27

Мальчишки как-то вечером звонят из Преридушина или Фондулака, в общем, откуда-то, сообщить, что через два дня будут дома.

Все, как грит Ас Вентура, и даже поет, тада нормалек. Максин тягостно бродит по дому, убежденная, что оставила улики непослушания на видном месте, что ну если не совсем приведет к неприятностям с Хорстом, то вынудит ее внимательней отнестись к его чувствам, кои, вопреки наружности, у него могут на самом деле оказаться. Она мысленно перебирает всех, с кем водилась – за исключением Виндуста, – пока Хорста не было в городе. Шноблинг, Роки, Эрик, Редж. В каждом из этих случаев она может делать заявку на причины легитимной работы, что вполне бы годилось, будь Хорст ВНС.

Хотя Хайди вероятнее всего не поможет.

– Не могли бы вы с Кармине заскочить ко мне, скажем, случайно? – интересуется Максин.

– Ждешь неприятностей?

– Может, эмоций.

– Мм-гмм?…так на самом деле ты этим заявляешь, что хочешь, чтобы Хорст меня видел в отношениях с другим человеком, поскольку сама параноишь насчет того, что мы с Хорстом по-прежнему можем считаться парой? Макси, неуверенная Макси, когда же ты наконец уже сможешь это отпустить?

Хайди в эти дни, похоже, на краю даже для Хайди, поэтому Максин не сильно удивлена, что подружайка ее детства подчеркнуто не является, ни с Кармине, ни без, когда мужской состав Лёффлеров наконец вваливается домой, громкие и улетевшие по сахару, грохоча по коридору и в две́ри.

– Эй, мам. Скучали.

– Ох, ребята. – Она падает в прихожей на колени и обнимает мальчишек, пока всем не становится слишком неловко.

На них всех бейсболки «Кончай-гуляй», и Максин они тоже такую привезли, что она и надевает. Побывали везде. Флойдз-Нобз, Индиана. «Пласа Утиного Ручья» в Беттендорфе. «Кус Р. Сыр» и «Локо Джо». Они поют ей рекламу «Хай-Ви». Далеко не единожды.

Прибыв в Чикаго, они опрометью рванули в тур по переулку воспоминаний, что в случае Хорста было каньоном ЛаСалль-стрит, его первая и старейшая поляна, где он некогда принадлежал к тем рукоджайвовым авантюристам, что бросали вызов яме каждый день торгов. Начали с Товарной, поторговав трехмесячными евродолларовыми фьючерсами, как для клиентов, так и для себя, надев заказной пиджак маклера с со вкусом приглушенными зелеными и пурпурными полосами и трехбуквенным именным жетоном, приколотым к нему. После того как ямы закрылись, часа в три дня, он переоделся по гражданке, перешел в Чикагскую торговую палату и вписался в кафе «Церера». На какой-то стадии в начале девяностых, когда ЧТБ решила запретить совмещение ролей брокера и принципала, Хорст влился в порядочных размеров миграцию к ЧТОП, где таких угрызений не существовало, хотя евродолларовая деятельность была заметно вялее. Ненадолго он переключился на казначейские бумаги, но вскоре, словно отвечая на некий призыв из глубины опрятных итераций Среднезападного ДНК, проторил дорожку в сельскохозяйственные ямы, а там и опомниться не успел, как погрузился в американскую глубинку, вдыхая аромат горстей пшеницы, приглядываясь к соевым бобам на предмет обнаружения пурпурных пятен на семенах, бродя по полям ярового ячменя, щупая зерна и осматривая шелуху и плодоножки, беседуя с фермерами, погодными оракулами и страховыми оценщиками – сиречь, как он формулировал это для себя, заново открывая собственные корни.

И все же фермерские поля Кончаются – фермерские поля Гуляются, но вот Чикаго-то тянет к себе, без дураков. Хорст сводил сыновей в кафетерий маклеров ЧТОПа, и в «Брокерском трактире», где они съели легендарный исполинский рыбный сэндвич, и в олдскульные стейкхаусы на Петле, где говядина вызревает подвешенной в витрине, а персонал обращался к мальчишкам «джентльмены». Где нож для стейка рядом с твоей тарелкой – не какое-то хлипкое зазубренное лезвие с пластиковой ручкой, а правленная на оселке сталь, заклепками вбитая в тесанный на заказ дуб. Цельный.

Прародители Лёффлеры, весь их визит, были просто до луны от счастья, особенно – до айовской луны, которая с парадного крыльца выглядела крупней, чем мальчишки в жизни видали, подымалась над мелкими деревьями, чьи силуэты торчали, как леденцы на палочке, отчего все забывали, что́ можно пропустить по ящику, который в доме был включен, но скорее – как источник направленного освещения, не более.

Питались в торговых центрах по всей Айове, в «Вилле Пицце» и «Епископском Буфете», и Хорст их познакомил с «Ед-ОКами», равно как и с местными разновидностями «Луисвиллского Браунского горячего». Все дальше в лето и на целые дни к западу, они смотрели на ветер по разным полям пшеницы и пережидали сельские молчания, когда среди дня темнеет и на горизонте возникает молния. Искали аркадные игры, в заброшенных торговых пласах, в приречных бильярдных, в тусах студенческих городков, в кафе-мороженых, упрятанных посреди средьквартальных микромоллов. Хорст не мог не замечать, как места в большинстве своем с его времен стали истрепанней, полы не так метены, кондиционеры не так рьяны, дым гуще, нежели среднезападными летами давным-давно. Они играли на древних машинах из далекой Калифорнии, якобы запрограммированных самим Ноланом Бушнеллом. Играли в «Арканоид» в Эймесе и «Заксон» в Су-Сити. Играли в «Дорожных бластеров», и «Галагу», и «Галагу 88», «Бурю» и «Буйство», и «Роботрон 2084», которую Хорст полагает лучшей аркадной игрой всех времен. По большей части, где бы ее ни отыскивали, они, похоже, играли в «Кризис времени 2».

Или же в нее играли Зигги и Отис. Крупным коммерческим доводом в пользу этой игры было то, что оба мальчишки могли играть на одной машине и приглядывать друг за другом, а Хорст тем временем отправлялся по различным товарно-ориентированным делам.

– Я только заскочу вот в этот бар на минутку, парни. Дела есть.

Зигги и Отис фигачат дальше, Зигги обычно – на синем пистолете, а Отис на красном, то запрыгивая на ножные педали, то спрыгивая с них, смотря что нужно – искать укрытия или выскакивать и палить. В какой-то момент, пополняя запас жетонов, они замечают парочку местных пацанов, которые шибались поодаль, наблюдая за их игрой, но, странное дело для таких-то галерей, с кибицем своим не лезли. Не пуская буквально слюни и без заметного Зигги или Отису оружия в реале, они вместе с тем излучают эту ауру пустой угрозы, которой Среднему Западу так часто не удается никого к себе расположить.

– Что-то? – осведомляется Зигги как можно нейтральнее.

– Вы, черти, «нёрды»?

– Нёрды, это как? – грит Отис, на котором полуночной синевы шляпа-пирожок и солнечные очки Скуби-Ду с зелеными стеклами. – Комплект такой, перетопчетесь.

– А мы нёрды, – объявил тот, что покороче.

Зигги и Отис смотрят тщательно и видят пару пригородных нормалов.

– Если вы нёрды, парни, – Зигги аккуратно, – как в этих краях выглядят не-нёрды?

– Фиг знает, – грит тот, что побольше, Гридли. – Их почти всегда как бы трудно заметить, даже днем при свете.

– Особенно днем при свете, – прибавляет Кёртис, другой.

– Никто столько очей не набирает на «Кризисе времени». Обычно.

– Никогда, Гридли. Кроме того пацана из Эттамвы.

– Ну да, только он пришелец из космоса. Из далеких галактик, типа. Вы, парни, космические пришельцы?

– Да тут просто копишь бонусные очки. – Зигги демонстрирует. – Вон те ребята в оранжевых костюмах? Недавно работают, худшие стрелки в игре, стоят 5000 за чпок, но 5000 тут. – Бах! – 5000 там. – Бах! – довольно скоро они накапливаются.

– Мы никогда столько не находили.

– О, – Зигги учтиво, будто это всем известно, – как в следующий раз увидите, что Босс от вас уходит…

– Вон! – показывает Отис.

– Ну да, в общем, отстреливаешь ему шляпу – видите? оч быстро, четыре раза, свинца ему и метишь чуть над головой – поэтому теперь не надо кидаться вон на тот танк, сперва заходишь в этот переулок, а там полно этих бонусных ламеров. Бьешь их в голову – и набираешь лишние очки.

– Вы из Нью-Йорка?

– Ты заметил, – грит Зигги. – Поэтому мы на стрелялках зависаем.

– Как насчет гоночных катеров?

– Здоровое развлечение как бы, судя по.

– «Гидро-Гром» когда-нибудь пробовали?

– Видели, – признает Отис.

– Давай, – грит Гридли. – Мы вам можем показать, как сразу в бонусные катера садиться. Там есть полицейский катер с пушкой, «Вооруженный Отпор», вот это будет ваша фишка.

– И сядешь на сабвуфер к тому ж.

– У меня брат немного странный.

– Эй, пошел ты, Гридли.

– Так вы братья, что ли? Мы тоже.

Потому Хорст, вернувшись из бара после того, как покрыл требование поддержания маржи, устроил спред на соевые бобы на июль – ноябрь, по всем правилам социотехники проапдейтил твердую краснозерную пшеницу Канзас-Сити и уговорил неопределенное количество длинногорлых «Бергхоффа», обнаруживает, что сыновья его орут с, надо признать, непривычным самозабвением, расфигачивая навороченные гоночные катера по всему постапокалиптическому Нью-Йорку, который тут наполовину под водой, задыхается в тумане, недоосвещен, знакомые достопримечательности в красочном аварийном состоянии. На статуе Свободы венец из водорослей. Всемирный торговый центр кренится под опасным углом. Огни Таймз-сквер потухли огромными лоскутами неправильной формы, вероятно – от недавних боевых действий в соседних кварталах. Зигги – в «Вооруженном Отпоре», а Отис – у руля «Тютитаника», миниатюрной версии знаменитого обреченного океанского лайнера. Гридли и Кёртис испарились, словно подсадные утки не вполне от мира сего, чьей функцией в этом реале было направить Зигги и Отиса в гибельные морские пейзажи того, что может поджидать их родной город, словно навыки управления гоночными катерами окажутся необходимы для грядущих бедствий Большого Яблока, включая глобальное потепление, но не ограничиваясь им.

– И, мам, мы тут подумали, может, нам лучше переехать в какое-нибудь не такое рисковое место? Мёрри-Хилл? Ривердейл?

– Ну… мы на шестом этаже…

– Ну хоть спасательную шлюпку, держать возле окна?

– С такой жилплощадью, отвяньте уже, дурилки картонные, а.

После того как мальчишки уложены, Максин пытается разместиться перед очередным телефильмом про смертоносную приходящую няню, застенчиво приближается Хорст.

– Ничего будет, если я задержусь ненадолго?

Подавляя все, что могло бы напомнить двойную меру взглядом:

– Ты имеешь в виду сегодня заночуешь.

– Может, немного дольше?

Это что?

– Сколько угодно, Хорст, мы тут по-прежнему делим коммуналку пополам. – Насколько возможно любезно в данный момент, когда ей бы лучше смотреть, как бывшая ситкомовская актриса притворяется молодящейся Мамочкой в Беде.

– Если проблематично, я могу упасть где-нибудь в другом месте.

– Мальчишки будут в восторге, думаю.

Прямо у нее на глазах его рот начинает открываться и снова закрывается. Хорст кивает и удаляется в кухню, откуда вскоре доносятся звуки проникновения в холодильник и мародерства.

Драма в ящике приближается к кризису, коварные планы приходящей няни начинают расстраиваться, она только что схватила Младенца и пытается бежать, на неуместных каблуках, в какую-то территорию, насыщенную аллигаторами, взвод полиции, похожий на каталожные модели без малейшего представления о том, каким концом направлять оружие на подозреваемого, кидается на выручку – все снято под ночь, ессессно, – и тут Хорст выныривает из кухни с шоколадными усами, держа упаковку мороженого.

– Тут везде по-русски написано. Этот парень Игорь, правильно?

– Да, ему партиями завозят, всегда больше, чем потребляет, мне довелось ему немного помочь с излишками.

– И в обмен на его щедрость…

– Хорст, это бизнес, ему – гладко – восемьдесят лет и похож на Брежнева, ты уже сожрал полкило, хочешь сообщу куда надо, тебе найти желудочный зонд?

Хорст получудесным манером овладевает собой:

– Отнюдь, оно зашибенское. В следующий раз этого старину Игоря увидишь, спросила б у него, там есть шоколадное с макадамией? может, взбитое с маракуей есть?

Следующее утро Максин проводит в «Братьях Моррис», подыскивая мальчишкам обмундирование снова-в-школу, в квартиру заскакивает около часа ланча. Уже совсем было открывает полупинту йогурта, как в домофон звонит Ригоберто. Даже через низкокачественный динамик в голосе его слышно обмирание.

– Миссис Лёффлер? К вам посетитель? – Пауза, будто еще репетирует, как бы это сказать. – Я, типа, вполне уверен, что тут к вам Дженнифер Энистон?

– Ригоберто, я вас умоляю, вы изощренный нью-йоркчанин. – Она идет к смотровому глазку, и, само собой, вот из лифта и по коридору движется эта широкоугольная версия самой Рейчел «Люблю Росса, Не Люблю Росса» Грин. Максин открывает дверь до того, как могут возникнуть негативные мысли типа психопат в латексной маске знаменитости.

– Мисс Энистон, во-первых, позвольте мне сказать, я такая громадная поклонница передачи…

Дрисколл трясет волосами.

– Думаете?

– Вылитая она. Не говори мне только, что Мёрри и Моррис впрямь…

– Ага, и тотальное вам спасибо за эту наводку, она изменила мне всю жизнь. Парни просили вам передать, что соскучились и надеются, что вы уже не расстраиваетесь из-за той маленькой неисправности фена?

– Не-а, федеральное ЧП, половина «Кон-Эда» на улицах с отбойными молотками, чего тут расстраиваться? Заходите в кухню, «Зима» у меня только что закончилась, но есть пиво. Наверное.

«Катящий Камешек», две бутылки, которые Хорст как-то проглядел, сильно в глубине холодильника. Они заходят и садятся за столовым столом.

– Вот, – Дрисколл подсовывает ей серый-с-бургундским конвертик размером и формой примерно со старую дискету, – это вам.

Внутри карточка на дорогой бумаге с каллиграфией вручную.

– Что это?

– О, это я в одном комитете.

– Похоже, солидно, кому по карману теперь такие вечеринки?

Ну, судя по всему, Гейбриэлу Мрозу, кому ж еще, который, как выясняется, недавно приобрел «Сетеффекцы. ком», что строит и поддерживает виртуальные частные сети, и среди активов компании обнаружил особый Вечериночный Фонд, который болтался там много лет на условном депонировании, ожидая чего-то подобного этому конкретному Концу Света в Известном Нам Виде.

Максин досадует.

– Столько времени, и никто не догадался обшарить счет? Куда ж тут идеалистичней? Жулики, с которыми я каждый день вожусь, ни один – будь он ламер, идиот, что не – такого бы не упустил. Пока ебаный Мроз, конечно, не появился. И вот теперь, значит, он хлебосольный хозяин и не тратит ни единого никеля из своего кармана.

– Все равно нам всем где-то сейчас потусить не повредит, даже если это величайшая на Переулке вечеринка розовых листков. Я буду возле бесплатного бара, по крайней мере.

Приближается День Труда, все на свете начинают звонить, люди, о которых Максин не слыхала годами, одноклассник из Хантера, который ей продолжительно напоминает о том, как она в самый нужный момент вечера, проведенного в безответственном ступоре, спасла этой личности жизнь, поймав мотор, иногородняя публика, совершающая свои ежегодные паломничества в ГНЙ, рьяная, как любые городские листогляды, что направляются в другую сторону поглазеть на зрелища разложения, как изощренные путешественники, которые провели все лето где-то в далеких и сказочных туристских местах, а теперь вернулись утомлять всех, кого могут собрать, камкордерными пленками и байками о фантастически выгодных покупках, усовершенствованных турах, жизни с аборигенами, антарктических сафари, индонезийских фестивалях гамелана, делюксовых странствиях по кегельбанам Лихтенштейна.

Хорст, хоть и не вполне отвисает весь день дома, находит время и для мальчишек – больше времени, кажется по все более расфокусированным воспоминаниям Максин о Годах Хорста, нежели он когда-либо тратил на них раньше, водит их посмотреть, как играют «Янки», обнаруживает последний салон скибола на Манхэттене, даже сам вызывается сводить их за угол на сезонную нудятину, которой всегда избегал, – стрижку перед школой.

Цирюльня, «El Atildado», ниже уровня улицы. Здесь шумный субарктический кондиционер, старые номера «OYE» и «Novedades», и 90 процентов бесед, вроде комментариев к матчу «Метсов» по ТВ, на карибском испанском. Хорст только увлекся игрой, которая шла с «Филлями», когда с улицы, вниз по ступенькам и в дверь вваливается субъект в тишотке Джонни Пачеко, шлепает внутрь полноформатный дворовый барбекю вместе с баллоном пропана, который желает продать по привлекательной цене. Такое в «Эль Атильдадо» случается постоянно. Мигель, хозяин, всегда сочувствует, терпеливо пытается объяснить, почему здесь кого-то это вряд ли слишком заинтересует, указывает на логистику пешей прогулки с этой штукой по улице домой, не говоря уж о полиции, у которой «Эль Атильдадо» внесен в список, и она все время подсылает одних и тех же мясистых англо в гражданских прикидах, которые и твою малолетнюю сестренку не одурачат, с визгом подкатывать к обочине, после чего выскакивать и бросаться в бой. Вообще-то, по сведениям швейцара из соседнего Здания, у которого перерыв, а он предложил свои услуги по сводкам полицай-вахты, именно такой сценарий у нас уже почти что разыгрывается. Происходит какой-то напряженный разговор с пониженной громкостью. Парень с барбекю натужно маневрирует своим товаром на продажу обратно за дверь и вверх по ступенькам, проходит не более минуты, и вваливается Двенадцатый Участок в виде копа в гавайской рубашке, которая не вполне закрывает ему «глок», с воплем:

– Ладно, где он, мы только что видели его на Колумбе, если я выясню, что он здесь был, я вас за жопу возьму, вы меня поали, что я тут вам говорю, мазафакеры, в говне у меня буете по шею, mierda honda, tu me comprendres, – тип-того.

– Эй, смотри, – грит Отис, пока его брат подает ему знаки «заткнись», – это же Кармине – эй! эй, Кармине!

– Ё, парни, – глаза детектива Ноццоли мечутся к телеэкрану. – Как у них там?

– Пять-ничо, – грит Зигги. – Пейтон только что хоумран сделал.

– Хорошо бы поглядеть. А надо за шпаной гоняться. Маме привет передавайте.

– «Маме привет»? – осведомляется Хорст после того, как завершился иннинг и пошла реклама.

– Они с Хайди дейтятся, – Зигги успокоительно. – Она его иногда раньше приводила.

– А ваша мама…

Так вот и всплывает к тому же, что Максин координировалась с копами, какими-то копами, мальчишки точно не знают какими.

– Она и уголовку сейчас ведет?

– По-моему, там что-то с клиентом.

Экранноустремленный взгляд Хорста делается меланхоличен.

– Хороши клиенты…

Позднее Максин отыскивает Хорста в столовой – он пытается собрать компьютерный стол для Зигги из ДСП, кровь уже струится по нескольким пальцам, очки для чтения вот-вот соскользнут с пота на носу, таинственные металлические и пластиковые крепления разбросаны по полу, повсюду трепещут рваные листки с инструкцией. Орет. Дефолтная фраза при этом у него:

– Ебаная ИКЕЯ!

Как миллионы других мужчин на всем белом свете, Хорст ненавидит шведский гигант «сделай-сама». Они с Максин как-то просрали весь выходной, разыскивая ее отделение в Элизабете, Нью-Джёрзи, расположенное близ аэропорта, чтобы четвертый крупнейший в мире миллиардер мог сэкономить на устройстве склада, а все остальные мы тратили целый день, блуждая по Нью-Джёрзийской платной автодороге. Также вне ее. Наконец они прибыли на парковку размерами с округ, и вдали пред ними замерцал храм, или же музей, теории домашнего быта, слишком инопланетной, чтобы Хорст ею полностью увлекся. Поблизости мягко садились грузовые самолеты. Целая секция магазина отводилась под замену неправильных или недостающих деталей и креплений, поскольку у ИКЕИ это не очень экзотическая проблема. Внутри самого магазина вечно переходишь от одного буржуазного контекста, сиречь «комнаты дома», к другому, по фрактальной тропинке, что изо всех сил старается заполнить всю доступную площадь торгового зала. Выходы ясно маркированы, но до них невозможно добраться. Хорст ошеломлен так, что потенциально склонен к насилию.

– Погляди только. Барный табурет по имени Свен? Какой-то старый шведский обычай, только грянет зима, погода испортится – и немного погодя начинаешь общаться с мебелью неожиданным для себя способом?

Много лет в браке прошло, пока Хорст не признал, что он человек не домашнего склада – к тому времени это никого уже сильно не удивило.

– Мое идеальное пространство обитания – не слишком захезанный номер мотеля в глубине Среднего Запада, где-нибудь в пустошах, примерно когда выпадают первые снега. – Голова Хорста на самом деле и есть нескончаемый, на всю страну, снежный занос мотельных номеров в далеких, продутых ветрами пространствах, и Максин никогда не узнает даже, как туда пробраться, не то что поселиться. Каждый прозрачный эпизод, канувший в его ночь, хоть раз, неповторим. А совокупность их – зимняя пустота, которую она не может постичь.

– Ладно тебе. Передохни. – Она ставит ящик, и они садятся и какое-то время смотрят Канал Погоды, с отключенным звуком. Один диктор-метеоролог что-то говорит, а другой смотрит на него и реагирует, а потом опять смотрит в камеру и кивает. Потом они меняются, и говорит другой, а первый кивает.

Возможно, формальное дружелюбие заразно. Максин ловит себя на том, что говорит о работе, а Хорст, что немыслимо, слушает. Не то чтоб его это касалось, конечно, но, опять же, резюме не помешает?

– Этот документалист, Редж Деспард – его в-два-раза-паранояльнее гений-ИТишник, Эрик, – они засекли кое-что пикантное в бухгалтерии у «хэшеварзов. ком», ОК, Редж приходит с этим ко мне, думает, зловещее, глобальное по охвату, может, имеет отношение к Ближнему Востоку, но может быть, что просто перебор «Икс-досье» или чего-то. – Пауза, умело замаскированная под передышку. Ожидание, что Хорст начнет стервозить. Но он только моргает, пока еще медленно, что может сигнализировать о некотором интересе. – Теперь, судя по всему, Редж исчез, таинственно, хотя, быть может, всего лишь в Сиэттл.

– И что, ты думаешь, происходит?

– О. Думаю? У меня есть время думать? Федералы теперь и за меня взялись, предположительно из-за Брук и ее мужа, и какой-то якобы связи с Моссадом, что может быть тотально, как там выражаются у тебя на родине, конский навоз.

Хорст уже держится за голову обеими руками, словно намерен предпринять ею свободный бросок.

– Емима, Кассия и Керенгаппух! Чем я могу тебе помочь?

– На самом деле знаешь что? – Откуда это и насколько она действительно всерьез: – В субботу вечером там в центре такой здоровенный сходняк для нёрдов, и, и мне сопровождающий не помешает, как насчет? А?

Он как бы щурится:

– Плевое дело. – Полувопрос. – Постой… а танцевать мне придется?

– Кто ж знает, Хорст, иногда, если музыка правильная, знаешь, человек просто не может не?

– Эм, нет, я имел в виду… – Хорст почти мил, когда ерзает. – Ты меня так и не простила за то, что я не научился танцевать, верно?

– Хорст, я что, должна тут на цыпочках ходить вокруг твоих сожалений? Если хочешь, могу прямо сейчас научить тебя парочке натурально простых шагов, тебе полегчает?

– Если только там не нужно вилять бедрами, мужчина обязан где-то провести черту.

Она роется в коллекции компактов, сует диск.

– ОК. Это меренге, очень просто, ты должен стоять, как элеватор, а если захочется время от времени ногой-другой двинуть, так оно даже и лучше.

Немного погодя заглядывают дети и обнаруживают их в формальном клинче, они медленно топчутся через такт «Копакабаны».

– Вы двое, в кабинет к завучу.

– Ага, бегом марш.