Книга: Последняя из рода Болейн
Назад: Часть четвертая
Дальше: Глава двадцать восьмая

Глава двадцать седьмая

 

 

22 февраля 1533 года Гринвич

 

Ликующие возгласы и неумолчный смех множества людей на парадном дворе лишь на мгновение привлекли к себе внимание Марии. Ее слишком взволновало и захватило то, что она видела перед собой в окне: брат и его приспешники, всегда такие невозмутимые Вестон и Норрис, самозабвенно бросали друг в дружку снежками и пригибались за обледенелым мраморным фонтаном. Изо рта у них то и дело вылетали клубы пара. Мария радовалась тому, что снег лег на землю слоем всего в два-три дюйма: этого довольно, чтобы придворные резвились во дворе, но не задержит на дороге всадника, спешащего по важному делу. От ее дыхания оконное стекло запотело, Мария отвернулась и продолжила свой путь по коридору в покои новой королевы. Ей вспомнилось, что Его величество венчался с Анной здесь, в холодном Гринвичском дворце, ранним утром такого же морозного и снежного дня. Венчался тайно, поспешно — всего через два дня после того, как узнал, что его леди Анна ждет ребенка.
Марию, однако, все это мало занимало. Перед нею наконец-то забрезжила слабая надежда ускользнуть из полного скрытых угроз лабиринта придворных обязанностей, семейного долга и от неусыпного ока соглядатаев — как утверждал Стафф, соглядатаев Кромвеля. Сегодня, возможно, воплотится в жизнь давняя заветная мечта — уехать от двора, тайком обвенчаться с Вильямом Стаффордом и провести несколько дней в Банстеде, а уж потом возвращаться снова к своим обязанностям при дворе и надевать привычную маску притворства.
Она небрежно кивнула двум телохранителям, стоявшим у входа в покои королевы, и те широко распахнули двойные двери. Стафф три дня назад отправился в Уивенго, но сейчас он должен ожидать Марию в одной лондонской таверне. Теперь все зависит от того, будет ли ей позволено отлучиться из дворца на несколько дней. Все, чем она жила эти последние тяжелые месяцы, даже долгие-долгие годы — с тех пор, как полюбила Стаффа, — свелось теперь к одному: разрешит ли ей Анна на время покинуть дворец.
Анна полулежала на своем массивном ложе с балдахином, откинувшись на атласные подушки (на каждой был вышит ее нынешний герб). Длинные волосы распущены, а из глаз на бледном лице так и брызжет самоуверенность; в них не осталось и следа былых страхов оказаться брошенной или стать игрушкой Тюдора, который — в этом она была теперь уверена — стал ее покорным слугой. В углу, бездельничая, сидела Джейн Рочфорд, а несколько придворных дам стоя вышивали на больших пяльцах, расставленных по углам опочивальни. Томный Марк Смитон пристроился на дальнем конце ложа, меланхолично перебирая струны искусно расписанной и позолоченной лютни.
Мария слегка присела в реверансе, Анна кивнула ей, не улыбнувшись. Обрамленные черными бровями и ресницами глаза казались очень большими, блестящими.
— Лучше ли ты чувствуешь себя нынче утром, сестра? — спросила ее Мария.
— Нет, Мария, клянусь всеми святыми. Потому-то я до сих пор и не встала с постели, сама видишь. Все эти вопли, как я понимаю, означают, что придворные снова играют то ли в догонялки, то ли в снежки. И Джордж там?
— И он, и многие другие. Свежий снег выпал.
— И в такое время меня тошнит по утрам из-за беременности! Я теперь прихожу в себя только к полудню, а Его величество впадает в гнев, если ему кажется, что я встала слишком рано. Ну ничего, это все окупится, когда родится он. А весь двор, — добавила она, и ее лицо озарилось улыбкой, — гадает, не носит ли уже королева под сердцем дитя короля. Надеюсь, французские шпионы успели донести об этом Франциску и его заносчивой королеве. Мне нравится дразнить их всех, однако очень скоро все и без того перестанут сомневаться. А моему пригожему лютнисту я дала ясно понять: если он разболтает все, что ему известно, висеть ему на крепостной стене Тауэра. — И лягнула под одеялом Смитона, одарив его улыбкой.
— Ничего-ничего я им не скажу, королевское величество Ваше, — пропел он в такт своему наигрышу.
— Как хорошо, что ты мне объяснила, Мария, что эта кошмарная тошнота и головокружения — всякий раз, как я поднимаюсь с постели, — прекратятся месяца через три, не больше. Не то я бы не выдержала. Я чувствую, как стремительно раздается моя талия, такая тонкая! — Она опустила глаза на живот, лишь едва округлившийся. — Однако сын, наследник престола, стоит таких мук.
— Как раз о сыне я и собиралась спросить, Ваше величество. — Мария преодолела порыв заломить руки и постаралась говорить ровным голосом.
— О моем сыне, Мария?
— Нет, Ваше величество. О Генри Кэри, сыне Вилла Кэри и моем. Понимаете, я почти не вижусь с мальчиком, а он так быстро растет! Вы же по утрам долго не встаете с постели, а после полудня проводите время с Его величеством, вот я и подумала, что теперь вам как раз удобно дозволить мне поездку в Хэтфилд. — Миндалевидные глаза Анны были прикованы к лицу старшей сестры. — Так печально, что мальчик растет не только без отца, но и без матери.
— Надеюсь, ты не собираешься идти дальше в своих благочестивых рассуждениях и предлагать, чтобы Марии, незаконной дочери короля, было дозволено повидать свою мать-испанку, принцессу Уэльскую, которая этой зимой так занемогла?
— Разумеется, нет. — Сквозь бархат корсажа Мария ощутила, как неистово заколотилось у нее сердце. — Вчера я не хотела этим сказать ничего особенного. Сейчас я говорю только о своем сыне, который находится под вашей опекой. Я прошу, Анна, Ваше величество, — для меня ведь так важно повидать его, хотя бы денек-другой!
— Что ж, если это ненадолго, то я, полагаю, смогу обойтись без твоих услуг. Временами, сестра, — она наклонилась ближе к Марии и понизила голос, — у меня возникают сомнения: на чьей стороне ты в действительности, пусть Болейнам и удалось почти совершенно одолеть изменнические силы, которые поддерживают принцессу-испанку. И, как не раз говорили мы с Его величеством, ее дочери, у которой так плохо сгибается шея, позволят возвратиться ко двору лишь после того, как она склонит голову перед законным наследником престола, а он должен родиться осенью. Право же, после того как в июне меня коронуют в Аббатстве — а Его величество это обещал, — никто не посмеет усомниться в том, кто есть законная королева. И на улицах перестанут шептаться: «Вот едет сожительница короля, его блудница».
— У тебя, сестра, множество верных сторонников, а будет еще больше, — успокоила ее Мария.
— Это так, Мария. Отец, король и Кромвель позаботятся, чтобы так и было. Да только мне хотелось бы знать наверняка, что ты не просто сестра мне, но и одна из верных моих подданных. — Анна вздохнула, в задумчивости разгладила нежными руками шелк одеяла. — Я-то понимаю, что тебе стало скучно при дворе сейчас, когда твой воздыхатель Стаффорд уехал в Уивенго. — Она подняла руку и погрозила Марии пальцем, словно укоряла непослушного ребенка. — Ты уж постарайся не забрести случайно в его скромное поместье после того, как повидаешь своего ребенка.
Мария глубоко вздохнула и изо всех сил постаралась, чтобы на ее лице не отразилась страшная тревога.
— Я еду отнюдь не в Уивенго, Ваше величество. По правде говоря, я никогда там и не бывала.
Рядом с Марией у ложа возникла Джейн Рочфорд, подала Анне кубок сдобренного пряностями вина.
— Тебе что, плохо слышно со своего места? — язвительно бросила ей Анна, но вино приняла. Джейн промолчала.
— Вот и прекрасно, Мария. Поезжай, коль тебе хочется, только не задерживайся там. Что же до твоего дружка из Уивенго, то король намерен женить его летом на девице Дорсет. Ты же, как сестра королевы, обвенчаешься с человеком куда более знатным, это понятно.
Мария едва не вскрикнула от радости. Еще завтрашний день — а потом уж родственники не смогут осуществить, что задумали. Она быстренько попятилась от ложа и присела в реверансе. Через какой-нибудь час ее здесь не будет, вместе со Стаффом они поскачут в Хэтфилд, а завтра — венчание в Банстеде, и они свободны — на время свободны от всех.
— Наша сестра Мария отваживается путешествовать в такую ужасную погоду, — сладеньким голоском заметила Джейн, обращаясь к Анне, и Марии захотелось дать ей пощечину. — Значит, отец это одобряет, Мария?
— Должно быть, одобряет, — начала Мария, но Анна резко перебила ее.
— Помолчи, Джейн, не лезь в наши с Марией дела! Лорд Болейн — не король и не королева. Это я решила, что Мария навестит сына Вилла Кэри, вот она и навестит. Можешь нашептать отцу, если тебе так хочется, только потом держись от меня подальше. А Кромвелю я и сама скажу, пусть знает, где она. Надеюсь, дорогая Джейн, ты не задохнешься, если придется такие интересные новости держать при себе.
Джейн открыла было рот, но затем лишь сделала неуклюжий реверанс, попятилась от ложа и молча вернулась в свое кресло в углу опочивальни. Сестры остались удовлетворены: Мария вздохнула с явным облегчением, а Анна победно улыбнулась.
— Благодарю вас, Ваше величество. Я не забуду вашей доброты.
— Да уж постарайся не забыть, Мария. И передай пареньку привет от меня. Возможно, когда он достаточно подрастет, я помещу его в школу законников, пусть там постигает королевскую службу. Ему сейчас одиннадцать?
— Да, скоро уже двенадцать.
— Значит, в один прекрасный день он сможет служить моему сыну как доверенный советник. Тебя это радует, Мария?
— Дети Кэри почтут за честь служить королевской фамилии, — тихонько произнесла Мария. Неужто ей никогда отсюда не выбраться? Он ведь подумает, что она не сумела убедить королеву в необходимости своего отъезда. Может, не станет дожидаться ее, а то и вернется сюда!
— Можно ли мне теперь идти, Ваше величество? Вам утренний отдых пойдет на пользу.
— Это точно. Силы мне очень нужны, ибо тот факт, что я ношу его ребенка, никак не сдерживает пыл Тюдора по ночам. Что ж, до свидания.
Мария резко развернулась и с трудом заставила себя выйти из комнаты медленным шагом. Со двора по-прежнему неслись возгласы, а в коридоре, к радости Марии, почти никого не было. Его величество, вероятно, заперся с Кромвелем, ибо отныне не желал позволять канцлеру бесконтрольно править королевством, как было много лет при Уолси. Не успеет никто и хватиться ее, как Мария уже будет в седле и поскачет прочь со Стивеном и конюхами.
Нэнси, завидев улыбающуюся госпожу, просияла.
— Так она вас отпустила?
— Отпустила, да к тому же не назначила точного срока возвращения, Нэнси. Все ли готово? Давай-ка, помоги мне снять это платье.
Нэнси расшнуровала и сняла с нее платье, помогла облачиться в коричневый костюм для верховой езды. Девушка знала, что госпожа собирается к Стаффу, но ни ей, ни Стивену ничего не было известно о готовящемся венчании.
— А вы не откажетесь, госпожа, поцеловать мальчика за меня, когда будете в Хэтфилде? А как вы думаете, он меня еще помнит?
— Его отослали от нас таким юным, Нэнси. Но я все равно передам ему твои добрые слова. А что же до поцелуя, то в последний раз я попробовала поцеловать его два года назад, и он сразу после этого вытер губы.
— Ой, это так похоже на молодых парней, госпожа, я знаю!
— Надеюсь, не на Стивена, Нэнси, — пошутила Мария, и лицо горничной расплылось в широкой улыбке. Мария в сильном возбуждении крепко обняла служанку, они вышли из комнаты и зашагали к конюшням. Слава Богу, Анна не догадалась спросить, кого из конюхов или стражей она берет с собой. Ведь Стафф старательно отобрал их сам, а во главе маленького отряда стоял его слуга Стивен.
Иден радостно пофыркивала в ожидании предстоящей прогулки на свежем бодрящем воздухе; Стивен помог Марии взобраться в седло и обернул ее ноги полами тяжелого плаща и плотными юбками. Двое других слуг вскочили в седла, а Стивен задержался на минутку рядом с Нэнси, неловко комкая в руках полотняный картуз.
— Поцелуй же девушку на прощание, Стивен. Мы отправляемся в город, — подбодрила его Мария, улыбаясь влюбленным.
— Будет исполнено, миледи, — серьезно ответил Стивен. Потом вскочил на лошадь, Нэнси замахала рукой, и они выехали из-под защиты уютных гринвичских стен красного кирпича на занесенную снегом дорогу, шедшую вдоль реки до самого Лондона.

 

Узенькая, крытая соломой таверна, которую Стафф выбрал для встречи с Марией, называлась «Голова королевы»; над входом красовалась грязная вывеска, призванная изображать лик королевы Екатерины, которая с высоты взирала на кривой переулок. «Голову королевы» с обеих сторон тесно обступили другие двух-и трехэтажные строения, скучившиеся в тени Тауэра, на улочке Куперс-роу. Единственное, что могло напоминать Анну в лице, изображенном на вывеске, если бы владельцу пришлось переделывать «портрет», подумалось Марии, пока она спешивалась у ворот, — это пристальный взгляд.
Нос у нее так замерз, что она закрыла его перчатками и дышала в них, как делала и всю дорогу в седле. Щеки горели, а пальцы ног совсем онемели от холода, но все это ее не волновало. Главное — завтра венчание! Венчание с мужчиной, которого она сама выбрала и к которому стремилась всем сердцем.

 

— Сюда, госпожа, — сказал Стивен, придерживая дверь под вывеской. Внутри было темновато, и глаза Марии вгляделись в эту полутьму в поисках рослой фигуры Стаффа. Казалось, в зале никого не было. Позади Стивен захлопнул дверь, с улицы перестало тянуть холодом.
Стафф вскочил на ноги — он сидел, согнувшись, на скамье у пылающего очага.
— Мария, любимая! Слава Богу! — Он заключил ее в теплые объятия и подвел к огню. Она отпила из его чаши теплого эля и протянула руки ближе к пламени. Стафф наблюдал за ней, придерживая ее сзади за талию.
— Она без малейших затруднений позволила мне уехать, — услышала Мария свой торопливый доклад. — Дуреха Рочфорд попыталась было вмешаться, но Анна такого не терпит. Теперь уж если она что решила, то на всякого, кто посмеет перечить, изливается буря гнева. А ты так молчалив, мой господин! Как там, в Уивенго?
— В усадьбе уютно, прибрано, она ожидает свою хозяйку, Марию Буллен, если только нам придется там жить. Я вчера по дороге в Лондон все размышлял об этом — а не отказаться ли от намеченного и не обвенчаться ли в Колчестере, а потом дать им знать, когда мы уже устроимся в Уивенго как следует? Может, мы скажем им, что там полно привидений, и тем отвадим их от Уивенго? — Он взял ее холодные руки в свои и согрел, осторожно растирая. — Мне очень хотелось поступить именно так, но я понимал, что этого делать нельзя, иначе на нас спустят всех собак. — Он опустил глаза на свои сапоги. — И мне впервые за долгое-долгое время захотелось стать мятежником.
— Пожалуйста, Стафф, не нужно так говорить.
— Да нет, не пугайся, девочка. Я же не всерьез, просто мне очень хочется увезти тебя подальше от их любопытных взглядов, от жадных рук, и оттого я временами теряю осторожность. Если не чертов Кромвель пожирает тебя своими похотливыми глазками, так твой отец делает мне завуалированные намеки на то, что имеет виды на твое замужество, — чтобы не выпускать меня из-под контроля.
Мария повернулась к нему и взяла руками его худощавое красивое лицо.
— Стафф! Посмотри на меня.
Он поднял на нее взгляд темных глаз и улыбнулся.
— Этот приказ я готов выполнить всегда, милая моя.
— Я говорю серьезно. Послушай. Больше нам незачем их бояться. После завтрашнего дня они уже не смогут нас разлучить. Нас обвенчают, и уж тогда никакой другой мужчина не посмеет согласиться на брак со мной. А коль и придется вытерпеть их гнев, то мы будем рядом друг с другом. И если нас подвергнут опале и прогонят от двора, тем лучше — я с удовольствием стану жить в Уивенго.
Он заглянул в глубину ее сияющих глаз.
— Вот эта Мария, которую я возьму себе в жены, гораздо сильнее той, к которой я стремился когда-то. Что бы ни случилось, любовь моя, ты будешь жить в Уивенго, и скоро. Это я тебе обещаю. А сейчас нам пора пускаться в путь в Хэтфилд, чтобы завтра с первыми лучами рассвета повернуть Санкторума и Иден в направлении постоялого двора мастера Уитмена и той сельской церквушки. Но сначала я потребую поцелуя от моей суженой, ибо ее уста уже достаточно согрелись, на мой вкус. — Медленно-медленно он притянул ее к себе и сомкнул руки сзади на тяжелых складках теплого плаща. Поцелуй был нежным, потом он стал крепче и настойчивее. Когда Стафф поднял голову, Мария увидела в его глазах знакомое пламя страсти. — Пойдем, милая девочка. Вперед, в Хэтфилд, не то свадьбу нам придется играть здесь, в этой грязной таверне. — Он подхватил свой черный плащ и шапку, и они вдвоем, держась за руки, поспешили к двери.

 

К тому времени, когда в ранних сумерках чисто-белый снег стал выглядеть серым, они уже добрались до Хэтфилда, и Мария провела с Генри Кэри два часа. Худенький, усыпанный веснушками мальчик с золотисто-каштановыми волосами был учтив и горячо любил мать. Он читал для ее удовольствия греческие и латинские стихи, рассказывал, как хорошо ладит с наставником и с сыном Его величества, Фицроем. Он высказал горячее желание повидать свою тетушку, новую королеву, которую совсем не помнил, покинув двор едва не в младенческом возрасте. Дважды он просил мать кланяться от него дорогому дедушке. Когда мальчик упомянул о дедушке во второй раз, в душе Марии шевельнулось какое-то пугающее подозрение. Она постаралась спокойно во всем разобраться.
— А часто ли тебе доводится видеть дедушку Болейна, Гарри?
— Ой, матушка, очень часто! С последнего раза две недели прошли. Он привозит такие чудесные подарки, часами рассказывает мне о жизни при дворе, пообещал, что когда-нибудь я тоже там окажусь. Он мне сказал, что я смогу с его помощью занять высокое место у трона Его величества.
— Ну конечно, конечно. Теперь, когда твоя тетушка — королева, ты можешь достичь высокого положения. Она мне говорила, что ты можешь стать наперсником ее детей, когда те родятся.
— Но дедушка сказал, что я мог высоко подняться уже давно, матушка, даже прежде, чем новая королева заняла место… ну, стала королевой.
«Чтоб отцу к чертям провалиться, — вспыхнула в ее мозгу отчетливая мысль. — Он ни разу не говорил мне об этих визитах. Еще бы! Ему же не хочется, чтобы я знала, как он регулярно отравляет сознание мальчика. Когда вернусь, надо обязательно сказать ему, чтобы прекратил все это, иначе я скажу Его величеству именно то, чего драгоценный папенька так страшится. У него не выйдет использовать мальчика на тот случай, если потерпят крах остальные расчеты, как удержаться у власти!»
— Матушка, у вас такой сердитый вид! Что-то случилось? — К ней склонилось бледное открытое лицо Гарри.
— Нет-нет, милый Гарри, все хорошо. Ну, довольно нам говорить о дворе. Он отсюда доcтаточно далеко.
— Всего двадцать миль, матушка, так дедушка сказал.
— Это верно. А теперь расскажи-ка мне лучше, как мастер Гвинн учит вас географии. Раньше думали, что земля плоская, так ты сказал?
«А я думала, — звенело у нее в голове, — что можно доверять отцу. Ему и раньше удавалось подчинять себе юные души, маскируясь притворным дружелюбием, но с Гарри это больше не пройдет! Ах, если б только официальным опекуном Гарри не была теперь Анна!»
— Вы меня слушаете, матушка? — Он улыбнулся своей златовласой красавице матери, у которой были такие голубые глаза и такое озабоченное лицо. А ведь когда она только увидела его сегодня, то была такой счастливой! Может, это он что-нибудь не так сказал и огорчил ее? Или она считает, что он не столь далеко продвинулся в науках, как ей хотелось?
— Да, миленький мой, я слушаю. Ты рассказывай дальше, а потом следует поесть и ложиться спать — на рассвете мне надо уезжать.
— Так, может, лучше мне пересказать для вас, матушка, родословную нашего любимого короля? — спросил мальчик, не сводя с ее лица честных глаз.

 

В лучах клонившегося к закату солнца крытая соломой «Золотая чайка» сверкала, будто перевитая алмазными нитями. Путь от Кентской дороги до Банстеда занял у них больше времени, чем рассчитывал Стафф: выпал свежий снег, и всадникам приходилось ехать медленно, внимательно направляя коней, потому что под снежным покровом таилось множество выбоин. Несмотря на сильный мороз, они оживленно болтали, время от времени останавливались, чтобы поцеловаться и вместе восхититься красотой заснеженных хвойных лесов, обледенелыми коричневыми стволами вязов и берез, а тем временем Стивен и два конюха отставали от них все больше.
Перед ними открылся притихший Банстед, лишь тонкие струйки дыма поднимались в зимнее ясное небо да на снежной целине то там, то тут виднелись следы ног. Чета Уитменов ожидала гостей, поскольку Стафф дал им знать еще несколько дней тому назад, и вскоре путешественники уже отогревали руки и ноги у жарко пылающего очага.
— Здесь все такое же, как вам запомнилось, миледи? — спросил мастер Уитмен, видя, как Мария снова и снова обводит взглядом помещение.
— Нет, мастер Уитмен, здесь куда красивее, чем мне помнилось, — ответила Мария. — Я смотрю очень внимательно, так что теперь уж запомню наверняка.
— Ах, да ведь день свадьбы — он особенный, как же его не запомнить-то? — вставила свое слово и мистрис Уитмен. — Вот мой Джон, так он привез меня из Дувра прямо сразу на следующий день после нашей-то свадьбы. Но я прекрасно помню тот маленький постоялый двор на самом берегу моря, где мы провели первую ночь. У нас-то матрац был соломенный, но в соседнем номере была настоящая пуховая перина, так я и это помню. — Она вспыхнула, поймав предостерегающий взгляд мужа и усмешку Стаффа. — Уж я все помню, Джон, и расскажу, если только захочу!
— Ну да, только нынче день их свадьбы, и не желают они тут рассиживаться и слушать про твою! — сердито оборвал ее муж.
— Послушай, Джон, — вмешался Стафф, не давая разгореться семейной перепалке, — мы здесь уже довольно пробыли, согрелись, пора нам идти. Ты точно знаешь, что священник там, в церкви?
— А как же, милорд! Весь день, пока вы не приедете, он сам так сказал.
— Тогда, если мистрис Уитмен поможет леди Кэри переодеться, мы можем отправляться. Зимой ночь наступает рано, а мне хочется, чтобы нынешняя ночь была целиком в моем распоряжении, а, мистрис Уитмен?
Она рассмеялась и пошла вместе с Марией наверх.
— Я-то понимаю, что вы насмехаетесь над нами обеими, милорд, — крикнула она, оборачиваясь на ходу, — а я и не против!
Мария достала платье, которое надевала на майский праздник, белое с розовым, расшитое крошечными розочками, разгладила складки. Ей хотелось сшить новое платье специально к этому дню, но при дворе в ближайшее время не ожидалось никаких грандиозных торжеств, а возбуждать подозрения она побоялась. «А надеть именно это меня просил сам Стафф», — думала Мария, пока мистрис Уитмен зашнуровывала платье. Для хорошей прически ей очень не хватало уверенных рук Нэнси, но в пути ветер так спутал ее длинные локоны, что Мария махнула рукой и решила не подбирать волосы, а мистрис Уитмен просто расчесала их гребнем. Жаль только, золотая сеточка, давным-давно купленная ей Стаффом здесь, в Банстеде, никак не идет к сегодняшней свадьбе: сегодня Мария чувствовала себя свободной, как никогда в жизни.
У Стаффа загорелись глаза, когда он увидел ее. Сам он надел бархатный дублет, белый с желтым, отлично гармонировавший с ее платьем. Набросил на плечи Марии теплый плащ. Придерживая юбки, чтобы не замочить в снегу, она позволила Стаффу забросить ее на спину Санкторума. Стафф повел коня на поводу: до готического шпиля, высоко вознесшегося над деревенскими домиками, было совсем недалеко; Уитмены шли следом за ними. Отряхнув снег с обуви, вошли внутрь, мистрис Уитмен забрала их плащи, а мастер Джон пошел искать священника.
— Ты сегодня такая красивая, какой я тебя еще никогда не видел, Мария, милая, а ведь я уж столько лет внимательно смотрю на тебя, мечтаю о тебе. — Он быстро поцеловал ее и выпрямился. — Я никогда не сомневался, что этот день обязательно настанет, но вот он настал — и, по правде говоря, мне даже с трудом верится.
— А ты не жалеешь?
Он запрокинул голову и коротко рассмеялся.
— Это тебе, любовь моя, придется пожалеть, если попробуешь хоть на минуту отдалить меня от того, что по праву принадлежит мне с того самого мига, как меня покорило это красивое личико. А уж когда я обнаружил, что за личиком скрывается прекрасная женщина, то был покорен окончательно.
— Как странно ты делаешь комплименты, Стафф!
— Так, может, нам затеять спор, любовь моя? — Он легонько ущипнул ее за локоть и широко улыбнулся, глядя с высоты своего роста. — Вот и священник.
— Отец Роберт, милорд и миледи, — неуклюже подсказал Джон Уитмен.
Священник посмотрел на Марию, и, кажется, узнал.
— Да, я припоминаю: вы проезжали здесь в то ужасное лето, когда свирепствовала потница, — проговорил он. — Мы немного побеседовали тогда, правда?
— Да, отче, я это помню. Значит, вы нас обвенчаете?
— С радостью, с радостью. А позволено ли будет спросить: лорд и леди прибыли от двора из Лондона? Вы не из тех семей, что живут в окрестностях, но все же хотите венчаться в маленьком Банстеде…
В этом утверждении содержалась просьба просветить его насчет необычной свадьбы. В тишине раздался ясный голос Стаффа, стоящего рядом с Марией.
— Мы прибыли из Лондона, отче, и по причинам сентиментального свойства хотим обвенчаться сегодня. Совершите ли вы обряд?
— Вот как. Значит, вы оба утверждаете, что никаких препятствий к такому союзу не существует?
— Ни малейших, отче.
— А что скажет леди?
— Никаких препятствий, отче. Господин мой и я оба свободны, вольны вступить в брак и желаем этого.
— Что ж, тогда пойдемте, дети мои, пойдемте. — И они медленно, чинно зашагали по узкому центральному нефу, прошли между немногими скамьями и креслами, расставленными только в ближней к алтарю части церкви, под высоким сводом. Витражи на окнах накладывали на их наряды и лица узоры ярких и нежных оттенков.
— Какими именами вас называть и записывать? — ровным голосом спросил отец Роберт, поворачиваясь к ним лицом. В руках он держал потертый требник в черном переплете.
— Я — Вильям Стаффорд, а это — Мария, леди Кэри, — сказал Стафф, опередив Марию. Потом взял ее за руку и посмотрел прямо в лицо священнику.
— Тогда начнем обряд, — просто сказал тот и начал читать по-латыни.
Мария вперилась взором в золотое распятие, висевшее поверх черных одеяний священника. Оно очень походило на то, которое много лет назад носила во Франции ее дорогая подруга Мария Тюдор. Нет, сейчас надо думать не об этом. И оно не такое массивное, как то, что всегда покачивалось на полной груди королевы Екатерины, впавшей теперь в немилость. Королева была так добра к Марии, хотя имела все основания относиться к ней совсем иначе.
Она повернула голову и встретила глаза Стаффа, ласково смотревшего на нее. Он надел ей на палец золотое обручальное кольцо, и Мария опустила глаза на их сплетенные руки. Кольцо придется, конечно же, куда-нибудь спрятать. Носить на цепочке на шее не получится — его будет видно, ведь Анна ввела в моду при дворе платья с очень низким вырезом. Бедная обозленная Анна! У нее тоже венчание было тайным. Но когда она родит королю ребенка, ей не придется беспокоиться, что король к ней охладеет, как много лет назад он охладел к Марии.
Стафф наклонился и поцеловал ее. Они обнялись, потом обняли сияющих Уитменов. Все это казалось сном. Она стала его женой, а у малышки Кэтрин появился любящий отец, хотя может пройти много времени, пока ей можно будет об этом сказать. Никому не удастся отнять у нее Стаффа, как отняли ее первенца, ее гордость и ее тело. Теперь же — теперь все принадлежит только ей!
Они расписались в огромной приходской книге с титулами «лорд» и «леди» и присели в крошечной комнате, служившей священнику кабинетом, пока отец Роберт, устроившись за колченогим столиком, вписывал чернилами их имена в официальный пергамент, подтверждающий брак.
— Я испытываю великий страх за святую церковь, милорд, — обратился он непосредственно к Стаффу, неожиданно прервав обмен ничего не значащими фразами. — Понимаете ли вы меня? Можете ли успокоить хоть чем-нибудь?
— Увы, отче, — ответил Стафф, глядя в глаза бледному священнику. — Недавно принятый парламентом закон, который запрещает прямые обращения к Риму, — это лишь начало. Мне очень жаль, но вы, без сомнения, правильно уловили дух перемен.
— Да-а, — только и сказал отец Роберт и снова склонился над документом. Помолчал и еле слышно добавил: — Я молился о том, чтобы ужасные события, кои сейчас происходят, указали на второе пришествие Господа нашего. Но, боюсь, земной наш царь всего лишь слушает дурных советников, вряд ли он Антихрист. А правда ли, что та, кого называют королевской Великой Блудницей, так отравила душу короля, что он готов уничтожить святую церковь, лишь бы удержать эту женщину? Испанка Екатерина — помазанная королева, и истинное духовенство об этом не забывает.
Мария на миг задохнулась, и священник тотчас встретился с ней глазами.
— Извините меня, леди Стаффорд. Я не ведал, на чью сторону склоняется ваше сердце, и потому не стоило мне так говорить. Но я всего лишь деревенский священник, а потому не страшусь говорить то, что подсказывает мне моя душа.
— В этом ваше счастье, право же, отец Роберт. Я вам желаю благополучно пережить грядущие времена, — ответил ему Стафф.
— Благодарю на добром слове, но сие — промысел Божий. Я буду хранить святые реликвии, читать молитвы над могилами и заботиться о своей немногочисленной пастве, а все остальное — в том числе и короля, и двор — предоставляю судить Богу. Сие также промысел Его.
— Верно, отче. Мне приятно думать об этом вот так, — от души сказала Мария. — А вы можете совершенно увериться, что король наш не Антихрист.
— Должно быть, так, миледи, но всякое зло ведет к падению. Запомните мои слова: зло бесконечно пожирает себя самое, и в конце концов оно должно быть выдернуто с корнем. — Он встал, опираясь худыми руками о стол. — Ступайте же ныне своею дорогою и pax vobiscum.
— Благодарю, отче, — ответил Стафф и положил на шаткий столик мешочек с монетами, отчего столик едва не рассыпался.
Когда они вышли, зимнее солнце садилось за горизонт. Могилы дедов-прадедов жителей села напоминали маленькие домики, занесенные снегом, а в резных дверях засвистел первый порыв вечернего ветра. С покрытых резьбой карнизов свешивались в изобилии сосульки, словно острые зубы какого-то каменного чудища, готового пожрать первого, кто осмелится войти в церковь. Мария обернулась, запечатлевая в памяти маленькую церковь, но та вдруг показалась ей мрачной и заброшенной, и Мария отвернулась, плотнее запахивая свой теплый плащ.

 

Уитмены собирались подать Стаффу и Марии прекрасный свадебный ужин в их уединенную комнату, однако молодожены настояли на том, чтобы ужинать вместе с самими Уитменами у очага в общем зале. Они поднимали один тост за другим, шутили и смеялись, вспоминали былое, а четверо детишек Уитменов сидели у ярко горящего огня, широко раскрыв глаза: они не могли надивиться тому, что такие блестящие лорд и леди сидят за одним столом с их родителями. Мария усадила к себе на колени трехлетнюю Дженнифер, вспоминая, какой была в этом возрасте Кэтрин, и мечтая о том, каких ребятишек она родит когда-нибудь Стаффу — надо надеяться, не раньше, чем можно будет сообщить родственникам и двору об их браке, а затем ехать в Уивенго. Ей больше не хотелось растить ни сына, ни дочь в душной атмосфере королевского двора.
— Ну что же, предлагаю последний тост: за здоровый сон в зимнюю ночь, — провозгласил Стафф, снова подняв свой кубок. Он подмигнул Марии, и та, к своему неудовольствию, почувствовала, как румянец покрывает ее шею и лицо. Вообще-то очаг пылал слишком жарко, да и от вина она разрумянилась; ей то и дело хотелось смеяться.
Они вместе поднялись наверх, и Мария смущенно обернулась на лестнице, помахала рукой небольшому семейству мастера Уитмена. Она чувствовала себя по-настоящему молодой новобрачной, хотя и слишком много мужчин обладало ею. Уитмены не поверили бы, если бы узнали о ее несчастном прошлом.
— Мне куда больше нравится здесь, чем при дворе с его вечными громкими возгласами и суетой, — тихо заметила она, когда Стафф распахнул перед ней дверь.
— Ты никогда не поймешь, как я страдал в ту ночь, девочка.
— В какую ночь?
— В ту, когда тебя выдавали замуж при дворе. Я слышал, как они все носились по залу и хохотали, а я пошел на конюшню и напился вдрызг в компании конюхов и мальчиков на побегушках. Да и в кости проигрался изрядно.
— Правда, любимый? Ты никогда мне не рассказывал.
Он закрыл дверь и решительно заложил засов.
— Есть много такого, о чем я тебе никогда не рассказывал — о том, как я страдал без тебя, любовь моя. Но теперь это все осталось позади, и дела, дай Бог, пойдут на лад в нашем общем будущем.
Он широко, беззаботно улыбнулся и ласково подтолкнул Марию ближе к огню. В комнате пахло свежими травами, деревянный пол был устлан шуршащим камышом. Стафф ловко расшнуровал платье, и оно розовым облаком упало к ее ногам. Он заключил ее в объятия, и так они стояли, окутанные теплом камина и своей любви.
— Хочешь вина, любовь моя? — прошептал он, зарываясь в ее волосы.
— Кажется, я выпила уже больше чем достаточно, мой Стафф.
Он легко поднял ее на руки, она и сообразить не успела.
— Я полагаю, что ты получила всего больше чем достаточно, кроме меня и той любви, которую я намерен подарить тебе, Мария Буллен, леди Стаффорд.
Он осторожно положил ее на кровать, а сам выпрямился, стал раздеваться. Пока он стягивал с себя дублет и рубашку разом, из-под них доносился его приглушенный голос.
— Обещаю тебе, милая, что если ты полночи будешь лежать на этой кровати без сна, то уж вовсе не в томительном ожидании, коснусь я тебя или нет, — как в последний раз, когда мы здесь были.
У Марии от удивления расширились глаза.
— Откуда ты знаешь? Ты же к тому времени давно уже спал!
Стафф рассмеялся глубоким горловым смехом и наклонился развязать штаны.
— Я же говорил тебе, золотая Мария: в истории моей страсти к тебе есть много такого, о чем ты не ведаешь. Лучше понаблюдай за мной внимательно не один год, не два — тогда, возможно, ты поймешь, что я имею в виду.
— Я так и намерена поступить, господин мой. Ах, если бы мы могли жить вместе не таясь!
— Так и будет, милая моя. Мы этого добьемся, как только сможем себе позволить. Если Анна родит сына, я прямо попрошу короля. Но довольно о том, другом, мире. Сейчас перед нами — наш собственный мир.
Назад: Часть четвертая
Дальше: Глава двадцать восьмая