айресе.

– Из Кейптауна.

Но его растрескавшиеся губы, отвыкшие от речи, с трудом выговаривают слова.

Лжец или безумец? Ясно одно: человек прибыл издалека.

– Поднимитесь, пожалуйста, на борт.

Начинается допрос, кроме того, Вито Дюма приносят чай и угощают сигаретами. После десятиминутной беседы сомнений не остается: в разгар войны, отказавшись от радио, рискуя попасть под бомбежку, получить пулеметную очередь с самолета либо очутиться в центре морского боя, этот человек полгода назад в одиночку отправился в кругосветное путешествие на паруснике по маршруту, который считается непроходимым для малых судов. Англичане окрестили зону южной сороковой параллели «ревущими сороковыми». Англичане не лишены недостатков, но их нельзя упрекнуть в трусости перед морем. «Ревущие сороковые» – суровая реальность, поскольку на этой широте ни один континент, кроме южной оконечности Америки, не останавливает ветров, вызванных вращением Земли. Эту параллель можно сравнить с мощной, постоянно действующей аэродинамической трубой, в которой дуют яростные, часто ледяные ветры.

Не интересующиеся морем французы впервые узнали о существовании «ревущих сороковых» из отчетов о кругосветных гонках (сентябрь 1973 – апрель 1974 года), когда спортсмены частично прошли по ним от Кейптауна до Сиднея. На этом этапе французские гонщики, шедшие на яхте «Экспорт-33», потеряли своего шкипера Доминика Гийе, унесенного мощной волной. Кейптаун – Сидней – 6000 морских миль, Кейптаун – Веллингтон – 7400 миль, Буэнос-Айрес – Веллингтон – 11 710 миль, то есть свыше 40 000 километров безжалостных вод, которые в одиночку пересек Вито Дюма. Многие мореплаватели бывали на «ревущих сороковых», некоторое время шли по ним, как участники той кругосветной гонки. Но ни один из них не прошел их полностью. Такое совершил только Вито Дюма. А пока он объясняется на борту военного судна в Веллингтоне.

– Я рассчитываю отдохнуть здесь три недели, а потом по тем же «сороковым» пройти через Тихий океан отсюда до Вальпараисо без остановок.

Молчание.

– Вы живете в Вальпараисо?

– Нет. Чили не Аргентина. Чтобы вернуться на родину морем и замкнуть круг, мне придется обогнуть мыс Горн.

Мыс Горн. Снова молчание. Позже офицер таможни изложит свою мысль в следующих словах:

– Чокнутый, но сколько отваги!

Вернемся к самому началу истории этого плавания. Подвиг Вито никем не повторен до сегодняшнего дня.

Отец Вито Дюма, аргентинец французского происхождения (его предки переселились в Аргентину очень давно), – мелкий землевладелец, ведущий трудную жизнь. Чтобы помочь родителям, Вито с четырнадцати лет бросает учебу, пробует множество профессий, в основном тяжелых. Упорный и выносливый от природы, мальчуган инстинктивно тянется к той работе, которая развивает эти два качества.

Спортсмен, отличный пловец на дальние дистанции, рекордсмен мира по пребыванию в воде. В 1931 году в возрасте тридцати лет он приезжает во Францию, чтобы переплыть Ла-Манш. Но недостаток денег не позволяет ему оплатить все расходы по этому предприятию. Тогда он решает в одиночку пересечь Атлантику под парусами.

– Другие уже делали это.

Его друзья пожимают плечами:

– У них имелся морской опыт. А ты плавал лишь на яхте по Рио-де-ла-Плата. По сути говоря, ты пресноводник.

– Но меня интересует настоящее море. И я хочу помериться с ним силой, даже рискуя жизнью.

Неужели Вито Дюма так и сказал: «рискуя жизнью»? Его друзья утверждают, что так и было.

– Я много читал и размышлял о проблемах парусного плавания, – говорит он.

Друзья обескуражены. Вито Дюма едет в Аркашон, покупает там тендер постройки 1912 года. Судно для открытого моря? Нет, судно для регат. Замысел выглядит в глазах окружающих безумием. Дюма тратит последние песо на починку и переоборудование суденышка в иол с небольшой мачтой на корме.

Портовые моряки качают головой:

– Уже десять лет назад это суденышко набирало воду через все швы. Оно не обогнет и Испании.

– Может, он и доберется до мыса Финистерре, если пойдет вдоль берега. В ненастную погоду он может укрыться в порту. Сейчас декабрь. Если он решится пересечь Бискайский залив в это время года, он погибнет.

Моряки предупреждают Дюма об опасности, когда он приходит в порт. Он заводит среди них друзей. И так будет в каждом порту, где ему доведется побывать. Они настойчиво советуют:

– Послушайте нас, господин Дюма. Зимние бури в заливе невероятно сильны. Если вы решились отправиться в путь, плывите сначала вдоль французского, а затем вдоль испанского побережья.

Дюма слушает, улыбается, соглашается. Вернее, делает вид, что согласен.

12 декабря 1931 года. Прекрасная погода – легкое волнение на море, тихий бриз. Матросы небольшого буксира, который вывел бывшее регатное судно, переименованное в «Лег», из дока Аркашона, видят, что парусник берет курс прямо на запад. Они хватаются за голову, переглядываются, крестятся. Прекрасная погода, но высокие перистые облака не могут обмануть наметанный глаз. И барометр падает. Медленно, но неуклонно.

Моряки считают самыми гиблыми местами на земном шаре Бискайский залив, «ревущие сороковые» и окрестности мыса Горн. Мне приходилось наблюдать там – с палубы большого корабля – волны высотой 15 метров. На борту своего восьмиметрового тендера Вито Дюма пережил немало тяжелых минут. Погода испортилась, корпус «Лега» не герметичен. Крен составляет сначала 10, потом 15 градусов. На старых развалинах этого типа насос всегда заедает. Надо вычерпывать, вычерпывать и вычерпывать воду часами, иначе смерть. Авторулевой еще не изобретен. Дюма заклинивает руль и начинает вычерпывать воду. «Лег» становится поперек волны, и Вито бросается к рулю. Мореход насквозь промок, промерз до костей, в животе свербит от голода – даже перекусить некогда, о прочих насущных нуждах организма мы и не говорим. Когда Вито спустился, его глазам предстает ужасное зрелище: скудная провизия, взятая с собой (денег совсем уже не осталось), плавает по каюте рядом с чемоданом, где лежит единственная смена одежды. Еалеты пришли в негодность. Соленая вода не повредила лишь банку с какао. Но как приготовить чашку горячего напитка?

«Лег» держится на плаву, несмотря на проникающую сквозь щели воду. Он идет со скоростью 8 узлов при сильном ветре в корму.

Шестьдесят часов плавания. Наступает третья ночь. Дюма замечает, что парусник несет прямо на рифы. В лунном свете (слава богу, светит луна!) он успевает их заметить. Вито перекладывает руль, но набравший воды «Лег» не слушается – рифы приближаются. Дюма бежит по палубе, изо всех сил дергает шкот и снова перекладывает руль. Чудо – судно отворачивается от рифов. Спасен!

Когда утром 19 декабря занимается заря, Вито Дюма, полумертвый от холода, голода, недосыпания, все еще сохраняет ясную голову (мы лишь начинаем открывать в нем невероятную физическую и моральную выносливость). Он узнает проблески маяка Ла-Коруньи на западной оконечности Испании. Курс на Ла-Корунью, прямо на солнце, встающее над берегом.

Подходит буксир, Вито подают знаки. Нужен ли лоцман? Дюма нечем оплатить его услуги. К тому же ему в голову приходит новая мысль. Ветер ослабел. Волны еще высоки, но перестали пениться. Блестит солнце, жизненно необходимое солнце.

– Я подумал, оно меня согреет и все наладится. И решил не заходить в Ла-Корунью, а идти прямо в Виго.

Виго лежит в 60 милях к югу. Зачем нужны эти новые испытания? Затем, чтобы пересилить себя. «Я чуть не умер, но я же не умер, значит могу идти дальше».

Такова сущность этого человека. Куда, как долго идти? Мы узнаем об этом. Вито Дюма, новичок в открытом море, прошел по диагонали Бискайский залив во время одной из самых жесточайших бурь 30-х годов и после одной остановки в Виго и другой на Лас-Пальмасе (Канарские острова) в одиночку пересек Атлантику на слегка улучшенном паруснике для регат.

– Я многое узнал во время своего первого большого перехода. Даже в бурю я размышлял и, в частности, пытался придумать идеальное судно для будущих плаваний: его размеры, вес, парусное вооружение. Щель, наспех законопаченная в Виго, открылась. В бурю приходилось вычерпывать такое количество воды, что у меня от выжимания тряпок в кровь стерлись руки. Во время одной бури вырвало кольцо бизани. Я сидел на корточках и чинил парус, когда набежавшая волна смыла меня за борт. К счастью, я читал много книг о море и знал: каждый одиночка во время волнения должен привязываться. Я очутился в море на конце линя в пенистом следу «Лета». Подтягиваясь на руках (время тянулось бесконечно долго), я сумел взобраться на борт. С учетом ремонта на двух стоянках мое путешествие длилось три месяца. В тропических водах стало легче. Погода улучшилась, а северное экваториальное течение медленно повлекло меня к Бразилии. Я прибыл туда тринадцатого марта тысяча девятьсот тридцать второго года. Бесславно. Я просто выбросился на песчаную отмель, но мне было все равно. Мои мысли были заняты мечтами об идеальном судне, которое решил назвать «Лег II». Я задумал кругосветное плавание под парусами.

Прошло десять лет. Как-то вечером в январе 1942 года усталый человек выпрыгнул из кабины своего трактора после долгой работы в поле. Ему еще надо заглянуть в хлев, где два пеона доят тощих коров. Озабоченный крестьянин походя гладит по голове Арамиса, пса, лежащего у двери низкого домика с побеленными известью стенами, снимает пыльные сапоги (в Аргентине лето), открывает дверь и направляется к себе в комнату. Стол завален морскими картами, связками рукописей. Лицо человека меняется, чувствуется – он прикоснулся к своей мечте.

– Меня постоянно грызло сомнение, удастся ли осуществить то, о чем я мечтал всю жизнь.

Вернувшись в Южную Америку, Вито Дюма решил собрать деньги для постройки «Лега II». Он брался в Буэнос-Айресе за «самые тяжелые работы», и, хотя нам неизвестно доподлинно, какие это были работы, нетрудно догадаться, что не в его характере было щадить себя. После трех лет «чистилища» Вито Дюма набрал нужную сумму. Он явился к директору одной из верфей Буэнос-Айреса:

– Мне нужно иметь не очень длинный тендер с низкой осадкой и чугунным килем.

Девять метров пятьдесят сантиметров («Лег I» имел в длину 14 метров). Будущий владелец тендера продумал все: парусное вооружение, такелаж, переборки, внутреннее оборудование кокпита и корпуса.

– Я каждый день заходил на верфь и все проверял сам. Судно спустили на воду, оснастили. Великолепно! Я думал: «Четыре года. Неплохой показатель». За четыре года я уяснил себе все детали кругосветного плавания. Изучил ветра, течения. Наметил три стоянки – Кейптаун, Веллингтон, Монтевидео. Я был готов к отплытию. И вдруг умер отец.

Заупокойную мессу отслужили не только по покойнику. Она возвестила также о трагической кончине мечты. Семейные дела Дюма идут далеко не блестяще. Если мать останется одна, если Вито не заменит отца, наступит конец всему.

– Я решил остаться.

Вито Дюма никогда не говорил, чего ему стоило принять подобное решение. У него наготове стояло судно, он мог пуститься в плавание в любой момент. Вито обеспечил материальную сторону, опросил шкиперов, фанатиков парусного спорта. Если есть судно, прочее не столь важно, а недостаток денег никогда не служил препятствием для них. После смерти отца Вито Дюма не решился расстаться с «Легом II».

– Продать его означало вырвать собственное сердце. Я изредка ходил вдоль побережья.

Изредка. А в остальном жизнь подчинялась долгу – жить на асьенде и кормить мать. Вито исполнил свой долг до конца. Более того, в 1938 году, когда требовалось заменить трактор, он продал «Лег II». На этот раз он вырвал себе сердце.

Медленно тянутся мрачные годы. Началась война. Аргентина осталась в стороне от конфликта, о войне говорят лишь газеты и киножурналы. У Вито Дюма нет времени ходить в кино, он работает. На лошади он объезжает пампасы, любимые пампасы. Даже воспетые им в стихах. Но теперь их просторы навевают печаль: они слишком напоминают о море.

1942 год. Вито Дюма встречает друга.

– Доктор Рафаэль Гамба, купивший у тебя судно, пока еще владеет им. Но почти не выходит в море. Поговаривают, что он собирается продать его.

– Знаю. Знаю даже, что готов продать его мне.

Выкупить «Лег II» – новая мечта. Семейное хозяйство постепенно пришло в порядок, оно может обойтись без него, но изымать из семейного бюджета крупную сумму нельзя. Как быть?

Что же за личность Вито Дюма? Темноволосый, приземистый, мускулистый человек с широким лицом, на котором выделяются громадные черные глаза. Этот человек, снискавший исключительную славу мореплавателя-одиночки, по натуре не индивидуалист и совсем не похож на мизантропа. Напротив, он невероятно обаятелен. Еде бы он ни оказался, у него сразу появляются друзья. А где лучшие и самые близкие друзья, как не в родной аргентинской провинции?

Друзья узнали, что Вито испытывает недостаток в деньгах и, чтобы выкупить свое суденышко, тщетно пытается продать коров, но они слишком тощи.

– Он очень огорчен. Еще не известно, на какие безумства он пустится ради этого судна. Давайте сбросимся и выкупим его для Вито.

Если в вас живет неистребимая страсть, в девяти случаях из десяти она заразит и других. Вито не единственный пример тому. И все же его друзья и приятели вызывают восхищение: они оплатили все судно, его ремонт (новый владелец почти совсем не ухаживал за ним), медикаменты, теплую одежду, провизию. Ни один из друзей не осмелился сказать ему, что его проект – кругосветное путешествие в одиночку по самым негостеприимным широтам в военное время – почти верное самоубийство. Все знали: Вито уйдет в плавание при любых обстоятельствах. Если невозможно разубедить, лучше помочь.

1 июля. Атлантика встречает мореплавателя по-мужски – доброй бурей. Вито Дюма отплыл из Буэнос-Айреса три дня назад. Его провожала восторженная толпа, печальная и бледная мать, рыдающий брат. Друзья из Аргентинского яхт-клуба сопровождали его до выхода из порта.

Из Монтевидео, где он останавливался, Вито уходит один. Не потому, что у него нет друзей в Уругвае. Просто порт закрыт из-за непогоды и выход из него разрешили только Дюма.

На всех парусах – кливер, верхний парус, грот-парус и бизань – судно несется по волнам, и они не захлестывают его. Если палуба покрыта водой, то это вода с неба – ливни. Иногда собираются темно-серые тучи, они чернеют и вдруг обрушиваются дождями со шквалистым ветром. В эти моменты надо крепко держать руль. Первые двое суток Вито Дюма почти не выпускает руль из рук. Надо восстанавливать морские навыки. В первую ночь он даже забыл зажечь бортовые огни. Когда на второй вечер он спускает грот-парус и идет вниз отдохнуть, его лицо освещает улыбка. Все в порядке.

Все в порядке? Так почему же в каюте вода? Люки были задраены хорошо. Что же случилось? Чиркает спичка – надо зажечь фонарь. Если вы устали и нервничаете, вы поломаете не одну спичку. Двух коробков как не бывало. Может, они намокли? Или физическая усталость сильнее, чем кажется? Наконец фонарь зажжен. Вода пришла не с неба, а из моря.

Как же получилось, что «Лег II», не пропустивший ни капли с момента спуска на воду, корпус которого только что усилили, вдруг дал течь? При такой скорости и полной нагрузке судно вполне может пойти на дно. Забыты сон и еда. Надо откачивать воду. Но увы – насос отказал, как в свое время на «Леге I». Вновь приходится вычерпывать воду вручную и трудиться долгие часы, благо работа привычная.

Волны качают тендер, не позволяя определить, уменьшился ли уровень воды. А пока не удастся обнаружить течь, с прибывающей водой не справиться. Поспешно, после каждого выплеснутого за борт ведра, Дюма перемещает съестные припасы – одну за другой 500 бутылок с различными напитками, размещенных под полом каюты, одну за другой сотни банок с галетами и консервами, которые сложены в носовой части. Затем надо выбраться на палубу, поставить грот-парус и двигаться дальше. Вечером убрать грот-парус, спуститься в каюту и снова перетаскивать груз. Двое суток. Двое суток утомительной работы на судне, которое волны трясут как грушу. Наконец щель обнаружена – трещина на уровне ватерлинии. Откуда? Как? Задавать вопросы нет времени. Скорее заделать ее. В спешке Вито Дюма не раз попадал молотком по пальцам, которые давно порезал острыми кромками банок с галетами. Конопатить приходится вручную – руки по локоть вымазаны свинцовыми белилами. Но он доволен. Вымотан, но доволен. Судно спасено, можно переставить провизию на прежнее место.

5 июля. Море несколько успокаивается, а ветер слабеет. Обратив внимание на затишье (относительное), Вито Дюма ловит себя на мысли, что привык к шуму «ревущих сороковых» – нескончаемому «вою гигантской пилы, вгрызающейся в гигантские стволы».

Для каждого мореплавателя, идущего под парусом, улучшение погоды всегда связано с выполнением какой-то организационной работы. Шесть или семь часов сна ночью, пока судно движется само (авторулевого все еще нет), по воле волн. Утром и вечером, если выглядывает солнце, астрономические наблюдения. Вито Дюма научился работать с секстантом и производить расчеты, ибо он замеряет и высоту луны. Луна на нашем небе – самое быстрое светило. Лучший метод наблюдения – высунуться из люка по грудь. Тогда можно успеть убрать секстант, чтобы его не накрыла неожиданная волна. Хронометр надо оставлять внутри каюты, но где-то рядом, чтобы был виден циферблат. В общем, все идет хорошо.

Не совсем. Судно в полном порядке, но заболела рука, а вернее, правое запястье, пораненное во время перегрузки провизии. Грязь и свинцовые белила (используемые для заделки щели) вызвали заражение крови. Запястье болит и пухнет. Затем начинает распухать предплечье.

– Я понял, что дело приняло серьезный оборот.

Когда у вас распухают запястье и предплечье, но вы находитесь дома, вам надо вызвать врача и ждать его визита. Но на борту «Лега II» нет врача, а бездельничать нет возможности. Каждый маневр, каждый жест вызывают все более и более острые приступы боли; в конце концов она становится невыносимой.

Надо отоспаться, забыть об управлении судном, оставить один парус, и если оно утонет – значит так суждено судьбой! Вито Дюма – больной зверь, укрывшийся в логове-каюте. С нескрываемым отвращением он наблюдает, как вновь прибывает вода. Наспех заделанная щель опять дает течь. Даже если у вас целы обе руки, ремонт произвести невозможно, поскольку ветер вновь набрал силу, а на море поднялось волнение. Единственное, что остается, – рухнуть на койку и забыться.

– Через несколько часов невероятным усилием воли я заставил себя сделать противовоспалительный укол.

Левой рукой, а она тоже поранена и хотя не воспалилась, но болит, а ею действовать неловко. Однако надо справиться с недомоганием.

Сколько приходится сделать! Вы зажигаете горелку, кипятите воду для стерилизации шприца и иглы (еще не изобретены стерильные комплекты для инъекций в герметичной упаковке), сливаете воду, левой рукой, которая почти не слушается, берете шприц и иглу, чтобы соединить их. Мы рассказываем об океане, но эти мелкие детали – кастрюлька, шприц, игла – приобретают жизненно важное значение, когда при скорости ветра 100 километров в час неуправляемое судно идет с заклиненным рулем, прыгая и проваливаясь в волнах.

Происходит неизбежное – шприц и игла падают в грязную морскую воду. Вы ругаетесь. Может, плачете от злости, но делать нечего. Надо начинать все сначала: кипятить воду и прочее. Проходит час. Наконец лекарство в шприце, затем в вашей руке.

За ночь лихорадка не спадает. Вито Дюма делает второй, а вскоре и третий укол. Градусник показывает сорок, а руку раздирает невыносимая боль. Она распухла до невероятных размеров и воняет гнилью…

Несмотря на жар, который туманит рассудок, Вито Дюма понимает, «что надо отрезать эту гниющую руку». Кто из вас пробовал отрубить себе руку? Как это сделать? Ударом топора? Либо вскрыть нарыв ножом? Но рука превратилась в сплошной нарыв. Несовершенные инструменты могут занести худшую, смертельную инфекцию. Безумием было отправляться в путь, не приобретя хотя бы элементарных медицинских знаний!

Дюма – человек глубоко верующий. В отчаянии он возносит молитву святой Терезе из Лизьё (он сам рассказывал об этом) и почти тут же теряет сознание.

Двенадцать часов небытия. Пробуждение. Койка вся промокла, но рука почти не болит. С удивлением и благодарностью (он рассказал и об этом) Вито Дюма смотрит на свое предплечье и видит отверстие 8 сантиметров в диаметре, через которое вытекает гной. Два часа утра 12 июля. Мореплаватель-одиночка спасен.

А война? С момента отплытия из Монтевидео Вито Дюма не видел ни дымка, ни одного самолета. Может, война еще не добралась до «ревущих сороковых» или уже закончилась?

Война напоминает о себе 14 августа воем мощной сирены, когда Вито Дюма отдыхает в каюте. Он тут же выскакивает на палубу. Над «Легом II» нависло громадное судно. На его мостике стоит капитан и жестикулирует.

– Эй, капитан, – кричит Дюма, – вы никогда не отдыхаете? Укажите мне мое местонахождение.

Ответа нет. Дюма бросает взгляд на корму – бразильский флаг. Он повторяет вопрос по-португальски. Сверху доносится голос капитана, усиленный мегафоном:

– Нельзя. Война. Мы не можем сообщать никаких сведений.

– Тогда хоть скажите: я правильно держу курс на мыс Доброй Надежды?

– Если ветер не стихнет, вполне возможно.

– Капитан, вы можете послать радиограмму аргентинскому консулу в Кейптауне и предупредить его о моем прибытии?

– Охотно. Только из ближайшего порта. В море нам запрещено выходить на связь.

Через одиннадцать дней новая встреча. На этот раз с британским эскадренным миноносцем.

– Куда направляетесь?

– В Кейптаун.

– Зачем? – Английский офицер лаконичен.

– Чтобы отдохнуть.

– Почему именно в этот порт?

И в тот же момент Дюма с удивлением видит всплывающую рядом с «Легом II» подлодку. Вскоре на ее узкую палубу выбегают матросы и офицеры.

Дюма понимает, что время шуток прошло. Английский он знает плохо и просит разрешения объясняться на французском языке, которым владеет хорошо. Офицер, предложивший себя в переводчики, ничего не понимает, атмосфера накаляется. «Я понял, что ко мне относятся с подозрением. Может, принимают за шпиона или подрывника?» В этот момент с кормы эскадренного миноносца раздается голос матроса. Тот говорит по-испански:

– Как дела, старина?

Какое облегчение слышать родной язык! Вито пулеметной очередью выпаливает: кругосветное путешествие, остановка, мирные намерения.

Матрос-переводчик тщетно пытается угнаться за его речью. Теперь все, в том числе и офицеры, хохочут.

– Можете подсказать мне курс?

– Идите тем же курсом, вы на правильном пути.

– Удастся ли мне дойти сегодня ночью?

– Не рассчитывайте. Вы более чем в пятидесяти милях от Кейптауна. Доброго пути! В чем нуждаетесь?

– Ни в чем, спасибо.

Вито Дюма входит в Кейптаунский порт в десять часов вечера того же дня, 25 августа 1942 года, пробыв в море пятьдесят шесть суток. Рука еще не зажила окончательно, щель заделана лишь частично, но перевязки и вычерпывание воды давно уже стали рутиной. Теперь Дюма знает, как ведет себя «Лег II» на любом ходу и при любом ветре, он владеет парусами, как пианист-виртуоз клавишами рояля. Он относится к тем редким натурам, которые созданы для моря. Дюма уверен, что может без перерыва просидеть тридцать-сорок часов за рулем, даже вымокнув до нитки. Глядя на бушующее море, он напевает песенку собственного сочинения, одну короткую фразу: «Кто из нас устанет первым?»

Кейптаун. Вито Дюма надеется отдохнуть, вволю отоспаться без внезапных пробуждений, не слыша ударов волн о корпус и угрожающего плеска воды в каюте.

– А «Лег-два» будет укачивать меня, словно в колыбели.

Но жизнь, как всегда, нарушает любые планы… 14 августа Вито просит капитана бразильского судна уведомить аргентинского консула о его прибытии, и капитан выполняет свое обещание. Новость разнеслась по городу, и результат не замедлил сказаться: вместо отдыха бессонная ночь. Всю ночь матросы в порту чествовали Вито Дюма. Наутро – он даже не успел снять старые брюки и куртку с дырявыми локтями – появляется свора журналистов. Вопросы, вспышки магния. «Живописное одеяние, как у флибустьера» – заголовок на первой полосе крупной вечерней газеты. В том же наряде Дюма обедает с консулом Аргентины, мэром города и другими представителями властей.

– Две недели буду бездельничать. Даже не стану заниматься «Легом». Третью неделю посвящу ему.

Так решил Вито, валясь с ног от усталости: вечером 26 августа он отвел свое судно в укромный уголок порта. Несмотря на войну, его разыскали и там – поток телеграмм из Буэнос-Айреса, Монтевидео. А затем начинают приходить сотни писем. Восхищение, поздравления, пишут взрослые, юноши, дети: «Вито Дюма, возьмите меня с собой». Не будучи в состоянии распечатать их все, Вито набивал ими ящики стола: «Буду читать в море». Одно из них упало, он поднял его, прочел: «Я – дочь и внучка голландских моряков и обожаю море. Приезжайте ко мне. Вы не будете чувствовать себя чужим. Моя вилла стоит на берегу Атлантического океана». Из письма было очевидно, что автор – умная, образованная, интересная женщина. Вито отправился на виллу на берегу океана. Его встретила отменно воспитанная красивая блондинка, одинокая и свободная. Две недели незабываемого счастья. И, кроме того, она умела искушать:

– Зачем продолжать путешествие? Почему бы не остаться здесь? Если хотите, уедем на Сейшелы. Там великолепный климат. Будем ходить на яхте, совершать далекие плавания…

«Я не мог, – писал Дюма, – ни дать обещания остаться, ни сообщить об отъезде».

– До завтра.

Ночью он покинул виллу на берегу Атлантики, зная, что они расстаются навсегда.

Щель в носовой части была заделана, корпус заново выкрашен, ванты обтянуты бараньей кожей, чтобы ржавчина не переходила на паруса.

Воскресенье 13 сентября. Вечер. Вито с несколькими друзьями грузит последние ящики с провизией. Он решил тронуться в путь утром.

– До завтра, спасибо.

Чтобы не расслабляться, Вито спускается в каюту. У него мрачное лицо. Быть может, впервые из-за любви к молодой женщине затеянное предприятие кажется ему безумием, не вдохновляет, а угнетает. В его голове словно крутится бесконечная пластинка: «Я выдержал пятьдесят пять суток от Монтевидео до Кейптауна. На этот раз я останусь в одиночестве на три, может, на четыре месяца. Справочник штурмана указывает: двадцать семь дней в месяц дуют ветра силой 8–10 баллов, то есть меня ждут девяносто дней борьбы с холодом, одиночеством, недосыпанием. Кроме того, впереди циклоны Тасманова моря, поскольку я попаду туда как раз к их началу.

Если я потерплю бедствие в Индийском океане, на помощь надеяться не придется, поскольку эти широты пустынны. На моем пути лишь два островка – Сен-Поль и Амстердам. Я могу их и не заметить из-за плохой погоды. Я знал, что на Сен-Поле имеется склад провизии и одежды. Ее хватит на несколько недель или месяцев, а затем морские птицы склюют мой труп. Ни один корабль не приближается к этим пустынным и ледяным скалам. Если бы я решил идти по широтам, где дует муссон, путешествие походило бы на мечту. Спокойные ветры, теплое море, острова с берегами, поросшими кокосовыми пальмами».

Вито Дюма думает о Сейшельских островах, природном рае. Но нет, пора встряхнуться, отбросить воспоминания. Истинное счастье в ином.

14 сентября в 13 часов Вито Дюма покидает Кейптаунский порт. Друзья, рабочие, служащие, моряки, собравшиеся на молу, приветствуют его.

На мостике британского судна, входящего в порт, офицер отвечает на приветствия «Лега II», отдавая честь по всей форме. Вокруг парусника играют морские львы. Море великолепно. Пока это еще Атлантика. Кейптаун лежит в 50 километрах к северу от мыса Доброй Надежды. Чтобы войти в Индийский океан, следует обогнуть мыс Доброй Надежды, бывший мыс Бурь. Ирония судьбы – мореплаватель бурных широт на пятьдесят часов застрянет в окрестностях Кейптауна из-за затишья.

Пятьдесят часов беспокойного бдения. Военные корабли, стальные громадины, проходят ночью с погашенными огнями мимо невидимого парусника. Во время войны зажигать ходовые огни запрещено. Только шум машин предупреждает Вито о приближении опасности.

16 сентября в 10 часов утра на фоне холодного неба вырисовывается высокий темный силуэт мыса Доброй Надежды. И тут же начинается волнение. Суденышко идет под всеми парусами на полной скорости. Глаза смыкаются, но Вито не отходит от руля еще сутки. Надо жаться к берегу из-за быстрого течения, несущегося прямо на юг. Непроглядная тревожная ночь.

На рассвете земля исчезает за горизонтом. Последний знак «цивилизованного» мира – бомбардировщик, на мгновение мелькнувший среди туч.

– Теперь можно поспать.

С трудом, из-за очень сильного ветра, Вито убирает грот-парус. Он привязывает руль, намертво прикрепив его к одному борту, – эмпирическая техника, которой пользовалось большинство мореплавателей-одиночек до изобретения авторулевого. В любое время суток Дюма должен просыпаться и проверять, не изменилось ли направление ветра. Вечером 17 сентября он записывает в судовом журнале: «Благодаря буре „Лег II“ покрыл за двадцать четыре часа сто пятьдесят три мили. Превосходно!»

Утром 19 сентября Дюма, не спавший всю ночь, спускается вниз и ступает в воду. Трюм опять полон воды. Хоть волком вой.

– Не знаю, почему я решил попробовать эту воду. Вода оказалась пресной. Заклепки носового резервуара (двести литров) не выдержали вибрации судна, и более половины запаса воды вылилось. Удар был тяжелым, но приятнее вычерпывать пресную, а не морскую воду. Я знал, что кошмар предыдущих переходов не повторится.

Через несколько часов ветер ослабел.

– Слава богу, пусть и судно отдохнет.

Но стоило Дюма подумать об этом, как море нанесло ему удар в солнечное сплетение. Доводилось ли вам видеть смерч на море? Толстая колонна бешено вращается и засасывает на своем пути воду, поднимая ее до самых облаков. Смерч – зрелище и ужасное, и прекрасное одновременно. Дюма же видит три смерча, несущиеся с севера. На какую высоту может быть поднято суденышко длиной в 9,5 метра и что от него останется после падения и удара о водную поверхность? Разворот! Но суденышко выполняет маневр с неохотой – ветра почти нет! Страшные минуты. Потом облегчение. Смерчи прошли в 500 метрах за кормой. Опять разворот.

– Вот что ждет меня в Тасмановом море, если не удастся опередить циклоны. Да грянет буря!

Да, да, буря. Вито Дюма ищет бури не ради азарта, не ради страсти. Буря придает скорость. Она должна стать союзником. И по-видимому, согласие было получено. Горизонт исчез, ревущие валы окружили суденышко. На дрожащего под тремя свитерами, курткой и штормовкой Дюма обрушиваются пенистые гребни. Дюма радуется и каждый день отмечает пройденное расстояние – 120, 130, 150 миль в течение каждых суток.

– Хорошо, очень хорошо! Уменьшать парусность, несмотря на состояние моря, не буду. Убирать паруса нужно только на время отдыха.

На заре обычно наступает момент относительной передышки. Тогда Дюма готовит большую чашку горячего какао, заедает его финиками и галетами с большим количеством сливочного масла. Остальное время ест шоколад и витамины А и С, чтобы избежать цинги.

Двенадцать дней скоростной гонки в бурю – браво! Но приходит усталость. Дюма вдруг понимает, что он на пределе сил, – недостаток сна может убить любого.

Есть выход – подняться на несколько градусов к северу. Скрепя сердце, но понимая, что отдых совершенно необходим, измотанный мореплаватель решает на короткий срок покинуть ледяной ад. Восстановление сил занимает несколько дней. Солнце показывается из-за туч очень часто, столбик термометра поднимается до 20 градусов. «Синева Индийского океана светлее, чем Атлантики». До сих пор Дюма видел лишь серую или черную воду.

Прежде всего отоспаться. Приготовить рис по-индийски, картофельное пюре. Понаблюдать за дорадой, которая охотится на мелкую рыбешку, и громадным альбатросом, готовым принять участие в охоте. Не жизнь, а сплошное удовольствие!

Но у этого человека, ищущего бури, нет права на удовольствия, бури снова зовут его.

30 октября он попадает в зону низких туч. Почти нет ветра. Альбатросы исчезли, когда задули высокие ветры над облаками. Лишь одна верная птица сопровождает «Лег II» от самого Кейптауна. Это «капский голубь» (небольшой буревестник). Он летит перед судном, садится на воду, получает несколько крошек и исчезает до следующего дня.

– Восемьдесят миль, шестьдесят миль, сорок миль, тридцать пять миль. С каждым днем скорость падает. Парусник ползет как черепаха. Если я сегодня же не возьму курс на юг, меня затянет это спокойствие. Вперед!

Легкое море радовало несколько дней. И снова холодный, ревущий, величественный ад. Иногда, оказавшись в провале между двумя громадными волнами, Вито с беспокойством думает: «А взберется ли парусник наверх? Или его поглотит трехкилометровая бездна?»

Защищаясь от холода, Дюма запихивает между телом и заскорузлой от соли, постоянно мокрой одеждой газеты. Готовить некогда. Чаще всего он съедает порцию холодного риса (его можно сварить заранее в большом количестве), смешанного со съедобными моллюсками и консервированным зеленым горошком. На воздухе температура не превышает 4–5 градусов. В каюте около 12. Никакого источника тепла, негде высушить одежду, согреть заледеневшие руки и ноги. Каждый вечер Вито выпивает стакан рома или водки, словно обычную воду.

Единственный радостный момент – нанесение на карту точки местонахождения парусника. Снова выросла скорость – более 100 миль в сутки. Временами какие-то угнетающие мысли: «Выдержу ли до конца?» – но на палубе у одиночки нет времени на раздумья. Действовать, действовать, действовать. Каждое утро надо поднять грот-парус, перевязать все узлы, несмотря на непрестанные холод и бурю. «Мои пальцы похожи на бесчувственные когти морских птиц». Впереди ничего не видно, небо низкое, белая пена, гигантские волны. Когда суденышко сильно бросает на волнах, вода заливает кокпит, заплескивая в трюм. И тогда ее надо вычерпывать. Это стало почти развлечением.

Опять к рулю. Идет дождь, вода стекает по бизани, капает на штормовку, стекает по коленям. Дюма, не глядя, смахивает ее чехлом компаса и продолжает напевать привычную монотонную песенку: «Кто из нас устанет первым?»

Рано утром 24 октября справа по борту показался остров Амстердам. Дюма не видит, а угадывает его по скоплению туч над вулканической вершиной.

«Я отплыл из Кейптауна месяц и десять дней назад. По крайней мере, моим костям не придется белеть на этой пустынной скале».

Каждый день наносит визит буревестник. Птица хоть как-то скрашивает острое одиночество, и Дюма ждет ее с надеждой и нетерпением. На крошки галет бросаются альбатросы. Напуганный их количеством, криками, размахом крыльев, «капский голубь» улетает, возвращается, ухватывает кусочек, пока альбатросы дерутся. Бывают и счастливые для голубя дни, когда альбатросы заняты другими делами.

Появляется еще одна пичужка, поменьше буревестника. Она быстро парит то на одном, то на другом крыле. Вдруг, словно в приступе головокружения, касается воды и, перебирая крохотными лапками, как бы бежит по гребню волны. И так целыми днями. Откуда эта птичка, когда и где она отдыхает? Моряки издавна зовут ее «птичкой апостола Петра», поскольку она ходит по воде.

1 ноября. Затишье. Первый из трех дней, обещанных Справочником штурмана. Сидя в тесной каюте, Вито Дюма орудует толстой иглой, ставя заплаты на грот-парус. Четыре часа работы.

– Я благословил эти четыре часа, поскольку они позволили мне сделать чудесное открытие: на борту есть еще одно живое существо. Муха. Откуда она залетела? А может, вывелась на судне?

Поспешно – и он не находит это смешным – одинокий человек отыскивает крупинку сахара, кладет его на раскрытую ладонь. После нескольких секунд нерешительности муха садится на сахар, потирая лапки от удовольствия. «Это хорошо воспитанная муха. Не из числа тех наглых насекомых, которые так и норовят усесться на вашем носу. Я полюбил ее не меньше, чем „капского голубя“».

Ветер возобновился 3 ноября, словно по обещанию, но без бури. Иногда по утрам проглядывало солнце. Тогда муха выбиралась на палубу, взлетала, садилась на солнечную сторону паруса. А когда тучи вновь застилали небо, муха возвращалась в каюту, где ее ждало приготовленное Дюма сладкое угощение.

– Я провел инспекцию припасов. Более пятидесяти литров воды. Очень мало, к тому же от деревянного бочонка она окрасилась в коричневый цвет. Пришлось перелить воду в металлический сосуд. В трюме наткнулся на бутылку стерилизованного молока – я давно забыл его вкус.

Впервые после Кейптауна Вито побрился.

– Лучше бы я оставил бороду – она защищала от холода. Но чертовски приятно обрести привычный облик.

10 ноября к вечеру резко и неожиданно падает барометр. 11-го утром после беспокойной ночи Вито встает и выглядывает в иллюминатор. Под темно-серым небом чередой бегут увенчанные пеной волны. Медленно, с отвращением Дюма достает газеты и засовывает под волглую сероватую одежду. До чего же холодно!

– Ну вот, старая развалина, а ты-то надеялся обойтись без тяжелых минут!

Весь день барометр падает, ветер воет, волны бурлят и пенятся. К вечеру, после какого-то минутного затишья, вихрь черных туч (такое Дюма видит впервые) окружает парусник, поднятый на гребень гигантской волны чьей-то чудовищной рукой. Вцепившись в руль, Вито снова возносит молитвы святой Терезе. Среди оглушающего рева «Лег II» падает вниз, но не валится набок. В каюте хаос из осколков бутылок, растерзанных книг, разорванных снастей. Книжный шкаф, прикрепленный к переборке, отрывается и разбивается о противоположную стенку. Муха, к сожалению, больше не появилась. Она исчезла вместе с циклоном. Часто становится понятно, что попал в циклон, лишь после того, как он пронесся.

13 ноября вечером Вито находился всего в 130 милях от юго-западного побережья Австралии. Он записывает в бортовой журнал: «Сверну в порт только в случае крайней необходимости. Завтра или послезавтра закончу переход через Индийский океан. Постараюсь не менять прежнего решения: от Кейптауна до Новой Зеландии – один этап». Ему остается пройти еще около 3000 миль из 7400, то есть треть пути.

Море не бывает одинаковым и каждый раз преподносит сюрпризы. Там, где Вито предполагал встретить бури и циклоны, царит затишье. Дюма подавляет растущую тревогу (уменьшается количество воды, начинают болеть десны, несмотря на прием витамина С) и твердит про себя китайскую пословицу: «Дорога в тысячу миль начинается с первого шага».

Но вскоре прекратились и шаги. Десять дней почти полной неподвижности в совершенно безжизненном море. Исчезли величественные альбатросы с их криками и ссорами. Не видно на гребнях волн и косаток. Удалился кит, который однажды ночью едва не опрокинул «Лег II», подплыв к нему слишком близко. Дюма отогнал его, светя фонариком в глаза. «Как хорошо бы вновь услышать его дыхание». Нет и «капского голубя»… Лучше не думать о нем, забыть о времени вообще. «Мир, вечность, тишина. Я оказался вне материального мира. Привычные предметы кажутся мертвыми. Умерло все – „Лег II“, вселенная, я… Неужели я схожу с ума?»

Однажды 23 ноября рядом с парусником раздается хлопанье крыльев. «Капский голубь»! Это он, конечно он, голубь садится на нос и ждет своих галет.

На следующий день Дюма услышал вдали громкое дыхание китов, «похожее на гул морской бомбардировки». Жизнь возвращалась. Возвращался ветер, он нес с собой тучи – ужасные, темно-коричневые, но очень нужные. «Взыграйте, желанные бури…» Дожди, молнии, порывы ветра, скорость которых достигает 100 километров в час. Судно несется под всеми парусами двое суток. Спать нельзя. Лопнул вант бушприта, надо его менять, вися над водой. Закутавшись в штормовку и вооружившись двумя ножами, укрепленными на рукаве, Вито, словно живая фигура под бушпритом, ныряет в волны и выныривает на поверхность. Чуть не в лицо бьет сорванный порывом ветра малый кливер. Вито чудом избежал травмы. Новый ремонт. «Наконец я собираюсь с силами и вновь чувствую под ногами твердую палубу в теплой каюте. Относительность вещественного мира. Я смываю кровь с рук и сую новые кипы газет под мокрую одежду».

После бури начинают дуть переменные ветры, солнце чередуется с туманом. Ночью на поверхности моря появляются большие светящиеся пятна – скопления микроскопических существ – странная жизнь. Вито кажется, что он «плывет по кострам». Ради экономии загрязненной пресной воды он стряпает на морской воде и страдает от жажды. Из-за цинги болит весь рот.

– Скорее бы увидеть Тасманию!

В ночь на 9 декабря на юге появляются гигантские лучи – небесный веер то раскрывается, то закрывается. Южное сияние, похожее на мерцание огней таинственного города, который возник среди вечных льдов. Красотища! Именно такого зрелища не хватало Дюма в «ревущих сороковых» с их черным небом.

10 декабря на заре в разрывах тумана на востоке появляется земля, и именно там, где он предполагал. Тасмания?

– До Хобарта всего шестьдесят миль. День плавания. Порт, пресная вода, свежие продукты, фрукты.

Но человек со стальным характером берет себя в руки:

– Нет, остановки делать не буду. Еще одно усилие.

Еще одно усилие – 1200 морских миль, более 2200 километров по морю, – жестокий холод, бури, «ревущие сороковые» принимают вызов человека. К вечеру 12 декабря небо становится фиолетовым, потом черным. На свидание явился новый циклон. Впервые у Вито нет ни сил, ни желания убирать грот-парус. Первые порывы столь сильны, что старая грот-мачта скрипит и трещит. Выдержит ли она?

Еще одна бессонная ночь – сил убрать грот-парус не хватило, а за рулем сидеть пришлось. Кошмар наяву: Вито видит то возникающие перед носом парусника, то пропадающие руины городов, ему то кажется, что он падает с лесов, то представляется, что «Лег II» идет под металлическим мостом. Парусник лавирует. В какой-то момент просветления Дюма понимает, что погибнет, если не выспится. Но сначала надо убрать грот-парус.

«Не могу описать все свои страдания». Его бросает с одного конца палубы на другой, словно соломенную куклу. Он ранен, покрыт синяками и никак не может справиться с парусом, прижать его к палубе. Сколько времени длится эта мука? Наконец передышка, облегчение, наступает какое-то внутреннее умиротворение, счастье. Все сделано. Вымотанный человек валится с ног, едва войдя в каюту.

16 декабря. Вито Дюма находится менее чем в 160 милях от южной оконечности Южного острова, более крупного из двух, составляющих Новую Зеландию. Но его цель не Южный остров, а Веллингтон на Северном острове. Еще 640 миль.

Непоколебимый Дюма. У него так болят десны, что он не в силах даже разжевать галету. От штормовки остались одни лохмотья. Не важно, надо продолжать путь. 16 декабря противоборство с третьим циклоном – разгул стихии, удивительное затишье («глаз» циклона) и снова разгул стихии. Во время третьего акта Дюма ждет сюрприз – «капский голубь», все тот же. Дюма узнал его по оперению и дружелюбному взгляду. Как эта птица добралась до него? Сидя, как обычно, на носу парусника, он клюет свою галету. Дюма достает лакомство из кармана разодранной штормовки и бросает его птице, которая с большим куском галеты взлетает вверх. Голубь не летит, его с невероятной скоростью буквально засасывает циклон. Погиб ли он во время бури? Вито больше ни разу не видел его. Прощай, милый компаньон. Вито продолжает плавание с непоколебимой уверенностью: «Я развернул парусник по ветру и, подгоняемый волнами, набегавшими на корму, понесся с головокружительной скоростью. Борьба продолжалась до изнеможения, пока ветер не ослабел к утру 18 декабря».

23 декабря. Ночь и буря. Критическая ночь, поскольку Дюма, опасаясь, что прозевает мыс Фаруэлл, берет курс на север, прямо на Южный остров. Маяков в этой местности нет. Ночь хоть глаз выколи.

– Я знал, что разобьюсь о скалистый берег, если допущу хоть одну навигационную ошибку.

Наконец занимается заря 24 декабря и наступает день, если так можно сказать, ибо погода сумрачная, видимость не превышает одной мили. В 4 часа пополудни показалась суша.

– Она лежала вблизи, менее чем в пятистах метрах. Именно там, где она должна была находиться, по моим расчетам. Еще двое суток трудного плавания по проливу Кука, который разделяет два острова. Холод, низкие тучи, вихрем несущиеся мимо горных склонов. Моим глазам открывалась враждебная природа, словно мир был сотворен только вчера. И ни одного проблеска света, пока не появились огни крохотного острова Стивенс.

Утром 26 декабря на фоне глубокой синевы неба показались величественные вершины Северного острова. В тот же день к 16 часам Вито, пробыв в море сто тридцать суток, подошел ко входу в порт Веллингтон. Мы уже знаем о его безуспешных попытках добраться до берега.

Как только разнеслась весть о его подвиге, начались чествования Вито Дюма. Он провел в Новой Зеландии целый месяц. Несмотря на военное время, Вито стал героем дня! Как и в Кейптауне, газеты говорят только о нем, девушки останавливают его на улице, протягивают ему записные книжки и просто клочки бумаги:

– Автограф, пожалуйста, мистер Дюма!

Как и в Кейптауне, в адрес Вито идет бессчетное количество писем: «Будьте нашим гостем. Оставайтесь у нас, пока не надоест». Получил ли он письмо от искусительницы-блондинки (или брюнетки)? Дюма ничего не сказал по этому поводу, быть может, он боялся самого себя. Спасибо, но никаких долгосрочных визитов и приглашений пожить в семье! Весь месяц мореплаватель отсыпался в своей неудобной крохотной каюте. Но не раз обедал в кают-компании английских и американских судов, заходивших в порт. Морские офицеры относились к нему с уважением, видя в нем опытного моряка и мужественного человека. За две бутылки виски, распитые вместе с ним, американские матросы полностью отремонтировали «Лег II».

30 января 1943 года заваленный подарками Вито Дюма снова выходит в море. Цинга прошла, он в превосходной физической форме, его сердце поет от радости. «Я проделал большую часть труднейшего пути, полного опасностей, борьбы, страхов и веры. Этап Веллингтон – Вальпараисо должен завершить кругосветное плавание».

Веллингтон – Вальпараисо – 5 тысяч морских миль (более 9 тысяч километров) без остановки. Ни одного островка на протяжении всего маршрута. Дюма прошел весь путь за 71 сутки всего с двумя происшествиями. В первый же день в бурю (она встретила его по выходе с рейда) Дюма заметил, что «Лег II» протекает. При отплытии он задел за цементный столб, а много ли надо паруснику? Дюма не злится и даже не удивляется. В конце концов, нормально, если судно, плывущее вокруг света по «ревущим сороковым», пропускает воду. Надо ее откачивать. Нет, вычерпывать. Дюма писал, что предпочитал вычерпывать воду, даже имея исправный трюмный насос. У каждого свое хобби.

Второе происшествие. 15 февраля Вито Дюма, расхаживая по палубе, проваливается в люк, словно прохожий, не заметивший открытой решетки под ногами. Непростительная рассеянность, а может, есть границы человеческой способности не терять бдительности, ведь напряженная жизнь продолжается уже целых семь месяцев. В результате падения начались постоянные боли в боку, и до конца путешествия – целый месяц – Вито не мог ни полностью выпрямиться, ни сделать глубокий вдох.

Кроме этих происшествий, ничего. Обычная череда бурь, способных ужаснуть любого, но не такого морского волка, как Вито, относительно спокойное море (которое нам показалось бы бурным). И несколько мирных солнечных дней, из-за которых Магеллан нарек океан Тихим. Когда море спокойно или нет бури, Дюма скучает от ничегонеделания (прочтите его дневник). И не потому, что ему хочется поскорее вернуться домой, а потому, что он не может помериться силами с морем. Его невероятная выносливость и приобретенный опыт не находят применения, если нет бури. И это не фанфаронство с его стороны, а уверенность, что он одолеет любые опасности, он пошел на это сознательно. Я уже говорил, что в отличие от многих мореплавателей-одиночек Вито Дюма не относится к разряду мизантропов, наоборот, он очень общителен и весь лучится радостью; повсюду у него друзья, и он куда более сердечен, чем большинство окружающих нас людей. И вдруг в его бортовом журнале неожиданная запись: «Я пришел к выводу, что ищу смерти». Сделана она в момент, когда Вито, понимая всю опасность своей затеи, огибает мыс Горн.

Интересный случай – уравновешенный, добрый, приятный (так считают все) человек сообщает, что ищет смерти. Быть может, в нем говорит испанская кровь (по отцу он француз, а по матери?), кровь матадоров, которые бросаются прямо на рога быков, перешагивая иногда границы разумного риска? Может, да, а может, нет. Я вспоминаю другого мореплавателя-одиночку, общительного, человечного, сердечного, который, как и Вито Дюма, искал и нашел смерть в море (Вито умер в собственной постели). Я говорю об Уильяме Уиллисе. У него не было испанских предков – в его жилах текла немецкая кровь. И что же? Неужели страсть к морю может превратиться в наркотик? Может быть, мужественный человек на пике своих возможностей подсознательно стремится раствориться в море, давшем жизнь всему? Психологи и психоаналитики, задумайтесь над этой проблемой, а мы вернемся на борт парусника Вито Дюма.

Утро 10 апреля. Дюма проснулся очень рано, его бьет нервная дрожь, он взволнован и сгорает от нетерпения. Если его расчеты правильны – а до сих пор он ни разу не ошибся, – он должен заметить маяк рядом со входом на рейд Вальпараисо. Ничего. Густой туман. Видимость – тридцать метров. Ни дуновения ветерка, паруса обвисли. «Лег II» застыл в мертвом мире. Иногда Дюма слышит рев сирены, стук машин, видит на серой воде следы невидимых судов. Это абсолютное одиночество застывшего в штиле парусника длится двое суток. Прочтите рассказы профессионалов парусного спорта об их переходах через океаны, и в девяти случаях из десяти они встречаются по прибытии в порт с одними и теми же трудностями, словно суша отказывается от них: «Ты слишком давно покинул меня». Иногда суша убивает блудного сына, как Эрика де Бишопа в Ракаханге…

Суша не убила Вито Дюма, ей хотелось, и не в последний раз, только оскорбить и унизить его – «Лег II» вошел в порт Вальпараисо на буксире, за катером чилийского флота. Но разве такой пустяк мог остановить бурю оваций и приветствий южноамериканцев, чествующих своего героя!

Мыс Горн. Вито Дюма думал о нем во время всего перехода Веллингтон – Вальпараисо, семьдесят одни сутки. Мысль стала манией. Он продолжает думать и говорить о последнем этапе в течение всего месяца, проведенного в Вальпараисо среди празднеств, людей, забот.

– Зачем огибать мыс Горн, почему бы не вернуться домой самолетом? «Лег-два» доставило бы на место грузовое судно. И почему надо огибать мыс Горн в разгар зимы? Это самое опасное время.

– Неверно. Прочтите лоцию. Самые слабые ветра дуют в окрестностях мыса Горн в момент, когда солнце ниже всего над горизонтом. Не упрекайте меня в том, что я хочу воспользоваться этим относительным затишьем.

Неужели Дюма говорит откровенно? Чилийские и аргентинские лоции не сулят подобных благ, и мореплаватель-одиночка провел в море рядом с этой мрачной скалой чуть ли не самые худшие часы в своей жизни. Не испытал бы он разочарования, будь уверен в относительно тихой погоде? Обогнуть мыс Горн – дело непростое.

На переборке в каюте «Лега II» красовалась роспись: «Ол Хансен». Хансен, скандинав, который в разгар южного лета 1934 года покинул Рио-де-ла-Плата на борту «Мэри Джейн» (тендер длиной 10,8 метра), чтобы обогнуть мыс Горн с востока на запад, то есть навстречу самым яростным ветрам планеты. В других книгах я рассказывал о крупных парусных судах, тративших по два месяца на путь вокруг мыса Горн в этом направлении, а один из них совершал попытки в течение 80 суток. Пройти в том же направлении на крохотном суденышке было во много раз сложнее, чем в обратном, как собирался сделать Вито Дюма. Ол Хансен прошел, а вскоре погиб на чилийском побережье. Его путешествие из Монтевидео длилось 100 дней.

Ол Хансен расписался на переборке каюты «Лега II», потому что накануне своей попытки сдружился с Вито Дюма. Он ходил с ним по верфям Буэнос-Айреса, давал ему советы по строительству «Лега II». Именно тогда в знак дружбы и поддержки он поставил свою роспись на переборке. Прошло восемь лет, а она даже не выцвела. Вито Дюма видел ее каждый день, она была как бы посланием из иного мира.

– Я знал: даже при удачном проходе с запада на восток мое достижение не может и сравниться с подвигом Ола Хансена.

Вито Дюма, всегда стремившийся превзойти самого себя, в последующих плаваниях никогда не пытался обогнуть мыс с востока на запад. Этот отказ был чем-то вроде жертвы на алтарь дружбы.

Перед самым отплытием из Вальпараисо Дюма посоветовали:

– А почему бы вам не оставить бортовой журнал здесь? Будет жаль, если пропадет столь ценный отчет о путешествии.

Человек говорил убедительным тоном, но без нажима. Смысл был ясен. Дюма сделал вид, что не понял намека. Целый месяц он отсыпался на суше в настоящей постели, а 30 мая вернулся на борт парусника, спустился в каюту и поцеловал переборку с росписью Ола Хансена. С причала ему махали друзья.

– Чтобы не попасть в течение, которое идет вдоль берега от Вальпараисо до Магелланова пролива, я двинулся дорогой клиперов в открытое море, а потом прямо на юг.

Обогнуть мыс Горн с запада на восток менее сложно, чем в обратном направлении, потому что почти всегда, особенно зимой, дуют попутные ветры, но они гонят вас пинками в зад и дубинками по шее, поливая к тому же тоннами ледяной воды. Яростные «пятидесятые» мыса Горн столь же непримиримы, как и «ревущие сороковые». Несколько часов сумрачного дня со свинцовыми тучами, скрывающими горизонт, а потом бесконечная ночь, когда столбик термометра падает до 15–20 градусов ниже нуля. В этом мрачном хаосе скользят громадные айсберги, оторвавшиеся от антарктических льдов. Как-то ночью Вито Дюма чуть не погиб на палубе своего судна – он стоял, вцепившись в бизань-мачту, накрытый гигантской массой воды, которая никак не могла стечь в море. И с каждым днем он продвигался все ближе к югу по этим безжалостным ледяным водам. Именно тогда он написал: «Мне кажется, я ищу смерти».

«21 июня к вечеру буря достигла своего апогея. Пришлось убрать грот-парус, привязать руль и спуститься в каюту. По моим расчетам, в полночь я должен был оставить мыс Горн по левому борту».

Полночь. Вито Дюма лежит на койке, и вдруг его, словно взрывом, отбрасывает на противоположную перегородку. Он ударяется лицом об иллюминатор, в голове ужасная боль, со лба стекает кровь. Несколько секунд беспамятства, почти нокаут, но все же он находит силы ощупью отыскать вату. «Я хотел остановить кровотечение. Оно длилось около получаса». Когда в голове проясняется, Вито осторожно ощупывает болезненно ноющее лицо. Слава богу, глаза целы. Он отделался содранной бровью и сломанным носом, но обогнул мыс Горн.

Наутро Вито Дюма вышел в Атлантику. Как и многие другие, кто прошел мимо этого ужасного мыса, он даже не видел его. «Я плачу. Печаль, радость, благодарность. Я уверен, мне помогли и те, кто пытался совершить этот подвиг, и те, кто погиб в этой борьбе».

Почему бы и нет? Разве нельзя вообразить на мгновение множество погибших, громадную армию, вдруг поднявшуюся из бездны, чтобы преградить путь смерти: «Нет, этого не трогать!» Поговорите с любым потерпевшим кораблекрушение и спасшимся от неминуемой смерти, и собратья по несчастью, оказавшиеся среди гигантских пенных холмов под неумолимым ветром, скажут, что нельзя быть скептиком везде и всегда. Мы знаем, что Вито Дюма к скептикам не относился.

7 июля 1943 года Вито Дюма прибывает в Мар-дель-Плату – аргентинский порт в южной части устья Рио-де-ла-Плата. Он покинул свою страну год и девять дней назад; его невероятное кругосветное путешествие по «ревущим сороковым» закончено. Через несколько дней после того, как его выбросило на аргентинский берег – последняя ритуальная выходка суши, как бы месть человеку, который выбрал своим уделом море, – Вито Дюма прибывает в Монтевидео, а затем в Буэнос-Айрес. На родине его ждут почести в десятки раз большие, чем в Вальпараисо. Он еще не раз уйдет на «Леге II» в новые плавания. Но пенный след, оставленный им вокруг Земли, увенчал Вито королевской короной – короной мужества, навигационного гения и полного бескорыстия.