Глава шестая
И вот снова вокруг одна только степь. По сравнению с Жабьим болотом, совершенно безмолвная. Будто уснула, отгородившись от остального мира небесным куполом. Первый день пути мы с Василием любой разговор начинали с крика и, только проорав пару фраз, переходили на нормальную громкость. Потом снова привыкли…
Вот уже четвертый день мы движемся на юг, и степь понемногу преображается. Все реже встречается чернобыль или марь с мясистыми, толстыми стеблями в рост человека, медленно, но неизбежно уступая перед натиском набегающих с юга серебристых волн ковыля.
Ветерок все жарче, земля тверже… Одно радует, как будто сделанные из проволоки листья и стебли не достают до ног всадника и до лошадиного брюха. Иначе мы за пару дней все бы кровью изошли от порезов. Чтобы в этом не сомневаться, достаточно посмотреть, в какие лохмотья превращается мешковина, которой мы обвязываем нижние части ног коней. Те, что ниже колена и выше бабок. Пясти и плюсна…
Повезло мне с потерей памяти. Есть время все выучить и запомнить. Честно говоря, никогда не думал, что конь такая сложная штуковина и состоит из неимоверного количества совершенно неизвестных мне слов. Даже без седла и узды…
Кстати, о лошадях…
Когда я доблестно закончил операцию по захвату транспортного средства, в том смысле, что исхитрился накинуть коню на ноги путы и наконец-то смог оглядеться – оказалось, Василий тоже управился со своей добычей. Да еще какой… Если я хватал первого попавшегося, то казак явно выбирал. Позабыв о вольной жизни, перед ним покорно склоняла шею великолепно сложенная соловая кобыла. С роскошной золотистой гривой. Настоящая красавица, особенно в сравнении с моим неказистым, черно-бурым и каким-то излишне кудлатым экземпляром. Еще и горбоносым. Прям как из сказки… Ну да я не привередливый. Главное, чтоб не пешком. Санчо Панса вообще на осле ездил и ничего, в рыцарский роман попал. Тут куда важнее с выбором спутника не ошибиться. А в этом мне как раз повезло. Хоть и простой казак, но не рядовой точно.
– Да, Петро, с тобой точно не соскучишься… – стреножив кобылу, Полупуд подошел ко мне. – Куда ни сунешься, всюду на вербах золотые груши растут. Что тарпана вместо коня поймал – это полбеды. Со всяким могло случиться. Но зачем тебе вожак понадобился? Его ж не то что выездить – просто удержать в неволе не удастся. Гляди, как зыркает зверюга! Дай только отдышаться. Любые путы перегрызет. А зазеваешься – так и убьет. Кони ударом копыт волку череп разбивают. И куснуть могут не хуже медведя.
– Не может быть!
– Еще как может. Это же не корова. У коней зубы вперед торчат. Цапнет – мало не покажется. Не раз видел, как в бою жеребец полплеча или бедра врагу отхватывал. Так что извини, но отойди в сторону. А еще лучше – пойди, мою кобылку придержи.
О зубах и всем таком я был в курсе. Сомневался, что вожака поймал. Но это уже было неважно.
Василий ловко и чрезвычайно быстро, так что пленник даже дернуться не успел, снял с тарпана путы и уздечку. Дичок еще какое-то время продолжал лежать, не сообразив, что свободен. Потом резво вскочил и рванул прочь… Остановился, отбежав метров сто. Оглянулся. Посмотрел на нас. Явно недоумевая, что это было… Мотнул мохнатой головой, заржал и припустил в степь, как барабанную дробь пробил. Хватило нескольких секунд, чтобы тарпан скрылся с виду. Затерялся в травах…
– И что мне теперь делать? – я не то чтобы возмутился поступком запорожца, но призрак пешего путешествия, принимающий осязаемый вид, тоже не обрадовал.
– Для начала оглянись, – ухмыльнулся Василий.
Я последовал совету и… обалдел. По колени в воде в озере стояла весьма симпатичная лошадь. Не такая красавица, как у Полупуда, но тоже ничего. И статью, и мастью. Буланая, с симпатичной белой «звездочкой» во лбу… Кобыла недоуменно озиралась, пофыркивала, но из воды не выходила.
– Увязла, что ли?
– Угу… В капкан попала, – хмыкнул Полупуд. – Я так понимаю, подарок от водяного. Забирай – и поблагодарить не забудь. У нас, помимо терна, еще шиповник оставался. Высыпь весь. Потерпим без узвара.
На этот раз обошлось без проблем. Кобыла, ощутив узду, немного потрясла головой, приноравливаясь к упряжи, и без малейшего сопротивления пошла в поводу. В отличие от дикого зверья, домашнему животному неволя была не в тягость. И под седло встала охотно. Видимо, и сама уже по людям соскучилась.
К ужину Василий подстрелил упитанную дрофу. Нечто среднее между курицей и индейкой. Не знаю, сколько в дичи было веса, но за один присест мы ее не умяли. Осталось по солидному куску на завтрак. А сегодня на ужин будет зайчатина…
Глядя, как казак охотится, я в очередной раз поздравил себя с отличной компанией.
Зашелестит где-то неподалеку, свистнет стрела… и запорожец возвращается с добычей. Я даже понять ничего не успеваю, не то что к стрельбе изготовиться. В одиночку наверняка умер бы с голода. В лучшем случае перебивался корневищами растений. И то… Надо ж еще знать, какие съедобные?.. А я различаю только лопухи, белые зонтики горичника, цикорий и топинамбур… Последний, правда, к нам еще из Америки вроде не попал, так что вычеркиваем. Зато цикория немного насобирал. Время от времени яркие синие цветочки попадались в пути. Трудно не заметить.
Василий поглядывал на мои действия с опаской. И на обещание угостить отваром, ничем не отличающимся по вкусу от басурманского кофе, когда корни хорошенько просохнут, отреагировал без особого энтузиазма. Уточнив только, кто меня учил травничеству? И привычное «не помню» – оптимизма казаку явно не прибавило. Ничего. Это поправимо. Буду убеждать личным примером, если сам смогу пить эту бурду без сахара. Несмотря на уверения рекламы, что напиток из цикория гораздо полезнее, чем лучшие сорта кофе…
Наши вечерние посиделки, пока на углях запекается очередной дар природы, стали самой приятной частью путешествия. Днем Василий держался настороже, и мои попытки заговорить пресекались пробежкой. Дабы кровь отхлынула от зад… в смысле от головы – и равномерно заструилась по жилам, как объяснял наставник. Так что я уже на третий день научился помалкивать и слушать степь.
Зато по вечерам, когда небо усеивалось зорями, а угли едва краснели – поев и закурив трубку, казак становился гораздо словоохотливее. Даже упрашивать не приходилось. Сам принимался рассказывать о товарищах, о походах. Особенно любил вспоминать морские набеги на турецкие припортовые города под проводом кошевого атамана Самуила Кошки.
Иногда и общую картину мира затрагивал. По чуть-чуть, вскользь…
Уплетая печеную рыбу или пернатую дичь, а нынче – зайчатину, я узнал, что вот уже скоро год, как запорожцы выбрали кошевым атаманом и гетманом Войска Низового Запорожского Якова Бородавку. А реестровыми казаками, во всем послушными ляхам и Польному гетману, командует Конашевич-Сагайдачный. И что нет между казаками реестровыми и низовыми согласия ни в чем, кроме войны с басурманами. Да и то – запорожцы предпочитают воевать по своему разумению и хотению, а реестровые – по указке Варшавы. Так чтоб и добычей разжиться, и не сильно рассердить Порту. Поскольку Польша не готова к большой войне и опасается разозлить султана всерьез. Отчего покусывать предпочитают крымчаков да валахов.
Произнеся несколько фраз о геополитике, Василий обычно смурнел и умолкал или уводил разговор в сторону. Вот и сейчас он пыхнул дымком и поглядел на меня с прищуром.
– Скажи, Петро… Ты, когда говорил там, в буераке, что если понадобится, готов и черта оседлать – просто так брякнул? Для красного словца? Или и в самом деле замышлял что-то?
– Ну, так черти ж бестолковые… – я охотно подхватил тему. Радуясь, что Василий не улегся спать, как он обычно делал, если терял интерес к разговору. – Думаешь, не смогли бы задурить им головы и взнуздать? – протянул задумчиво. – Оседлать не сложно. А вот как довериться нечисти? Кто знает, куда она занести может? Как бы после такой езды еще дальше от Сечи не оказаться. Или сбросили бы… с обрыва, или в болото. Им шутки, а нам – слезы. Нет, отец сказывал, что лучше с умным потерять, чем с дурнем найти. А где у чертей ум был, там рога выросли.
– Хорошо сказано, – довольно хмыкнул Василий. – Я запомню.
Да ради бога, главное, сейчас не углубляйся. А то договоримся еще. И чтоб сменить тему, поинтересовался:
– Слушай, я все хотел спросить… Вот ты днем требуешь тишины, чтобы врага не проворонить. А сейчас, когда темно, – и огонь жечь не опасаешься, и разговаривать не запрещаешь. Как так?
– Днем мы на страже, а ночью – кони бдят, – объяснил Василий. – У них слух лучше. А что до огня… Муравский шлях самое оживленное место, которым и чумаки ходят, и купцы, и татары – от нас миль за десять на восток лежит. Правее – плавни тоже на многие-многие мили растеклись. Рыбы – видимо-невидимо. Выбирай прямо руками да в челн складывай. Но чтобы жить там, надо обзавестись или жабрами, или ластами. Воды больше, чем суши. Да и та одно лишь название – сплошь бочары да топи. Так что мы сейчас едем по той части Луга, где человека только случайно встретишь. Такого, что, как и мы, безлюдье выбирает. А если ни мы, ни он встречи не желаем – то кто нас вместе сведет? Разве только Богу угодно будет.
– Даже странно… – я зябко поежился. – Такой огромный мир, и в нем только мы.
Жар еле-еле пробивался сквозь толстый слой пепла, и даже лицо Василия казалось всего лишь сероватым пятном. Силуэты коней и вовсе сгустками тьмы.
– Почему же? – хмыкнул Полупуд. – Вон там еще кто-то вечеряет.
– Где?!
Василий взял меня за плечи, развернул в нужном направлении и пояснил:
– Самую крупную звезду над горизонтом видишь?
– Да.
– Ну, так это не звезда. Огонь на вершине Горбатой могилы горит. Значит, кто-то еще в степи заночевал. Так что не одни мы в мире, Петруха. И не надейся…
– Подожди, подожди. Как давно ты его заметил? Огонь…
– Не очень. Заяц уже допекался… Припозднился путник. Или не торопится.
– А он нас видит?
– Если не такой же, как ты, а смотреть умеет – то должен. Сверху обзор лучше.
– То есть вы друг друга видите, но встречаться не желаете. Вернее – это мы не хотим. А вдруг тот – хочет?
– Вот беда с дитем-то, – проворчал запорожец. – Голова же у тебя, Петро, на месте. Пользуйся ею хоть изредка. Я имею в виду не рот, а разум. Когда люди видят друг друга? Что они делают?
– По-разному. Свои – здороваются. Чужие – молча разъезжаются.
– Вот. Сам все знаешь. Точно так и сейчас. Хотел бы странник встречи – подал бы знак. А я бы ответил: согласен или нет.
– Знак?
– Ну да… Заслонил бы от нас огонь трижды. Несколько раз… Мигающий свет легче всего заметить. И если б мы не возражали – я бы ответил тем же. Потом договорились бы, кто к кому подъедет. Утром, естественно. Ночью – лезть неизвестно куда – дурных нет.
– А если человеку не разговор, а помощь нужна?
– Тогда костер должен запылать очень ярко. Как обычно, никто, будучи в здравом уме, не делает. Степь не лес – тут лишних дров нет… – Василий умолк, а после эмоционально закончил:
– А чтоб тебя подняло, трижды обернуло да гепнуло! Накаркали!
Я быстро оглянулся и тоже охнул. Та самая «звезда», на которую указывал Полупуд, с каждым мгновением разгоралась все ярче. Пылая в ночи, как луч маяка. Или сигнал бедствия.
* * *
К Горбатой могиле двинулись с рассветом. Вернее, Василий растолкал меня, только забрезжило, велел собирать пожитки, взлетел в седло и умчался. Успев сказать, чтобы я не сильно торопился, вел свою кобылу в поводу да на курган поглядывал. Если все путем – он мне помашет. Если ж я, пройдя половину пути, на вершине его не увижу – немедля и ничего не предпринимая разворачивать на запад и… Ну, в общем, как и куда двигаться дальше, если останусь один, мы уже сто раз обговорили. Он, мол, если Господь поможет, как-нибудь из беды вывернется. А мне лучше в передрягу не соваться. Я, конечно, мог намекнуть, что уже дважды сунулся весьма вовремя, но нельзя слишком часто напоминать человеку, что он тебе жизнью обязан. Оскомину набьет…
Отправиться на помощь неизвестному путнику сразу, еще ночью, Полупуд отказался наотрез. И не поддавался ни на какие уговоры и доводы.
– Если смог такой костер развести, то не при смерти. До утра дотянет.
– Но…
– Не зуди, Петро. На все воля Божья. Одной свиткой весь курень не укроешь, так что не бери на себя больше, чем можешь поднять. Какой дурень суется в воду, не зная брода? Степью разный люд шастает… Иные не то что доброго слова, а и хоть какого-нибудь упоминания не стоят. Без чести и правды живут. В ловушку заманить могут даже не для наживы – потехи ради. А после такое учудят, что и чертям в аду в голову не взбредет… Поизмываются вволю, колени перебьют и бросят помирать от жажды и голода. Зверям на растерзание. Или кожу со ступней снимут… А то пятки разрежут, дробленый конский волос в рану набьют и зашьют… Да что я тебе, как малому дитяти, объясняю? Сам же видел уже…
Заметив, как я вздрогнул, запорожец сплюнул, перекрестился и сменил тему.
– Да ну их к чертовой матери. Не бери в голову… На самом деле, разбойников не так уж и много. За харцызами, как за бешеными псами, все охотятся. И казаки, и татары… И никогда живыми не отпускают. Но береженого Бог бережет. Был бы ты, Петро, бывалым казаком, я может и рискнул бы судьбу испытать. А с таким желторотиком – и тебя сгубить не долго, и самому пропасть… Не забывай, сколько народа на нас надеется, помощи ждет. Да и Хотин этот, будь он неладен… Всё. Спи. До рассвета недалече. Летняя ночь короткая. Даже бок отлежать не успеешь, как подниматься надо.
На том разговор и закончился.
Я поворочался еще немного, поглядывая в сторону кургана, но костер на его вершине давно погас. В степи с дровами трудно, долго гореть нечему. Так что на небе остались только настоящие звезды, которые тоже вскоре поблекли, затуманились и растаяли. А потом меня растолкал Полупуд…
До могилы оставалось меньше километра, а Василий все не показывался.
Взбудораженный словами казака, я уже настолько готов был запрыгнуть в седло и… нет, не дать деру, а попытаться подкрасться поближе (как бы убедительно казак ни говорил, а оставить товарища в беде я не смогу, не прощу себе после), что когда узрел размахивающего руками запорожца, сперва не поверил. Помотал головой, протер глаза, но Полупуд не исчез. Махнул мне еще пару раз, потом достал трубку, присел на землю и принялся ее раскуривать.
Я и не заметил, как перекрестился. Заразное все же дело… В смысле богобоязнь. Пока вокруг цивилизация и прочие достижения науки и техники, как-то проще быть атеистом. И совсем другое, когда остаешься наедине с целым миром. То и дело жутковато становится…
Хорошо сказал кто-то: «Безбожник идет по жизни в одиночку, а у верующего – всегда есть попутчик». Вот и я не то чтобы резко ударился в религию, но от надежного спутника не отказался бы. По крайней мере, покуда МЧС не организуют.
У холма меня ждал сюрприз. Рядом с Полупудом сидел совсем юный парнишка. Лет шестнадцати – не больше. В свитке, явно с чужого плеча, латаной-перелатаной и перехваченной в поясе обрывком когда-то давно богатого кушака из сложенной в несколько слоев шелковой ткани. Как и свитка, пояс столь давно знавал лучшие годы, что настоящий небесный цвет сохранил только на швах. Лицо у паренька замурзано так, что лишь одни глаза блестят из-под наискось отхваченной ножом челки. Выглядит изрядно усталым, давно не евшим досыта, но не изможденным. Скорее, встревоженным.
– Гляди, Петро! – приветствовал меня Полупуд. – Не имела баба хлопот, так завела козу. Был у меня один недоросль в попутчиках, теперь – пара. Скоро буду, как цыганка по табору с целым выводком ходить. Чтоб меня качка пнула…
Э-э, нет. Так не годится. Упадничество не наш стиль. Надо срочно казаку ауру подправлять. Пользу от позитивного мышления никто не отменял.
– Неправильно ты думаешь, казак Василий… – я важно подбоченился. – И не с того боку запрягаешь.
Запорожец заинтересованно взглянул из-под нахмуренных бровей, многозначительно поглаживая рукоять нагайки.
– Ну-ка, ну-ка… Поучи батьку детей делать.
– Этому вряд ли, а чему другому можно и попробовать. Сам посуди… В плавнях у тебя имеется целая паланка. Это раз! Не с одним, а с двумя джурами, как сотник, а то и целый полковник путешествуешь. Это два… Осталось пару-тройку казаков в отряд принять, и можешь свой бунчук поднимать. Чем не гетман?
– Гетман… – фыркнул Полупуд. – Ох, и язык у тебя, Петро. Не язык, а помело. Чешешь как по писаному!
Сработал прием. Возражая против очевидного, со всем остальным казак исподволь уже как бы соглашался. Не всерьез, конечно, но для поднятия настроения – достаточно.
– А то никому не ведомо… – отмахнулся я. – Сегодня нет, а завтра – кто знает? Наши судьбы на тех скрижалях, которые только Господь зрит и в милости своей одобряет. Ну, пусть не гетман. Но уж от сотника не отказывайся.
Неся всю эту ахинею, я заметил, как вздрогнули веки у парнишки. А во взгляде мелькнуло нечто вроде одобрения. Вот как? Интересно… Откуда такие проблески образованности у голодранца? Или судьба столкнула меня посреди Дикого Поля с еще одним, в отличие от меня, настоящим спудеем?
– Со… со… – пробормотал запорожец. – Сорока-белобока твой союзник. Полковник, гетман… Тьфу. Обмолотил сто коп пшеницы, а в мешках одна полова… Лучше дай хлопцу поесть, да помозгуем, как сподручнее троих на двух коней усадить. Хорошо хоть цель у всех одна: матушка Сечь. Не надо с пути сворачивать…
– Так а чего думать? Двое скачут – один бежит. У тебя – нога еще не зажила. Малой – отощал. Так что придется мне… Зато между двумя лошадьми бежать – одно удовольствие. Знай подпрыгивай да лети… – Я сунул парнишке кусок вчерашнего зайца, завернутого в листья лопуха и черствую лепешку. Как ни исхитряйся, а за семь дней пути хлеб свежим не останется.
– Спаси Бог… – хлопец говорил хриплым полушепотом. С трех шагов и не расслышать.
– Простудился, что ли? – проявил я заботу. И поинтересовался, пользуясь случаем: – Откуда ты такой тут взялся?
– Из полона сбежал… – ответил за парнишку Полупуд. Тот уже вовсю вгрызался в заячью ногу. – А голос криком сорвал. Сам знаешь, что такое басурманская неволя. Вернее… видел.
Хлопец жевал и кивал. Мол, ага, все так и есть. Интересно. Это только я вижу, что у паренька ни на запястьях, ни на шее нет потертостей от веревки? И что у степного голодранца, одетого почти в такое же рубище, с которого готов был начать я, на ногах добротные сапоги. Я не швец, в моде и типах выделки кожи не разбираюсь, но уж хорошую, качественную обувку от поршней и прочих ходаков отличить могу.
Или Василий все эти несуразности тоже заметил, но, в отличие от моих параноидальных настроений, истолковал более прозаично? И решил забыть, как мелочь, не стоящую внимания. Может, отвести в сторону и расспросить, или погодить? Сам скажет, если захочет.
Дилемму, как водится, решила судьба.
Я еще мысленно чесал затылок, как в отдалении показалась небольшая группа всадников? Точнее – трое. Но с заводными лошадьми. Завидев нас, неизвестные подскакали ближе и остановились примерно в двух сотнях шагов. Может, чуть поменьше. Перекрикиваться, как с дальних трибун на футболе, уже можно, а устроить перестрелку – сложновато. Нет, пульнуть – это запросто. И с мушкета, и с лука. Попасть затруднительно. Хотя, если вспомнить недавнюю меткость Полупуда… Ага, ту самую, что то ли с моей, то ли с Божьей помощью…
– Пугу, пугу… – трижды прокричал один из всадников. Давним казацким знаком обозначая себя. Второй держал наизготовку лук. Третий сидел смирно, зато головой крутил по сторонам. Бдел.
– Слава тебе, Господи… – перекрестился Василий, приложил ладони к губам и ответил так же: – Пугу, пугу…
– Казак, что ли?! – прокричали из степи. – Назовись.
– Василий Полупуд! Минского куреня товарищ! А вы чьи будете?
– Из Никитинской заставы!
– И чья сотня там сейчас в дозоре?
– Сотника Сороки!
– Андрея или Никиты?
– А ты, я погляжу, обоих знаешь?..
В процессе разговора казаки придвинулись ближе, и теперь уже можно было не перекрикиваться. Просто громко говорить.
– С Андреем под Трапезунд ходили в одном байдаке. А Никиту не очень. Но разве ж его рыжий чуб забудешь? Не тарахтел бы, как сорока – стал бы Зничем или Лисом.
Казаки рассмеялись, видимо, историю с прозвищем для Никиты знали многие. И тот, что был за старшего, ответил:
– Под рукой у Андрея мы. Меня Меченым прозывают. Товарищи – Самопал и Карась. А с тобой кто?
Василий оглянулся, поглядел на нас, но отвечать не стал.
– Про то сотнику поведаю. Дело у нас важное. Не на всю степь кричать.
– Ну так седлайте коней, да и поедем на заставу. Сороки сейчас здесь нет, но не позже завтрашнего подъехать должен. Огонь-то зачем жгли? Дорогу на Сечь забыл?
Казаки снова расхохотались.
– Не серчай, Меченый, но и это я тоже только сотнику поведаю. Знаешь, как оно бывает – начнешь болтать и не заметишь, как проговоришься. А что знают двое… Одно могу сказать без утайки – нас трое, а коней только пара осталась.
– Экий ты таинственный, – проворчал старшой. – Как лазутчик… Ну да ладно – допытываться не буду. Пусть сотник решает. Карась, дай им свою каурую. Ты самый легкий. Обойдешься без заводной. Давайте, други, поехали. Степь широкая… Может, не мы одни сигнал видели? Зачем нам попутчики?
* * *
Накричавшись при встрече или просто так, но большую часть дороги казаки помалкивали. Василий с Меченым перебросились парой фраз, вместо верительных грамот вспомнили еще пару-тройку общих знакомых и вскоре тоже замолчали. Ну и мы с Олесем, так звали парнишку, в собеседники не рвались. Хлопец, похоже, не спал всю ночь, потому что сразу задремал, как только кони в обратный путь двинулись. Во всяком случае, ехал с закрытыми глазами. А я – вспомнил наставление Полупуда. Смотреть, слушать, на ус мотать.
Кстати, за полторы недели пребывания вдалеке от любимого Gillette и его кремов, мотать – не мотать, а подергать уже было за что. Подбородок, по примеру запорожца, я скоблил ножом. А к верхней губе с таким варварским орудием, еще и без зеркала, приступить опасался. Шрамы, может, и украшают мужчину – «заячья губа» точно нет. Голову тоже оставил зарастать. Хотя, по некоторым ощущениям – это ненадолго. Без мыла и шампуней завшиветь легко. А такая меня перспектива не устраивала.
Подъезжая к первому обжитому месту в этом мире (полуразрушенный курень на острове не считается), да еще и не простому жилью, а военному форпосту – я приготовился увидеть нечто сродни острогу или форту, как в фильмах про индейцев. И каким же разочарованием оказалась действительность.
Никитинская застава представляла собой всего лишь деревянный помост, вознесенный на высоту двухэтажного здания и прикрытый от дождя островерхой очеретяной крышей. Напоминающей большой, раскоряченный сноп. На помосте, усевшись на толстую вязанку того же камыша, бдел дозорный. Приветливо замахавший нам, радуясь хоть какому-то разнообразию.
– Что, хлопцы, поймали палия?! – проорал весело.
– Угу, – пробормотал я. – Поймал охотник медведя. А тот не отпускает.
Услышав мою отповедь, казаки довольно расхохотались. Смешливые какие попались. Или они тут, на службе ратной, так скучают, что готовы, глядя на палец, смеяться?
Дозорный моего ответа не слышал, но тоже рассмеялся. Видимо, решил, что это его вопрос такой остроумный.
– О, да их там целая компания была? Что случилось-то? – не унимался казак. – Искра из люльки выпала?
– Сменишься, сам расспросишь… А теперь в оба гляди, Веретено. Не забыл, что Трясило новый чубук к люльке смастерил. Тверже прежнего.
Эта новость почему-то не обрадовала дозорного. Наоборот – согнала улыбку с лица и развернула казака к нам спиной.
– То-то же, – пробормотал Меченый, обращаясь к Полупуду: – Беда с новиками. Совсем дисциплины не знают. Вот скажи, в наши годы, дозорный открыл бы рот для чего-нибудь еще, кроме как спросить: «Кто едет?»
– Не-а, – мотнул головой Василий. – За такое непотребство дюжину батогов всыпали бы, не меньше…
Вслушиваться в древний, как мир, разговор на тему, что раньше все было лучше: и небо голубее, и трава зеленее, а девки ласковее – я не стал. Видимо – это тема вечная. Когда мама начинала излишне рьяно воспитывать нас с сестрой, отец неизменно басил: «Забыла корова, как теленком была?» Действовало безотказно. Мать принималась уточнять, кого «старый пень» обозвал коровой, а нас оставляла в покое.
Оказалось, с оценкой поторопился. Только сторожевой вышкой застава не ограничивалась. Просто берег в этом месте был двухъярусный – коренной и пойменный, и «палаточный городок», раскинувшийся поближе к воде, на заливном лужку, я заметил не сразу. Только когда подъехали к яру.
Шучу, конечно. Какие там палатки… Два просторных куреня, размером с гараж для легковушки – стояли по правую руку от огнища. Один поменьше – слева. Над огнем висел большущий казан, ведер на пять, не меньше. А над ним колдовал голый по пояс казак, помешивая варево… чем-то очень похожим на обычное весло. При этом поглядывая на реку и подгоняя возившийся там десяток длинночубых братчиков, вроде заводящих к берегу сеть.
– Шевелите копытами! Долго еще ждать? Караси уже уварились. Пора стерлядь закладывать.
Кроме него, ловлей руководил еще один казак. Невысокий крепыш. В серой, смушковой шапке. Нет, кроме шапки на нем еще и шаровары имелись, но шапка первой бросалась в глаза. И длинная, как флейта, трубка, которой он размахивал, будто дирижер оркестра. Видимо, тот самый Трясило.
– Кудлатый! Куда тебя черт несет, поперед всех?! Стой на месте! Цыган! Заводи!
– Сейчас, сейчас, батька! Зацепили, кажется, парочку!..
– Это мы вовремя… – довольно погладил усы Полупуд. – Давненько я ушицы не едал.
А в реке тем временем завязалась настоящая баталия. Не знаю, кого именно зацепили рыбаки, но в уху оно категорически не желало. Сеть рвалась из рук, как живая, а вода кипела круче, чем в казане.
– Держи! Держи! Не отпускай! – заорало сразу несколько голосов. Да только словами не поможешь. Рыбе, видимо, удалось как-то извернуться и найти край сети, куда она и рванула, в поисках выхода.
Споткнулся крайний казак, или другая беда приключилась, но он повалился в воду с головой, потащив за собой сеть и стоящего рядом товарища. Тот тоже не устоял и потянул следующего… На мгновение показалась над поверхностью длинная и острая морда, мелькнул над краем сети пилообразный хребет, и здоровенная рыбина, величиной с дельфина, вырвалась на свободу.
– Держи! Держи!
Теперь вопили все. Даже мои спутники.
– А чтоб вам до конца дней икалось! На ногах устоять не могут! – ревел Трясило. – Не казаки, а коровы на льду! Да держите ж, черти! Уходит!
– Врешь, зараза! – заорал то ли в ответ старшому, то ли подбадривая себя, один из рыбаков. Смуглый до черноты. Выхватил нож и кинулся следом. Как на кабана. И, похоже, достал-таки. Потому что, держась за что-то под водой левой рукой, правой стал наносить удары ножом. Часто-часто, как в шинке по столу кулаком стучал.
– Так ее, Цыган! Так! – все, кто оставался на берегу, приветствовали действия казака. Те, что были в воде, благоразумно держались в сторонке.
Минуту или две длился поединок, и человек в очередной раз доказал, что не зря числится царем природы. Бурление поутихло, а Цыган устало вытер лоб. Чисто рефлекторно. Поскольку руки его были не суше… Скорее, наоборот.
– Вытаскивайте…
Теперь и остальные рыбаки засуетились. Бросились на помощь товарищу. И вскоре на берегу распростерлась огромная рыбина. Как бревно.
– Заставь дурня Богу поклоны бить, так он и лоб расколотит… – оценил результат рыбалки кашевар. – Я что просил? Стерлядь. А вы чего вытащили? Осетра… Еще и старого, как кошевой казан.
– Не ворчи, Слива, – попробовал урезонить его кто-то из добытчиков. – Осетр тоже хорошая рыба. И на уху наваристая, и запечь…
– Черти б вас запекали! – проорал тот люто, выхватывая из казана орудие труда. – Брысь, с глаз! А то как тресну сейчас по куполу. Хорошая рыба… Вы вверх пузом на солнышке греться будете, а мне чистить это чудовище!
– Э-э… – попятился рыбак. – Полегче.
– И то правда, – поддержал его Трясило. – Чего буянишь? Все по справедливости. Одни ловят, другие готовят.
– Ну да… – поубавил тон кашевар. – Так я и знал. И ведь никто ж не поможет…
– Я помогу, если можно…
Услышав хрипловатый голос за плечами, я даже не сразу понял, что это Олесь отозвался. А хлопец уже с коня слез и вниз спускался.
– Видать, джура твой возле баб больше крутился, чем с казаками ходил? – хмыкнул Меченый, обращаясь к Полупуду. – Впервые вижу, чтобы парень сам кашеварить вызывался. Моих новиков, бывало, только из-под палки…
– Младшеньким в семье рос… – объяснил Василий.
Сам на ходу сочинил или расспросить хлопца успел, пока я до них добирался? В принципе, времени было достаточно. А Полупуд продолжал, подтверждая мою догадку. Еще и присовокупив подробности, на которые я даже внимания не обратил.
– Видел, уши проколотые? Серьги носил. В полоне басурмане повыдергивали. Надо будет опять справить. Теперь он не только младший, но и последний в роду остался.
– Во как… Сирота, значит… – стер улыбку с лица Меченый. – Что ж, извини. Глупо пошутил. Не хотел ни тебя, ни хлопца обидеть. Считай, буду должен…
– Пустое, брат… – Василий спешился, бросив мне повод. – Пойдем, покурим. Ты Однокрылого помнишь? Из Уманского куреня…
– Семена? А как же… У него еще, помнится…
Твою дивизию. И тут дедовщина. Ничего не попишешь. Назвался новиком, ухаживай за конем казака. Обязанности оруженосца, как его ни называй, хоть джурой, хоть сквайром – прислуживать старшему по званию. И делать это надлежит со всем старанием. Как говорится, старайся, молоток – вырастешь, кувалдой станешь. Рыбу чистить не послали, и на том спасибо. А Олесь, получается, тоже, как я – ни родных, ни близких. Надо знакомиться. На Сечи все время возле казаков тереться не получится, не по чину – а парнишка хозяйственный. И в жизни здешней лучше кумекает. Мои мозги, его опыт, плюс покровительство Полупуда – авось не пропадем…
