Глава вторая
Понятное дело, о привале пришлось забыть. Саламаха все равно выплеснулась, когда Василий прыгнул через костер. Купаться тоже расхотелось. Как-то совсем не было желания лезть в воду, оставив на берегу одежду и оружие.
Собрались и двинулись к могиле.
Труп лежал там, где настигла смерть, со спущенными шароварами. Остальных и след простыл. Что, впрочем, не помешало казаку определить, что башибузуков было только трое. И без заводных коней. Что вполне могло подразумевать наличие неподалеку большей ватаги харцызов. Не факт, что атамана степных разбойников заинтересует пара казаков – навару-то никакого. Но достаточно вспомнить историю Корсака, чтобы не упорствовать в этом. Да и вообще пытаться понять, что у бешеного пса на уме, себе дороже.
– Принес же черт на наши головы, – Василий в сердцах пнул еще не окоченевшее тело. Что, конечно же, не могло компенсировать потерю заводных коней, но как-то полегчало. Даже мне. – Чтоб тебя до конца веков на вилах таскали. Тьфу, срамота… И даже взять нечего. Только порох зря потратили… А я еще сомневался: брать или нет… Как чувствовал… – похлопал ладонью по торбе, в которой хранился самый маленький бочонок из арсенала байрачника.
– Угу, – кивнул я. – Только если так и дальше пойдет, скоро мы все имущество на себе переть будем.
– Верно… – задумался казак, присматриваясь к следам, оставленным харцызами. – Гм… Как в Писании сказано? Око за око, зуб за зуб… Поехали… Нечего тут торчать… – и пустил коня вниз по склону.
– Куда?
– За конями, куда ж еще. Сам говоришь, поклажи много.
– Ты хочешь…
– Пока не уверен, – Василий понял невысказанный вопрос. – Смотреть надо. На рожон не попрем, но если представится случай – грех не воспользоваться. У разбойников с порядком туго. Каждый сам по себе. Атамана побаиваются, конечно… А в целом… Посмотрим, в общем.
Дело ясное, что дело темное…. Здраво рассуждая, нам бы рвать когти, пока товарищи обиженных не нарисовались, а мы сами к ним едем. За лошадьми… Ага. Разозлился Василий, вот и все причины. Слишком много в последнее время невзгод выпало на казацкую долю. А еще рассказ Корсака… Разум, возможно, советовал другое, а душа воина требовала мести. Победы над супостатом… И никак иначе. Иначе – за печку. Боки вылеживать. Или в монастырь.
Беглецы ломились напрямки, так что выслеживать их не составляло труда. Но все равно через определенные промежутки времени, примерно раз в десять минут, Полупуд придерживал коня. Давал знак остановиться и прислушивался. Раза три… Пока мы не услышали тех, кого искали…
Либо разбойникам действительно было море по колено, либо они считали себя большой силой и поэтому чувствовали в безопасности, но место бивака мы определили много раньше, чем заметили вьющийся дым от костра. По ору, который там стоял. Впечатление, что подъезжаем к небольшой ярмарке или небольшому стадиону. Дюжины две мужских голосов всячески пытались перекричать друг друга, не вслушиваясь в слова других. У каждого имелось собственное мнение, и он торопился его высказать.
– Стоп. Приехали… Дальше пешком. Коней стреножим и оставим здесь.
– Ты уже решил, как действовать?
Полупуд отрицательно мотнул чубом. Но, судя по тому, что мушкет не стал брать, а только лук и стрелы – громкое нападение не планировалось.
Где убыстряя шаг, а где и замирая на миг, минут через десять мы вышли к лагерю харцызов. Пока добирались, слушали… Опуская подробности, атаман разбойников был очень недоволен. О чем он громогласно излагал, не скупясь на красочное описание умственных способностей и прочей телесной ущербности сотоварищей. И причин для недовольства у него было много. И почему безголовые ублюдки ускакали, не спросясь. И почему, сыны ослицы и бешеного верблюда, не дали знать ему, когда нашли бивак казаков. А если уж напали, косоглазые и криворукие выкидыши, то почему не убили? И так далее в таком же духе.
Один из обвиняемых вяло пытался объяснить причины, а второй – молча лежал неподалеку от костра и молчал. Хорошо Василий попал. Харцыз еще дышал, но, похоже, уже был одной ногой в могиле. Рубаха на груди потемнела от крови, так что лицо разбойника на ее фоне казалось высеченным из куска мела.
Но не оправдания и ругань привлекли наше внимание.
– Слышал? – оглянулся на меня Полупуд.
– Что именно? – одними губами ответил я. Хоть ор в лагере стоял такой, что можно было говорить в полный голос, рисковать не стоило. По закону подлости как раз в тот момент, когда не надо, все умолкнут.
– Как этот ушлепок атамана назвал?
Я помотал головой. К теркам не прислушивался, считал разбойников. Что требовало некоторой сосредоточенности – они же не стояли шеренгой, а все время суетились. Вопрос Василия застиг меня на чертовой дюжине. И этот был далеко не последний.
– Дьяком! – Василий дернул щекой и повторил: – Дьяком!
Что-то важное он этим хотел сказать, но я, честно говоря, не проникся. Погоняло как погоняло. Ничего особенного. И тут вспомнил: «Корсак!» Это ж прозвище из его рассказа!
– И что дальше? – сделал характерный жест, чиркнув большим пальцем по кадыку.
– Слишком много, – нахмурился Полупуд. – Вдвоем не управимся.
Если считать буквально, то вне всяких сомнений. Но как говаривал великий полководец: «не числом, а умением».
Остальные бандиты весьма бурно поддерживали главаря. Правда, пока только словами. Хоть и хватались за сабли, но лошадей седлать не бежали. Наверно, потому, что паслись поодаль.
– Неужели просто уйдем?
– А что поделать? – еще больше потемнел лицом запорожец. – Всех не перебьем… Уложить атамана? Можно, но тогда получим всю свору на хвост. Без заводных коней не уйдем. Ихних захватить не получится. Отдельно выпасают. Но без присмотра. А если шуганем табун – о скрытности можно забыть. И опять тот же результат. Получим дюжину преследователей, горящих жаждой мести. А у нас впереди не меньше недели пути. Извини, Петро, сглупил я. Сразу надо было уходить. Зря только время потратили…
Василий уже разворачиваться начал, когда картинка у костра изменилась.
Устав орать или для наглядности, Дьяк врезал кулаком в челюсть тому из харцызов, что пытался оправдываться, потом присел возле раненого и одним движением перерезал ему горло. Но на этом не остановился. В несколько движений отпилил трупу голову и встал, держа ее за волосы.
– Сегодня я добрый. Поэтому, Ворон, ты держишь в руках не свою голову, а Выверта! – атаман бросил голову второму провинившемуся. – Но это в последний раз! Хотите уйти – степь широка! Вольному воля! Но каждого, кто останется и решит своевольничать, я убью без разговоров! Невзирая на былые заслуги!
– А вот это хуже… – Полупуд потянул ус в рот, но остановился раньше. – Нельзя его отпускать. Много бед натворит… Вот незадача – куда ни кинь, кругом клин. И так нехорошо, и так плохо.
Василий поглядел на меня, словно совета просил. Здрасьте… Кто из нас опытный воин? Хотя… если в широком смысле… Я же столько боевиков и вестернов пересмотрел, что на все Войско Запорожское хватит. К примеру, Джеки Чан что бы в подобной ситуации сделал?
– Вижу по глазам, – казак придвинулся ближе. – Ты что-то придумал?
Идея у меня действительно возникла. Как только пара разбойников сняла с костра большой казан и отнесла его в сторону от огня, а остальные, позабыв о трупе и прочих разногласиях, стали усаживаться вокруг, доставая ложки. Дьяк, отсюда, видимо, и кличка – загудел молитву, благословляя трапезу.
Я с детства был довольно рослым и крупным. В школе на физкультуре стоял если не первым, то вторым. Соответственно, уже в третьем классе меня записали в баскетбольную секцию, а в седьмом – в виде дополнительного бонуса, за пятерку в табель, еще и на толкание ядра. Ни на одном из поприщ я серьезных результатов не достиг, не грело, но кое-какие навыки приобрел. Особенно важные для задуманного…
– Василий, скажи. А фитиль долго горит?
Запорожец не сразу уловил суть вопроса, какое-то время хмурился, соображал. Но недолго. Вскоре лицо его распогодилось, и губы расплылись в довольной ухмылке.
– А сколько надо? Можно сделать дюжину ударов сердца. Можно – больше…
– А меньше?
– Опасно… – помотал головой казак. – Слишком короткий хвостик получится.
– Тогда надо заранее поджечь.
– Это можно, – согласился Василий.
– Значит, так и сделаем…
Я совсем чуть-чуть, для пущей убедительности, помогая себе жестами, изложил товарищу идею.
В целом запорожец замысел одобрил, не устроил только выбор исполнителя.
– Может, я сам?
Вместо ответа я поднял с земли небольшой, с горошину, камешек, примерился и отправил его по очень крутой навесной траектории… в казан разбойников раньше, чем Василий успел меня остановить.
Судя по звуку и головам, как по команде поднятым к небу, не промахнулся.
– С ума сошел?! – зашипел Полупуд.
Но провидение было на моей стороне. В небесах, аккурат над местом привала, кружила какая-то птица. Ястреб, кажется. Так что «бульк» в каше был расценен правильно и вызвал только смех.
– А помните, как Гаплык в борщ нас. л? – спросил кто-то поверх общего ржания. – И ничего, никто не подавился…
– Угу, кроме него… – проворчал другой голос. – Удавили, падлюку, когда узнали. А стряпня его всегда на вкус такая была, что не отличить.
Запорожец хмыкнул, подумал, показал мне кулак и пошел к лошадям. Не было его минуты две, а когда вернулся, то держал в руках бочонок с порохом, над верхним донышком которого маленьким фейерверком разбрызгивал искры огонек. Почти у самых досок.
Не теряя времени на разговоры, запорожец сунул бомбу мне в руки, а сам упал плашмя.
Мама дорогая! Это я сам придумал?!
Отец брал на полигон, учил метать гранаты. Тоже страшно, но они маленькие, а тут килограммов шесть пороха, не меньше. Аж спина взмокла. На более длительный анализ ощущений огонек времени не дал.
Я зажмурился, сосредоточился, как учили. приноровился к весу… потом открыл глаза, зафиксировал цель и одним слитным движением рук и корпуса отправил бочонок в корзину… В смысле – в котел.
Провожать взглядом не стал – плюхнулся рядом с Василием и открыл рот. На всякий случай…
Грохнуло феноменально. Даже сравнить не с чем… Сверху что-то посыпалось, как мелкий град по спине забарабанил. Посмотрел на Полупуда – тот уже вскочил.
– А чтоб меня… – запорожец не стал уточнять «что», вместо этого наклонился, ухватил меня за воротник и вздернул на ноги. – Гляди, – и метнулся вперед.
Картина впечатляла. Бомба, похоже, угодила точно в казан, и взрывом накрыло всех, кто сидел у костра. Кого осколками казана, кого варевом, а кого просто взрывом. Но из полторы дюжины харцызов ни один не смог подняться. Часть ворочалась и стонала, часть ползала на карачках. А еще больше – лежали без движения. И внутри этого круга из тел, с обнаженной саблей в руке, волчком крутился Полупуд. Словно вытанцовывал какой-то невероятный, гопак смерти.
* * *
Отдохнувшие лошади шли ходко, а мы им не мешали. Не тот случай, когда «тише едешь – дальше будешь».
Пережитое все еще бурлило в крови, то бросая в испарину, то проводя ледяной лапой по хребту.
Нет, ну а что? Хорошо, что башибузуки действуют не рассуждая. А ведь могли зайти с другой стороны. И сейчас на берегу безымянного озерца остывали бы не конские туши, а наши тела. Или бочонок с порохом рвануть раньше расчетного времени… И вся моя одиссея на этом бы и закончилась. Ни славы, ни почестей, ни следа в истории… Как-то напрягает такой итог. Неужто мое предназначение – стать пищей стервятников… Да ну, ерунда. Стали б меня ради этого на пятьсот лет обратно возвращать. Или здесь такой напряг с кормами?
Тишина действовала на нервы, и чтоб отвлечься от провокационных и минорных размышлений, я принялся расспрашивать Василия о Запорожье. Он отвечал охотно. Чувствовалось, что казаку приятно поговорить о Сечи. Впрочем, кто из нас не любит вспомнить о доме, родных и близких? Особенно когда те далеко.
При этом слово «Сечь» суровый, битый, рубаный и стреляный казак, видевший сотни смертей не только и врагов, но и товарищей, произносил с той тихой нежностью, как говорят о матери.
В общем-то, ничего нового, помимо того, что мне доводилось читать, Василий поведать не мог, но его рассказ был живым, полным любовью к родному краю, гордостью за товарищей. Если рассказывал о крепости, то не высоте и толщине стен, а о том, как затаскивали на угловые башни тяжеленные кулеврины. И как не выдержали доски под весом толкающих пушки снизу. И шестеро братчиков, стоя на стене, удерживали кулеврину на весу несколько минут, пока подводили новый помост. Трое сомлели, а веревки не отпустили. Отливать водой пришлось. А Товкун от перенапряжения оглох на одно ухо. Что-то внутри лопнуло.
Потом перескочил на то, как Зубань выиграл спор, кто дольше под водой высидит. Больше двух суток отмокал в реке выкрест, а сапоги юфтевые от кошевого в награду заработал. Еще и с подковками серебряными.
Заговорив о реке – вспомнил рыбный промысел. И так широко стал разводить руками, что я не выдержал.
– О, побасенку вспомнил. О рыбаках. Хочешь послушать?
Василий, говорящий о том, какая прорва рыбы в воде, мол, если в косяк копье сунуть – оно так и плывет, не падая, почувствовал подвох и замолк на полуслове.
– Рассказывай. А то у меня уже в горле пересохло. Отдохну немного.
– Ну, история короткая. Одному рыбаку, который рассказывая о улове, любил разводить руками, друзья руки-то и связали. После спрашивают: «Ну и какую ж рыбину ты вчера выудил?» А тот сложил кольцом большой палец с указательным и говорит: «Не поверите! Вот с такими глазами! Как у фи лина!»
Запорожец хохотнул, открыл рот… и неожиданно подал знак молчать.
– Тсс… Не шуми. Шутки шутками, а кони в самом деле встревожились. Чуют что-то. И это им не нравится.
– Может, волки?
– Нет… – Василий уже был в седле и оглядывал степь, приложив ладонь ко лбу. – Рановато им еще… Щенкам месяца три-четыре, не больше. Волчицы с ними наособицу возятся. Вот, как к концу лета в стаю приведут, вот тогда да… А сейчас если и рыщут серые, то десятком, не более. Мы им не по зубам… Не сунутся.
– Можно подумать, волки станут рассуждать так же разумно, как ты… – хмыкнул я недоверчиво. – Это ж тварь дикая, безмозглая. Поди, угадай, что им втемяшится?
Василий придержал коня, подождал, пока я поравняюсь, и отвесил смачного подзатыльника. Вернее, попытался. Я ожидал чего-то подобного и был наготове. А боксер, не освоивший уход нырком – дерево и калека. Я хоть и недолго в зал ходил, но азы усвоить успел.
– Что уклонился, хвалю, – не стал повторять воспитательный процесс Василий. Хотя взглянул так, что стало ясно: если захочет, никакие нырки не помогут. – А в остальном – ерунду несешь. Умнее волка разве только кони. Но если они видят в нас хозяев, друзей и защитников, то волки – самого опасного врага. С которым лишний раз лучше не связываться. И пока голод не заставит, никогда стая не нападет на того, кто сильнее. Так что до зимы волков опасаться не стоит. Они летом даже к раненому человеку не подойдут, пока не убедятся, что обессилел. А главное, никогда не слышал, чтобы хищник с подветренной стороны к добыче подкрадывался.
– А кони это знают?
– Я разве не сказал, что они умные? – кажется, Василий всерьез задумался о втором подзатыльнике и уже примерялся, как проделать это половчее.
Но опять отвлекся… Замер, напоминая насторожившегося беркута. Даже глаза закрыл, обращаясь в слух.
А мой конь впервые ткнулся мордой мне в плечо. Словно подталкивал. Торопил… И видя, что я не понимаю, недовольно фыркнул. Шагай, мол. Действительно, кто из нас умнее?
– Садись в седло, Петр. Не нравится мне это… Может, и нет там ничего, может – на холодную воду дую. Но об заклад на шаровары биться не стану. А раз так, не стоит лишь на везение уповать. Если там наша беда – раньше или позже она объявится. Ну а казацкое дело – подготовиться к встрече, насколько возможно.
За последнее время доводилось видеть мне Полупуда в разных ситуациях. Но таким тоном и с таким выражением лица он говорил лишь однажды – когда мы собирались напасть на лагерь ордынцев. Идя в бой против дюжины, с одной саблей на двоих. А значит, то неведомое, затаившееся в степной дали, по мнению Василия, было не менее опасным.
* * *
– Видишь, вон там полоса темнеется на горизонте… Вроде грозовая туча выползает? – закончив осмотр окрестностей, Василий ткнул кнутовищем вперед и левее. – Туда и двинем.
– Вижу… Лес?
– Не, лес был бы повыше и не такой темный. Буерак…
– Что? – я вполне объяснимо удивился. Энциклопедия ошибается, или название с веками другое значение приобрело? – Буерак – это же овраг. Как он может над степью возвышаться?
– Он и не возвышается… – Конь Полупуда пошел ходкой рысью, и мне пришлось послать и своего. Чтобы не отстать и объяснение услышать.
Кони сменили аллюр охотно. Видимо, сами были не прочь убраться поскорее и подальше.
– То, что мы видим – кустарник по краю и верхушки деревьев, выгнавших наверх. От того пятно кажется ровным и более черным, что растительность гуще, чем если бы мы видели сам кустарник или одни верхушки.
Логично. Поверю на слово. Вот только навар нам с этого какой – я все равно не просек. О чем и не замедлил спросить.
– Огонь… – думая о чем-то своем, Василий отвечал так лаконично, словно в Спарте воспитывался.
– Где огонь? – я даже в стременах приподнялся, пытаясь разглядеть впереди струйку дыма. Пламя, если только это не пожар, днем не увидишь. Тем более на таком расстоянии.
– Дрова… там… Сможем… развести… огонь…
Интонации Василий не менял, но слова произносил так, словно я был омоновцем. Впрочем, откуда ему про них знать? Говорил как с недоумком. Или дитем малым… Блин, ну что мне трудно было подождать. Полчаса-час и сам бы все увидел. Или сообразил.
А может, я себя накручиваю, а он просто слова в такт скачке произносит? Чтоб язык не откусить.
– Да понял я, понял… Шучу. Но если тебе огонь нужен, значит, все-таки зверей опасаешься?
Василий промолчал. Я, чтобы на очередную отповедь не нарываться, на ответе не настаивал. Какое-то время скакали молча. Полупуд периодически приподнимался и оглядывался кругом. Что-то, известное только ему, тревожило казака, не давало покоя. Кони тоже вели себя необычно – бежали ходко, без понукания, хвостами не обмахивались и прижимали уши. А еще, если мне не показалось, потеть стали сильнее…
Мало-помалу я тоже заразился общей паранойей. Хоть и не видел ничего – не только угрожающего, а вообще ничего, кроме трав – вертел башкой на все триста шестьдесят, что тот истребитель…
А степь даже на йоту не изменилась. Расстилалась вокруг все такая же привольная и безмятежная. Как морской штиль… Пока зыбь не вспорет акулий плавник.
Собачий лай на этом бескрайнем просторе показался столь неуместным, что я сперва решил: послышалось. Но когда забрехали повторно, понял, что нет, не почудилось. Не меньше трех штук. Двое, судя по басовитому лаю, крупные псы. Третий, тявкающий – либо мелкий, либо сука.
Впрочем, если вдуматься, что в этом такого особенного? Мало ли по степи казацких хуторов да зимовников пораскидано? Оно ж только по карте Диким Полем числится, а на самом деле здесь казаки и уходники давно хозяйствуют. На свой страх и риск. Местами – явно, рассчитывая оружно от татар отбиться, а где – тайком промышляют. Так спрячутся, используя рельеф, что если носом не уткнешься, ни в жизнь не догадаешься, что рядом с человеческим жильем проехал. И за примером далеко ходить не надо. Достаточно вспомнить остров в плавнях, где мы погорельцев из Свиридова угла оставили…
Даже рот открыл, чтобы окликнуть Полпуда и изложить свое мнение, когда тот громко и весьма речисто выругался.
– Вот же ж напасть! Чтоб вас, кобыздохов, слепыми щенками перетопили…
Сплюнул в сердцах и добавил:
– Если верно то, о чем я думаю, Петро… то плохи наши дела.
– Там кочевье? Да?
Татарское стойбище – единственное объяснение, что пришло мне в голову. Татары вроде не должны так далеко забираться на север. Но кто их, басурман, знает. Вдруг там, на югах, саранча опять всю траву выжрала или иное лихо случилось? И потом, если нашим можно зимовники и пасеки заводить чуть не под носом у ханов, то почему им отары и табуны там, где трава зеленее и гуще, не выпасать? Контрольно-следовой полосой здесь еще не озаботились. Ни одно государство. Граница нараспашку…Челнокам, в смысле чумакам и кочевникам – сплошное приволье. А вот нам очередная встреча с «пастухами» совершенно ни к чему. Особенно если их там много.
– Хуже… – Василий не торопился с ответом. Видимо, верил, что пока беду вслух не окликнешь, она может и миновать. И только после того, как собачий брех раздался снова, ответил: – Дикие псы…
– Динго?! – машинально вырвалось. Чисто на автомате. Слишком уж я удивился. Поскольку никак не ожидал, что в здешних степях тоже проживают австралийские псы. О шакалах, место которых занимают корсаки – читал. Даже о гепардах… Что они тоже водились в этих местах, слышал. Но динго?..
– Латыни я не знаю… – пожал плечами Василий. – А по-простому – обычные одичалые псы. Из тех, что татары при налете на селение не добили. Или от наших стрел ушли… когда братчики авыл потрошили. За последние годы много расплодилось. Волки порвать не управляются. А то и сами пристают… Да и неудивительно – невольничьи рынки Кафы переполнены русинами. Вот и бродят псы, оставшись без хозяев… Звереют.
Честно говоря, я почувствовал себя немного разочарованным. Бежим, как от чумы, а вся опасность, на самом деле, несколько бездомных шавок, что и в мое время, стараниями Гринпис и прочих полоумных защитников животных, по помойкам шарятся. Гоняя крыс и таких же облезлых кошек…
– Обычные псы?.. Всего лишь?
Василий ответить не успел. Лай донесся снова. Только теперь не правее, как раньше, а сзади. И лаяли уже другие!.. Да, петь я совершенно не умею, как дядька Игорь говорит: «нюту не держу», – но слух почти музыкальный. Так что ошибиться не мог. Либо там еще одна свора, либо псы разделились и берут нас в кольцо. Как загонщики дичь.
– Вот тебе и ответ… Тпру… – Василий попридержал норовящего перейти в галоп коня. – Будь моя воля, я бы предпочел волков.
До разведения питбулей и прочих амстаффов собаководы еще не додумались, а другие породы у меня страха как-то не вызывали. Из-за отсутствия соответствующего опыта, скорее всего. Были ж у персов боевые мастифы, да и у овчарки довольно мрачных страниц в биографии. А еще меделянцы, столь ненавистные красным комиссарам, что во времена Гражданской были поголовно истреблены карающей рукой пролетариата. Но все же… При слове «волк» в воображении возникает сверкающая клыками свирепая пасть, а «пес» – ассоциируется с виляющим хвостом. Максимум – цепь, намордник и ошейник.
– Но почему?
– Потому что они человека не боятся.
– А волки, значит, боятся? – уперся я. Справедливости для…
– Любой зверь боится человека. Даже самый сильный и свирепый, – кивнул Полупуд. – И никогда не нападет без крайней нужды… Мы для них существа загадочные. Опасные более всего тем, что непредсказуемые. В одних и тех же ситуациях можем и убегать, и нападать.
– А для собак мы просты и понятны? Так по-твоему выходит?
– Хуже, Петро, гораздо хуже… – Полупуд остановил коня и взгромоздился на седло с ногами. Похоже, буерак как убежище его больше не устраивал. – С простым зверьем у людей обычная война. С чередующимися победами и поражениями. Чья сила – тот и сверху. Без обид… Другое дело одичавшие псы. Тут, брат, уже не война. Тут – кровная месть. Потому что псы считают людей предателями… А месть, она беспощадна и до последнего издыхания. И еще – в отличие от зверей, они не боятся огня. Поэтому и гонят нас в буерак.
– Гонят?
Вместо Василия ответом стал лай еще правее. Похоже, я не ошибся, нас действительно брали в полукольцо, отжимая на северо-восток. Именно туда, где над степью уже достаточно четко проступали верхушки деревьев, больше напоминающие пышные кусты.
– Псы, Петрусь, в отличие от волков, быстро и долго бежать не могут. А вот загнать добычу в западню – как раз то, чему научились у людей.
– Но если они хотят, чтоб мы скакали туда – значит, это нельзя делать ни в коем случае.
– Верно миркуешь… Держись за мной и не жалей плетки. Потом извинишься. Если псы круг замкнут, всем…
Полупуд не стал договаривать до конца. Да и надобности не было. Чтоб догадаться, чем закончится встреча двух людей со сворой озверевших псов, большого ума не надо. Достаточно воображения…