Глава XXII
«Прощай УР-62, пополнение в ГОА»

Подъем мы планировали сделать в пять утра, но, хоть человек и предполагает, а только бог располагает, ну и бог расположил, что в два часа ночи пришла группа от Старыгина. Бойцов, конечно, не будили, но командирам встать пришлось, и, разместив прибывших да сменив часовых, мы снова задали храпака. Дежуривший взвод имел приказ подъем произвести в пять утра, вот дежуранты и выполнили все как надо. В пять тридцать все уже были подняты, умыты, огимнастированы (озарядочены) и готовы к завтраку.

Но завтрак только в 6.30, потому пусть бойцы чистят-смазывают оружие, а мы, командиры, пошушукаемся, сводный отряд полковник отправил под командованием Ахундова, и, если честно, я рад ему. Не знаю, в чем особенно радость, но он как-то более предпочтителен, что ли, более надежен (в крепости себя хорошо показал), правда, в бою придется одергивать, азербайджанец наш горяч, хотя его понять можно. И вот я, Ахундов, Полуэктов, Кравцов, Никифоров, Ивашин и Хельмут (да, сегодня немецкие братья впервые примут бой) сидим и обсуждаем-придумываем план нападения.

И после долгих споров наш план стал вырисовываться, может, он и не стал бы художествововать (каламбур, от слова вырисовываться), но не дождавшись нас у мельницы, в полвосьмого пришел сам Арсений Никанорович. Он засыпал нас своими забайкализмами (паря, вдругорядь и т. д.) и дал наметки плана, а мы, обсудив, само собой, внеся изменения и дополнения, приняли данный план к действию. Затем специалисты уже накидали его на бумаге, и теперь, когда план стал наглядней, все поняли замысел старого приморского партизана, вот тут прикрепляю тот самый план.

Конечно, на плане у нас получилось не супер, но так и не спецура картографическая «писала», а простые командиры РККА (некоторые даже родом из Вермахта, и даже из Абвера). Кстати, тот самый Хельмут и посоветовал пехоту на левый берег реки не переводить, так как если противник ломанется в лес, задавят толпой наших пехотинцев. Исходя из этого, на левом берегу у нас будет только бронетехника, они сразу же (Ивашин, Абдиев и Нечипоренко) получили приказ в случае наплыва пехоты рвать оттуда когти. Одной вонючей, паршивой противопанцерной гранатки под гусянку хватит любому танку за глаза, и все, целому экипажу трындюлец. Но это не значит, что от одного одиночного фашиста танкам надо бежать гамузом, нет, бежать надо, если на танк рванет большая толпа. Пока мы планировали и обсуждали, бойцы, оказывается, позавтракали и готовы к труду и обороне, потому Ильиных и Полуэктов повели их рыть укрытия. Укрытия для трех 76-мм пушек, для минометов (небельферы оба) плюс для наших родных РККАшных минометов и ротных, и батальонных (этих только две штуки), короче, кроты объемам вынутого нами грунта завидуют молча.

Остальные командиры не спеша позавтракали, так как, по сведениям Ильиных, противник до нас дойдет только к полудню, и у нас времени вагон и довольно большая тележка. Ну и начался гигантский кротовий сабантуй, холм на котором мы обосновались, был покрыт лишь кустами. И по мере готовности укрытия маскируем теми же кустами, ну чтобы немцы до последнего момента не заметили, вынутый грунт принимает гостеприимная к такому добру река. Не должны нас фашисты раньше времени заметить, не должны и все, потому свежевынутую матушку сырую землю, сбрасываем в реку, тщательно затем заметая берег. Танкисты (ну и броневики тоже) поехали к мосту (по плану он расположен на два километра ниже), то есть мы не допустим врага до моста, бронечасть должна переправиться на тот берег и схорониться в лесу. Само собой что не навсегда, а до поры до времени, как туз козырный в рукаве, Димка Донской так делал, когда из Мамая половичок творил. Чингиска-монгол да и Тимурка-хромой тоже любили накрывать противника прикрытым резервом. Противник наш придет пешком, за каждым батальоном будут двигаться повозки с более тяжелым имуществом.

Сижу, осматривая дорогу в бинокль, а бинокль-то хороший, цейссовский; покойный гауптман подарил, а я, сволочь неблагодарная, мало того, что не сказал тому спасибо, даже имени не спросил. Пока еще над засадой тишина, только птички чирикают, мечта орнитолога, и бойцы работают. Наконец на той стороне показались наши бронесилы разномастные, и через минут пятнадцать исчезли, растворяясь в лесу, все, кроме БТ самого Нечипоренки. Экипаж Нечипоренки присобачил к своему колесногусеничному шкафу по традиции осинку и начали гастарбайтерить, ну то есть подмели дорогу и прилесок, наконец скрыв, насколько смог, следы, танк Санька Нечипоренки тоже рассосался в лесу, аки круги на воде.

У нас тоже скоро будет все готово, кстати, почему командир (комиссар, неважно) должен валяться в тенечке, пока солдаты долбутся? И совесть заставила меня встать и побежать к арене труда, попросил я у бойца Деревянкина малую саперную и тоже начал усиливать обороноспособность нашей группы. Правда, малой саперной, я никогда не орудовал, все большой да большой, это оказывается трудней, ну, может, я просто не привычен к этой. Но ничего, прошло полтора часа, ходики натикали полдвенадцатого, и у нас все готово. Парни осторожно высыпают остатки вынутого грунта в реку, маскируют специально вырытыми из земли кустами окопы (кусты жаль, они не виноваты). Все, успели!

Кстати, как показывает история, победители чаще владели обстановкой лучше побежденных, тот же Эмир Тимур в битве при Анкаре, обманом завладел лагерем Баязида. Тот мало того, с войском прошатался в степи (Тамерлана искал, псих), еще его войска вернулись в лагерь голодные да жаждая (не мести, нет, тупо вода кончилась). А тимуровцы (не те, из Гайдара, а эти, из истории), встретили Баязида сытые, веселые и отдохнувшие, ну и накостыляли туркам. Вот и мы сыты, обуты (хотя это-то при чем, фрицы тоже не босиком) и с хорошим настроением ждем вояк гитлеровских.

Дежурные разносят кашу гороховую по позициям, сам старшина оказывается с нами и умудрился сготовить офигенную кашу. В ней и консервированные сосиски, и колбасная начинка Вермахта, в ней же тушенка из запасов РККА (совхоз помните?), а еще и кусок бычка, которого Машуня в самовольном походе притаранила. Короче, не каша, а какая-то амброзия, пища богов (а может, я просто сильно проголодался?), затем после обеда все усилили бдительность.

Пушкари начали вытаскивать и готовить снаряды, минометчики тоже типа того, пулеметчики да стрелки и те прошлись по оружию. А кстати, и танкисты не груши околачивают: во-первых, в лесу груш, оказывается, нет, да и заняты они другим делом. Обе «косилки» и пушки 45-мм со взводом саперов стоят у моста в резерве, саперы поставили весь имевшийся запас шрапфугасов (все 6 штук) на дороге с причудливыми секторами «обстрела», ну и свалили к мосту. Если что, то они причешут сперва наступающих на мост фрицев (если те, конечно, прорвутся), а затем в нужный момент рванут его, к чертям свинячим (собачьим, вонючим, говнистым – нужное выбрать).

Ну и где же эти тевтонские сумрачные козлы, долго нам тут их ждать, кусты ж завянут скоро да и жара покоя не дает. Чу, слышны звуки, аха, тефтели (ой тевтоны) приближаются к концу, фу, опять как-то двусмысленно и грубо, но факт, причем в обоих смыслах.

Высовываюсь из принакрытия и смотрю в бинокль на колонну, в самом верху плана появляется туева фуча марширующих фрицегансов, оттозигфриды своими копытцами топают к крындецу, но мы пока не спешим. Согласно задумке надо начать, когда голова колонны дойдет до уровня самого нижнего Т-III (по плану), тогда и шарахнем изо всех стволов, а сигнал – это, конечно, наш фирменный крик – «Бей гадов!».

Завоеватели не спеша затянули «Хорст Весселя», тоже мне, хор Пятницкого, они ж с фронта, и им кажется, они в лотерею выиграли отдых в тылу, ну-ну, импрессионисты, будет вам отдых, только навечно. Допев «Весселя», затянули еще какую-то песню, что-то типа:

Тем временем, до намеченной точки еще минут пятнадцать фрицевой ходьбы. А мы не спешим, зачем и куда, нет-нет, капкан должен захлопнуться полностью. В конце концов, голова колонны противника все-таки достигает одиноко стоящую на краю леса мощную березу, все. Парамарибо, то есть Тегусигальпа, уф Порт-о-Пренс Гитлеру в глотку, мы начинаем КВН (Кончать Вонючих Нацистов).

– Бееееееееееей гадов! – кричу я, а оставшийся взрывать шрапфугасы сапер крутит «адскую машинку». БАБАХ, огромное количество бравых «певцов» валится, кто навсегда, кто раненым, а кто и чисто поваляться со страху. Все бойцы подхватывают этот крик (и взрыв) души, одновременно нажимая спусковые крючки, опуская мины, в минометы, дергая, что надо дергать в пушках и т. д. На дороге начался ад!

Синхронно, вместе с пулями из стрелкового оружия, на врага полетели мины и снаряды. Так как расстояние небольшое, разницы начальной скорости пуль, снарядов и мин никто не заметил. За первые десять-двадцать секунд, ну пока фашисты опомнились, наш огонь, наверно, нанес не менее батальона безвозвратных потерь, а если добавить бабах от шрапфугасов, то все полтора. Для немцев (сорри, для гитлеровцев) это был звиздец, причем полнейший, опомнившись, немцы залегли, но прямо на дороге, а куда же еще? Чай, им-то мы окопов не вырыли, как-то негостеприимно, конечно, но и гости-то незваные, тевтоны в рот драные, короче, насколько бы фашисты ни были крутыми, а летать-то не умеют и по-кротовьи быстро закопаться в землю тоже.

Враг пытается отстреливаться, но его огонь не доставляет нам сильного дискомфорта, трудно отстреливаться от окопавшегося на высоте неприятеля, тем более когда ты на виду лежишь. Местами сохранившиеся офицеры и унтеры пытаются как-то скоординировать отпор, но снайперы у нас не лыком подпоясаны (или не ломом шиты?), и снайпера, и другие более-менее меткие бойцы отстреливали сперва, конечно, тех, у кого погоны покруче и фуражки.

Тут дисциплина и порядок в фашистских рядах рухнули ниже абсолютного нуля (ниже минус 273° по Цельсию), и животной толпой, жаждущей жизни любой ценой, зольдатня рванула в лес. А тут их вместо хлеба с солью танкисты встретили шквалом пулеметного огня, ну да, в лесу у нас ведь был припятан козырный туз, едрит мадрид осасуну через вальядолид, целая колода козырных тузов. Немчуру осчастливило сразу два десятка пулеметных струй, не выдержав напора «стали и огня», супостаты рванули назад. Но и тут их ждала только смерть, стрельбу с холма никто не прекращал. Группа ливонских оптимистов попыталась сгрузить с повозок минометы, но два осколочно-фугасных снаряда, красиво уложенных меж повозками Полуэктовым, и десяток мин из ротного миномета наглядно показали гитлерне превосходство коммунизма над национал-социализмом.

Тут враг нашел единственный выход: войти в лес и затаиться за деревьями или просто залечь, все-таки из танка обзор не супер, даже из хваленых немецких танков. И потому остатки гитлеровских ублюдков стали растворяться в лесу, туда пулять пушками и минометами мы побоялись, можно задеть свои танки (а БТ имеет противопульную броню, тут нам не особо там). Поэтому устроили стрелковую бурю, по моему приказу, пулеметчики выпустили диски и ленты (те, что уже заряжены были) до конца по следам немцев. Им помогли и остальные стрелки, выпуская все патроны из уже заряженных обойм и магазинов. Все, на нас упала тишина как снег на голову (или сосулька, у нерадивых коммунальщиков), в этой тиши стали слышны стоны раненых, лежавших на дороге немцев (да и наших в окопах).

Ко мне в наш окоп пробрался Хельмут и предложил поговорить с немцами, пока те деморализованы. Ну, чтобы попробовать перетащить на нашу сторону побольше простых немецких ребят, охмуренных австрийским, однояйцевым челколобым ублюдком и другими гиббонтропами.

Взяв рупор (я не знаю, откуда он тут взялся, ну рупор), Хельмут направляет раструб в сторону левого берега и начинает (тельмановская школа):

– Камерады, с вами говорит бывший кандидат на офицерский чин 45-й пехотной дивизии Вермахта, Хельмут Юргенс.

Ваше положение безвыходно, сейчас мы начнем зачистку силами всей дивизии, и каждый встреченный с оружием в руках будет убит на месте. Всем тем, кто хочет жить, предлагаю сдать оружие и остановить бессмысленное кровопролитие. Советское командование не хочет проливать бесцельно кровь немецких парней, те, кто сдаст оружие, получат жизнь и свободу.

Даю вам пятнадцать минут, через пятнадцать минут закидаем вас минами и снарядами, затем начнем зачистку, если вы согласны принять наши условия, то знак – белый флаг. Время четырнадцать часов двадцать минут, и оно пошло.

Понятно, что Хельмут говорил с немцами на немецком, не на латыни же с ними говорить… Из леса стали доноситься разговоры и крики, но кто, о чем и зачем говорил там и кричал, мы не знали, у немцев шло обсуждение. Импрессионисты устроили ток-шоу, тема «Жить или не жить», вариант «Кому на (Бела-) Руси жить хорошо?» (живому немцу или мертвому).

Через десять минут замечаем около восьми импровизированных белых флагов, ну и я говорю Хельмуту:

– Хельмут, командуй, тем, кто сдается, идти вон к той одинокой сосне, ну вправо.

Затем говорю радисту:

– Передай танкистам, пусть сгруппируются у одинокой сосны и принимают капитуляцию немцев, но близко к танкам не подпускать, не менее пятидесяти метров дистанции.

Радист открытым текстом передает сообщение танкистам, и Хельмут снова берет рупор:

– Камерады, идем к одинокой сосне, слева от нас, там кладем оружие и, отходя, строимся.

Немцы боязливо выбираются из лесу и идут к ориентиру, тут сзади (из гитлеровских стволов) какие-то особо упертые нацики начинают шмалять по честным немцам, те залегают и тоже отвечают. По месту, где расположены «непримиримые» фашисты, Полуэктов (не сам, конечно, а командами) кладет несколько осколочно-фугасных прибабахов. Наши пулеметы бешено обливают нациков (ну, вообще-то место, где нацики, плохие немцы, то есть), и те затихают.

Хорошие немцы скапливаются у того самого ориентира, и гора оружия, сданного немцами, растет, плохие немцы притаились.

– Кравцов, берешь свою роту, бегом на грузовики, и вперед на тот берег, надо охранять сдавшихся в плен, ах да, и Хельмута с его ребятами возьми, пусть с хорошими немцами покалякают.

Кравцов с Хельмутом, вызывая своих бойцов, уходят. Нам, остальным тоже, надо на тот берег переправляться, командую всем собираться и бегу догонять Кравцово-Юргенсов.

Бойцы сворачивают свои позиции, а я добегаю и ныряю в кузов грузовика, обалдеть, вокруг одни немцы, я, значит, к Юргенсу попал. Западло, хотя почему, теперь это наши братья, Хельмут в кабинке, и я один на один с немцами, западло не в том, что я боюсь или опасаюсь немецких братьев, нет, западло в том, что я не говорю по-немецки.

И мы молча едем вниз с холма, потом к мосту и от моста вправо, к одинокой сосне.

Когда наш «Опель-блиц», доехав, глушит мотор, я в числе первых спрыгиваю с кузова, толпой в сто-двести человек стоят «хорошие» немцы, в десятке метров перед ними холмик из оружия, а вокруг все уже оцеплено кравцовской ротой.

Хельмут строит своих бойцов, и «хорошие» немцы фигеют, слыша команды на родном языке и вооруженных немецким же оружием немецких парней, в немецкой же форме, но на стороне РККА (белые тряпки помогают отличать своих немцев от фашистских). Один из бойцов Хельмута кричит:

– Пауль, майне брудер, – и лезет обниматся к одному из озирающихся «хороших» немцев, офигеть, прямо индийский фильм, встреча братьев.

– Кравцов, Нечипоренко, Ивашин и Абдиев, вперед к зоне «плохих» немцев и зачищаете территорию, пехота, прикрывайтесь танками и броневиками, вперед. Всех, кто сдается, не трогать, остальных на фиг, в корзину, то есть удалить. Хельмут, охранять со своими бойцами пленных.

Пехота с танками и броневиками едет добивать остатки «непримиримых», но у тех пыл погас, и они тоже сдают оружие, причем попался даже гауптман, командир второго батальона. Остальные офицеры, уже накрылись медным «ВАЗом», короче, нет больше офицеров, только, жалко, командир полка со штабом задержались. И само собой под раздачу не попали, видимо с ветерком едут на машинах, то есть ехали, прослышав про случившееся, наверно, повернули обратно. У немцев есть рации и давно, значит, сообщили, то есть не значит, а точно сообщили, орднунг.

Всего выжило чуть больше трех сотен немцев, примерно батальон, остальные отправились к праотцам и к праматерям чертовым, то есть кончились.

Начали прибывать наши с холма, и, по моему приказу, они стали загружать трофеи в грузовики. А с немцами беседует по душам командир немецкого взвода товарищ Хельмут. Около получаса (а может, больше) продолжалась беседа, и в результате беседы к нам перешли еще 36 немцев, то есть теперь у нас будет два немецких взвода (первым, само собой, перешел Пауль, братец нашего Зигфрида).

Остальных немцев без оружия и без припасов отправили на фиг, а что, убийствами мы насытились, тем более Хельмут обещал жизнь. Кроме того, это теперь порция трупного яда в Вермахт, почти триста немецких солдат, почувствовавших унизительнейшее поражение, теперь будут разносить слухи об этом. О силе бойцов РККА, о том, что бойцы РККА милосердны и просто обезоружив, отпустили врага, даже не попинав, это будет офигенная реклама РККА на высшем уровне. Плюс расскажут о немецких бойцах в рядах РККА, ну в Шестнадцатой (виртуальной) Дивизии Особого назначения.

Все, собираемся, теперь можно (да и нужно) уходить, и все заняты обшариванием мертвых немецких солдатов, погрузкой оружия на грузовики и т. д., как говорится, победные пиратские хлопоты. Прошел час, и колонна знатно прибарахлившись, вышла в сторону места дислокации, можно ехать не спеша, вокруг боеспособного врага нет (и в ближайшие два-три часа, точно не предвидится). Да и не можем мы ехать быстро, перегружены по самое не могу.

Те, кому не хватило места в машинах, едут на повозках (и отбитых у врага, и своих), но из-за разницы скоростей гужевой обоз двигается самостоятельной колонной. Повозок столько, что их все к грузовикам уже не прикрепишь, грузовик – это не паровоз. Тем более десяток повозок присобачено к грузовикам, мы их двигатели (невинных лошадок) угандошили во время атаки.

Ну, дальше ехали молча, каждый переживал заново эти дни, бои, смерти товарищей, тем более даже в нападении с холма противник умудрился убить пятерых и ранить восемнадцать бойцов.

Тут замечаю, что рядом сидит скинхедик наш доморощенный.

– Ну что, нацбол, не жалко дружков по национал-социализму?

– Товарищ командир, я тут многое передумал и хочу вам кое-что сказать. Я понял, что неважно, как человек выглядит, узкоглаз он или смугл, брюнет он или блондин, оказывается, главное, он с тобой или против тебя.

– Так-так, продолжай боец.

– Я раньше ненавидел всяких киргизов-узбеков да других «черных» и очень уважал Гитлера с его войсками. И, посмотрев, как те же узбеки, киргизы, башкиры, украинцы, евреи, армяне и другие вместе с нами, русскими, воюют и побеждают немецкую сволочь, понимаю, они мне ближе Гитлера. Так вот, вчера меня от немца спас этот узкоглазый, как его, Йигит-шмигит.

– Йигитали, что ли?

– Ну да, а по нашей-то идее, он должен был о моей смерти только мечтать? Занес фашист приклад и расколол бы мне башку как гнилой орех, но этот узкоглазый отрубил своей саблей карабин немцу вместе с руками. Получается, я его сородичей гнобил у нас в будущем, по рынкам трясли их, а этот ни за хрен спас меня, и я ему по гроб жизни обязан. Теперь вы, товарищ командир, просто обязаны взять в войско и дать оружие, чтобы я с этими колбасниками поквитался.

– Ну, меня это уже радует, подумаем о твоей инициативе…

Рано ли, поздно ли, наконец показался родной наш лагерь, где нас не было полнедели. Машуня, наверно, меня ждет, да и полковник какие-то новости обещал. Раздается скрежет тормозов, все, приехали, нас встречает целая толпа, спрыгиваю с ганомага через верх, потому что Машуня стоит в первом ряду.

– Маша, как ты, милая? – и я прижимаюсь к ней как пиявка, полковник и Шлюпке, два взрослых дядьки, смахивают с ресниц слезинки, блин, немцы, понятно, сентиментальны, а вот Старыгин-то куда? Ну и я сразу отпускаю Машу, которая только рыдает от счастья и ни фига членораздельного (дурацкое какое слово, фу) сказать не может, и подхожу строевым шагом к Старыгину.

– Товарищ полковник, вверенное мне подразделение прибыло с выполнения порученной командованием операции. В ходе боев уничтожены 38 танков противника, эшелон боеприпасов, взорваны один железнодорожный и один автомобильный мост, потери противника в живой силе составляют полтора полка солдат и офицеров.

– Хватит, Аника-воин, мы все знаем, теперь построй своих бойцов, у меня для вас правительственное сообщение.

Бойцам даже не пришлось команду давать, они сразу выстроились, и все, конечно, ждем новостей (ой не все, по лицам вижу, те, кто оставались в лагере, знают).

– За героическую борьбу против гитлеровских захватчиков, объединение остатков разбитых частей РККА, НКВД и погранчастей НКВД, под названием Дивизия Особого назначения зачисляется Дивизией Особого назначения при НКВД СССР.

У нас от радости ролики за шарики заехали и начали оттуда параллелограммики параллелепипедиками закидывать. А полковник продолжает:

– Старшему лейтенанту погранвойск НКВД Любимову Виталию Игоревичу присваивается очередное звание капитана. За активное руководство и героизм в боях против вероломных гитлеровских оккупантов капитан Любимов награждается орденом Боевого Красного Знамени.

И я чуть не упал, блин, это же первый советский орден! И меня им наградили, и я теперь капитан. А отец у меня капитаном ВС СССР ровно через 31 год станет, обскакал папашу! ЭКСТАЗ.

Потом был торжественный ужин, и там я узнал остальные новости, повысили и наградили, оказывается, не только меня:

старший лейтенант Онищук – орден Боевого Красного Знамени;

старший лейтенант Гогнидзе – медаль «За отвагу»;

старший лейтенант Ивашин – медаль «За отвагу»;

старший лейтенант Кравцов – медаль «За отвагу»;

старший лейтенант Никифоров – медаль «За отвагу»;

военврач второго ранга Калиткин – медаль «За боевые заслуги»;

военинженер второго ранга Прибылов – медаль «За боевые заслуги»;

генерал-майор Старыгин – орден Боевого Красного Знамени;

капитан Абдиев – медаль «За боевые заслуги»;

старший лейтенант Нечипоренко – медаль «За боевые заслуги»;

майор Шлюпке – орден Боевого Красного Знамени, обалдеть, Шлюпке стал майором за каких-то двадцать пять лет, в 1916-м был капитаном, а теперь – бац, и в майоры, прям головокружительная карьера.

– Ну, ведь классную карьеру ребятки сделали, а? Медалями и орденами боевыми Родина наградила, опять же звания повышены. И немцам вставили по пятое число (изначальный смысл выражения, каюсь – не знаю).

Кстати, а как Центр про нас узнал?

– Товарищ полковник, а как Центр про нас узнал?

– Вспомни капитана НКВД, ну которого ты с часовым в плен всей группой взяли, так вот они сюда, если помнишь, по спецзаданию заброшены были. Энкавэдэшники (вместе с Онищуками) задание выполнили и позавчера еще отбыли в Центр, а с собой мой отчет о деятельности ДОН-16 прихватили (ну и документы трофейные), да отчет Елисеева до кучи отвезли, кроме того, о наших действиях они осведомлены и по перехватам немецких переговоров и сообщений. И сегодня в полдень пришла радиограмма обо всем этом. Все, капитан, свободен, иди. Ты что, не видишь, как Мария тебя заждалась, эх, я б в твои годы… Что за молодежь-то пошла, а? Прям не добрый молодец, а колода какая-то…

Что бы полковник (ой, генерал-майор) в мои годы творил с женщинами, я уже не слышал, а пошел к любимой, и с Маней мы… нет, не скажу, короче, мы пошли спать, и… нет, все равно не скажу. И день на этом закончился.