Глава 6
След огненной кометы
Январь – март 1574 г. Оберпален – Везенберг
Выехав на Мариенбургский тракт, дядюшка Ганс оглянулся и, добродушно подмигнув спутникам, натянул вожжи:
– Тпр-ру-у-у! Да стойте вы, чумные!
Неказистые лошаденки, запряженные в маркитантский возок, послушно застыли. Возница спрыгнул в снег и, поправляя подпруги, глянул на оставшийся позади лесочек. Оттуда как раз подтягивались отстающие – еще с полдюжины таких же кибиток, поставленных для-ради зимы на санные полозья. В те времена зимы были суровые, морозные, даже в Испании выпадал снег, а уж о Прибалтике и говорить нечего.
Выпрыгнув из кибитки, Арцыбашев помог выбраться супруге и с удовольствием потянулся. Хмурое серое небо висело над редколесьем, снег то начинал идти, то прекращался, правда, солнце так и не появлялось.
– Спасибо, дядюшка Ганс, – поправив зимнюю накидку, по-немецки поблагодарила княжна. – Заезжайте к нам, в Оберпален – в обиде не будете.
Маркитант поклонился:
– Благодарю вас, фрау Мария. Благодарю. А то, может, с нами, до Везенберга? Там и Ревель недалеко, ага.
– Нет, спасибо. В Ревель нам рановато пока.
К маркитантам беглецы прибились еще в Литве, к этому вот небольшому каравану, во главе со славным дядюшкой Гансом из Вольмара. Торговцы спешили в Везенберг – завоеванный русскими городок на севере ливонских земель. Русские называли его Раковор, а местные крестьяне – Раквере. Как помнил Магнус, в Раковорский уезд вот уже лет десять как были переселены помещики из новгородской Бежецкой пятины, ими в основном и заселялась русская Ливония.
Нынче же ходили упорные слухи, что глава шведского гарнизона Ревеля гере Клаус Акезен повел свои войска на штурм раковорской крепости и что кроме шведов в войске Акезена еще много немецких и шотландских наемников – гофлейтов. Услыхав такую весть, со всех ливонских земель потянулись на север псы войны – маркитанты. Купить-продать-развлечь! Осада – милое дело, особенно, если затянется. Ежели возьмут шведы Везенберг – удача, все награбленное добро сразу у торговцев очутится, ну, а не возьмут – маркитанты и тут не в накладе. После неудачного штурма что уцелевшему солдату надо? Правильно, расслабиться! Выпить, девочку снять… Иди к маркитантам, герой! Тут тебе и вино, и шнапс, и девочки, а если хочешь в картишки или там в кости перекинуться – так пожалуйста! Только одно правило: в долг – ни-ни! Не ровен час убьют – кто тогда долги отдавать будет? Ну, если денег нет, можно и трофеями… трофеев нет? Снаряжение, одежка… Маркитанты – народец неприхотливый, все возьмут, ничем не побрезгуют.
– Спасибо, дядюшка Ганс, – подойдя, поблагодарил Михутря. Идущий следом за ним осанистый оглоедушка Силантий, тряхнув бородищею, тоже буркнул что-то такое, что, при большом желании, наверное, можно было счесть за благодарность. Что ж – было за что. Ехали-то задаром, правда, пару раз отбивались от мелких шаек – и тут трое ушлых в воинском деле мужиков маркитантам за счастье! Да еще отроки – юркие, быстроногие, глазастые… К тому ж по пути дичь промышляли, правда, мало осталось дичи-то: кругом война, разорение, местный крестьянский народец весь по лесам прятался, частенько выбираясь «за зипуном».
Санька так и оставалась в мужском платье – порты, овчинка, треух рваненький. Впрочем, выглядела рыжая, как и вся ее команда, вполне довольной жизнью. А что? Тут ее не били, к работе тяжкой не принуждали – кормили да везли. Сиди себе в кибитке, точи лясы – чем не жизнь-то?
Так правда и есть! Чем не жизнь? Однако же все имеет свойство заканчиваться. На север, где рыскали многочисленные отряды главных врагов Магнуса – шведов, беглецам было совсем-совсем не надобно. Тем более, они уже почти добрались до цели, осталась какая-то пара десятков верст. Всего пара десятков – и вот он, Оберпален, или, если по-русски – Полчев, а по-местному, по-крестьянски – Пылтсамаа.
Любопытная Сашка (Аграфену рыжая уже забыла давно, всех просила Александрой ее называть, ну, или сокращенно – Сашкой) все выспрашивала, каков, мол, Полчев-град? Большой ли? Больше Новгорода, меньше? Ага, сравнила… Все ливонские города – это по сути не города, а крепости, замки, от былой орденской славы оставшиеся. Строили рыцари замок, рядом народец селился – вот вам и город. Вроде городок, а вроде и крепость. Вся Ливония такая – крепость на крепости, одни леса да замки. Шагу не ступить, чтоб в чей-нибудь замок не упереться! Потому воевали здесь по-особому – в чистом поле ратники промеж собой не сходились, крепости друг у друга отбирали: штурм – осада, осада – штурм. Веселуха!
Простившись с торговцами, беглецы свернули с Мариенбургского тракта и зашагали по узкой лесной дорожке, едва тронутой санною колеею. Елки, клены, осины, молодые березки на пустошах – не столь уж и густой лес, не Литва, чай. Часто попадались обширные пустые пространства, из-за снега было не понять, то ли это луга, то ли поля, то ли пастбища. Попадались и хутора, правда, уже кем-то разоренные, часто – до головешек. Воевали-то в здешних местах давно, чего уж! То русские с татарами придут – грабят, то шведы с немцами, то поляки. И куда бедному крестьянину податься? Правильно – в чащу. Главное, вилы с собой прихватить, да потом с этими вилами – на лесную дорожку.
– Эй, вы там! Поглядывайте! – крикнул король убежавшей вперед Саньке с Федором. – Не ровен час…
– Да мы поглядываем, господине, – повернувшись, покивал смуглолицый Федька. Рыжая же не отозвалась, словно б и не слышала: нагло себя вела, дерзко. Впрочем, она и раньше-то была не подарок, а уж сейчас, волю-то почуяв, тем более! Забыв про скромность да про стыд девичий, всю дорогу с гулящими девками в возке языки чесала: те-то, дуры, учить ее пытались, как мужчин ублажить получше. А то Санька без них не знает, ага! В Новгороде-то чем промышляла?
Правда, хоть и гулящая Графена-Санька, но все ж не глупа, очень даже не глупа. Девки маркитантские, Клара Цветочек да Марта Три Хряща, родную душу почуяв, ее с собой, в Раковор-Везенберг, звали, заработком быстрым прельщали да весельем. Не поддалась рыженькая, не на ту напали! Сначала уж с важными господами… а уж там, ежели не повезет… Ежели не повезет, то можно к Раковору податься, дорожку ей подружки новые подробненько обсказали, а Сашка запомнила.
– Хэй, гей!
Тьфу ты, бестолочи! Задумали снежками кидаться. Сашка с Федькой, да к ним еще двое малых прибежали, ага.
Покидались, покричали… оп!
Впереди вдруг лесина поваленная показалась! Осанистая такая лесина, и повалили ее, видно, недавно.
– Все за мной, живо!
Схватив Машу за руку, Магнус бросился прочь с дороги, даже не думая: на открытом-то месте взять на стрелу – милое дело! Или из мушкета долбануть – во-он из тех кусточков, милое дело. Думать и потом можно, главное, уйти с линии возможного огня как можно быстрее.
Так же не думая и не рассуждая, остальные беглецы подчинились сразу же, проворно свалили с дороги – как и не было!
Из кустов – из тех самых! – резко ахнул выстрел. Мушкет. А судя по выстрелу, даже и не мушкет, а что-то куда как серьезнее – привезенная на телеге тяжеленная крепостная аркебуза-гаковница! Жахнули картечью, так что только ветки с деревьев полетели. И не задели никого – провозились, поздновато опомнились.
Вот когда пригодилось захваченное у незадачливых стражей пана Греся оружие – четыре пистолета, палаши, сабли.
– К выстрелу… Готовсь! – натрусив порох на затравочную пистолетную полку, скомандовал Леонид. Второй пистоль он передал Маше: – Заряжай!
– Я и стрелять могу!
– Добро… Только по моей команде.
Укрывшись за елкою, Арцыбашев внимательно вглядывался в лес. Пусть выстрел прозвучал с той стороны дороги, да все равно как бы не окружили! Слышно было, как, падая, заскрипела сосна и ухнула, подняв тучи снежной пыли. Однако поздновато ухнула, да. Если б раньше, так, может, и пришибла б кого-нибудь… Впрочем, вряд ли – таких нерасторопных пентюхов в отряде Магнуса не имелось. Ну, разве что бугаинушка Силантий.
Между тем на дороге никто не показывался, да и весь лес казался спокойным и тихим. Просто еще раз ахнул выстрел – столь же грозный, громкий… и с тем же результатом. Михутря презрительно скривился: палили, видимо, для острастки… или чтоб себя подбодрить.
– Я – господин Оберпалена и ливонский король! – улучив момент, громко крикнул Леня. – Предлагаю сдаться!
В ответ полетели стрелы… не очень-то действенные в лесу. Вот если б стреляли по дороге, по тем, кто там был, да не успел укрыться – тогда другое дело.
– Вон тот кустик видите? – придерживая пистоль, Арцыбашев хмыкнул. – Маша, Михутря… Огонь!
Жахнули залпом из двух стволов, гулко, на весь лес. За кустами кто-то вскрикнул – попали!
– Заряжай, – держа на прицеле дорогу, приказал король. – Сейчас они разозлятся, попрут…
– Тсс! Слышите? – стоявшая за толстой осиной Санька обернулась. Треух она давно уже потеряла, рыжие локоны волнами растеклись по плечам. Все ж красивая девка, не отнять… – Кто-то скачет, ага!
И впрямь – где-то впереди, если считать по дороге, послышались приглушенный снегом стук копыт и конское ржание. Всадник – или всадники – быстро приближались и вот-вот должны были показаться из-за поворота, выскочить из зарослей рябины, тронутых жухлыми красными точечками еще не доеденных снегирями и синицами ягод.
Магнус поднял пистоль:
– Приготовились… Как только хоть кто-нибудь покажется – стреляем! Силантий, как там тыл?
– Да, господине, спокойно все.
– Странно…
Действительно странно. Те, кто устроил засаду, почему-то не предпринимали никаких активных действий, затаились да сидели себе в кусточках вместе со своей гаковницей, или что там у них было. Спрашивается – зачем? К чему все это? Или… у этих лесных лиходеев просто изменились планы?
Снова заржали лошади. Потом послышались голоса – словно бы кто-то подгонял коней. Кусты затрещали, и на дорогу наконец выбрались… двое всадников и запряженные парой гнедых сани с каким-то бревном.
– Ну, вот она – гаковница.
Страшной силы оружие! Крепостная аркебуза с «гаком» – крюком, или, если по-современному, турелью. По мощи – скорей, небольшая пушка. Ее-то и увозили сейчас со всей возможной поспешностью. И сами убирались следом. Все те, кто сидел в засаде… Да, похоже, что все.
– Мыслю, там нет никого, – тихо молвил Михутря.
Санька тут же рванулась:
– Мы проверим с отроци?
– Проверяй, – махнул рукой король. – Только смотрите там, осторожней.
Леонид вдруг поймал себя на мысли, что часто использовал прибившихся к нему подростков, по сути детей, в самых опасных делах, порой угрожающих жизни… Ну, использовал? И что? Время было такое, дети взрослели рано. А кто не взрослел – тот погибал. Шестнадцатый век – грубые простые нравы. Это не в двадцать первом – на родительской на шее до тридцати лет сидеть.
Сашка с парнями вернулась быстро, доложила, как заправский фельдфебель: мол, все обшарили – нет никого.
– Одне следы от полозьев, – подумав, добавила рыжая. – Верно, тюфяк – пушку свою, повезли.
– Ну, пушку мы и сами видели, – поглядывая на дорогу, Арцыбашев в задумчивости почесал бородку. Похоже, можно было продолжить путь… но ведь дорожка-то вела именно в ту сторону, куда только что сорвались лиходеи! И что же – снова там с ними встречаться?
– Лесом пойдем, – предложил Михутря. – Но сперва по дороге. А как кого увидим – так в лес.
Что ж, иного выхода у путников не оставалось, коли уж они вознамерились идти в Оберпален. Магнус махнул рукою – пошли. Вперед, как обычно, выслали отроков: разведку вести, да и нарвутся на шальную стрелу, так не жалко. Чай, не воины, чего их жалеть-то? Все одно толку-то… ну, разве что вот, в авангарде.
Как бы то ни было, а к порученному делу парни отнеслись со всей ответственностью, тем более что за старшую-то у них оставалась все та же Санька – куда ж без нее-то? Ну, точно, не девка – фельдфебель, или лучше сказать – сержант. Среднее командное звено, без которого любой армии – швах.
Именно парни – кто-то из мелочи, Егорка или Левка – как раз заметили вражеского лазутчика. Тот появился резко, вылетел из рощицы верхом на белом коне. Почему-то без седла, расхристанный, едва ль не босой! В поршнях кожаных, да ремни не заплетены толком – видать, не успел, торопился. Белобрысый, молоденький совсем, чуть постарше рыжей.
Скакал, скакал – прямо на беглецов, словно б не видел. Так вот и промчался мимо Егорки, даже не поглядел. А Санька и окликнуть не успела – не удержался белобрысый в седле, на полном скаку вылетел да в сугробец – шмяк! И смешно, и больно.
Больно, конечно, незадачливому всаднику, а смешно – беглецам. Слишком уж быстро случилось все: вот только что скакал, несся, и вдруг – раз, да кувырком в снег! А лошадь дальше поскакала себе, словно б так и надобно.
– Вот ведь дура кобыла! – выругавшись совершенно по-русски, парнишка погрозил во след ускакавшей лошадке кулаком и вдруг скривился от боли, зажав сочившееся кровью предплечье.
– Да он ранен! – ахнула Маша. – А ну, Санюшка, помоги…
Белобрысый тоже удивился:
– Вы что же – русские? Откель здесь? Должны б много северней быти… Ой-ой, не так больно же!
– Терпи! – оторвав запекшийся от крови рукав, Сашка, не думая, рванула подол собственной рубахи и принялась сноровисто обматывать рану. – Еще травкой сушеной присыпать… А его мечом, похоже.
– Не мечом – кинжалом, – отрывисто качнул головой раненый. – Господи, ежели вы русские, царя Иоанна люди – так помогите ж скорей! Наших скотские немцы жгут, режут. Я на соседний хутор хотел, да… Вон, сами смотрите.
Парень обреченно махнул рукой куда-то на запад, где из-за леса – видно было – столбом поднимался густой черный дым.
– До вашего хутора далеко? – быстро справился Михутря.
– Верст семь… Не, не по дороге. Если пешком, так тут тропа есть, я покажу.
– Покажет он, – погладив Машу по руке, Арцыбашев хмыкнул. – Сам-то идти сможешь?
– Смогу! Ого, – светлые глаза парня уважительно блеснули. – Смотрю, пистоли у вас… Славно! Их там с десяток всего, вражин-то. Справимся!
– Ну, веди, Аника-воин, – негромко рассмеялся король. – Тропину свою показывай. Ты вообще кто сам-то?
– Мигошка Лыков я, Лыки Семенова сын, своеземца бежецкого, – потирая ушибленный после падения бок, наконец представился белобрысый. – Царской волею переселены мы лет с десяток назад, испомещены.
– Поместьице, значит, от царя-батюшки получили, – Магнус рассеянно покивал, пока еще не представляя, что делать дальше. Да помочь нужно было, тем более – своему же вассалу! Десять лет назад Иоанн Грозный всех тут испомещал, давал землицы… Так то десять лет назад было, а ныне Ливония-то чья? Его, Божией милостью Магнуса Первого! Ну, не вся, конечно, Ливония, лишь малая часть… покуда.
– Так вы помещики местные!
– Ну да, так и есть – своеземцы.
Арцыбашев грозно сдвинул брови:
– А я – господин ваш, Магнус Ливонский. И какая же сволочь осмелилась на моей земле хутора жечь, грабить? Из крепостных аркебуз в лесах по мирным путника бить?! Скоты, говоришь, немецкие?
– Ага! Они себя и сами называют – скоты, мол, мы. Гаденыши те еще! А ходят многие, как бабы – в юбках. Даже зимой!
– Наемники-шотландцы, понятно, – покивал Михутря. – Шведские гофлейты, из Риги. Ну, которые под Везенбергом быти должны.
– Должны, да не обязаны! – король покусал усы. – Где Везенберг, а где Оберпален? Не так-то и быстро дойдешь. Ах, сволота поганая… Ладно! Эй, парень… как там тебя… Мигонына?
– Мигонына, так, – остановившись, парнишка на всякий случай поклонился – уж больно грозно вел себя этот вот… непонятно кто. Даже господином местным назвался! А по виду не русский, нет, да и говорит как-то странно. Но помочь обещался, да…
– Говоришь, десять человек?
– Да, господин, десять. Все наемники, ландскнехты. Два двуручных меча, три алебарды, палаши у всех. Еще два арбалета, ни мушкетов, ни аркебуз я не заметил.
Слова «арбалет», «аркебуза», «мушкет» Мигоньша произнес по-немецки. Да он вообще так и разговаривал, безбожно мешая русскую и немецкую речь, и даже пару раз вставлял совсем уж заковыристые местные словечки, например – «курад». Как помнил Арцыбашев, это было популярное эстонское ругательство.
Это все было как раз очень даже по-ливонски. Здесь, в Прибалтике, путалось все, и каждый город, каждая крепость, имели по три названия: одно немецкое, второе местное, и третье – русское. И все три использовались повсеместно. К примеру: Мариенбург – Алуксне – Олыст. Или Дерпт – Тарпату – Юрьев. Да хоть тот же Везенберг – Раковор – Раквере.
– Скоро придем, – спустившись в небольшой овраг, Лыков обернулся. – Вот он, наш хутор, за дубравою. Жгут, сволочи!
Отдав заряженные пистолеты Маше и Саньке (по пистолю каждой), Магнус вытащил саблю и, скосив глаза, подмигнул Михутре:
– Ну, пойдем, что ли. Глянем…
На это раз никого на разведку не посылали, хутор-то уже был – вот он, прямо за высоким дубом, на котором две полупьяные сволочи в зеленых клетчатых юбках-килтах сноровисто вешали какого-то белобородого старика. Дуб, кстати, с ролью виселицы справлялся неплохо: на одной его ветке уже висела окровавленная полуголая женщина с выбитым глазом, на другой – тощий босой подросток, такой же белобрысый, как и Мигоньша.
– Брате… – глотая слезы, ненавидяще прошептал Лыков. – Повесили, сволочи-и-и… Дайте что-нибудь, а?
Михутря молча протянул ему тяжелый засапожный нож.
Выскочив из кустов, белобрысый с яростным воем бросился на опешивших ландскнехтов и первого проткнул сразу же, ударив ножом в пах. Второй оказался проворнее: бросив веревку, вмиг вытащил из ножен палаш, и парнишке пришлось бы совсем худо, коли б сам король вовремя не подоспел на помощь.
P-раз! Подставив клинок, Леонид яростно отбил натиск и тут же перешел в контратаку, не дожидаясь, когда шотландец протрезвеет. Впрочем, тот и пьяный дрался как зверь, действуя палашом с виртуозностью классного музыканта.
Отбив выпад, вражина обрушил на Магнуса целый ряд ударов – и слева, и справа, сверкающей смертоносной мельницей! Что и говорить, рубака он оказался лихой. Прыгал, нападал, уклонялся, умело навязывая сопернику свой стиль боя… Вот едва не выбил саблю из королевских рук. Вот отскочил, торжествуя…
За спиной Арцыбашева громыхнул выстрел. Получив между глаз тяжелую крепкую пулю, наемник сразу же потерял весь свой воинственный пыл и неуклюже, словно мешок, повалился в снег, орошая его собственной кровью.
– Спасибо, – оглянувшись, Леонид галантно поблагодарил супругу. – Ловко ты его.
Маша скривилась, проворно насыпая порох:
– Не стоит. Он-то, видно, думал, что лучше его бойца не бывает. Ан нет!
– Умница ты у меня, – искренне восхитился Магнус.
В хуторском дворе, за частоколом, громыхнуло несколько выстрелов, судя по звуку – пистолетных.
– Раз, два… три, – сосчитав, король удовлетворенно улыбнулся. – Наши палят.
Из распахнутых ворот неожиданно выскочил здоровущий рыжебородый мужик в армяке и килте. В огромных, длинных, словно у гориллы, лапах он держал двуручный меч фламберг, коим устрашающе крутил над головою и что-то кричал. Наверное, по-шотландски ругался.
Выскочившие за ним отроки деловито обстреливали орясину из самодельных луков, пока появившаяся со двора Санька не положила достойный конец всей этой затянувшейся забаве. Просто одним выстрелом. В грудь.
Орясину словно смело ураганом. Отбросило, шваркнуло о ствол дуба… так он по нему, бедолага, и сполз. Прямо в ад! Туда и дорога.
– Ага! – погладив дымящийся ствол, злорадно заорала рыжая. – Вот вам! Это не силушкой своей дурацкой кичиться, девок да дитев малых забижать. А получи-ко пулю, козел голоногий!
Король, впрочем, долго в убитых не всматривался – надо было проверить, прочесать весь хутор, чем все и занялись. К этому времени Михутря уже расправился с двумя наемниками, остальных достал бугаинушка Силантий… куда-то, впрочем, пропавший.
– Искать! – приказал король. – Искать всем, живо.
С заднедворья, из-за крыши большой бревенчатой избы, вдруг поднялись искры, а за ними – и густой серый дым. Словно бы жгли сырую солому или сено.
Заподозрив неладное, Магнус повелительно взмахнул саблей, все бросились следом за королем, включая и вооруженных пистолетами девчонок, уже успевших перезарядить свое оружие, столь эффективное в ближнем бою.
Первое, что они увидели на заднем дворе, был выскочивший из дыма Мигоньша. Парень появился вдруг, словно черт – грязный, чумазый, со слезящимися глазами. Видать, нахватался дымка и даже угарного газа, говорить уже не мог, лишь упал в грязный снег да показал рукой:
– Там, в амбаре… там…
– Девчонки, останьтесь!
Наемники жгли амбар. Деловито, абсолютно никого не опасаясь. Будто делали трудную, но насквозь привычную работу. Один подбрасывал сено, второй раздувал рогожкою уже было погасшее пламя. Из сарая доносились крики. Кричали женщины, дети. Их там, вместе с сараем, жгли!
– Эй, вы, отморозки! – вне себя от гнева, Магнус взмахнул саблей…
Правда, вот в бой вступить не пришлось: позади разом громыхнуло два выстрела. Одному гофлейту пуля угодила в живот, второму – в голову. Упавший в снег факел рассерженно зашипел.
– Пламя! Сбивайте пламя! – немедленно приказал король.
Беглецы скинули армяки да кафтаны – что у кого было, и принялись остервенело бороться с огнем. Сделать это оказалось весьма не просто: едва пламя сбивали в одном месте, как в другом тотчас же вздымался к серому небу огненно-оранжевый язык.
– Снегом, снегом давайте!
– Ага, поможет тут снег.
Разгоравшийся огонь неистовствовал, выл, словно тысячи демонов, вовсе не намереваясь сдаваться. Закашлявшись, Леонид утомленно сел на снег, помотал головой, прогоняя бежавшие пред глазами круги, и, схватив прожженный кафтан, вновь вступил в схватку.
– Давайте, давайте, парни! Навались! Девки! В огонь не лезть – караульте. Буде появятся враги – стреляйте без раздумий.
– Есть, мой король! – княжна шутливо вытянулась и щелкнула каблуками. – Ни один враг не пройдет, будь уверен!
– Эх, колодец бы, – запоздало посетовал Михутря. – Ведра…
Мигонына откуда-то привел еще людей – угрюмых бородачей в лохмотьях. Дело сразу пошло быстрее, да и раненый в руку оглоедушко Силантий, вытащив из ограды жердину, принялся отбрасывать горящую солому в сторону, в снег…
– Ворота! Ворота! Давайте, братцы… живо! А ну-ка, Силантий… Давай! Эй, вы там, внутри… Поберегись!
Толстяк изо всех сил ухнул жердиной по заклинившему засову. Потом еще, и еще…
– Поддается! – радостно закричал Мигонына. – А ну, подсобим!
Наконец засов вылетел из пазов, и из распахнувшихся ворот, пошатываясь, выбрались люди, где-то с полторы дюжины человек, в большинстве своем – старики, женщины, дети. Кто-то кашлял, кто-то, наглотавшись угарного газа, совсем не мог идти – таких вели под руки.
Мигоньша и мужики бросились навстречу спасенным, что-то обрадованно вопя. Вовсе не по-русски, по-своему. Подхватили, повели в избы, а кого и оставили здесь, во дворе, аккуратно положив на рогожки. Пущай отдышатся, бедолаги!
– Нюшка! Сестрица! – Лыков кинулся на шею какой-то девчонке с сумрачным закопченным лицом и грязными волосами. – За что, за что они так, суки?
– Говорят, еретики мы все. Огненное крещение.
– Кальвинские собаки! Смерть им. Смерть! Курад!
Раненых шотландцев местные, конечно, добили без всякой жалости, а пленных тут же вздернули все на том же дубе. Своих повешенных сняли – похоронить, а вражины так и остались болтаться на ветру – два шотландских чучела в юбках. Сволочи гнусные! Уроды!
Магнус и его люди заняли горницу в разоренной избе: немного прийти в себя после боя, а пуще того – после схватки с огнем. Все расселись, разлеглись на лавках, бинтуя раны. Слава богу, никто серьезно не пострадал, так, по мелочи все.
Заглянувший в горницу Мигонына с порога бросился на колени – благодарил за спасение близких.
– Без вас бы… без вас бы не знаю и как… А за брата я отомщу, не сомневайтесь!
Подхватив с лавки трофейный двуручный меч, он махнул им с такой силой, что сидевший невдалеке Михутря поспешно наклонил голову:
– Ладно, ладно, мститель. Сейчас-то уймись.
Юноша послушно бросил меч на пол и, сев на лавку, горько зарыдал, ткнувшись лицом в ладони.
– Брате… брате…
– Это по всей Ливонии так? – присев рядом, Арцыбашев успокаивающе похлопал парня по плечу.
– По всей, – тот поднял голову и зашмыгал носом. – Недаром старик говорят – лет пятнадцать назад комету хвостатую видели. Низенько так, прямо над лесом – ярко. А к чему комета – известно. Вот и нет с тех пор у Ливонии доброй судьбы, одни войны да смерть.
– Ничего, парень, – враз приосанился Леонид. – Судьба несчастной Ливонии очень скоро изменится к лучшему. В этом тебе мое короле…
– Господин, – угрюмые мужики-эсты встали у порога с докладом. – Там отряд. На дороге видны – скачут.
– Что за отряд? – так же, по-немецки, осведомился король.
– А кто ж его знает? Видно только, что люди воинские – рейтары. Верно, немцы.
– Скачут сюда?
– Да, господин.
– Немедленно готовиться к бою! Живо, всем…
Поправив висевшую на боку саблю, Магнус выскочил во двор и принялся распоряжаться дальше:
– Ворота на засов! Лучники – вы, вы, мелочь! – на башню. Девчонки, к частоколу… Пушки, мушкеты есть? – обернулся на бегу король.
– На воротной башне, – быстро доложил Лыков. – Два мушкета и одна гаковница. Было две… одна вон, у мужиков, на телеге.
– Мужики! Телегу – к воротам… Ага!
Угу… Леонид ухмыльнулся, понимая теперь, кто именно промышлял в лесу «зипунов». Что ж, были враги, стали – друзья и соратники, причем в один миг. В те времена сие частенько бывало, особенно здесь, в Ливонии, где сам черт ногу сломит – кто за кого и кто против кого. Некоторые по два-три раза на дню флаг меняли!
Забравшись на воротную башню, Леонид всмотрелся вдаль, где, примерно в версте от хутора, двигались всадники, судя по блестящим доспехам – рейтары. Немцы или шведы – хрен редьки не слаще. Человек сорок, а то и больше. Многовато будет! Впрочем, деваться-то все равно некуда, придется принимать бой.
Магнус оглянулся – никто не выказывал ни беспокойства, ни страха. Одна холодная решимость. У всех. Девчонки с отроками. Михутря с Силантием. Местные… человек где-то с дюжину набралось. Вооружены, правда, не очень. Рогатины, дубины… Мушкетов нет совсем, а вот палаши да мечи имеются. Ладно…
– Что с гаковницами?
– Зарядили картечью!
– Отлично… Эй, вы там! – Магнус склонился с воротной башни во двор, к эстам, и перешел на немецкий: – Вы, двое – к воротам… А вы держите запал наготове. Как только ворота распахнут – жахнете. Но только по моей команде, ясно?
– Ясно, герр комендант! Яволь.
Ах, герр комендант? Хорошо хоть, не штандартенфюрер… Ладно, это неплохо, что они все поняли.
– Ну, храни нас Бог!
– И Святая Дева! – немедленно прокричали эсты. Кто-то из них наскоро молился по-латыни… Католики, да. Лютеранство только до городов и замков добрались, в деревнях своя вера. Где католицизм, а где и язычество, а чаще – и то и другое вместе, этаким симбиозом.
– Черт! Пушки!
Стоявший рядом с Леней Михутря указал рукой на быстро приближающийся отряд, за которым из-за леса показались пушки на колесных лафетах. Всего три, каждая – влекомая четверкой лошадей. Мощные! Шесть фунтов уж всяко, а то и восемь! Эх, разнесут хуторишко… Никакой частокол не спасет!
То, что хутор обречен, рейтары прекрасно понимали. Ехали картинно, не таясь, с перьями на шлемах и с развевающимися знаменами. Еще б в барабаны забили, пижоны дешевые! Однако ж что же делать-то? Сдаться? Они ведь именно на это надеются.
Только Арцыбашев так подумал, как тут же грянул барабанный бой! А потом тонко запела труба, и вперед, к воротам укрепленной усадьбы, вылетел парламентер верхом на белом коне, с желто-зеленым ливонским флагом.
Ливонский! Флаг!
Черт побери… Свои, что ли?
Между тем парламентер уже добрался до самых стен да, взвив коня на дыбы, громко закричал:
– Разбойникам предлагается немедленно сдаться господину ливонскому наместнику! Без всяких условий. Времени на раздумье нет.
– И что будем делать? – сжимая мушкет, тревожно прошептал Михаил Утрехтский. – А может, прорвемся? Завяжем бой и…
– Не будет боя, – Магнус усмехнулся и, пригладив бородку, направился к лестнице. – Пойду-ка я с ним поговорю. Эй, отворяйте ворота! Закроете сразу за мной… мало ли.
Арцыбашев принял решение довольно быстро и столь же быстро исполнил, выскочив за ворота. Так что сидевшие в засаде девчонки не успели ничего понять. Маша, правда, дернулась следом, да, верно, поздно…
В распахнутом дешевом кафтане, с непокрытою головой и самой широкой улыбкой, Леонид подошел к парламентеру:
– Ты кто таков?
– Эрих фон Буссов, барон и…
– Веди, барон, к главному.
– Но…
Мальчишка-барон опешил от столь неожиданной наглости. Что вообще происходит-то? Какого черта этот оборванец не смиренно просит, а требует куда-то его вести! Причем требует вызывающе нагло. Еще и смеется… не над ним ли, фон Буссовым?
– Нет! Если вы сдаетесь, я сообщу и так…
– Нечего сообщать. Веди! Кто командует отрядом?
– Я сказал…
– Я спросил – кто командует? – грозно прикрикнул король.
Мальчишка спасовал, так и не поняв, что происходит. Так вот с ним обращаться, наверное, мог только тот, кто имел на то право. Но этот бродяга… А вдруг он имеет? А вдруг… Ладно, пусть разбираются старшие.
– Хорошо, сделаю для тебя исключение, – юный барон развернул коня. – Иди впереди да не вздумай бежать!
На этот раз Леонид ничего не ответил. Он просто шел. Все так же улыбчиво-весело, фальшиво насвистывая «чижик-пыжик». Задиристый бароненок, правда, так и не назвал командира. Так уже и не нужно было. Магнус и так все прекрасно видел. И ливонские – его! – знамена, и закованных в железные латы рыцарей, и рейтаров с аркебузами, и пушки. А впереди, в блестящей кирасе и легком открытом шлеме морион – очень даже знакомая личность! Длинные русые волосы, борода, круглое улыбчивое лицо… Анри Труайя! Штатгалтер и рыцарь Ливонии. Наместник! Рядом с ним – белобрысый амбал в полном доспехе, с поднятым забралом и привешенным к седлу длинным мечом-бастардом. Альфонс ван дер Гроот, бывший королевский оруженосец, а ныне… Арцыбашев попытался припомнить – что за должность он дал этому здоровущему парню? Так и не вспомнил, да и недосуг было уже вспоминать.
– Этот разбойник намеревается сдаться и… – начал было барон.
Король не дал ему продолжать. Сделав еще пару шагов, распахнул объятия:
– Ну, здравствуй, Анри! И тебя рад видеть в добром здравии, мой верный Альфонс. Ну, как вы тут без меня-то?
– Ва… ва… ва… ваше величество! – Штатгалтер проворно спешился и, подойдя к королю, встал на правое колено. – Господи… Вы!!!
– Да, ладно тебе кланяться, давай обнимемся лучше… А ты, Альфонс, чего ждешь?
– Король… – еще несмело, а потом все громче и громче закричал ван дер Гроот. – Его величество… Король… Наш добрый государь вернулся!!!
– Что это за девушка бежит сюда? – отвлекся от объятий Анри. – Похоже, она чем-то встревожена.
Леонид обернулся:
– А, это Маша… принцесса Мария Старицкая… Ваша королева!
* * *
Нежнейший шелк полога струился по сторонам и сверху, и двое пылких возлюбленных предавались влечению любви на атласной постели, украшенной цветами, выращенными в теплице розами. В жаровне пылали угли, и тем не менее обстановку в королевской опочивальне нельзя было б назвать теплой. У стен, у входа, напротив высоких стрельчатых окон, украшенных желто-зелеными витражами а-ля Матисс, явственно тянуло холодом, в постели же неистовствовал самый настоящий жар. Жар двух сердец и зарево пылкой любви согревали супругов лучше всякой жаровни. Они словно сходили с ума, погрузившись в терпкие ароматы любовных ласк.
Леонид покрыл поцелуями все тело своей юной супруги, такое прекрасное, с нежной шелковистой кожей. Язык его, поласкав твердеющие соски, спустился к загадочной ямочке пупка, а от него – к лону. Маша напряглась, вздрогнула и застонала, и в этом сладостном стоне слышалась неземная симфония незабвенной королевской любви. Магнус ласкал жену нежно и страстно, влекомый неистовой тягой, все той же, какой был обуян столько лет. Столько лет, почти с того самого дня, как увидел Машу, еще совсем юную, девственную…
Накрыв губы супруги своими, Магнус прижался к жаркому телу, чувствуя спиной скользящие касания ладоней, утопая в синих очах, глубиной со все океаны. Томные толчки и касания, вздохи и стоны, все сливалось в великую негу и страсть, и молодые супруги уже не помнили ничего, ни то, что было, ни то, что, может быть, будет… или все же нет. Осталось лишь настоящее – эта жаркая ночь, эти полные страсти глаза, эти томно приоткрытые губы…
Как изгибалась, как стонала Маша… Магнус даже и не знал, что она так может… вернее, конечно, знал… просто сейчас отбросил в сторону мысли, и тонул, тонул, тонул… пока в голове его не вспыхнуло вдруг ядерным взрывом… еще несколько движений… и настала тишь, наступил покой, и все та же нега… нет, нега – уже не та…
Усталые от любовных ласк, венценосные супруги ничего не говорили друг другу, даже шепотом, даже полслова. Все было ясно без слов. Оба просто лежали, наслаждаясь легкими прикосновениями рук…
Поцеловав Машу в губы, Леонид ласково перевернул ее на живот, сам же уселся сверху и принялся нежно массировать спину, скорее, даже просто поглаживать, захватывая ладонями и плечи, и живот, и грудь. До тех пор, пока не почувствовал прерывистое дыхание супруги, и тогда… И тогда снова окунулся в негу! Нырнул с головой в океан страстей, чувствуя, как млеет под ними милая любимая женщина, та самая, единственная, ради которой отдал бы все…
Они проснулись лишь поздно утром, когда проникшее сквозь оконные витражи солнце выложило на полу желто-зеленые коврики. Знать, хороший зачинался денек! Не то что вчерашняя слякоть.
Накинув китайский халат, его величество покинул спальню жены. Пора было одеваться да приступать к исполнению важных государственных дел, тех самых, о которых без него здесь никто не смел и подумать. Конечно же, дела касались политики, как внутренней, так и внешней. Если во внутренней все шло, как и было задано Леонидом еще раньше, в прежние времена – веротерпимо и правосудно, то во внешней вовсю резвились выпущенные в Ливонию демоны. Вот и не верь после этого в предсказания… Всего лишь одна комета. И вот вам, пожалуйста: истерзанная земля, смерть, кровь и разруха. И нескончаемая война всех против всех. Шведы против поляков и русских, русские против шведов и поляков, литовцы против шведов, немцы – то за шведов, то за литовцев, то сами по себе, плюс еще кому-то пришло в голову нанять упертую кальвинистскую мразь – шотландцев. Гофлейтеры, мать их! Магнус еще не забыл, как эти парни в юбках вешали и жгли. Не-ет, что и говорить, без сильного Ливонского королевства здесь порядка не будет!
Узнав о том, что добрый король Магнус наконец-то вернулся из Московии, народ возликовал, ибо не было на здешней многострадальной земле ни одного слоя населения, который бы не связывал именно с Магнусом Ливонским своих самых сокровенных надежд. Многие местные бароны ненавидели как шведов, так и поляков, и жаждали своего легитимного государя. Так вот вам, пожалуйста – Магнус! Подавляющее большинство бюргеров хотело видеть развитие мануфактур и торговли под властной рукой нетерпимого к любому беззаконию монарха – и здесь снова был Магнус. Крестьяне хотели свободно трудиться на своей земле, и ливонский властелин законодательно запретил всякий гнет, резко ограничив размеры барщины и оброка, мало того, дал свободу веры, что привлекло в Ливонию многочисленных выходцев из русских земель, ввергнутых опричниной царя Ивана в великое разоренье и горе. Между тем все крестьянство Ливонии – латгалы, эсты, русские – получили личную свободу, на которую не мог покуситься никто. А вот в Речи Посполитой дело обстояло совсем наоборот, и тамошние крестьяне, «быдло», поджигали мызы и толпами бежали в Ливонию, и чем дальше, тем больше. Осталось только формировать войско, что король и делал, по своей привычке обстоятельно, не торопясь. Хотя следовало бы поторопиться, ибо шведы и их гнусные наемники, немцы и шотландцы, уже заполонили вся и все. Кстати, и воины Ивана Грозного воду мутили не меньше, и не меньше творили всякого рода зверств. Нужно было собираться с силами и действовать, и как можно быстрей!
Одевшись, его величество спустился в главную залу оберпаленского замка, где для него и его венценосной супруги был накрыт стол. Завтракала (впрочем, наверное, это все же был поздний обед) королевская пара не в одиночестве, к столу были приглашены сановники, самые именитые вельможи из числа тех, кому Леонид доверял. Тот же Анри Труайя, Альфонс, бывший слуга Петер, ныне получивший высокий придворный чин гофмейстера, а также ученый секретарь, доктор богословия и права герр Леонард Франц, высокий сухопарый немец из Вестфалии, чем-то напоминавший Арцыбашеву знаменитого жюльверновского Паганеля.
Поначалу разговор, как всегда, зашел о войне, причем начался он с королевской личности.
– Знаете ли, сир, относительно вас и царя Ивана по всей Ливонии ходили самые разные слухи, один ужаснее другого, – округлив глаза, поведал герр Франц. – Говорили, что вы с царем Иваном рассорились и что, дескать, царь вам ныне не благоволит… также рассказывали о том, что в Московии вы куда-то пропали, сгинули. Об этом болтали торговки вот буквально на днях!
– Верите торговкам и паломникам? – скептически усмехнулся король. – Ай-ай-ай, мой дорогой доктор, а еще ученый человек! Тоже еще, нашли источники информации. Нет чтоб хотя бы какое-нибудь официальное письмо от царя Иоанна. Мол, лично проклинаю Магнуса Ливонского – запятая – лишаю вассальных грамот и всех привилегий – точка. Вот это, я понимаю, информация, а то какие-то слухи! Стыдно. Стыдно, мои господа.
– Стыдно, – устремив взгляд в бульонницу, со вздохом согласился доктор. – Так, а что делать-то? Царь Иоанн, насколько мне известно, никаких таких грамот не присылал.
Отложив в сторону вилку, в разговор вступил и Анри Труайя, курировавший в ближнем королевском кругу (практически – в ливонском правительстве) нечто вроде департамента разведки и контрразведки. Кстати, он явно был русским, скорее всего, опальный новгородский боярин, много скитавшийся и много чего в этом мире понявший. До сих пор он так и не назвал свое настоящее имя, не признался даже королю. Последний, впрочем, и не настаивал: захочет – когда-нибудь и скажет, а нет, так и нечего любопытничать, был бы человек верный. А уж в этом Анри не откажешь, положиться на этого ровного и приветливого в общении человека, отличного фехтовальщика и доброго друга, можно было всегда.
– Мои люди докладывали недавно, что и у шведов, и у русских слухи о вас, ваше королевское величество, тоже ходят разные, и часто – весьма противоречивые. Но только слухи.
Это было вполне понятно, что только слухи. Шестнадцатый век – ни телеграфа, ни телефона, ни радио, одни гонцы. Пока доскачут – триста лет пройдет! Да и царь Иван, со свойственным ему умом и коварством, не торопился раскрывать карты и, как всегда, темнил. То ли все хорошо с королем Магнусом, то ли нет… Поди пойми, догадайся. Лично Ивана расспросить или кого-нибудь из посольского приказа дьяков? Ага, рискни здоровьем! С другой стороны, вся эта неопределенность – не так уж и плохо, можно было половить в мутной воде рыбку, используя сложившуюся ситуацию к вящей пользе страны. Надо было использовать, обязательно надо!
– Вот вы все о разных простолюдинах говорите, мой господин, – накатив третий бокал рейнвейна, осмелел и Альфонс. – О бюргерах, о крестьянах, мастеровых и прочих разных студентах. Но ведь и соль земли, дворянство, никак не следует забывать. Сколько среди них храбрецов, сколько отважных воинов, верных сердцем своему сюзерену! Вот бы их к нам на службу привлечь, да побольше.
– У нас на них денег нет, – меланхолично заметил доктор Франц. – Больно уж аппетиты у молодых дворян непомерны. За талер в год они служить не будут, не-ет… за два даже не будут. А три платить… Этак и талеров не напасешься. Не слушайте, ваше величество, господина Альфонса.
– Дворяне, конечно, нужны, – всерьез озаботился Арцыбашев. – Это и сила, и слава, и престиж. Завлечь вот их как… кроме денег. Может, не дожидаясь конца войны, университет поскорее открыть, как когда-то задумывали? Вот молодые дворянские сынки, коим наследство не светит, к нам со всей Европы поедут – учиться!
– Не, не, не, не, – замахала руками Маша. В серовато-голубом, с буфами и гофрированным воротником, платье она была сейчас чудо как хороша, просто прелестна! Истинная красавица, синеглазая юная нимфа!
– Думаю, в университет недоросли дворянские не поедут, – безапелляционно заявила краса. – Они не любят учиться, а любят пить, гулять и веселиться.
– Оп-па! – заценил рифму король. – Ну, Марьюшка, ты у меня прям как Анна Ахматова!
– Ахмат? – Маша дернула бровью, не понимая. – Древний татарский царь причем тут? С прадедом моим воевал, великим князем Иваном. Не, я его крови не имею. Рюриковичи – да, Гедиминовичи – возможно, но Чингизиды… это вряд ли.
– Пить, гулять да веселиться, – задумчиво повторил Леонид. – В принципе, можно и этим завлечь… чем-то вроде. Ну, вот, чтоб у нас, в Оберпалене или – дай-то бог! – в Нарве была б самая модная и крутая во всей Европе светская тусовка! Чтоб хоть раз в жизни у нас побывать – да это счастье для недоросля дворянского полное, а уж если на службу… Тут все обзавидуются, точно!
– А вот я так скажу, господа…
Бывший слуга, а ныне мажордом-гофмейстер, семнадцатилетний Петер, сероглазый, лохматый и важный, тоже решил принять участие в общей беседе. Этот – после четвертого бокала.
– Про недорослей и не надо никому завидовать. Это пусть они сами думают, что им завидуют. Вроде как. А мысли эти им внушить можно.
Арцыбашев аж крякнул от такого ума:
– Молодец, парень! Так и поступим, внушим. А для начала распространим слухи – раз уж тут никакого другого СМИ нет.
– Чего, ваше величество, у нас нету?
– А? А, не вникай, Альфонс, держи хвост пистолетом! Значит, о слухах…
Тут молодой ливонский монарх задумался. Эх, сюда б сейчас телевидение, хотя б один захудалый канальчик, хоть бы на пару часиков в день – всем бы мозги промыли, намертво! Ни одна б тварь не рыпнулась. Месяц бы врали на голубом глазу, будто в Ливонии «самое лучшее образование»… впрочем, какое, к черту, образование? Самый лучший гламур. Молодняк точно б подтянулся. Эти самые дворянские недоросли, обученные воинскому делу безземельные сынки. Послужат, потом можно и дать им землю… немного… какую-нибудь ненужную пустошь выделить – пущай в аренду сдают.
– Так! Маша! – подумав, король хлопнул ладонью по столу столь резко, что все сидящие вздрогнули, а Петер даже чуть было не подавился студнем и потом долго прокашливался.
– Маша, будешь заниматься СМИ!
– Прости, милый – чем?
– Слухами! Какие слухи понравятся дворянским недорослям? Ты ж лучше меня знаешь, не так?
– А пожалуй, так, – чуть помолчав, озаботилась королева. – Целый список составлю, все запишу…
– Главное, не упусти – через кого информацию гнать будем? Всяких там паломников, купцов… Может, даже формировать специальные информационные группы. А что? А ля герр ком а ля герр!
– Ун, месье, – Анри Труайя с удовольствием подхватил идею и даже высказал желание привлечь к этому делу недавно явившихся с королем людей – отроков. – Видите ли, какое дело, эта мелкота, бродяги – они никому особенно не нужны, однако везде ходят, болтают, разглагольствуют. Чем не отряд?
– Согласен. Используем, – цинично кивнул Магнус. – Михутре вооружение выдали?
– Не успели еще, мой король.
– Побыстрее давайте, воин он опытный. Весь первый молодежный отряд, как наберем – его. Та-ак… Силантий где? Ну, тот здоровенный мужик…
– Он говорит, что не мужик, а кожемяка, – пояснил Петер. – Мануфактуру хочет устроить, только не кожаную, а сукновальную.
– Иди ты! – Анри Труайя ахнул и покачал головой. – Губа не дура. Только где он шерсть возьмет? Из Англии привозить будет?
– Ой, вру, вру, – замахал руками юный мажордом. – Не сукновальную мануфактуру, а бумажную мельницу. Бумага делать… и это… книгопечатню завести.
– Вот и я о том! – Арцыбашев просиял ликом. – Вот именно – книгопечатню. Вот уж развернемся… Это сколько можно всего напечатать! И листовки, и призывы, и газету с правдивыми, полезными нам, новостями. Для распространения на территории противника, разумеется. Я даже знаю, кто будет распространять… Впрочем, говорил уже. Да! Петер! Где отроки и девчонка?
– С утра в баню отъехали, на ближнюю мызу, – с достоинством пояснил мажордом. – Как вы, ваше величество, и приказывали. Заодно отдохнут.
– Да-да, отдохнут, а потом пускай поработают… пусть при дворе пока будут. Оп! Аграфену, Саньку-то я замуж выдать обещал! Причем – выгодно. Вот что, Петер, озаботься-ка женихами. Кто у нас из мужичков-холостячков на примете есть?
– Холостых, пожалуй, немного, да и в войске все, – гофмейстер почесал затылок. – А вот вдовцы, осмелюсь доложить, имеются в достатке. Все высшего сорта женихи – рыцари да бароны.
– Вот-вот-вот-вот-вот, – закивал Леонид. – Именно такого нашей Сашке и надобно. Именно такого она и просила. Чтоб знатен был да богат.
Петер довольно улыбнулся, он любил быть хоть в чем-то полезен своему господину:
– Тогда барон фон дер Гольц – чем не пара? Овдовел двадцать два года назад, с тех пор так и не женился…
– Двадцать! Два! Года! – ахнула Маша. – Вот это жених, нечего сказать. Ему ж лет сорок пять уже! Да это ж старикан мерзкий!
– Зато Буртнекский замок и замок Гольц – его, – Анри Труайя потянулся к бокалу. – И земли, и людей – немеряно. Фон дер Гольц – могущественный вассал, триста мечей на раз выставит. Отборнейших, смею заверить, головорезов! С таким ухо востро.
– Что ж, – король покусал ус. – Тут нам Сашка и пригодится. Что вы смотрите, Марья Владимировна? Девчонка что хотела, то и получит. Да не переживай, на произвол судьбы не бросим, а то!
Вечером был дан бал. Блистали жемчугом и брильянтами приглашенные дамы, кавалеры шуршали шелком модных плащей. Небольшой оркестр – лютня, мандолина, тромбон – играл что-то веселое и даже чем-то похожее на знаменитый канкан. Представленная ливонскому обществу королева была великолепна и прямо так и сияла изысканной красотой! Правда, вот танцевать – не танцевала, не успела еще обучиться всему здешнему «политесу», но учитель танцев уже имелся, не далеко и искать – тот же Анри Труайя, штатгалтер и особа, приближенная к королю.
По поводу танцев, кстати, Маша не особенно переживала, все смеялась да, собрав дам в кружок, рассказывала всякие байки о Московии. Острая на язык, юная правительница Ливонии не давала спуску никому из русской знати. Досталось на орехи и Шуйским, и Бельским, и даже худородному Годунову, не говоря уже о братьях Щелкаловых, дьяках, чтоб их так!
– Ну и вот, уважаемые фрау и фройляйн, что же касаемо отношения мужей к своим женам, то могу рассказать вам об одной ужасной вещи… Только – тсс! Мужьям и любовникам – ни-ни!
Княжна говорила по-немецки довольно бойко, хотя и с ошибками, впрочем, все понимали ее прекрасно и, услыхав об обещанных московитских «ужасах», тотчас же навострили уши.
– Так вот, – округлив глаза, Маша понизила голос. – О том, как обращаться с женами и детьми, написана целая книга, называется – «Домострой»… Ну, «хаузе» – понимаете?
Дамы дружно закивали:
– Я, я!
– Гнусная книжица сия, – оглянувшись по сторонам, продолжала ее величество, – написана неким дворянином Адашевым… или отцом Сильвестром, уж точно не помню, лет этак двадцать назад, когда царь Иван еще был молодым. И сказано там прямо: и жен, и детей – бить! Жен, так даже беременных – стегать плеткою, иногда и за дело, и чаще – без дела, просто так, как на Москве говорят – для порядка. Чтоб уважали мужа!
Дворянки ахнули:
– Как так – плетьми?! Ах, это, верно, касается только простолюдинов, рабов.
– Плохо вы знаете Московию, – презрительно хмыкнула королева. Красивое лицо ее раскраснелось от гнева, синие глаза пылали нешуточной ненавистью и злобой. Ах, если б вдруг увидел ее сейчас царь Иоанн Васильевич – даже он испугался бы! Маша сейчас выплескивала все. Все, что давно накипело на душе, что было когда-то реальностью, а ныне являлось лишь в мерзких ночных кошмарах, все, о чем хотелось поскорее забыть.
Дамы притихли, глядя на ее величество с уважением и плохо скрытым страхом, вполне понимая – такая внешне обворожительная юная девочка, если надобно, не моргнув глазом пошлет на плаху, да еще и сама, при нужде, возьмется за топор!
– Говорите, рабов? А для Ивана все рабы! Что дворянин, что боярин, что холоп. Ни один никаких прав перед царем не имеет, что захочет тиран, то с любым и сделает. Как с моей семьей, с батюшкой… хоть, верно, и за дело… Ладно! Хватит зря языком болтать, да еще о столь гнусном. Пока мужчины о делах толкуют, давайте-ка с вами выпьем, да потом расскажете мне обо всех… А ведь никого еще не знаю! Вот этот вот красивый мальчик – это кто? Ах, вспомнила, это ж наш Петер, мажордом.
– Да-да-да, ваше величество! Я, я!
Выпив, дамы дружно принялись сплетничать, поощряемые самой дружелюбной королевской улыбкою. Рассказывали все обо всех, при этом, верно, и врали, ну да то не страшно – какой же рассказчик да не приврет? Тем более – рассказчица! С истинно царской грацией Мария Владимировна милостиво кивала всем, краем глаза поглядывая на мужа. Венценосный супруг стоял в углу, в тесном кружке придворных, и кого-то внимательно слушал.
– Он вообще, говорят, из Риги, наш Петер…
– О найн, найн, ваше величество! Не из Риги, а из Ревеля…
– И он не Петер, а Пеэтер – так говорят простолюдины…
– Говорят и Петер тоже…
– Его величество лишь в прошлом году пожаловал ему дворянство, и теперь вот надумал женить.
– Женить – это правильно, – одобрительно кивнула княжна. – А вон тот бравый лейтенант, Альфонс?
– Оруженосец его величества, госпожа! – хором откликнулись дамы. – Откуда-то из Нидерландов или из Брабанта, где кружева. Ой, как-то, помнится, такие привозили гентские купцы. Ах, это не кружева, это нечто! Вы, ваше величество, такие обязательно закажите, они так пойдут к вашим глазам…
– И к вашей белой коже!
– Кстати, ваше величество, Альфонс не так давно женился. Избранница его сердца дама, конечно, красивая, и вот-вот готовится родить, но… Нет, не буду рассказывать – это ж все слухи.
– Говорите, говорите, – Мария поощрительно улыбнулась. – Ваше дело – доложить. А я уж сама разберусь, чему верить, а чему – нет. Об Анри что скажете?
– О герцоге? Ой, он такой загадочный и, верно, скрывает о себе какую-то страшную тайну…
– Пусть не страшную, но все же скрывает, да!
– Говорят, одно время у него был роман с баронессой фон дер Гольц, дочерью старого барона. Скажу я вам, ведьма еще та!
– Все время фыркает да шипит, как рассерженная кошка.
– Она уже была замужем, овдовела…
– Говорят, за шведом была!
– Нет, нет – за каким-то литовцем. То ли он князь, то ли граф… Умер. Вернее, убили на войне.
Рассказывая, женщины вполне справились с первым испугом и теперь трещали без умолку, словно брачующиеся сороки. А одна – жеманная красотка Элиза фон Бексенгаузен – даже набралось наглости поинтересоваться у королевы насчет некоего новенького дворянина:
– Михаэль из Утрехта… Он правда граф?
– Откуда вы знаете?
– Он так сказал.
Княжна поспешно спрятала улыбку:
– Ну, раз сказал, значит, так оно и сеть. Благородный муж без особой нужды лгать не будет.
– Ваше величество, а вы знали герцога Курбского?
– Князя Андрея? – скривила губы Маша. – Наверное, знавала когда-то… Еще до предательства. Правда, помню плохо – мала была. Не знаю, правильно ли он сделал, что предал, полагаю, что нет. Не царя предал – Отечество. Если бы против Ивана выступил, мятеж какой поднял бы… а то просто сбежал, жену и детей бросил. Нет уж, нет во мне к князю Курбскому никакого уваженья. Тиран, трус и та еще сволочь! Впрочем, и в Москве не все такие, есть и приличные люди. Князь Серебряный, воевода Воротынский, царевич Шигалей, Саин-хан Бекбулатович… да мало ли!
– А правду говорят, будто бы царь Иоанн…
– Что вы, что вы! И знать такого не знаю, и ведать не ведаю.
Царя Ивана, самого страшного своего гонителя и врага, умная девушка благоразумно не трогала, придерживала язычок, понимала, что на столь запутанном военно-политическом поле, каким сейчас являлась Ливония, и «гнусный московский тиран» мог еще вполне пригодиться.
Об этом же, кстати, зашла речь и в мужском кругу. Терзаемое внешними и внутренними врагами Ливонское королевство отчаянно нуждалось в поддержке. Раньше ее предоставлял царь Иван Васильевич, но сейчас… в связи с некими событиями… С другой стороны – а чего делать-то? Не к полякам же с литовцами обращаться? Те, конечно, помогут, но свои, ливонские граждане, не поймут. К тому, что их добрый король Магнус – вассал московского царя, они давно привыкли – так изначально было. Но чтоб еще и католики воду мутили… Когда-то пустили поляков в Ригу, попросили помочь – теперь поганой метлой не выгнать! Ах, Речь Посполитая, ну уж нет… Лучше уж свои, русские – шведы на перемирие идти не намерены. Наоборот, спят и видят, как бы задавить Магнуса, захватить королевство. Наняли немцев, шотландцев, давят и прут, никакого сладу!
– У нас слишком мало сил, ваше величество, – честно посетовал Труайя. – Слишком мало, чтоб справиться со шведами в одиночку. Вот если бы царь Иван оказал помощь, просто прислал бы еще войска, с пушками бы! Тех, что есть – мало.
– Русским в Везенберге и самим бы помощь не помешала, – покачал головой верный оруженосец Альфонс. – Шведы их грозятся повесить всех до единого, а шотландцы – вообще на кострах сжечь! Как еретиков.
Труайя согласно кивнул:
– Да уж, осажденным сейчас не сладко. Хоть и пушки у них есть, и ратники, а все ж – осада идет, припасы кончаются. А помощи ждать неоткуда. Совсем! Пока еще дойдет посланное царем войско… если он вообще его пошлет. Только на Бога надежда. Одна.
– Слушайте, – вскинул глаза король. – Тогда, может, мы им поможем?
Высказанная монархом идея, на первый взгляд дикая, неожиданно пришлась по вкусу всем. Да, сил мало, но если их использовать грамотно, да еще разведку выслать, да диверсантов… Так почему бы и нет? Землякам-единоверцам своим помочь, да потом, под шумок, кой-кого переманить на службу… Да и для царя Ивана Васильевича разгром шведов под Раковором стал бы большим подспорьем! И Магнус на этот раз действовал бы в своем праве – как верный вассал царя.
– Только надо сперва Ивану письмо написать, – уже ночью подсказала Маша. – О том, что царь нас с тобой извести хотел, здесь, в Ливонии, никто толком не знает. Так, слухи все… Иван Васильевич не дурак, нет. И коли ему будет выгодно, быстренько сменит гнев на милость.
– Думаешь? – с сомнением переспросил король.
– Уверена! Он государь, а не простолюдин все же. Как надо, так и поступит.
Маша потянулась и, вдруг прижавшись к мужу, принялась целовать его в губы со всем пылом юности и резко вспыхнувшей страстью… Полетела на пол ночная рубашка… Юная королева отпрянула, вскочила на ноги, и, покачивая бедрами, встала перед ложем нагою, обворожительная и желанная… милая, родная, своя…
Письмо написали утром. Вместе. Леонид выдавал мысль, Маша облекала ее в слова. В те слова, что были приняты и уместны.
«Иоанну Васильевичу, царю и великому князю, верный вассал и зять Арцымагнус Хрестьянович и жена его Мария челом бьют!»
* * *
Разбить осаждающие Раковор-Везенберг войска с наскока нечего было и думать, силы шведского наместника Клауса Акензена значительно превышали войско ливонского короля. К тому же к шведам еще нужно было добавить пять тысяч шотландцев во главе с неким «воеводой Архибальдом», как его называли русские. Плюс еще один шведский отряд во главе с известным кондотьером Понтусом де ла Гарди. Все это воинство с начала января месяца обреталось возле Раковора, безуспешно осаждая крепость и подчистую грабя все ближайшие – и не очень – окрестности. Особенно тут выделялись шотландцы, в чем Магнус уже имел сомнительное удовольствие убедиться лично. Что ж, эти парни в юбках именно затем сюда, за тридевять земель, и явились – пограбить, вообще пожить со вкусом.
А подставлять лбы под русские пули и ядра – ну уж нет, дураков нет. Пусть этим займутся шведы да немцы.
– Еще когда они стояли лагерем под Ревелем, там грабили и ревельцев, – обстоятельно докладывал Анри Труайя. – Попутно изнасиловав там двадцать восемь добропорядочных бюргерских девиц… Думаю, и больше, просто не все остались живы. На шотландских гофлейтов ревельцы постоянно жаловались Акезену, и тот их наконец увел. Впрочем, под Везенбергом от них мало толку.
– А в чем дело? – король побарабанил пальцами по столу. – Русские защищаются словно львы?
– И это тоже, – кивнул Труайя. – Да и пушек у шведов маловато. Хотя тяжелые орудия вот-вот должны подвезти, и тогда русским придется несладко. Боеприпасов у Акезена хватает, времени – тоже. А царь Иван, похоже, вовсе не намерен выручать своих. Остатки его войск в Ливонии стоят себе преспокойно под Пайде и никаких попыток повернуть к Везенбергу не делают.
– Шведы, немцы, шотландцы… – Арцыбашев поднялся с кресла и в задумчивости заходил по залу, время от времени останавливаясь и высказывая очередную мысль. – Шведы и немцы – лютеране, шотландцы – пуритане-кальвинисты… А точно кальвинисты?
– Точно, – почесал бородку Анри. – В деревнях два костела разграбили да сожгли, священников повесили на березе. Кальвинская ересь в их головах! А уж откуда она в Шотландии взялась, не знаю. Кстати, не такая плохая вера – много голландских дворян и купцов ее исповедуют, и все из них, кого я знал – весьма приличные люди. Не то что эти, в юбках. И веру свою позорят, и нацию! Хотя сказать по правде, все наемники грабят, убивают, насилуют. Шотландцы тут вовсе не исключение.
Подойдя к окну, Магнус задумчиво посмотрел на серое, исходившее мелким мокрым снегом небо:
– А скажи-ка, друг мой, как лютеране относятся к кальвинистам? Вроде бы и те, и другие – протестанты…
– Не скажите, ваше величество, – сразу же парировал Труайя. – Гугеноты же куда как строже. Любое веселье для них – грех, любой праздник. Лютеране же, сами знаете, хоть и скромны, да повеселиться не прочь. Любой, даже самый добропорядочный бюргер от кружки доброго пива не откажется. Не любит кальвинистов никто, слишком уж они… как бы сказать… святоши, что ли. При этом творят всякие гнусности… ну, вы, ваше величество, сами видели.
– Да уж, видел… – король потер руки и с неожиданной веселостью подмигнул собеседнику. – Вот что я думаю, Анри. Шотландцев здесь мало кто любит, да и шведы с немцами тоже живут не очень-то дружно. Вот бы нам их всех промежду собой перессорить, а? Да так, чтоб до кровопролитья дошло!
– Неплохая идея, мой король, – одобрительно улыбнулся штатгалтер. – Но тут надо хорошенько все обдумать. Кого послать, на какой почве стравить, какие и как именно распустить слухи…
– Придумаем! – Магнус пригладил волосы. – Помнишь, мы как-то говорили о создании министерства слухов? Сама королева Мария вроде как изъявила желание. Вот пусть нам и помогает! Пусть думает. За обедом я ей все обскажу.
От идеи мужа Марья Владимировна пришла в полный восторг. Как видно, любовь ко всякого рода интригам, сгубившая несчастных родителей девушки, сидела в юной княжне с самого раннего детства. Позвали Анри, Альфонса, Михутрю и даже доктора «Паганеля». Все продумали грамотно, с учетом местных реалий, более того, даже решили совместить распространение слухов с диверсией – буде удастся.
– Ну, дай бог, чтоб все сладилось, – уже ближе к вечеру подвел итоги король. – Да! А кого на такое дело пошлем?
– Нескольких надо, и чтоб друг о друге не знали, – юная королева деловито придвинула к себе лист писчей бумаги и гусиное перо. – И парами, и тройками, и по одной. Я вот тут сейчас распишу, что кому делать.
– По одной? – удивленно переспросил монарх. – Ты женщин послать хочешь?
– Одну, – не отрывая пера от бумаги, Маша показала указательный палец. – Которая десятерых стоит.
– Сашку, что ли? – догадался Магнус. – Так она ж немецкого не ведает!
Княжна хмыкнула:
– Это Сашка-то не ведает? А ты давно с ней говорил-то?
– Ну, допустим, давно, – признался король. – Так она ведь и сама не заходит.
– А что ей заходить-то? Ты – король, а она кто?
Все было логично и верно. Погрязнув в беспокойных государственных делах и заботах, Арцыбашев и думать забыл о своей юной спасительнице. С другой стороны, он и так собирался много для нее сделать – выгодно выдать замуж, и даже присмотрел подходящего жениха – старого барона фон дер Гольца. Мелких же отроков – смуглолицего Федьку и Егорку с Левкою, пока приставили к делу – помогать бывшему кожемяке Силантию налаживать бумажную мельницу, а в проекте – еще и типографию. Начальный капитал в количестве пятидесяти талеров Силантий занял под королевское слово у местного представителя банковского дома Фуггеров, еще столько же дал король. На мельницу вполне должно было хватить, да и на все остальное.
Так что все были при деле. Только лишь Аграфена-Сашка откровенно скучала, в ожидании обещанного жениха жила себе на ближнем хуторе да иногда развлекалась стрельбой из арбалета по сорокам да белкам. Честно говоря, Леонид и вовсе не собирался ее никуда посылать, хоть Маша и предлагала… Однако о диверсантах ей проговорился Анри, когда приезжал за отроками, и рыжая закусила удила: как это в таком интересном деле – да без нее-то?
– Черт с ней, пускай собирается, – махнул рукой король. – Раз уж немецкий смогла выучить…
– Кстати, Александра уже знает, под каким видом она явится в шотландский лагерь, – Анри улыбнулся в усы. – Говорит, у нее есть там какие-то знакомые маркитантки. И вроде бы они ее даже к себе звали.
* * *
– Так к кому, говоришь, пробираетесь? – старший караула – сухопарый, с бритым морщинистым лицом, тип в длинной суконной юбке и кирасе – окинул суровым взглядом только что задержанную шайку. В принципе, особых подозрений не вызывавшую, слишком уж были юны эти трое парней и явная их заводила – рыжая разбитная девка.
– Я ж вам и говорю, господин капрал, у меня есть подружки, Марта и Клара, – заканючила рыжая, – так они меня звали с собой еще давно, а я тогда не пошла, а вот сейчас пошла и…
По-немецки девка тараторила так бойко, что старший караульщик ни черта не понимал, хотя пока стояли под Ревелем, все ж немного наловчился трепаться по-местному. Но не так, как сейчас… Это ж не язык – это метла какая-то!
– А ну-ка, замолкни, черт тебя дери! – прикрикнув, в сердцах выругался шотландец. И тут же принялся молиться – все ж произнес имя нечистого. Все из-за этой рыжей! – Ты, допустим, к этим своим подругам. А они?
Сухопарый кивнул на ребят, и Сашку вдруг разобрал смех – слишком уж похож был сей бравый шотландский гофлейт на старую сварливую бабку с какого-нибудь Федоровского вымола.
– Они ж тоже кушать хотят, господин королевский лейтенант! Мы ж бедные сироты, у-у-у… Ну-у-у-у, пропустите, пожалуйста, пустите… я за вас всех святых молить буду… и не только святых… я еще кое-что умею… О, вам непременно понравится, господин императорский капитан!
Сашка с таким видом облизала губы и так томно вздохнула, что сухопарый наконец сдался и, что-то повелительно бросив толпившимся рядом, у костра, подчиненным, наклонил голову:
– Идите. Так и быть. Завтра вечером придешь в мой шатер. Красный с белым единорогом. Если заблудишься, спросишь королевского сержанта Дункана Рутберка. Это я и есть! Посмотрим, хе-хе, что ты там умеешь. Да не вздумай меня обмануть – обязательно найду и повешу! Так и знай.
– Ой, славный господин сержант! Да как можно? Да я никогда никого… Я – девушка честная, и нечего тут!
Взяв ноги в руки, отроки во главе с рыжей Сашкою миновали пост и, пройдя с полсотни шагов по наезженной санной дороге, очутились на просторной лесной опушке, за которой виднелись тянувшиеся почти до самого горизонта поля, а в паре верст, на пологом холме, торчала неприступная с виду крепость. Это и был пресловутый Раковор-Везенберг.
Почти все пространство у леса занимал воинский лагерь, четко делившийся на три большие группы. Посередине торчали четкие ряды палаток и большой шатер с трепыхавшимся на нем синим с золотым крестом шведским флагом. Чуть правее располагались палатки видом поскромнее – немецких наемников и городского ополчения Ревеля, а слева – шалаши и шатры шотландцев, путь к которым указывал прибитый на старой березе щит с серебряным косым крестом на лазоревом поле. У березы, на поваленном стволе, сидел какой-то малый, закутанный в грязный шерстяной плащ, и уныло играл на волынке. При виде Сашки он, впрочем, встрепенулся и подмигнул.
– Нас послал сержант Дункан Рутберк! – подойдя ближе, важно заявила рыжая. – Где тут маркитанты? Ну, торговцы, спрашиваю, где?
Услыхав имя сержанта, волынщик грустно повел плечом и сплюнул, однако дорогу все же показал – просто махнул рукой. Да Сашка и без него уже увидела многочисленные кибитки, возле которых у костров деловито суетились мужчины и женщины самого различного вида и возраста.
– Дай Бог вам всего, – подойдя к первому же костру, девушка вежливо поздоровалась. – Как бы мне Марту Три Хряща увидеть? Или Клару Цветочек?
– Хо? Три Хряща спрашиваешь? – обернулся от костра сивобородый мужик в накинутой поверх узкого кафтана овчине. – Та давно к немцам ушла. А Цветочек тут… и та скоро сбежит. И ты бы, девка, шла себе к немцам. Вашей сестры тут не любят…
Услыхав такие слова, Сашка скептически усмехнулась: ага, не любят, как же! То-то похожий на бабу сержант на нее та-ак смотрел и в палатку прийти приказал. Вера верой, но и естество свое требует.
– Особенно пресвитера ихнего берегись, отца Грегора. Не человек – зверь.
– Спасибо, мил человек. Так где, говоришь, Клара-то?
– А вон, красную палатку видишь? Так сразу за ней, где можжевельник, повозки. Там и спроси.
Рыжая улыбнулась: красная палатка, само собой, была ей нужна. Но не сейчас, а завтра вечером… может быть… посмотрим…
– А вон еще красный шатер! – повернув голову, указал Федор.
Егорка с Левкой тоже распахнули глаза и рты:
– И вон там, за елками – красный. И вон…
– Однако многовато будет, – заценила Сашка. – Ладно, разберемся… Ага-ага, похоже, пришли.
За можжевельником возилась с костром девица лет двадцати, белокурая, грудастая, с широкой статью. Круглое, с легким румянцем, лицо, голубые очи – вся из себя этакая невинность, особенно в сочетании с темным сиротским плащиком, накинутом поверх ярко-синего шерстяного платья, ныне потерявшего все свои прежние украшения – ни тебе шелковых ленточек, ни кружев, ни витой канители. Даже на башмаках – и то лент не было!
– Ну, здорово, подруга! – радостно крикнула рыжая.
Клара Цветочек тотчас же оглянулась:
– Ой! Александра! Ты как здесь?
– Так сами ж звали… Сейчас поможем тебе костер развести. Эй, отроцы… А ну-ка, давайте дров…
Не прошло и получаса, как возле кибитки взметнулось веселое желтое пламя. Быстро закипела в котелке талая водица, а пока варилась похлебка, рядом с костром возник основательный уютный шалашик.
– Я все с Ксенофонтом, – между тем рассказывала «за жизнь» Клара. – Марта к немцам ушла – мы с тобой потом к ней сходим, а я пока тут: всякого добра у шотландцев много. Платят щедро, не забижают зря… вот только их окаянные пресвитеры!
– Пре-сви…
– Ну, если по-нашему – ксендзы. Особенно отец Грегор – сам не живет и другим не дает, плешивая гадина. Кого из воинов с нами застанет – пощады не жди! Они его пасутся все, хоть и храбрецы. Но храбрые-то они – в битве, вот те крест, никого не боятся! А здесь запросто так на костер – никому не охота.
Сашка ахнула:
– Что, неужели уже кого-то сожгли?
– Нет еще. Но отец Грегор все время грозится. Ой, гад, гад премерзкий!
Из кибитки, откинув полог, выбрался чернобородый дядечка с вислыми щеками и заметным брюшком, одетый в основательный меховой кожушок и вязаную матросскую фуфайку.
– Сколько раз тебе говорить, Клара? Не ругай господина пресвитера. Для шотландцев это святой человек. Если у всей этой орды и есть честь и совесть, так это он, отец Грегор Мак-Киллой! Кто делится с ближним последним? Отец Грегор. Кто честен, как никто? Опять же – пресвитер. Кто не позволяет себе никаких шашней, кто истинный светоч добродетели и морали? Он же. Кто безоглядно пресекает воровство? Кто поддерживает дисциплину? Кто – первая рука господина Арчибальда?
– Ой, дядюшка Ксенофонт, – поспешно заулыбалась рыжая. – Здрасьте. А я тут…
– Вижу – зачем, – дядюшка Ксенофонт добродушно рассмеялся, впрочем, брыластое лицо его вдруг на миг сделалось озабоченно-деловым и злым, а голос – твердым: – Треть всех доходов – мне. За покровительство и жилье.
– Но…
– Вас ведь четверо! И скажи спасибо, что я не беру половину.
– Спасибо, – скривившись, передразнила Сашка. – Кстати, мои мальчишки могут заготавливать хворост и вообще… много чего по хозяйству.
– Это само собой, дева. Само собой, – Ксенофонт вновь стал сама доброта, только что елей из глаз не лился. – Да, забыл сказать. Первый свой доход отдашь мне полностью. Я ж за вас всех поручуся!
Как бы там ни смотреть со стороны чистой коммерции, а с точки зрения порученного тайного дела все пока складывалось как нельзя лучше. За шпионов никто ни отроков, ни Сашку не держал – ну, сироты и сироты, пристали к маркитантам подхарчиться – эка невидаль! Тем более, рыжая-то девка – симпатичная, тощевата, правда, ну, да ничего, откормится, с такой-то мордочкой на еду заработает легко, да еще и на приданое останется… или на кибитку с парой лошадей. Многие поначалу нищие девки после больших войн кибитки свои заводили, а иные – и дома. Что воину в походе надо? Нет, не тогда, когда бой, а перед ним или сразу после? Правильно – расслабиться. Вина попить и к теплому женскому телу прижаться. А тощее оно или пышное – в полевых-то условиях любому будешь рад.
Бросая на высокие сосны танцующие желтые отблески, уютно потрескивал костерок. Рядом, в шалашике, давно уже спали малые отроки – Егорка и Левка. Сидевший у огня Федор ворошил угли да с любопытством прислушивался к доносящимся из кибитки разговорам и приглушенному девичьему смеху. Подружки болтали по-немецки, но и Федька ведь был не лыком шит, кое-что давно уже понимал, и «в неметчине» во многом уже навострился.
– Ах, Александра, ты даже не представляешь, как у этих парней много добычи! Сколько много всего! Ты говоришь – немцы, шведы? Да они жадные все, скупые, а эти – щедрые. Хорошо б осада затянулась, уж тогда… На повозку себе б скопила – точно.
– А если все же они возьмут Везенберг к весне?
– Коли возьмут, это, Саша, плохо. И коли не возьмут – тоже плохо. Коли победят их – тогда на нас отыграются, а коли возьмут… Так в крепости-то богатств особых нету! Русские там давно сидят… Да и какое добро у русских? Эх, лучше бы затянулось все! Хорошо бы – до лета.
– Ну, ты уж скажешь – до лета. Надоест же всем! Да и… окрестности все разграбят – и что? Чем потом платить-то будут?
– Окрестности разграбят – дальше грабить пойдут! Эх, не знаешь ты ландскнехтов, солдат удачи. За добычей дойдут хоть до самой Риги.
– Ну, уж ты скажешь!
– Дойдут, дойдут. Клянусь Святой Магдаленой.
Потрескивая, догорал костер. Мерцали красным угли. Смуглолицый Федька, задремав, едва не свалился в огонь, да вовремя проснулся. Встрепенулся, прислушался… да завалился в шалашик. В синем ливонском небе тускло светились звезды.
