Глава девятнадцатая

Единственное узкое окно супружеской опочивальни Марии и Вилла выходило на опустевшую теперь лужайку для игры в шары, за которой катила свои серые воды Темза. Мария испытывала признательность к расположенной к ней Марии Тюдор, которая позволила маленькой Кэтрин жить в обширной королевской детской вместе с Маргарет, любимой своей дочерью от любимого своего герцога Суффолка. Мария обернулась, оперлась о подоконник и окинула взглядом извилистый тесный двор, находящийся в дальнем северо-западном углу похожего на лабиринт Гринвичского дворца, рядом с дворцовыми кухнями. Это убогое жилище было жалкой пародией на те роскошные покои, которые они занимали, когда Мария была возлюбленной короля. И отдаленным подобием заброшенного замка Плэши в Нортгемптоне, где они встречали праздник Рождества год назад.

Мария присела за маленький столик, прислонила к кувшину из-под вина зеркальце. В этой комнатке не было места для изящного туалетного столика, на котором рядами выстраивались бутылочки из граненого стекла и стояло большое зеркало в полированной раме. Отец говорил, что в силу должности Вилла, дворянина свиты Его величества, им позднее, возможно, выделят апартаменты получше, но ей в это не верилось. С той минуты, как они приехали сюда вчера поздно вечером, она не видела никого из королевских приближенных, кроме Марии Тюдор и своей матушки — та находилась теперь при дворе как спутница Анны. А нынче вечером на рождественских праздниках ей придется гордо вскинуть голову и предстать перед ними всеми: надменной Анной и королем, у которого оказалась такая короткая память. И перед Стаффом. Она изо всех сил прикусила губу, чтобы удержать поток слез, который смыл бы только что нанесенный макияж. Несомненно, Стафф будет там, и с ним об руку очередная воздыхательница.

Ее глазам предстала не эта крошечная комнатка, а зал скромной усадьбы в Плэши, с крепкими потолочными балками, всего через месяц после того, как они бежали от монаршего гнева. Стафф приехал в Нортгемптон навестить их, и Марии пришлось потрудиться, чтобы держать себя в руках, — такую бурную радость она испытала, снова находясь рядом с ним. Он поужинал с хозяевами, сидя близко от нее, по другую сторону узкого стола; пересказал последние дворцовые новости: гордый король уложил в постель одну за другой трех придворных дам. Потом им вновь овладело беспокойство, и он поскакал охотиться в Элтгем. Но они-то отлично знали: от Элтгема можно за одно утро доскакать до Гевера. Возобновились его ухаживания за очередной Буллен, однако Анна, вопреки советам отца, твердо стояла на своем.

Для Марии, впрочем, главным событием того далекого солнечного дня, когда Вильям Стаффорд приехал в Плэши, были не новости об Анне и короле. Главными были его ироническая усмешка и запах кожаного камзола, который Мария улавливала, наливая ему вино.

Вилл же был начеку, и во второй приезд Стаффа его провести не удалось. На этот раз на ее лице и в глазах он прочитал любовь к Стаффу. Со Стаффом он держался холодно, Марию же откровенно третировал. Кто знает, что бы он с ней сделал, если бы Стафф не удерживал ради него должность в его отсутствие и если бы Вилл не знал: Стафф не настолько честолюбив, чтобы продвинуться самому, используя выгодный момент. Оттого-то все месяцы, пока Мария жила в Плэши с недовольным мужем и подрастающей дочерью, она внимательно следила за своим лицом и прятала поглубже в сердце свою мучительную любовь.

После того случая Вилл перестал спать с ней. Он перебрался в другую опочивальню — дальше по извилистому узкому коридору, напротив комнаты малышки Кэтрин, — и там распалял себя горькими думами о крушении надежд на возвышение рода Кэри. Он винил Марию в том, что она не сумела удержать внимание короля. Однажды он на целых три недели уехал гостить к своей сестре, в монастырь. Стафф, однако, больше их не навещал, а у Марии не было возможности послать ему весточку. Не знала она и того, сколько времени проведет муж вдали от дома, у единственной женщины, которую он любил и которой по-настоящему доверял.

Так дни без Стаффа, без вестей от двора тянулись, слагаясь в недели и месяцы, и взлелеянная ею любовь стала уступать место сомнениям, разочарованию и даже гневу — много времени спустя после того, как возвратился Вилл, как пролетела весна, а за ней и лето. Они ждали вестей от отца — когда же им позволят воротиться. По ночам, лежа одна в постели, Мария мучилась тем, что Стафф ее покинул. Она в мыслях видела, как он целует Мод Дженнингс среди роз в Гемптоне, как он предается любви с черноволосой Фицджеральд, как он смеется с другими… и любит тех, других.

— Мария, ты меня слышишь? Ты готова уже? Твоя сестра прислала сказать, чтобы мы по пути на празднество зашли в ее покои. Думаю, это правильно: там твой отец, он, должно быть, скажет, дадут ли нам другие покои и что с моей должностью. Мне хотелось бы это выяснить до того, как я увижусь с Его величеством. Сегодня я нигде не встречал твоего милого дружка Стаффорда, но он меня заверил, что должность остается за мной — когда я… ладно, когда мы вернулись сюда.

В голосе Вилла звучали обычные злые нотки, но Мария давно уже перестала пугаться его ледяных взглядов и его безразличия к ней.

— Да, Вилл, я вполне готова.

— Что бы ни произошло между нами, Мария, я рад видеть, что ты выглядишь по-прежнему чудесно. Немного бледная, усталая, но твое прекрасное лицо и великолепная фигура тебя не подводят. А знаешь, твоя премудрая младшая сестрица может огорчиться, что ты ее так явно затмеваешь, и добиться новой ссылки.

— Меня это ничуть не страшит, Вилл. Говорят, она получила от него великолепные дары, самые роскошные покои в крыле королевы, в Гевер он пишет ей каждый день, и к ее услугам сердце Тюдора, которое она может попирать ногами, если ей вздумается.

Мария прошелестела своим небесно-голубым платьем мимо супруга и сама отворила дверь их комнаты. Даже арка, ведшая в главный коридор, была здесь очень узкой, и Мария прошла через нее с большой осторожностью, придерживая обеими руками свои пышные юбки с многочисленными шелковыми бантами и прорезями. Платье было сшито по прошлогодней моде, с низким квадратным вырезом и тугим корсажем, сжимающим талию, однако Мария Тюдор заверила ее, что оно еще не совсем вышло из моды и его вполне прилично надеть. Голубые шелковые туфельки были слегка потерты — из-за лихих гальярд, которые она отплясывала давным-давно в Уайтхолле. Туфелькам выпадало нелегкое испытание, когда она всю ночь напролет танцевала с королем, но Мария подумала, что никто не обратит внимания на ее туфельки сейчас, когда она в толпе будет танцевать с Виллом.

Вилл провел ее по многочисленным извилистым коридорам Гринвича в крыло, отведенное королеве и ее свите, а там — к просторным апартаментам Анны. Первой, кого увидела Мария, когда перед ними распахнулись расписные двери, была Джейн Рочфорд, хлопотавшая над Анной и старательно расчесывавшая золотым гребнем ее черные локоны. Анна, смотревшая в великолепное зеркало, увидела в нем отражение Марии.

— Мария, дорогуша! — Лицо Анны оживилось, в глазах зажглись искорки. — Вот теперь это праздник! Мне сказали, утром ты видела матушку. Теперь мы здесь все вместе. А какой замечательный нынче будет праздник! Я буду дамой Владыки буянов, а тебе-то известно, кто всегда выбирает себе эту роль!

Они обнялись, довольно церемонно, потом Анна коснулась губами щеки Вилла. Выглядела она прелестно, и слова сами собой полились из уст Марии.

— Да, Анна, я много раз видела, с каким жаром Его величество играет эту веселую роль. Однажды, — продолжила она, уже больше для самой себя, — он споткнулся и окунул руку в пунш по самый локоть.

— Я помню, — вставила Джейн Рочфорд, едва кивнув Марии и тут же вернувшись к незаконченной прическе Анны.

— Вилл думал, что здесь наш отец, Анна. — Мария отступила в сторону и смотрела, как Джейн суетливо хлопочет, надевая на Анну шапочку и драгоценные украшения.

— Ах, он где-то здесь, Мария. Сама понимаешь, он всегда где-нибудь поблизости. — Анна хихикнула, снова отыскала в зеркале глаза Марии. — Он бушевал и ругался целые дни напролет, сестра. Угрожал избить меня, да так и не собрался. И не мог — когда увидел, что Его величество не потерял ко мне интерес, а все карты остались у меня на руках.

— А сейчас эти карты все еще у вас, Анна? — полюбопытствовал Вилл.

— Погодите немного, сами увидите, мастер Кэри, — насмешливо ответила Анна. Она наклонилась, взяла ароматический шарик в ладанке на бархатной ленте и продолжила: — Он дарит мне драгоценности, присылает письма и цветы, дает щедрые посулы, так что отец теперь пляшет под мою дудку — погоди, Мария, сама увидишь, если не веришь. Я же по-прежнему отказываюсь делить ложе с Его величеством и твердо объявила ему, что прибыла сюда лишь на святки. А после я вернусь в Гевер и стану обдумывать следующий ход, как бы ни кипятился отец.

«Свой следующий ход», — механически повторила про себя Мария. Ей хотелось закричать: «Анна! Да ведь ты говоришь и поступаешь в точности как отец!» Снова вспомнилась ей маленькая бело-зеленая пешка, которую некогда подарила сестра короля; пешка до сих пор хранилась в шкатулке с драгоценностями. Мария частенько смотрела на нее долгими днями в Плэши, пока маленькая Кэтрин играла в саду под окном.

— А, вот и вы, Мария, Вилл. Чудесно выглядите. Как славно, что вы оба вернулись! — Томас Буллен погладил Марию по плечу, пожал руку Виллу. — Да, Мария, ты прекрасно выглядишь, как всегда. Разве что похудела немного.

— Я и постарела, отец. И поумнела.

Он внимательно гляделся в ее лицо и повернулся к Анне.

— Черное с красным на Святки, Анна? Да и прорези на платье слишком глубокие.

— Я еще не готова предстать в тюдоровских цветах, белом и зеленом, отец. А платье отлично идет к моим черным волосам и карим глазам, так и Джейн считает.

— Да, уж Джейн с тобой согласится. — Он резко повернулся к Виллу, и Мария заметила, что на тяжелой цепи, пересекавшей грудь бархатного, отделанного горностаевым мехом дублета отца добавился новый массивный золотой медальон.

— Твоя должность, Вилл, остается за тобой. О ней не беспокойся, и, разумеется, земли и усадьбы, пожалованные Его величеством, остаются в неприкосновенности. Как тебе известно, это Стаффа надо благодарить за то, что он сохранил твою должность, а теперь по доброй воле возвращает ее. Я не перестаю поражаться цинизму этого человека и полному отсутствию у него честолюбия, естественного при дворе, — а ведь король так явно ему благоволит! Как бы то ни было, я два-три месяца тому назад предложил ему несколько сотен фунтов за то, что он хранит твою должность, сказал ему, будто выиграл эти деньги в кости, — так он не захотел взять. Такого малого нечасто встретишь, он дурак, но, несомненно, преданный тебе друг.

— Несомненно. Преданный. — Голос Вилла прозвучал так зловеще, что даже Анна оторвала взор от зеркала. Томас Буллен прищурился, и Мария затаила дыхание.

— Ну, пора идти. Нельзя заставлять Владыку буянов ждать. Идемте, идемте! — Томас Буллен замахал унизанной перстнями рукой в сторону двери и выгнал их, словно кур из курятника, в зал, где уже толпились придворные.

Мария подивилась его спокойствию и благожелательности: она ожидала скорее безудержного гнева. Может статься, Анна усмирила отца и на самом деле была хозяйкой положения. Но, как сказал когда-то Вилл, их королем нельзя вертеть. Это он всеми вертит, как сам хочет.

С обеих верхних галерей, где помещались музыканты, грянули флейты, лютни, скрипки, барабаны, тромбоны. Вокруг толпились люди в ярких дорогих одеяниях, притопывали ногами, но никто не смел танцевать, пока не появился король. Марии было интересно, появится ли нынче вечером королева Екатерина. Невзирая на постоянное невнимание короля и возвышение им своего незаконного сына в обход дорогой дочери Марии, королева всегда участвовала в празднествах на святки. Мария представила себе маленькую фигурку королевы, трогательной в своем горе: она по-прежнему жила во дворцах своего супруга, больше ее не любившего. Потом на другом конце переполненного зала она мельком увидела Вильяма Стаффорда.

Мария застыла, весь зал словно отдалился от нее. Где-то вдалеке она еще слышала музыку, но зал, дрожащий от гула голосов, перестал для нее существовать. Вилл потянул ее за руку, и Мария пошла вперед. Стафф стоял далеко от них, на другом конце празднично украшенного, залитого светом факелов зала, а с обеих сторон от него, словно стражи в шелках, стояли две красавицы. Вилл направлял Марию прямо к ним. И вдруг на нее снова нахлынула вся горечь, испытанная в долгие месяцы, когда он перестал заезжать к ним в Плэши. Пять бесконечно долгих месяцев Стафф не появлялся, и Мария была уверена, что он забыл ее, а любит и дразнит кого-то другого.

— Вот не могу понять, отчего такой красивый дьявол не женится. Может, ты знаешь, жена? Ни за что не поверю, что он сохнет по той, которая ему никогда не достанется, не такой он дурак.

Ноги у Марии стали деревянными, она еле передвигала их по полу. Проходя мимо доброй герцогини Суффолк, Мария заметила ее приветливое лицо и кивнула, но улыбка не получилась, как она ни старалась. Ей было совершенно безразлично, что все окружающие думали: вот идет отставная возлюбленная короля, которую вернули ко двору после позорной ссылки.

Пусть они завидуют Анне и жалеют ее, Марию. Пусть жалеют, ибо ей никогда не быть с единственным человеком, которого она любит по-настоящему. Пусть все думают, будто она горюет из-за того, что лишилась внимания их ужасного короля.

Стафф с Виллом похлопали друг друга по плечу, а Мария стояла, словно приросла к полу. Насколько она могла видеть, он даже не взглянул в ее сторону. Обе дамы в малиновых платьях улыбались и, по всей видимости, ожидали, когда их представят пришедшим. Мария стояла ни жива ни мертва и старалась сохранить спокойствие на лице, удерживаясь от того, чтобы сжать в обеих руках складки своего небесно-голубого платья.

Стафф был совершенно неотразим, и после стольких месяцев разлуки она едва сдерживалась, чувствуя его всем своим существом так близко. На нем был темно-бордовый бархатный дублет с золотой каймой, в тон наброшенной на широкие плечи короткой накидке. Сквозь декоративные разрезы на могучей груди виднелась рубашка из богатой, расшитой золотом материи, а тяжелый кожаный пояс, усаженный блестящими металлическими бляшками, наглядно опровергал предположение, будто он всего лишь придворный щеголь, ни о чем, кроме развлечений, не думающий. Он выглядел еще более рослым и статным, чем помнила его Мария; бедра туго обтянуты малиновыми чулками, меж бедрами бугрится малиновый с золотом гульфик — безжалостное напоминание о том, чего она от него никогда не получит.

— Мария, — обратился наконец Стафф к ней и поцеловал в щеку — просто слегка коснулся губами. — Она выглядит прекрасной, как всегда, Вилл. А что, после долгого пребывания в тихом Плэши не ожидается нового младенца?

— Нет, и похоже, больше не будет, — ответил Вилл, чеканя каждое слово. — Теперь черед ее сестры рожать детей.

Стафф поднял черную бровь. Глазами он быстро обежал лицо Марии и, казалось, вобрал в себя ее всю. Под его взглядом она почувствовала себя совершенно обнаженной. Он ведь всегда безошибочно читал с ее лица. Он поймет, как отчаянно и безнадежно она его любит, и, вероятно, станет насмешничать.

Он отвел взгляд и снова обратился к Виллу:

— Его величество весьма желает, чтобы ты вернулся к исполнению своей должности. За последнее время он дважды пытался передать ее Джорджу Буллену в качестве нового подарка Анне, но сама она хочет, чтобы Джордж служил гонцом между Гевером и двором. Как ты сам вскоре убедишься, если леди Анна чего-нибудь желает, то она этого добивается. — Продолжая говорить с Виллом, он понизил голос, и следующие его слова Мария едва расслышала: — Эта дурочка настаивает на том, что не останется здесь надолго и возвратится вскоре в Гевер вместе с матерью, которая ее опекает. Мне достоверно известно, что наш царственный жеребчик так и не добился ее. Поневоле изумишься, какой наглостью обладает эта девчонка.

Стафф с Виллом несколько отдалились от остальных, наступило неловкое молчание.

— Лорд и леди Кэри, позвольте мне представить вам Элеонору и Дороти Кобгем, очаровательных дочерей лорда Шеффилда. Они совсем недавно прибыли из Дербишира ко двору, дабы служить Ее величеству. Кроме того, — заговорщически понизил он голос, — их назначение состоялось через епископа Рочестерского, а не через короля, хотя, поверьте, Его величество с тех пор должным образом их приметил.

Вилл засмеялся, однако Мария не уловила юмора в этом замечании. Муж потянул Марию в сторону, прошептал что-то еще на ухо Стаффу, и они пошли через зал назад; оглядываться она не посмела.

Запели фанфары: в зале появилась королева Екатерина с несколькими своими фрейлинами. Все ее дамы, как и сама Екатерина, были облачены в черное. Королева не изменилась за это время. Жесткий лиф корсажа по-прежнему был почти закрыт огромным тяжелым золотым распятием, украшенным самоцветами. Зато как выросла дочь, Мария Тюдор! Не иначе, у Его величества по случаю праздника очень приподнятое настроение, если уж он допустил сюда отвергнутую дочь вместе с ее матерью. Волосы у девочки, раньше отливавшие рыжеватым, стали теперь совсем темными, она очень вытянулась, а лицо было серьезным-серьезным. Она шла среди перешептывающихся придворных, гордо вскинув голову, ее черные юбки прошелестели совсем рядом с Марией. Марии стало интересно, не выражают ли эти мрачные наряды своего рода протест: они темным пятном выделялись в калейдоскопе великолепных ярких шелков, непрестанно двигавшихся по всему танцевальному залу. «Подождите, — вдруг сообразила она, — сейчас появится Анна — Анна в сияющем наряде из черного шелка с кроваво-красными прорезями!»

Снова грянули фанфары, и догадка Марии подтвердилась. Вошел Его величество в маске Владыки святочных буянов, на его руку опиралась смеющаяся Анна, тоже в маске, а следом целая процессия великанов в причудливых костюмах, с громадными дымящимися чашами пунша в руках. За ними шла другая группа ряженых в пестрых накидках и изысканных костюмах, украшенных бесчисленными лентами и бантами; они несли на серебряных блюдах сладкие пироги со специями. Рядом скользили, едва касаясь пола, восемь хорошеньких девушек в полосатых платьях, с плетенными из ивовых прутьев корзинами, наполненными веточками омелы: быстрыми движениями они щедро бросали веточки в толпу. Все поклонились королеве и принцессе, которая сумела наконец улыбнуться в ответ, а ряженые обошли всю толпу, раздавая пироги, пунш и веточки омелы.

Мария долго не отрывала взгляда от Генриха Тюдора и своей блистающей, смеющейся сестры. И ничего не чувствовала. Ни малейшего огорчения или сожаления из-за потери любовника, с которым провела пять лет, — только кто этому поверит? Может, Стафф и поверил бы, только его это теперь вряд ли интересует. А Анна пробивает себе дорогу сама, в одиночку, даже без помощи отца. Что ж, Марии с Виллом придется отныне жить при дворе, но эта мысль только пугала ее; разве что верный друг, герцогиня Суффолк, будет поблизости.

Да и Вилл, возобновляющий нынче ночью свою службу дворянина при королевской опочивальне, будет часто отсутствовать на узком ложе, которое минувшей ночью им поневоле пришлось делить. У нее была малышка Кэтрин, нуждавшаяся в ее заботе и любви. Но прежде всего, чтобы не лишиться разума, она должна всячески избегать Вильяма Стаффорда и стараться не обращать внимания на женщин, которых увидит с ним рядом; вот и сейчас он стоял на том конце зала, рядышком с Дороти Кобгем.

После многих часов танцев и иных увеселений Его величество покинул зал, и Вилл удалился в его свите, предоставив Марии самой отыскивать дорогу к их комнате в дальнем крыле кирпичного Гринвичского дворца. Когда-то ей казалось, что она хорошо знает этот дворец, на самом же деле знала лишь королевские покои и большие апартаменты знакомых придворных, но отнюдь не убогие комнатки того крыла, что выходило на задворки. Усталая, дважды сворачивавшая не туда, она в конце концов добралась к себе, толкнула дверь и обнаружила преданную Нэнси, которая, дожидаясь ее, подогрела над печкой ночную рубашку для госпожи — в этой холодной и сырой комнатке не было камина.

— Рада видеть твое милое лицо, дорогая Нэнси, — обратилась Мария к девушке. — Завтра вечером надо будет попросить тебя подождать меня у большого зала, чтобы проводить в эту запрятанную нору.

— Господин говорит, что вам, без сомнения, предоставят другие апартаменты, леди Мария. Не годится лорду и леди, которые служат королю, жить в такой каморке. — Она передернула плечами и поплотнее завернулась в шерстяную шаль. — Где-то с час назад я оставила малышку Кэтрин. Она так разыгралась, что едва уснула. Кажется, она скучает по своей комнатке в Плэши, но с леди Маргарет они подружились. Маргарет подарила ей маленькую кожаную куколку, и Кэтрин уснула, прижимая ее к себе.

Рассказывая это, служанка начала расстегивать и развязывать платье Марии.

— Она маленькая, ко всему быстро привыкает, Нэнси. Быть может, эта куколка заменит ей ту, которую она уронила в пруд, катаясь на лодке. В тот раз она проплакала три ночи подряд. — Мария быстро избавилась от парадной рубашки и завернулась в меховую накидку. Ее так разгорячили танцы, что она пока не чувствовала холода в комнате. Сейчас она ляжет в постель и крепко уснет прежде, чем ледяной холод заползет во все углы на долгие часы до самого рассвета.

— Госпожа, ничего, что хозяин сегодня дежурит у опочивальни короля? А то я могу остаться с вами.

— Благодарю тебя, Нэнси, все будет прекрасно и без этого. Я так утомлена после всех этих увеселений и тряски по раскисшим дорогам до самого Лондона, что мне просто необходимо побыть одной. Ты же знаешь, что я не могу без тебя обойтись, но сейчас мне надо побыть одной.

— Конечно, госпожа, — кивнула Нэнси, словно и впрямь все поняла. — Если я вам понадоблюсь, я в общей спальне вместе с моей сестрой, Меган. Осмелюсь предложить: вы всегда можете меня позвать через мальчика-посыльного. — Она открыла дверь в темный коридор, откуда сразу же потянуло сквозняком. Мария услышала, как она бормочет, закрывая дверь за собой: — Если в таком глухом и холодном закутке дворца сыщется посыльный.

Мария согрела руки над печкой, расчесала волосы, слыша, как потрескивают под гребнем длинные золотые пряди. Теперь она ощутила промозглый холод — он потихоньку вползал в нее. Скоро Анна возвратится в Гевер — быть может, удастся перебраться в ее апартаменты. И сама посмеялась над этой глупой мыслью.

— Да ведь эти покои находятся в крыле, отведенном королеве, дурочка, — произнесла она и вздрогнула от звуков собственного голоса в мертвой тишине комнаты.

Когда они переедут в Уайтхолл, в Ричмонд или в какой иной дворец, Вилл как дворянин свиты уж позаботится, чтобы в ее комнате хотя бы камин был.

— Эта комната холодна и мрачна, как тот взгляд, что подарил мне нынче Его величество, когда заставил себя выдавить: «С возвращением, дорогая Мария», — укоризненно сказала она, обращаясь к промозглой каморке.

Оказавшись под ледяными простынями, она пожалела, что здесь нет жаровни, в которую можно было бы насыпать горячие уголья и поставить в ногах. Она с минуту полежала, свернувшись калачиком, потом встала и снова набросила меховую накидку. Тут-то она и услыхала короткий стук в дверь. При этом резком звуке, раздавшемся в полной тишине, у нее екнуло сердце.

— Кто там?

— Это Стафф, Мария. Я хотел бы поговорить с вами.

Она натянула меховую накидку на бедра, но ноги не шли, они будто приросли к полу.

— Мария! — Он легонько нажал на дверь, и та отворилась, показались его плечи и голова — гораздо выше того места, куда был направлен ее взгляд. Она забыла заложить дверь на засов. А еще она забыла, какой Стафф высокий.

Он не стал дожидаться ее разрешения, переступил порог и тихо притворил за собой дверь.

— Мне необходимо было повидать вас, Мария. Уж простите, что напугал.

— Вы, по крайней мере, не забыли, как меня зовут, — услышала она как бы со стороны свой дрожащий голос.

Его лицо сразу осветилось улыбкой.

— Я помню не только это, Мария Буллен.

Она быстро отвернулась, чтобы он не заметил на ее лице страха, тоски, горечи и гнева.

— Вам прекрасно известно, что я не ношу имя Буллен, и уже давно. Я так полагаю, что мой супруг, лорд Кэри, приходится вам ближайшим другом. — Глаза Марии опустились на маленькое зеркало, забытое ею на раскладном столике.

— Все это, Мария, я делал для вас… для нас — сохранял эту должность.

— Сколь это любезно и благородно! — Голос у нее прервался, словно она была готова вот-вот разрыдаться. Она резко обернулась к нему и ужаснулась тому, насколько ближе к ней он успел подойти. — Весьма любезно, как и все ваши приезды в Плэши в последние пять месяцев нашего пребывания там. — Она не сводила глаз с жилки, часто бившейся в основании его загорелой шеи. Как он вообще сумел разыскать эту заброшенную каморку?

— Когда я увидел, что Вилл ожесточился, заподозрив нашу любовь, — продолжил Стафф, — я понял, что глупо причинять вам боль своим присутствием там, а еще больше того — после моих отъездов. Я же понимал, что он станет вымещать все на вас, вот и сделал единственное, что мог, дабы вас защитить хоть немного. Я тоже очень грустил без вас.

— Я не сказала, что грустила без вас.

— А этого и говорить не нужно, любовь моя. — Он сделал еще шаг вперед, и она, как последняя трусиха, вжалась в грубо оштукатуренную стену. — Я так обрадовался, когда узнал, что Его величество дает вам позволение возвратиться! А когда увидел вас нынче вечером вместе с Виллом, то подумал: чему радоваться-то? Сладкой пытке видеть вас ежедневно и не иметь возможности прикоснуться к вам, предаться с вами любви?

— Пожалуйста, Стафф, вам надо уйти.

— Уйду. Но не сейчас. Потом я подумал: надо забыть о вас и жениться, согласно воле короля…

— Король хочет вас женить? На ком?

— На девушке из рода Дорсей, которую собирается взять ко двору. Я только раз ее и видел. А потом сообразил, что не в моих силах забыть вас, ведь я стремился к вам все время с тех пор, как увидел в Париже, в старой пыльной Бастилии. Я тогда сразу почувствовал, что эта светловолосая красавица с огнем в глазах, который она пытается погасить, создана для меня. И почти с тех самых пор я люблю вас, Мария. — Он склонился к ней, не дотрагиваясь до напряженного тела, но упершись руками в стену с обеих сторон от ее головы с растрепавшимися волосами.

Она закрыла глаза, смакуя каждое его слово, глотая целебный бальзам его голоса, который так отчаянно хотела услышать во все долгие часы, проведенные вдали от него. Почувствовала, как с ресниц закапали слезы. Он стоял так близко, что она отчетливо слышала его дыхание с ароматом сладкого вина.

— Я сберег для Вилла его должность, Мария, и держался на расстоянии от его жены, которую я люблю, а он не любит, дурень чертов, так что теперь он в долгу передо мной. Он должен мне то, что я могу теперь быть подле вас, и я непременно буду. — Он носом взъерошил ей волосы и наклонился поцеловать ее в шею. Когда он нежно склонился к Марии, она чуть слышно вскрикнула. Стафф поднял голову и сверху вгляделся в ее широко раскрытые глаза. Губы его опустились на ее уста. Он был таким теплым, таким сильным! Одиночество и боль до капли ушли из ее души, когда она ответила на его ласковый, осторожный поцелуй. Но поцелуи становились все более настойчивыми, жадными, и на щеке она ощутила его обжигающее дыхание. Мария позабыла, что прижимается спиной к холодной стене в жалкой каморке на задворках огромного Гринвичского дворца, что ее не любит собственный муж, что она давно впала в немилость своего короля. Все, что было для нее важно, было перед ней.

Она положила руки на его широкие плечи и в свою очередь крепко прижала его к себе. Накидка распахнулась, но Мария уже не нуждалась в согревающих мехах. Она отодвинулась на полшага, медленно распахнула накидку и положила его руки на свою талию, прикрытую теперь одной тонкой ночной сорочкой. Его большие ладони охватили ее талию почти целиком. Он погладил пальцами ее слегка покатый живот. Потом Стафф подхватил ее, обвив руками, будто стальными тросами. Тяжелая накидка свалилась с плеч на пол. Не разжимая теплых объятий, он уложил Марию на ложе, прошагал к двери и заложил ее на засов. Сапоги затопали по полу рядом с кроватью, он содрал с себя дублет и рубашку, словно они были одним целым.

— Стафф, нельзя же. А вдруг Вилл…

Он запечатал ей уста огненным поцелуем, а руки снова обхватили ее талию.

— Помолчи, любимая. Вилл думает только о короле и славе имени Кэри. Нас ни то ни другое не касается.

Ноги и руки у Марии ослабели, только внизу живота горячо пульсировала кровь. Она так желала его, столько лет желала! Все в ней занемело, когда руки Стаффа коснулись напряженных сосков, а колено раздвинуло ее ноги.

— Когда-то я говорил тебе, Мария, что я не слишком терпелив. Я… мы ждали слишком долго, но, если ты не захочешь мне подчиниться, я сам все сделаю, а утром можешь меня ругать сколько хочешь. Я желаю тебя, любовь моя, я хочу возместить долгие часы одиночества, бесчисленные советы, переживания о том, что твои короли и отец могут вконец сломать тебе жизнь; а также твои собственные язвительные слова. Возместить потерянные годы. Этой ночью мы начнем догонять, и нам потребуется много-много времени, чтобы уравнять счет.

Его голос завораживал Марию, а колеблющееся пламя свечей, отражавшееся в его карих глазах, действовало на нее, словно колдовские чары. Она прижималась к нему, а его руки скользили по всему ее телу. Это не было похоже на грубоватые ласки Генриха Тюдора или холодное стремление Вилла к быстрому обладанию. Здесь было безумие. Сколь часто все эти годы, на широком ложе Генриха и на узкой кровати Вилла, она мечтала, что Стафф обнимет ее и предастся с нею любви. И вот теперь это произошло наяву.

Он стягивал штаны, а она тем временем улыбалась в душе от чистой радости, что он смотрит на нее вот так. Его тело накрыло ее сверху теплой надежной крышей, отгораживая от окружающего холодного мира. Она обвила руками его шею.

— Лицо твое всегда прекрасно, любимая, — прошептал он. — Оттого-то мужчины так и желают тебя. Но оно, кроме того, еще и честное. Честное и громко говорящее о красоте внутренней. Вот почему тебя так долго любит и желает этот мужчина. Я намерен предаваться любви с тобою до поздней зимней зари, я стану смотреть на твое лицо и буду видеть, что ты тоже меня любишь. Ты теперь моя, Мария Буллен, и моей останешься с этой минуты, что бы нас ни постигло в дальнейшем.

Прошло время — несколько минут, а может, часов, а может быть, веков, — и Стафф, без сил опустившийся на нее, поднял растрепанную голову и вгляделся в ее глаза, почти в упор. Он улыбался.

— Я близок к тому, любовь моя, чтобы сказать: за эти немногие минуты стоило заплатить семью годами ада. — Он протянул руку, поднял с пола ее меховую накидку и накинул на их разгоряченные тела. Мария прижалась головой к его подбородку, и он нежно поглаживал ее волосы. Одна ее рука покоилась на его груди, поросшей курчавыми волосами.

— Никогда прежде я не чувствовала себя так спокойно, так умиротворенно, — вздохнула Мария. — Но я уже не девочка и понимаю, что настоящий мир лежит там, за этой дверью.

— Верно, моя Мария. Но во дворцах Его величества дверей предостаточно — быть может, когда-нибудь у нас будет своя дверь. — Голос его прервался, он не был уверен, продолжать ли. — Когда-нибудь такой день настанет.

Марией овладела радость, какую трудно передать. Если бы сейчас в дверь заколотили король, ее сестрица и бушующий отец, она бы не придала этому ни малейшего значения и даже не пошевелилась бы.